Читать книгу Отрицательный персонаж - Евгений Белов - Страница 5

Глупости неотступно следуют за нами по пути взросления, уменьшаясь в масштабах и количестве по мере становления личности. Кому-то хватает одной подсказки судьбы, а кому-то приходится напоминать дважды, чтобы уберечься от несчастья и беды. Некоторые из-за скудности ума наступают на одни и те же грабли постоянно, отравляя жизнь не только себе, но и тем, кто ни в чём неповинен, своим близким и друзьям, – но и они способны приносить пользу обществу и жить в мире. Но есть типажи, смыслом жизни которых является лишь принесение страданий другим, – они действуют посредством физической силы, поэтому, чтобы держать их в узде необходимо спускаться на их безмозглый уровень и общаться на их скудном языке насилия.

Я отношу себя к человеку, оступившемуся по мелочи ни раз, но единожды непростительно скверно. Моему поступку есть объяснение, оно примитивно и жалко, но главное, я осознал ту роковую ошибку и готов хоть как-то загладить свою вину. Он относится к самому мерзкому людскому типу, действующему по зову низменных чувств, по зову животных инстинктов. Он совсем не заботится о благополучии ближних, переживая лишь о собственной жалкой натуре. Эта тварь непростительно долго ждала последнего урока, и совсем скоро час расплаты произойдёт. Теперь мной движет не личная обида, что направляла меня тогда. Теперь я желаю восстановить справедливость, я готов отдать в жертву себя, чтобы хоть как-то облегчить жизнь ей, чтобы хоть как-то унять её страхи. Всем станет только легче, если эту мразь вычеркнут из списка живых.

Было около пяти вечера. На улице продолжала стоять яркая летняя погода. Судя по застывшей зелени деревьев, установился полнейший штиль. Из-за жары окутавшей город соблазнов, комнатный кондиционер работал непрестанно, на полную катушку, создавая столь спасительную прохладу. После вкусного обеда я вернулся в спальню и попытался отгородиться от насущных сует сном, но тщетно, – мысли, что так активно роились в голове, не позволяли совершить задуманное. Чем больше я размышлял о дальнейшем, тем больше появлялось сомнений и оправданий, тем сильнее был страх о своём будущем. Но я стоически отвергал искушение сдаться и поднять белый флаг. Соблазн вспомнить настоящее и заново выстроить уже созданную новую жизнь был силён, но мучительная жажда мести была сильнее.

Всё это время Марина провела на кухне, копаясь в ноутбуке и отвечая на телефонные звонки, судя по тону девушки, они носили деловой характер. И вот наступил момент, когда она появилась в спальне и прошла вглубь, к гардеробному шкафу. Движения её были свободны, вероятно, она совершенно не чувствовала неловкости, в противовес мне, затаившему дыхание при виде красивой девушки. Она без лишних ответвлений принялась снимать с себя тронутую дневной жарой уличную одежду, и в один миг её прелестный профиль предстал передо мной в одних трусах. Всё происходило настолько стремительно, что я не успел осознать щекотливость ситуации и вовремя отвести взгляд. Когда же всё-таки румянец стыда тронул мои щёки, и я учтиво увел взгляд в сторону, то в уме зародилась мысль, проясняющая её раскованность – девушка совершенно не подозревала, насколько критична потеря памяти её супруга.

Тревожное дыхание восстановилось, когда она прикрыла наготу. Я боковым зрением разглядел смутное женское очертание в светло-красном комплекте белья, состоящем из просторной майки и мини шорт.

– Максим, – раздался её воздушный голос.

– Что? – прокашлявшись, ответил я так, словно меня только что уличили в чём-то постыдном.

– Может быть, посмотрим вместе фильм?

– Фильм? – из-за скованности переспросил я.

– Ну да. Почему бы и нет. Мы давно так не проводили время, а ведь нам было очень здорово в те моменты. Ты помнишь?

– Конечно, помню, – неуверенно и практически по слогам произнёс я.

– И секс затем был отличный… – она взяла паузу. – Ну, так что?

Я буквально физически ощутил, как мои зрачки молниеносно расширились после провокационных для моего либидо слов. Продолжая стоически игнорировать девушку взглядом, я ответил, как казалось мне, после раздумья длиною в вечность:

– Не знаю, – промямлил я. – А фильм интересный?

Она разочарованно усмехнулась.

– Вроде, интересный.

– Тогда я не против посмотреть его.

Если бы кто-то третий присутствовал при нашей беседе, то его бы наповал поразила нелепость голоса и скудность эмоций парня, что с напускным интересом изучал стену спальни, предпочтя то грустной молодой девушке, испытывающей самые тёплые любовные чувства к этому подлецу.

Она присела на кровать вплотную ко мне и нежно коснулась моего предплечья.

– Максим, посмотри на меня, – тихо произнесла она.

Я повернулся угловато и резко. Когда её милое личико предстало передо мной в волнительной близи, то стал отчетливо заметен тоскливый блеск её голубых глаз.

– Всё очень плохо? – беспокойно спросила она, наверняка, боясь получить страшный для себя ответ.

– Нет, – соврал я.

– Ты меня помнишь? – шёпотом произнесла Марина, так тихо, что смысл фразы пришлось прояснять по движению её алых губ.

– Да, – снова раздался обман, который дался мне нелегко.

Девушка через секунды раздумья, которое сопровождалась пристальным изучением моих глаз, улыбнулась и приятно, так по массажному, сдавила плоть моей руки. Её губы в момент изгиба были очаровательны и желанны. Я точно уверен, что тот муж, кому достанется её радушие и ласка, станет безмерно счастливым и влюбленным человеком.

В тот короткий миг нежного молчания мне стало немного жаль, что моё сердце предначертано другой.

– Как думаешь, нам сегодня позволено открыть бутылку вина? – словно заигрывая, затем спросила она с той же очаровательной улыбкой.

– Думаю, да. Определённо позволено.

Вдруг на губах девушки от улыбки не осталось и следа, а взгляд стал недоверчивым и строгим:

– Ты в этом точно уверен?

– Да. Почему бы и нет, – старался говорить я непринужденно.

Услышав то, она тут же отстранила от меня руку, которая минуту назад так приятно поглаживала моё предплечье, и, импульсивно поднявшись с кровати, сделала шаг назад. Её былая приветливость и радушие чудесным образом куда-то запропастились и на арену ворвались качества совершенно другого порядка, те, что заставили меня внутренне содрогнуться. Неприятная сцена, когда она так смотрела на меня, продолжалась недолго. После она удалилась из комнаты, так и не объяснив кардинальных изменений своего настроения.

Прошло минут пять, когда девушка вновь появилась в моём обозрении.

– Идём, – позвала она, проходя мимо спальни с бутылкой и двумя бокалами.

Встав с кровати, я, словно верный пёс, последовал за ней. Обстановка просторной гостиной со стенами оформленными в тёмно-серых тонах и белыми потолками на первый взгляд показалась неброской, но впоследствии, изучив её внимательнее, я принял факт минимализма приемлемым для комфортного нахождения там. У одной длинной стены располагался бежевый диван, перед ним стоял небольшой журнальный столик, используемый скорее пристанищем посуды, чем газет и журналов. На стене напротив висел громадный (по моему неопытному разумению) плоский телевизор, под ним была длинная низенькая тумба, а сверху и по бокам к стене были прибиты полки, уставленные разнообразными фарфоровыми фигурками животных и другими приятными для глаз атрибутами семейности. В комнате стоял легкий полумрак из-за того, что широкое окно было полностью зашторено светло-коричневой портьерой.

– Открой, пожалуйста, бутылку вина, – сказав то, девушка направилась к телевизору и начала производить какие-то манипуляции с ним.

Я подошёл к журнальному столику, где находилось принесённое ей. Там обнаружил и штопор. Когда я открывал бутылку, то в какой-то момент поднял глаза на Марину и увидел её, скованно стоящую у телевизора с пультом в руке, её напряженный взгляд был обращён на своего супруга. И это столь неблагожелательное внимание придавало мне лишь тревоги. В тот момент я неправильно расценил его, – померещилось, что девушка ждала оплошности в открытии бутылки, но дело было совершенно в другом.

Открыв бутылку, я наполнил бокалы и сел на мягкий диван. Через минуту ко мне присоединилась и Марина, но она предпочла расположиться в целомудренном отдалении, так, словно двое влюблённых впервые оказались наедине.

Фильм был интересен: трогательная история юных парня и девушки, которые столь нестерпимо стремились друг к другу, но по итогу гибель обоих не позволила им стать вместе. Может, интерес ему придало вино, выпитое мной в количестве трёх бокалов.

Когда заиграла душераздирающая музыка и на экране появились финальные титры, то я, немного растроганный киноисторией, с осторожностью посмотрел на Марину, и увидел милую в своей печали девушку, сидящую, подложив под себя ноги, и вжавшуюся спиной в боковину дивана. По её округлой щёчке в тот момент змейкой стекала слеза. Мне почему-то подумалось, что причиной тому стал просмотренный фильм. Но, к сожалению, фильм сыграл лишь роль катализатора.

Кому угодно из мужчин, оказавшемуся в подобной щекотливой ситуации, если не по гложущему чувству благородства, то хотя бы по зову этикета, пришлось бы приблизиться к этому трогательному и изнеженному созданию и окутать ту своими объятиями, сказав пару-тройку утешающих фраз. Я не стал исключением из правил, но всё пошло далеко не по плану приличий – девушка не растворилась в моих объятиях, до них даже не дошло дела, вместо этого я получил хлёсткую оплеуху, как только приблизился слишком интимно к ней.

– Отвали от меня! – взревела Марина.

Я отшатнулся как ошпаренный и принялся потирать покрасневшую от удара щёку, взирая на неё с недоумением и страхом одновременно.

Звенящее злобой требование девушки явилось противоречивым, ведь когда я дрожащими губами попытался выяснить причину пощёчины, то она, не дав возможности высказаться, резво двинулась на меня и, несмотря на хрупкость, толкнула с таким остервенением, что мне пришлось вцепиться в её тело, дабы сохранить координацию. Но из-за нерасторопности обоих мы грохнулись с дивана на пол, на не особо мягкий ковёр, заодно прихватив с собой с журнального столика бокал и бутылку из-под вина. Марина оказалась сверху, но на любовную сцену это мало чем походило.

– Где мой муж, мямля!? – сквозь слёзы, навзрыд, кричала она, царапая и дубася меня руками, – Где мой муж, мямля!?

В течение минуты я уворачивался и крутился из стороны в сторону, пытался сдерживать её руками, чтобы хоть как-то снизить урон от её нервных выпадов. А когда же мне всё-таки удалось нейтрализовать женские цепкие руки, то тогда я кое-как, с деликатной осторожностью, начал выбираться из-под её беспощадной опеки. После поднялся на ноги и быстренько ретировался к окну, на безопасное расстояние.

– Успокойся, пожалуйста, – твёрдо сказал я, вытянув руки ладонями наружу. – Успокойся, и мы всё обсудим.

Марина стояла на коленях, с заплаканным, покрасневшим лицом и растрёпанными светло-русыми волосами. Красная майка чуть съехала, оголив её худенькое плечо. Девушка тяжело и сбивчиво дышала ртом, наблюдая за мной со злобным выражением лица. Но всё-таки часть моего примирительного послания дошло до её разгневанного рассудка, – колкий взгляд стал мягче, но голос не смирился с подобным и был всё также жесток.

– Кто ты такой!? – закричала она.

– А разве ты не видишь, кто я такой, – ответил я.

– Ты точно не он! Мой муж никогда не прикасался к алкоголю! Мой муж, сколько я его помню, никогда при мне не пил!

Ситуация стала проясняться. Девушка была весьма убедительна в замечании озвученном выше. Не знаю уж, в какой момент жизненного пути я отказался от алкоголя, но причины для того имелись. Например, чувство вины.

– Хорошо, – сказал я. – И это мы тоже обязательно обсудим. Но только не сейчас, когда вы… т.е. ты так взвинчена. Прошу, давайте обойдёмся без дальнейших истерик. Мне тоже очень тяжело принимать всё это дерьмо, поверьте.

Она ничего не ответила. А когда девушка склонила голову и укрыла лицо ладонями, я разглядел в этом свой шанс, и через две-три минуты сомнений начал неспешно пробираться по периметру в сторону комнатных дверей, минуя Марину, находящуюся на коленях по центру. Кажется, мои последние слова, тронули девушку ещё сильнее, ведь в момент бегства её безумного супруга из гостиной она отдалась во власть рыданий – периодически всхлипывала и вздрагивала всем телом. Плачущие женщины никогда не были моим коньком, и в этот раз я не сумел набраться смелости, чтобы попытаться как-то утешить её. Через какие-то секунды истерзанная душевно девушка осталась в одиночестве, я же местами побитый и оцарапанный вернулся в спальню, и был настолько озабочен произошедшим, что даже никоим образом не помышлял о сне, скажу больше – я боялся закрывать глаза, я страшился её появления рядом.

Женские всхлипывания, доносящиеся из гостиной, прекратились минут через десять после их начала. Не знаю уж, насколько верно утверждение, что слёзы облегчают душевную боль и приводят лихорадочный разум в порядок, но Марине, похоже, это придало сил. После она несколько раз тихо (наверняка, чтобы не потревожить меня) проходила мимо спальни, дверь в которую была приоткрыта. Но один раз, самый первый, она застыла на пороге на несколько минут. Я просто затылком ощущал, как меня сверлят глазами. Каждый свой вздох я делал как можно аккуратней, как можно меньше набирал воздуха в лёгкие, тем самым указывая ей на мирный сон, – я просто панически боялся принимать участия в каких-либо истериках. Девушка оказалась большим молодцом, не озвучив в тот щекотливый момент ни одной неадекватной мысли, наверняка, крутящихся в её милой голове.

Стрелки настенных часов приближались к девяти вечера, дневной свет в комнате потускнел (всё это время я пролежал в полном сознании и практически в одном положении, отвернувшись лицом к окну). Вкусно запахло кофе. А через минут пятнадцать Марина зашла в спальню. Какое-то время она стояла неподвижно, судя потому, что от неё не исходило ни шороха. Но затем я уловил еле заметные звуки её воздушных шагов. Кровать подо мной слегка промялась – она села на край.

– Ты спишь? – негромко обратились ко мне.

Скрывать факт бодрствования было как минимум нелепо, ведь я испуганно вздрогнул в тот момент, когда девушка заговорила. Но ей не была оказана честь сиюминутным ответом. Мои панические мысли призывали к молчанию, к такому, что она, не добившись желаемого, вскоре уйдёт.

– Я знаю, что ты не спишь, – продолжила Марина. – Прости меня за тут идиотскую сцену. У меня в помыслах не было цели обидеть тебя. Просто… просто ты забыл… Раньше твои приступы были другими, ты всегда узнавал меня. Поэтому в этот раз я не сдержалась, я лишь хотела докричаться, напомнить о себе, чтобы ты вернулся, я хотела снова увидеть того прекрасного мужа, который всегда, в любую трудную минуту, был рядом… Прости, что наговорила всяких колкостей. Не могу объяснить даже себе, почему я не сдержалась, – она коснулась моей головы и приятно погладила. – Пожалуйста, не молчи. Мне сейчас очень больно.

Я обернулся и слегка отдалился от её нежной руки, которую она затем положила к себе на обнажённые колени. Не взирая на утомление и душевные распри, красота её лица сохранила прежние краски, может, дело было в её взгляде, что вновь светился любовью ко мне, но сейчас всё было по-другому, невзрослую любовь излучали её глаза, скорее материнскую, когда ты, невзирая ни на что, остаёшься верным тому охламону, что совсем не ценит того, отплачивая тебе грубостью.

– Я не держу зла, – ответил я. – Тем более на тебя. Ты, вероятно, очень хороший человек, раз решила разделить жизнь с таким слизняком, как я.

Она скептически покачала головой.

– Всё и вправду плохо, если ты даже забыл, кто ты есть на самом деле.

– Кто есть я?! Жалкий трус!

– Нет. Ты сильно ошибаешься, – говорила она спокойно, несмотря на мою экспрессивность. – Ты другой. Ты чистый и искренний.

Я усмехнулся, а затем с издёвкой заявил:

– Вы, вероятно, не в курсе, что этот чистый и искренний натворил тогда?

На долю секунды в глазах девушки появилась печаль, но затем они вновь прибрели былую мягкость. Она тронула мою руку и произнесла очень по-доброму следующие слова:

– Я знаю, что произошло с тобой. Тогда ты был сбившимся с пути мальчиком, который боялся своей непохожести на остальных, который испугался одиночества, который, плюнув на свои внутренние чувства, решил быть как все.

– Красивые слова. Но как по мне, именно я сделал тот выбор.

– Всё верно. Ты не машина, чтобы делать его всегда правильным. Ты человек, а значит, по сути неидеален. Ты человек, а значит, ты можешь признавать свои ошибки и делать всё необходимое, чтобы избежать их повторения. Ты давно заслужил прощения.

– Нет! – истерически вскричал я. – Ничего я не заслужил, пока эта тварь… – и тут я осёкся на полуслове.

– Что эта тварь? – как-то с подозрением спросила Марина.

– Да ничего. Просто я устал и несу всякий бред.

– Да уж. Денёк сегодня был не из лёгких для всех.

Зависла неловкая пауза. В тот момент я обдумывал, как бы быстрее отгородиться от этих неприятных разговоров и избавиться от неё. Но Марина, в свою очередь, наверняка, была не согласна с моими размышлениями.

– Ты не помнишь только меня? Или ещё что-то забыл? – поинтересовалась она.

– Не знаю, как там всё устроено в моей голове, – медлил я с ответом, тщательно взвешивая каждое слово, – но из неё вылетела не только ты.

В целях предотвращения очередного женского нервного приступа, я решил, ответить витиевато, решил, что Марине не обязательно знать правду с её пугающими масштабами.

– А что ты ещё не помнишь? – настаивала она.

– Как я могу это знать, если я об этом не помню.

– Согласна, – мелодично посмеялась она. – Я спросила какую-то глупость.

Снова возникла пауза. Я увёл взгляд в сторону, и всем своим видом показал, что не настроен на дальнейшую болтовню по душам. И это было ошибкой, – я упустил тот роковой момент, когда девушка стала приближаться. Её манёвр был стремительным. Когда же сознание того пришло, было уже поздно предотвратить поцелуй. Она коснулась рукой моей щеки и легко повернула к себе мою голову. А после её мягкие губы обнаружили застывшие мои. Я оторопел от подобного поворота. Дальше девушка буквально набросилась на меня, и придавила своим горячим телом к кровати. Она лихорадочно целовала теперь не только губы, но и остальные части лица, облизывала мочки ушей, спускалась к шее, а её руки не удовлетворились поглаживанием моих волос, но и позволяли себе трогать то, чем позволено владеть только самым близким – любовникам.

– Не нужно, Марина, – натужно сказал, оперевшись руками в её голенькие плечи.

Девушка меня словно не слышала, она продолжала свои завлекательные упражнения, доставляя мне тактильные удовольствия.

Вторая попытка по избавлению от неё была гораздо убедительней. Я оттолкнул девушку, применив ровно такую силу, чтобы никоим образом не ранить её женской гордыни.

– Марина, пожалуйста, прекрати, – неохотно сказал я, ведь мой случай прекрасно подходил под утверждение «и хочется и колется».

На какие-то мгновения девушка замерла, возвысившись надомной так, что кончики её пахучих волос ниспадали мне налицо. Но затем снова потянулась губами к моим губам. Я отвернулся. И для неё это стало бо́льшим аргументом прекратить нежность, чем применённая мной ранее физическая сила. Она неспешно слезла с меня и расположилась в относительной близи, подложив под себя ноги.

– Извини, я не хотела сделать тебе неприятно, – старалась она говорить взвешенно, но обида просачивалась сквозь искусственно выверенные слова.

– Нет-нет, – увидев её разочарование, сказал я. – Дело совсем не в этом. Ты очень красивая, любому было бы приятно твоё внимание. Просто мне как-то не по себе от всего этого.

– Я понимаю, – сказала она, трогательно опустив взгляд. – Ты завтра уезжаешь, и ты не говоришь, когда вернёшься. Вот я и подумала, что немного моей любви тебе как-то поможет вспомнить меня. Прости, я поступила эгоистично… Кстати, ты помнишь, что у тебя завтра поезд в десять вечера?

– Да.

– Ну конечно! Это ты помнишь, а меня забыл, – вздохнула она.

– Нет, ты неправильно всё поняла. Про поезд я узнал из того блокнота, – я указал рукой на комод, где тот и благополучно покоился. – Там я узнал и о тебе, но, к сожалению, по-настоящему вспомнить не смог.

– Ничего страшного, – печально сказала она. – Ещё есть время. Обязательно вспомнишь. Не сомневайся.

Я по-доброму усмехнулся:

– Я буду стараться.

– А теперь давай спать, – мило улыбнулась Марина.

Она поднялась с кровати и попросила сделать меня тоже самое, чтобы приготовить постель ко сну.

Всё было сделано быстро. Я не без доли робости разделся до трусов и залез под одеяло. Через минуту ко мне присоединилась и она.

– Сладких снов, Максим, – нежно произнесла она, ровно в тот момент, когда её холодные пальчики ног коснулись моей икроножной мышцы. То место молниеносно покрылось гусиной кожей не от холода, а от тактильного наслаждения.