Читать книгу Цилиндр без кролика - Евгений Бережной - Страница 16

Надо сказать, что семейная жизнь у Михаила и Елены, едва дочь отправилась на учебу, разладилась напрочь, они, конечно же, не дошли до последней черты, но стали совершенно чужими друг другу людьми. Разболтались все заклепки, развинтились все гайки в механизме их сожительства и он работал вхолостую.

Все стало вдруг даже не бессмысленным, а таким ненужным и несрочным, необязательным одним словом. Отныне все супружеские обязанности и формальности можно было делать одной левой, не напрягаясь. Здороваться, например, заботиться о том, чтобы для другого осталось, чем поужинать, чтобы в чайнике осталась горячая вода на еще одну чашку чая, больше не надо. Этого ведь никто не оценит. По обоюдному негласному уговору они максимально избегали друг друга.

Ревницкий отдался с удвоенной силой своему заветному делу, за которое взялся после смерти Дарнова. Денег на это теперь было вдоволь. Да чего там, денег было завались, у него даже скопилась неполная обувная коробка на антресолях (а где еще хранить?) с пачками баксов. Часто она, правда, оставалась чуть ли не полупустой, ведь все заработанное постоянно шло, прежде всего, на осуществление его замысла. Пока ему даже удавалось держать все это в секрете.

Его идея фикс состояла в том, чтобы не только тайно все сделать, но и удивить их невероятным сюрпризом. Между перегонами он все так же пропадал, практически не бывая дома, но теперь не где-то отрываясь ночами, а днем, весь в заботах. И он считал, что того простого факта, что он спит ночью в квартире, дома, пусть и в другой комнате, жене будет достаточно, чтобы не бесноваться, не ревновать его понапрасну, ведь он ничего плохого не делал, а даже наоборот. Елена же воспринимала все иначе и однажды, не сдержавшись, фыркнула, глядя ему в спину, когда он обувался в прихожей:

– Опять к своей, может быть, ты туда уже переедешь?

Ревницкий четко расслышал только конец фразы и побледнел, забеспокоился, что раскрыт, все тайное стало явным, промямлил, что да, мол, переедем, все переедем, как только…

– Какая мерзость прямо в глаза мне нагло признаешься, даже отбрехиваться не попробовал, старый ты козел! Предупреди хоть меня, чтобы мы пошли все законно оформили… – убежать Елене с уже нависшими на ее длинных ресницах слезами он не дал, перехватив ее локоть, выворачивавшийся, ускользающий.

– Да ты чего вообще?

– Это я-то чего? Я? Старый ты козел…

Михаилу пришлось усадить Елену в кресло, удерживая ее истерические попытки запереться в спальне, и раскрыть карты, с расстановкой спокойно обо всем, что он делал, рассказать. Она восприняла услышанное странно, походила по гостиной, о чем-то думая, и все такая же, погруженная в свои мысли, вдруг произнесла:

– Хорошо, я тебе помогу. У меня тоже есть накопления.

– Ничего себе! Да мы ведь вдвоем знаешь, как быстро управимся… – Ревницкий обрадовался. Хотел даже приобнять ее в честь заключения, так сказать, такой взаимовыгодной сделки, но на лице Елены не было радости, она даже отшатнулась от него и его бурного проявления эмоций. Между ними вроде бы и пробежала какая-то искра, но искра чего, что из нее должно было разгореться, было для Михаила непонятно в тот момент. Да, они принялись за совместное дело, такое важное и сложное, но изменило ли к лучшему это что-то в их взаимоотношениях? Нет, ни на йоту.

В конце концов, дошло уже даже до смешных, а может, и до совсем нерадостных и абсурдных коллизий. В день приезда Марины он не знал, что и делать, плакать или смеяться. Ему нужно было всего-то позвать, произнести: «Лена!» Может быть, повторить дважды: «Лена, Лена!», чтобы обсудить, кто встретит дочь. Но он так давно этого не делал, так давно ее не звал, они в прятки играли последнее время, и пытались, чтобы один не нашел другого. Надо позвать, но он не решается. Как? Как это сделать? У него ведь вырвется ее имя с той самой старой интонацией, с той самой, он понятия не имеет какой, как он звал ее все то время, что они были не то, чтобы счастливы, но и не знали проблем, но он точно так же сейчас повторит, избежать воспроизведения тех былых простых ноток не удастся, ведь пока он их не услышит, то не сможет вспомнить. Михаил чувствовал, как между ними с некоторого времени стала нарастать напряженность от того, что вроде бы нельзя будет при дочке конфликтовать, хотя они и не ссорились до этого долго. Но вот что, если сейчас он скажет ее имя грубовато, стыдясь повторить прежнюю интонацию, и заденет какую-то струну в ней, и тогда они сразу сцепятся? Не надо, не стоит, от греха подальше, так ничего не сказав, он украдкой оделся и тихо затворил за собой дверь. Вдруг что, у него есть отговорка – у Лены в духовке допекается какое-то лакомство для дочери, так что…