Читать книгу Искра - Евгений Биктимиркин - Страница 4

Когда мы спустились, сержант на пальцах, худо-бедно, матерясь, крича и плюясь, как несдержанная истеричная баба, все же смог объяснить мне азы. Сразу вспомнились курсы вождения. Я теперь стал гордым знатоком таких чингарийских слов, как «вперед», «выше», «вправо», «влево», «уклон», «атака», «защита», «прыгать», «кувыркнуться», и так далее. Язык у них конечно… Не то что не испанский – дай бог на финно-мандаринский похож.

Однако можно было особо не улыбаться – меня уже ждала первая тренировка. Уже! Я даже ходить и дышать здесь не привык; я весь изрублен в лоскуты и лоскуты носил. При первом же резком движении швы разойдутся. Я надеялся, что в первый раз мне будут делать поблажки, потому что это просто невозможная задача, и даже эти гении должны были об этом догадываться.

Мне выдали поношенные солдатские доспехи со шлемом – самые простейшие, что я здесь видел: какая-то коричневая, спрессованная с чешуей, мехом или вообще каменной крошкой кожа, и в самых очевидных местах металлические щитки с уплотнителями. Меч тупой, потертый, исцарапанный, как и броня. Гарда маленькая, но хоть была. С одной стороны клинок ближе к гарде был совсем не наточен, специально, чтобы давить второй рукой. Еще дали щит. Что сказать: по-английски я бы называл его точно также.

Проводив меня на улицу, дикари встали по периметру яростно и часто обновляемого очерченного на земле круга диаметром метров в восемь и выставили перед собой щиты, чтобы отталкивать, если простора захочется. Меня вдруг взбесило, что я до сих пор не встретил Юльку. Я на горьком опыте убедился, что если в ближайшие день-два опять не увидеться с девушкой – можешь даже не надеяться когда-либо увидеть ее снова, – исчезнет похлеще Летучего голландца. И все равно, что ты ей отдашь: хоть мочку, хоть почку.

Я встал в центр круга с недовольной рожей и стал ждать, когда выйдет один из этих ухмыляющихся ничтожеств. Недолго ждал – первый тут же вышел и злобно нахмурился. Он начал атаковать. Первое время я тянул, и старался двигаться как можно более плавно, в основном за счет ног и пятой точки.

Парня это быстро разозлило, и он стал бить, не оставляя выбора. Я стал отбивать атаки щитом, пытаясь зайти за бок и сделать подсечку. Гаденыш постоянно убирал ноги с траектории. Зато каждый раз, когда он напирал на меня щитом, я отходил либо назад, либо в сторону. Ему с его силищей можно было вообще ничего не делать – только отбрасывать меня, и рано или поздно, я бы себе что-нибудь повредил.

Так и происходило с минуту-полторы. Два раза дикарь свалил меня с ног. Черт, падать здесь еще больнее! Один раз я, повинуясь инерции, с немыслимого, балетного разворота расцарапал его бедро. Ребята в круге тихо хихикнули. Это оппонента разозлило, и он начал яростнее бить мечом. Сначала я отбивал неуклюже, чтобы усыпить бдительность. Потом стал использовать обманные маневры и вырисовывать изгибающиеся траектории. Временами мне даже удавалось сделать по два ложных выпада перед одним, по-настоящему опасным.

Несколько раз мне кричали что-то вроде «меч выше!» и «атакуй!», когда я мешкал. Но все это не имело особого значения, потому что я, мало того, что был слабее, но еще вчерашние раны разошлись и я устал, жадно вдыхая воздух. Этому бугаю, разумеется – хоть бы хны.

В итоге, когда противник прорубил мою броню и слегка рассек от бедра до таза, скользнув по ребрам, я присел и наугад ударил тяжелым щитом вверх. Оказывается, он продолжал наступать, и благодаря длине своих никчемных культяпок и щита я чуть не врезал ему в челюсть. Но на деле я лишь слегка коснулся его подбородка.

Он разозлился, сбил мечом щит с пути, пнул меня в грудь и кинулся на лежачего с мечом. Я попытался сбить его коленом в бок. После нескольких неудачных попыток, мне закричали «сдавайся». В глазах помутилось, и я не сразу сообразил. Только через секунду увидел острие меча у горла и тогда энергично застучал ладонью по удивительно гладкой земле.

Как же, черт подери, я устал и запыхался – боялся, что сердце не выдержит. Опять. Бедное. Мне протянули руку и помогли встать. Дали минуты две на отдых, а затем стали показывать разные простые движения. И ими добили меня окончательно. Я старался вникнуть, заинтересоваться, чтобы не замечать мучений – повторял все, как актер, которому заплатили. Но вскоре они совсем перестали ухмыляться, ибо занятие стало скучным и вялым для всех присутствующих. Видимо, сначала достаточно было узнать, как я вообще держусь.

Даже я заметил ручейки крови, текущие по ноге, руке, да вообще повсюду. Мне поначалу хотелось сказать, что так себе из них учителя, но позже я понял, что не все так безнадежно. Хотя одному только Богу известно, что они от Юлии ожидали. Быть может, каждому свое: у меня была хоть какая-то сила, но не было выносливости и легкости, и я сильнее ранен; она, в принципе, могла рассчитывать на юркость, ловкость и скорость. Но опять же – из-за гравитации любым объектом махать тяжелее, и я не помнил, сколько точно месяцев нужно человеку, чтобы приспособиться к подобным изменениям.

В общем, тренировка отняла минут двадцать. Когда я уже делал уклоны, едва не падая, чингаре помотали головами и отпустили меня в Крепость на перевязку. На улице еще было светло, а я как будто всю ночь товар в магазине разгружал. Если бы с меня что-то упало, я бы это вряд ли заметил.

Доковыляв до центра площадки, я показал на раны и на пальцах спросил, где здесь перевязочная. Мне показали несложный путь в один из корпусов-отростков Крепости.

«Прекрасно, теперь и один из шаров изнутри увидеть доведется. Все больше нового открываю».

Найдя нужную дверь, я впервые увидел их женщин. Немного удивился, и тут же по лицу неконтролируемо растеклась улыбка. Такие они прикольные. Я и раньше, наверняка, мельком видел пару представительниц, но не успел рассмотреть. Здесь и так головой на триста шестьдесят градусов круглосуточно можно, а то и нужно крутить.

Чингарки тоже были серокожие, но, возможно, чуток светлее. Волосы у большинства были темные, вплоть до черных, как смоль. Росточком, естественно, небольшие, даже чуть ниже среднестатистических земных женщин, то есть для меня вообще гномы. Но зато и среднестатистический размер груди явно не отставал. Эта планета не сыграла злую шутку со своими жителями, в наглую нарушая незыблемый принцип баланса. И попки с бедрами, разумеется, были на уровне – здесь же всех и вся сжимает и заставляет напрягаться… Все это было нетрудно определить, ибо почти все девушки в больничном отделении были одеты в обтягивающие серо-красные платья до колен в китайском или японском стиле (смысл запоминать, если сами хозяева, держу пари, не разбираются). Ну и, разумеется, платья были с небольшими вырезами на груди, чтобы пациенты успокаивались побыстрей и помалкивали.

Когда они посмотрели на меня, мою улыбку, видимо, оценили не все. Либо просто серьезно относились к работе. В самом деле, чего улыбаться-то, когда кровь из тебя течет?

Меня попросили снять броню и сесть на стул, который был на удивление удобный, особливо по сравнению со «скамейкой» в холле. Я сидел в одних трусах, а вокруг меня хлопотали сразу три чингарки. Как минимум полторы из них были хороши личиком, и я уже как-то позабыл о ноющих конечностях, усталости, тленности бытия и вошел в состояние приятной истомы.

А еще мне сразу показалось, что здесь преобладают порядки патриархального характера. И, как ни парадоксально, патриархат дамам в чем-то удружил. Например, за счет того, что их не гоняли, как мужиков в плане драк и физических нагрузок, они не были венозными, а кожа на вид приходилась весьма нежной. Но разве имеем ли мы право утверждать, не убедившись несколько раз?

Все раны промочили тряпочками с этим бензином и опять зашили. Новые повязки, где-то приложили и приклеили желтой слизью без запаха, а где-то просто обмотали.

Доспехи дамы оставили себе, чтобы отмыть от всяких бяк жизни, а мне указали, куда надо идти, чтобы поесть. Девушка и в правду показала жестом, как люди наворачивают ложкой, и мы заулыбались. Такие моменты в жизни выделяются фосфоресцирующей памятью жестом «нолика» с улыбкой. Опять же – то ли еще будет…

Примерно в указанном направлении я вскоре нашел почти пустующую просторную, как и все здесь, простую, скромную, темную и суровую столовую. Здесь мне дали ту же похлебку, что и раньше. Жаль, но первый опыт почти всегда самый обильный и сладостный.

Надо признать, от такого медицинского сервиса у меня голова пошла кругом. Но когда я вышел наружу и вспомнил про палатку, я быстро отрезвел.

«Блин, я бомжара пархатый».

Ее уже заботливо разложили для меня – первый раз не стали учить самодеятельности. Скорее всего, тупо жалко палатку.

Крылья летучих мышей – первая ассоциация, которая возникла у меня при рассмотрении материала. Сшитых, разумеется, множеством грубых швов. Но издалека она почти ничем не отличалась от светло-коричневой туристической, произведенной в Советском Союзе. Помню папину – не жаловался – юн был.

Внутри лежало огромное и довольно толстое одеяло из нескольких слоев мешковины, что на мне. Оно манило меня свалиться и отрубиться часов на восемь. «Дома» я страдал бессонницей, так что восемь часов – это почти недостижимый для меня барьер. Однако, я решил повременить и немного прогуляться, чтобы найти палатку Юлии.

Это и обрадовало, и одновременно разочаровало. Я увидел сразу несколько таких же палаток… Да еще и чуть не по другую сторону от отростка-корпуса.

«Ага, сволочи, я вас, „защитничков“ чертовых, непонятно зачем прячущих от меня женщин, еще на Земельке повидал вдоволь».

Но «смелость, терпение, интеллект, хитропопость, подлость, деньги и прочее города берут», и судьба в очередной раз здесь вспомнила про мое жалкое существование – она вознаградила мои труды. Как раз в ближайшей ко мне палатке Юля, видимо, расстилалась поудобнее и на мгновение встала, чтобы размять спину и ноги. Невероятно, что она вообще так поступила.

Вообще в такой кондиции на свидание идти негоже. Бывало и меньше причин для осечек… Хотя. Единственная причина осечек – это предательское поведение неконтролируемого разума.

«Блин, я правда такую мудрость сморозил? Надо разжиться писательскими принадлежностями. На родной планете всем матным словом было все равно, что бы я ни писал, но здесь в этом может быть больше смысла».

Было еще светло, так что я выжидал, когда все отвернутся, и только потом пробегал или прокрадывался. Наконец, мне удалось достичь заветной цели, и, пока никто не видел, я открыл ее палатку. Слава богу, она все еще была внутри и уже почти заснула.

Едва завидев меня, она откуда-то достала странной формы нож и набросилась на меня.

– Стой-стой-стой! Погоди! – закричал я, одновременно ловя ее руку с ножом. Я старался кричать не слишком громко, и в целом изображать спокойствие, но эта психичка вынуждала шуметь.

Я посмотрел ей в карие глаза, и стал медленно отводить руку от ее.

– Я Женя. Без мочек который. – Я слегка повернул голову, чтобы она могла видеть. Это ее немного успокоило, хотя поначалу глаза у нее были бешеные.

– Зачем пришел? Насиловать? – спросила она довольно громко.

– Нам никак не дают даже увидеться, хотя тут кроме нас как будто из людей-то и нет никого. Я хотел хоть узнать, как ты. – Я говорил всю эту нейтральную чепуху, а у самого от глупости, слабости и какой-то необычной обстановки ощущались именно первые признаки эрекции от навеянной ею идеей.

– Нормально. – Она убрала нож и легла обратно на бок. – Спасибо, что помог.

– Можно с тобой хотя бы поваляться или поговорить? Хоть не в одиночестве.

– Оставайся. – Юле как будто было все равно, так что я лег рядом на спину и вздохнул.

– Тебя не сильно ранили сегодня на тренировке? – заговорил я, чтобы она не уснула.

– Нет, нормально. Вот, даже нож дали, чтобы защищаться от таких, как ты.

Я улыбнулся.

– Слава богу, от меня не надо. Я только с самыми благими намерениями.

– Ага, – сказала она и повернулась ко мне лицом.

Я слегка улыбнулся и стал рассматривать ее.

– Ты уже лучше выглядишь, чем вчера, – заметил я.

– Да. Только волосы отрезали и бока разрезали… – Она усмехнулась. – Ну еще в меня какие-то уроды пальцы совали. И ты меня голой видел. А так ничего – все вообще отлично.

– По-моему, с короткой стрижкой, ты тоже очень милая. Может, здесь так даже удобнее, – решил я пошутить после некоторой паузы. И мне удалось вызвать у нее небольшую улыбку. В такой ситуации все звучало, как шутка.

– Рассказывай: сколько тебе лет? Откуда ты? – спросила она.

– Мне двадцать восемь. Из Самары.

У нее тут же расширилось все, что можно, от удивления.

– Ничего себе! На десятку старше меня! Не, я с тобой спать не буду, – сказала она с разочарованной улыбкой.

– Значит, по внешности, ты бы мне гораздо меньше дала?

– Ну не гораздо, но ты хорошо сохранился… Уже разговаривал с тем монстром наверху?

– Да.

Я не удержался и засмеялся.

– Блин, вот застряла – двадцать восемь!

– Да ладно, если так посудить, Еву из ребра Адама сделали. Выходит, она родилась позже. К тому же, в суровых условиях, как здесь, люди быстрее взрослеют, так что время относительно… Да и вообще, блин, у нас тут проблемы, по-моему, похлеще есть, – парировал я.

Она призадумалась, но не придала сказанным мудростям должного значения. Меня редко слушают. Глупцы.

– А зачем ты сюда пришел? В смысле, зачем в воронку прыгнул? – вдруг спросила она.

Этот вопрос был для меня одним из самых нежелательных, особенно, учитывая обстоятельства. Но думать я не стал – вообще надо поменьше думать. Так что и здесь сказал правду, только самыми наинежнейшими словами:

– Я не был доволен жизнью там. Почти не видел в ней смысла, и всегда хотел какие-нибудь другие места повидать. Почти на любые был согласен. Вот и расхрабрился. А ты?

– Печально… – погрустнела она. – А мне просто было интересно, что это за штука. Любопытная дура. Подошла поближе – и меня засосало. Нетрезвая была – накануне только совершеннолетие с подругами отметили.

Возникла долгая пауза и долгий, но устойчивый зрительный контакт.

– Ты ведь мне ничего не сделаешь? – вдруг спросила она.

– Я не так двинуться-то боюсь, чтобы раны не разошлись.

Она посмотрела на меня с ироничной ухмылкой.

– Ну тогда давай спать. Устала очень. – Юля вновь повернулась ко мне спиной.

– Только я свое одеяло не взял, чтобы не слишком светиться. Твоим укроюсь – ничего?

– Ну укрывайся. Только помни – у меня нож есть… – промурлыкала она.

***

Когда я проснулся, она уже нежно целовала меня в губы. Едва-едва касаясь, словно не хотела спугнуть сонную мороку. Оказывается, пока я спал, я много ворочался. Хотя чего удивляться – с самого рождения ворочаюсь нахально. А тут еще это одеяло, в котором двоим нужно совсем прижиматься друг к другу, чтобы уместиться.

Я поддержал ее идею с поцелуями, и очень скоро мы стали целоваться взасос. Затем мы сняли с себя эти треклятые балахоны и стали трогать друг друга повсюду, осторожно ощупывая места ранений. Ну а потом пошла совсем жара.

На улице явно наступил вечер или даже ночь; стало прохладнее. А у нас тут жара. И не знали мы, куда можно идти, что можно еще делать, и не хотели. Зато знали, что хотели дубль два – в еще более животном стиле. Все измазались в крови, и даже мысли, что делаем больно друг другу, не возникло.

Когда мокрые легли, прижавшись друг к другу, чтобы перевести дух, промелькнула мысль, что до следующей кормежки еще долго. Надо было как-то промотать время…

После очередного захода, когда она легла на меня, я захотел рассмотреть в темноте ее глаза. Вот примерно в этот момент мне показалось, что я супергерой, и что это похоже на нужность. Ну стоны, конечно, антуража добавляли, что есть мощи. Но и эта глупость улетучилась также быстро, как появилась. От такой нежности-безмятежности моя злюка-бессонница неожиданно прогнулась – ишь ты – нахалка!

А вот с утра нам уже пришлось несладко. Как только мы проснулись, я рванул в свою палатку, и меня, разумеется, заметили. Скорее всего, чингаре несут караул и днем и ночью, так что повезло, что хоть ночью из палатки не выкинули.

По пути меня перехватили, – и опять тренировка в тех же доспехах и с тем же мечом. Только я размялся на базовых движениях и встал в круг, на меня без церемоний накинулся солдат со своими атаками. В этот раз битва происходила агрессивнее и быстрее, ухмылки на рожах даже не появлялись.

Мне кричали: «убей!», и я действительно пытался это сделать. Провернул один раз нестандартный маневр, прижавшись к противнику спиной, и почти повалил его, но тот чудом извернулся в последний момент.

Эти чертовы щиты хоть и были непрочными для тренировочных боев, но настолько огромные. Они закрывали этих ребят почти полностью, и становилось непонятно, как их вообще можно достать.

Когда мне дали минуту отдыха, я попросил второй меч вместо щита. А также я заметил вдалеке еще один такой же круг, но Юли не было видно. Резко накинувшись на противника, я стал осыпать его ударами с разных сторон. Естественно, все они приходились в щит и в пустоту, но один маневр почти удался, несмотря на рост. Я посильнее врезал по верху щита, представляя, как срежу его, затем резко уклонился влево, почти до земли, и успел задеть плечо противника. Он разозлился, и сбросил щит, за которым почти ничего не видно. Только он потянулся за вторым мечом, его окликнули.

Я ждал, медленно прохаживался и восстанавливал дыхание, пользуясь каждой секундой, чтобы отдохнуть.

Вдруг, чингарин вышел из круга, а вместо него против меня выдвинули человека… Это был юноша, чуть моложе меня, но почти того же телосложения. В хитрющих глазах его чувствовалась опаска, но я знал по опыту, что все эти проявления эмоций перед соревнованием не имеют значения, и этот негодяй запросто мог усыплять мою бдительность, или просто раскочегариться в ответственный момент.

Мы бились на двух мечах. Буквально сразу бой превратился в мясорубку. Драться на двух мечах, пусть и тупых, очень трудно и опасно, так что я поначалу даже не находил возможности для атаки. Лишь изредка я делал показные выпады и удары, чтобы не подумали, что я поддаюсь.

Когда я начал уставать, я опять приступил к обманным маневрам. Я настраивал его на удары справа, чтобы потом резко ударить слева. Он не покупался, да еще и ткнул мне в руку.

Мы уже оба выдохлись, а него еще кричали «убей!». В итоге, в какой-то момент я наугад сделал два одинаковых рубящих удара ему в голову. Первый он отбил, и не ожидал, что второй будет точно такой же. Я обхватил его руку, резко пнул под правое колено и со всей силы ударил рукоятью левого меча ему по затылку, уворачиваясь от кастрирующего ничего. Он обвалился, как мешок с картошкой, выронив один меч, опять царапнувший меня в запястье.

Вновь со всех сторон закричали «убей!». Я склонился, взял его за шлем обеими руками и, вложив всю силу, свернул шею. Рука немного скользнула по задней части шлема, но я не стал больше ничего делать. Я просто забрал свои мечи и отошел. Гаденыш успел меня исполосовать, как старого быка.

Некоторые дикари глянули на меня, а двое осторожно подошли к телу, сняли шлем и потрогали шею.

Я ждал на безопасном расстоянии. Из раскрывшихся ран опять текли ручейки крови, а руки дрожали.

– Можно идти? – спросил я, указывая мечом на Крепость.

– Да, – ответил один из них.

Я отдал мечи и пошел в лазарет к дамам.

«Черт бы побрал эту слабость – никогда не привыкнешь, хотя с каждым разом должно быть проще. Может и не должно: я же отнял чужой выбор навсегда. А как же моя жизнь?! На меня плевать можно?! Черта с два – пусть горят! Плевать – думать нельзя».

На душе стало приятнее и спокойнее. Вновь меня трогали нежные заботливые руки чингарочек, а я лишь сидел и с улыбкой ловил их взгляды. Даже не знаю, что в этих взглядах отражалось: любопытство, беспокойство или, быть может, желание. Я чувствовал, что я не мусор на свалке. Что я нужен, что меня ценят. Как будто я дома. Чувствовал, что это только начало. Захотелось свернуть горы, изменить саму реальность, глаза метали молнии обо всех бесчисленных смугленьких красоток, что проходили в городе моем ненаглядном и чудесном.

Интересно, а схватить кого-нибудь и повалить себе на колени можно? Или опять каждая особь – чья-то жена/девушка/троюродная тетя? Я не стал рисковать, да и, кажется, с одной отношения уже стали налаживаться. Хотя, не дай бог накаркать.

Как и вчера, я проследовал в столовую, где неспешно кушал мясо неизвестных тварей. Вполне возможно, это были тушеные жуки, с которых сняли лишнее. Я так предположил, потому что в месиве лежали здоровенные вареные белые черви, заботливо порезанные на двухсантиметровые кусочки. Как бы там ни было, белок, а тем более – почти без жира – это не просто хорошо, а божественно. К тому же очень вышло сытно и даже вкусно. Как говорят: «просто песня». Да, музыки будет не хватать. Спасибо Богу, что создал меня с таким разумом – пусть с плохим битрейтом, но какой-то плей-лист всегда со мной.

Вот, в общем-то и все, чем запомнился этот день. Даже странновато. Хотя, с моей памятью и это ненадолго запомнится. Зато вечер и ночь запомнились еще лучше.

Я опять забрался в палатку к Юленьке, и мы сразу приступили к страстному делу. Было жарко, неудобно, но все равно так приятно, что валились с ног мы оба дня – и утром и вечером, да и ночью. Она стонала, выгибалась, прижималась каждые удобные моменты; позволяла трогать ее когда угодно, и я ей, разумеется, по логике вещей – вестимо.

– Почему ты так ненавидишь Землю? – спросила Юля, поглаживая меня по потной волосатой груди со свежим шрамом, про который я когда-то забыл.

– Я даже не знаю, с чего начать… Вот тебе пример: я первый вещий раз влюбился даже не на Земле, а здесь, в Аду-2, причем на второй день, если не в первый. – Хотя, можно сказать, что это был не первый раз, но все равно уникальный.

Она долго смотрела мне в глаза, я поцеловал ее, и она, прижавшись ко мне еще сильнее, продолжила:

– А «Ад-1» – это Земля?

– Пока не решил. – Я боялся нарваться на долгий ненужный философский разговор, в котором мы бы вышли либо с ничьей, либо победа была бы за мной, но с некоторой ценой. Так что я глубоко вздохнул и замолчал. Но не умолкала Юля:

– Ты и людей ненавидишь?

– Подсознательно. – Выпалил я. – Они везде; они повсюду; они управляют Землей, и все на ней устроено в соответствии с их природой. Я ненавижу больше их природу – винить их не за что – в основном логичны. Так что, наверно, немного ненавижу и их, но не всех, разумеется… Есть достойные представители нашей расы.

– Врешь, небось – не «немного».

Видимо, я и в правду уже старый, или поколение сейчас там такое растет – еще более убитое, чем мое. Либо конкретно именно ей досталось. Или же я просто устал, и этот слегка укоризненный, подозрительный тон меня утомлял.

– Как думаешь, я забеременею? – сменила она, наконец, тему.

– Совершенно невозможно сказать. Хотя, я почти уверен…

– Скажи просто, что на душе, – перебила она меня.

– Уверен на восемьдесят, нет – на сто процентов, что забеременеешь, а вот когда и от кого – вопрос. От условий многое зависит: какой спектр солнечного света, какая атмосфера, какая гравитация, всякие стрессы – это сплошная терра инкогнита… Но любое существо же привыкает к новым условиям. Люди – чуть ли не лучше всех. Так что все будет хорошо. – Я поцеловал ее. – А ты хочешь ребенка?

– Ты такой милый. Успокоил – «от кого»… – с вялой улыбкой заметила она. Я только после понял, какую чушь сморозил. Затем она выдержала паузу, вздохнула и продолжила еще тише:

– Хорошо, что мы с тобой встретились… Жаль твои мочки. – Она надула губки и сделала обиженное лицо, нежно потрогав уродливую красную блямбу на моем ухе. – Не больно?

– Ничего, в них все равно были угри.

– А что если я не хочу беременеть в этом идиотском мире? – спросила она скорее себя.

– Я вообще думаю, что надо нам держаться и говорить, что мы вместе. А беременность будет еще одним фактором, чтобы от тебя отстали со всякими тяготами и приставаниями. Вдруг они просто хотят понаблюдать за нами?

– Здесь так мажет по земле. – Она улыбнулась и развела руки. Это правда, даже у такой гравитации есть забавные моменты. – Как думаешь, отсюда можно увидеть Землю?

– Если есть большой телескоп, то можно.

– Где она? – произнесла она с ноткой надежды, как будто кого-то другого.

– Думаю, там. – Я указал пальцем перпендикулярно земле.

– Почему там?

– Мне туда смотреть удобнее.

– Как думаешь, мы сможем вернуться?

– Сто пудов будет такая возможность. – Тут я не врал – я действительно в это верил.

Наступила долгая пауза. Она вздохнула и сказала:

– Мне страшно…

Внутри что-то заныло. Я чувствовал ее страх, но не мог ничего сделать: ни поддержать, ни пошутить, ни сказать сколько-нибудь приятную правду. Мне тоже было страшно. Единственное, что я придумал, это покрепче обнять ее.

«Пусть пеленою нас укроет, от всего защитит и всем поможет».

После этого детка скатилась в дрему, а я опять начал пытать себя ненужными мыслями. Правильный ли выбор я сделал, если уже сейчас почти готов поджать хвост и просить вернуть нас. В принципе, девчонку встретил – к чему здесь дольше мариноваться? Да еще с риском, что она в урода психологического и физического превратится.

Ночью меня разбудили интересные звуки. Я поднялся на колено, прислушался и даже не сразу понял, откуда именно они доносятся. Это была музыка! Юлька тоже проснулась и стала прислушиваться. Мы решили выйти из палатки и глянуть.

Метрах в ста пятидесяти от нас, вокруг костра, несколько чингар пели хором, притом и мужчины и женщины. Барабаны, флейты, другие духовые инструменты, напоминающие звучанием ни то орган, ни то баян с поющими бокалами, хотя вряд ли ими являющиеся. И, подумать только – горловое пение! Не представляю, сколько они репетировали, чтобы добиться такого звучания, в котором все сливалось воедино настолько органично, что ни один элемент не выделялся едко. Словно основной задачей была именно однородность.

Мы подошли поближе, чтобы полюбоваться. Девушки и парни играли и на струнных и на погремушках. Даже прислушиваясь к какому-то определенному инструменту я не успевал понять, как вообще это может сочетаться с остальным. Многие музыканты прикрыли глаза, а на их лицах застыла улыбка блаженства. Надо было идти обратно, но не хотелось отрываться. Единственное, чего хотелось – чтобы Божественная музыка уносила мою душу в те благие места, в которых, я уверен, парят только свободные духи. Начала кружиться голова, и я присел неподалеку.

Когда Юля, сумевшая выстоять перед пением сирен, дотронулась до моего плеча и позвала, я послушно проследовал за ней.