Читать книгу Искра - Евгений Биктимиркин - Страница 6

Потчевали нас годно и на убой. Я, как бесполезно качающийся алкоголик со стажем, это оценил. Тем, кто с качалкой сталкивался только в плане сгибания пальчика, ковыряющего в носу, вряд ли это оценить. Даже те, кто заботился только о наборе мышечной массы, все равно ничего не смогут противопоставить жалкому и бесплодному труду грузчика – это вещи совершенно разные. Тренировки только изнуряли, не давая взамен почти ничего. Например таскание, прыжки и приседы с бревном на плечах, пока тебя лупят тросточками. Это раздражало и отвлекало, отнимало больше сил. На что бы они ни намекали, о таскании их раненых туш не могло быть и речи – пусть подыхают.

Как говорил классик: «Это была боль-боль-боль». Самая сильная боль заключалась в том, что я не успевал даже помедитировать (хотя и этому надо учиться от двух до двух миллиардов дней), чтобы ускорить регенерацию, и хватало меня в лучшем случае на один раз порадовать любимую. Конечно, она тоже валилась с ног, и были «доярки», но я все равно чувствовал себя немного неправым или бесполезным. И это притом, что я заходил в Юлину палатку внаглую, почти не скрываясь.

Зато в бою мне удалось достичь существенного успеха. От стрел закрываться я научился очень быстро. Во-первых, гораздо страшнее, и организм выдирает из генетической памяти умение мгновенно и точно реагировать. Во-вторых, я и раньше замечал за собой хорошую способность блокировать удары. Возможно это как-то связано. Далее шли подводные камни, вроде недооценки угрозы, так что я относился к проблеме по-своему.

Но и помимо этого я стал периодически срубать одного солдата, то выбивая меч из руки, то полоснув по оной, что мне засчитывали, как победу. Для этого не надо быть Шерлоком Холмсом, коим тщатся быть многие ничтожества на Земле. Просто в какой-то ситуации вдруг видишь дерево возможных вероятностей. Одна из ветвей – «подкрашенная правильным». На самом деле, «правильны» всегда несколько, просто с оговорками и погрешностями. Может быть, можно сказать, что с оговорками правильны все.

Я постепенно учился их языку. Не знаю как – просто слышал на боковом фоне; порой сопоставлял с происходящим, порой подсознание само ассоциировало. Эти гаденыши, став болеть за обоих из нас, подсказывали обоим. Например, когда я начинал делать непростительно замысловатый удар мечом, противнику кричали: «Храм!». Оппонент и так все сделал правильно, но это значило, что я раскрылся. Короче, как «наши западные партнеры».

Теперь после одного выбывшего, выходил второй солдат, которого одолеть у меня не хватало выносливости. Однажды меня ударили тупым лезвием меча по голове. Я быстро отошел, задрожал, пытаясь успокоиться и подавить накативший жар. Я бросил меч и ушел в лазарет без спроса. По пути меня стошнило.

Я боялся сотрясения. Хотя до этого мне казалось, что я боюсь остановки сердца. Детки меня тщательно осмотрели, уложили на койку и наложили компресс. Одна медсестричка, проходя мимо и коварно улыбаясь, потрогала меня за гениталии и ушла. Хотя я ей показывал, что просто хочу поцеловаться. О времена, о нравы.

В лазарете оставили одну лампу, как будто готовились к моему погребению. Вскоре и она потухла. Внутри ламп обычно горели аналоги наших таблеток для розжига, только с пролонгированным эффектом. Ночуя там совсем один, я стал медитировать на восстановление. Я вспомнил, что незадолго до ухода с Земли разрезал сухожилие мизинца, из-за чего не мог согнуть последнюю фалангу. С тех пор я по-новому взглянул на то, насколько хрупко и ничтожно человеческое тело. Я понимал, что бить человека тем более нельзя, а то станет инвалидом на всю жизнь от легкого касания, что может повториться и со мной. Любые страдания стали мне противны патологически. Но теперь я здесь, а палец как новый, такой, каким всегда и должен быть.

Медитацию я вновь зауважал, ибо, как сказал Учитель, ну или просто «отмороженный монстр»: «В каждом из нас есть все цвета спектра. Медитация сделает их стабильнее».

В этот раз я не боялся погрузиться в сон, как это бывает в половине случаев. Я очень полюбил это ощущение – когда рубеж солнечного или искусственного света заволакивает меня. Вот он я, а вот – меня уже и нет нигде. В этот раз меня унесло капитально. Не в какой-то мир зарождающихся грез, а во Тьму самую настоящую. Там были равнины и холмы, а почва столь мягкая, и в то же время упругая. И температура совсем не ощущалась, так что можно было спать и на земле. Стандартные черные и серые оттенки разбавлены намеком на фиолетовые. Сверху падали огромные хлопья черной пыли, но это был только вид. Казалось, будто здесь можно жить, и здесь можно видеть далеко. И несмотря на скудность цветовой гаммы этого места, с черно-белым кино его сравнить не получится.

Я рискнул встать и осмотреться. Этот сон меня потряс своей открытостью и ясностью.

Вдруг я услышал шаги, и приготовился к битве.

– Же-еня. Это я. – Это была Юленька, и я сразу стал диагностировать, готов ли.

Она положила одеяло рядом с моей головой, и поцеловала меня, окончательно вырвав из Тьмы. Дальше она поухаживала за мной, задрала подол и села на меня. А я, как человек неусидчивый, ей всячески помогал, трогая и прося воды. Вдуматься только – по идее парню стоит прокрадываться к даме, а тут она пришла позаботиться обо мне.

Господи, я раньше руки себе резал, боясь сделать нужный разрез. Если бы я видел, что эта дама удостоит меня своей любовью, – я бы немедленно прекратил попытки «распечатать трубы». И ради этого мне не потребовалось терпеть боль… Она могла управлять моим телом, например, чтобы я поскорее «испускал дух». Да, с такой женщиной можно в разведку. И плевать, что пока она недостаточно постарела для чего-то чуть более объективного, а я блюющий почти юнец в милях от того, кем хотел бы стать.

Заснули мы под одеялом на одной тесной кровати. Чтобы не свалиться, я вжался в стену. Она прижала меня ножками и руками, и я с силой сковал ее руками, так что я не боялся, что бедняжка упадет или ее кто-то заберет.

Когда я проснулся, ее уже не было. Но в этот раз я был рад этому.

***

Несмотря на весьма негативные обстоятельства, раны на мне заживали быстрее, чем на Земле. Я стал чувствовать этот мир. Я дышал им, сверял его со своим сердцебиением. В ответ я стал слышать то, что еще не произошло, и то, что должно было произойти по моему скромному мнению. За те сутки, что я валялся, как труп, на импровизированной кровати, я успел услышать многие голоса солдат: про еду, про то, что сегодня вновь придется учить этого «бледного дьявола», «очередного любимчика Генерала и его шлюху». Конечно, хотелось срубить им головы, но я знал, что передумаю не раз. Это особенно четко понятно на фоне бухих похождений. Постой-ка! Неужели есть прок от алкоголизма?! А нет – по трезвой лавке мне эта мысль тоже приходила.

Примерно через неделю проведенного здесь времени, я заметил, что меня более не беспокоят «блуждающие тени», словно по постели пробежал клоп, или по полу – таракан. Я постепенно сходил с ума на родной планете. Мне полегчало потому, что я давно не пью, не курю, но главное – мне есть с кем не только спать, но и кого любить. Бонусом шла работа (а такое изнурение иначе не назовешь), благодаря которой я, возможно, даже усиливал свои показатели в концентрации, силе воли, самодисциплине и даже внутренней гармонии.

Да, Юленьке было тяжелее, но я на ней особо много существенных повреждений не замечал: ни на теле, ни на разуме, так что жалеть ее и начинать говорить о тренировках и прочих тяготах бытия я не видел смысла – это могло оскорбить чувство ее достоинства. Вот если бы ноготок сломала – совсем другое дело.

Она однажды чуть не заплакала, сказав мне про пальцы пришельцев. Надо быть откровенным, я даже тогда не жалел ее, а лишь сильнее обнимал. Крутая тетка – незачем ей дифирамбы распевать – уже не поможет. Сейчас вообще на алтарь только доллары и, возможно, случайное сверхпереживание принимаются в качестве платы или пропуска, достойного расположения. Но я уже не там – и слава богу.

Она назвала меня учителем, и я хотел поспорить.

«Господи, спасибо тебе, что я хоть иногда вовремя затыкаюсь».

***

Через месяц с небольшим, по субъективным ощущениям, нас с Юлей отправили сражаться с войском сепаратистов. «Топящих за разделенность», если дословно. Это были такие же дикари в схожих с виденными нами доспехах, – никаких отличительных признаков. Сражение проходило буквально в паре километров от Крепости. Видимо, это были какие-то залетные глупыши, не имеющие понятия о потенциале объекта. Либо, чего я больше боялся, и потому всячески насылал телепатические знаки Генералу, капитанам, и всем, кому только можно, – это был отвлекающий маневр. Позже появилась другая теория.

Поначалу мы оба отхватили: меня рубанули у основания не зажившего бедра, а любимой стрелой пропахали череп у виска. Опять шрамы. Мы бились в низине с глинистой почвой – хоть передвигаться было проще.

Дальше уже стало веселее. За время, проведенное здесь, по каким-то волшебным причинам, в нас стали развиваться странные способности. В частности, медитируя с деткой, мы тренировались мыслить на одной волне. И как-то случайно мы заметили, что вместе могли затемнять окружающее пространство. Разумеется, первые три раза мы спихивали на еще не привыкшее зрение. Однако со временем игнорировать это было невозможно, так что мы просто знали. Когда мы удачно настраивались на одну волну, Юля могла насылать на нас эту область усугубленной, сгустившейся тьмы. Просто пятиметровая ночь посреди вечера. Само собой, это действовало на меня, прирожденного убийцу или просто бракованного, как наркотик, и я испытывал экстаз.

Так мы поступили во время боя. Я попросил Юленьку «укрыть» меня. Такая романтичная способность в нас открылась. Пока мы входили в нужное состояние, мы ощутили, что можем общаться друг с другом телепатически на приличном расстоянии. Я приказал ей стоять в безопасности. Она сопротивлялась, но я настоял на своем. Она, чтобы не отвлекать от ударов, согласилась.

У убитого товарища я схватил красивый меч; Юле приказал медленно продвигаться вперед и держать меня в этой темной «туче». И как только стемнело, и тень закрыла мой силуэт, я пробежался между врагами. Ощущения непередаваемые: я бежал быстрее, рубил сильнее и беспощаднее, рассекая все, что движется, и слегка уклоняясь от ударов. Казалось, что я не бегу, а едва отталкиваюсь от рыхлой бренной почвы. Я рубил острыми мечами головы, разрубал ребра, шеи и суставы, как учился на курицах дома, чтобы не затупить орудие.

Я не мог остановиться, и пошел в самое пекло, обежав противника с фланга. Юленька еще сидела на коленях и насылала на меня «одеяло», а я рубил все, что вибрировало, не забывая, что далеко от Юли отходить было опасно. Кто-то пытался сопротивляться, отбивая мои удары, но я просто бежал к тому, кто не ожидал удара, чтобы ударить со спины. Подлость не важна – важно убить.

Каждый раз, когда я видел, что меч врага расположен удачно для меня, я мигом наносил смертельный удар. Только один солдат рядом ахнет, едва приподняв голову в шлеме, – сечение горла. Только один отведет меч сторону – протыкаю туловище.

О боже, сколько там было темных рук и ног! Как будто тараканов травили! Все ползают – всех надо добивать, а то кричат – гниют, призывают подмогу. Я же не чувствовал боли, кроме каких-то жалких мимолетных отголосков.

Это было по-своему прекрасно. Юленька сказала, что скоро рассвет, и он придет с той стороны. Только когда я понял, что эта песнь не может звучать вечно; я побежал к ней, чтобы обнять. Моя детка спасла меня, укрыла меня – здорового мужика – одеялкой, и не ехидничала, не унижала, как поступают даже родные люди, что «я жалею себя». Она просто делала так, чтобы мы оба выжили, чтобы оба сегодня ночью заснули вместе.

После битвы, мы сами себя подлатали и пошли есть. Вернее – пировать. В награду за участие в битве, завершившейся так хорошо, нам дали большие порции местных деликатесов вроде копченой курицы с вязкими, как глина, синими помидорками и какого-то довольно крепкого алкогольного напитка, видимо, сделанного из ягод. И, надо признать, все было очень вкусно. Еще бы! С нами было несколько солдат и пара сержантов. Мы с Юлей поднимали деревянные кружки и кричали «Ха!», что означало «Победа!». Опьяненные кровью, победой, чувством гордости, силы и сытости, мы пошли в палатку заниматься жестким и необузданным сексом.

***

На следующий день, уже чуть севернее, близ бескрайних лесов, произошла еще одна битва. Лиха беда – начало. Опять враг без знамени, раскраски и имени. Складывалось впечатление, что это недобитые давеча дикари, оказавшиеся никому не нужными, и застрявшими меж двух огней. Некоторые действительно еле плелись, опираясь на товарищей. Впрочем, я политикой, за исключением крайних случаев, никогда не интересовался, так что, кто именно это был – мне было абсолютно все равно. Поначалу было их жаль, и даже «приказано – уничтожить» не помогало. Все изменилось, как только эти глупцы пустили пару стрел в нас.

В этот раз все тоже прошло легко, хоть и сражались при свете дня. Враги в лохмотьях, даже хуже, чем броня нашего обыкновенного солдата. И было их от силы сотни две, да еще и довольно скоро рассредоточились.

Наших послали сотни четыре, чтобы уж наверняка проблему закрыть. Поэтому никаких трюков и маневров особо не понадобилось – смяли и вернулись домой.

Я подстрелил пару чингар из лука, в еще одного попал метательным ножом и пару успел добить мечом. В целом же я просто бегал рядом с Юлей и смотрел по сторонам.

Она тоже показала себя достойно: от удара одного воина она, словно рысь, увернулась, нырнув под его руку с топором, и успела вспороть тому брюхо и проткнуть бедро своим коротким клинком. А второго она обманула, ударив в щит с одной стороны. На мгновение противник замешкался, и раскрыл бок. Юля сразу же вонзила туда второй клинок, и затем обоих добила, проткнув шеи. И все, это были все воины, с которыми нам пришлось столкнуться за эту короткую битву.

В общем, потихоньку, мы учились, и результатами я был доволен. По возвращении Генерал с едва улыбающимися глазами дал нам обоим звания сержантов со всеми прилагающимися привилегиями.

Юленька была в невообразимом восторге. Я ни разу не видел ее такой счастливой: она улыбалась, смеялась, прыгнула на меня обниматься, кричала, сжимала кулаки, смотрела вверх и немного подрагивала, словно благодарила Бога. Особенно забавно это выглядело с нашими чумазыми мордашками и ручейками крови, стекающими с задниц.

Я даже про себя как-то забыл, – одной ее радости хватало, чтобы я ходил за ней, и, как пришибленный, любовался ею с улыбкой.

Первым делом мы отмылись и пошли в оружейную получать свою сержантскую броню. Юля опять тихонько завизжала. Здесь были «люди» разной комплекции, но я почти уверен, что для нас ее подрезали и ушивали. Броня представляла собой довольно толстую дубленую кожу цвета хаки, а все места, где можно, были покрыты полусантиметровыми в толщину щитками из почти того же сплава, что капитанская. То есть, по принципу устройства, это были доспехи солдата, только в значительной мере улучшенные и видоизмененные. Пробить их уже было существенно труднее. Я бы сказал, что только при целенаправленном и сконцентрированном попадании, но тогда бы вышло, что капитаны вообще бессмертны. В принципе, обновки хватило бы надолго.

Новые мечи нам тоже выдали под стать: мне опять немного похожий на гладиус, в качестве короткого, и что-то вроде рыцарского – в качестве длинного. Юленьке дали длинные ножи, – один изогнутый, другой – прямой. Короче, примерно то, к чему привыкли. Я тоже был в восторге от функциональности и эстетичности сих предметов. Однако моя гадская ненасытная натура страстно желала именно дьявольско-капитанское обмундирование, к которому я активно готовился, как морально, так физически и психологически.

Оружейный склад находился на втором этаже, по которому мы теперь, как сержанты, могли ходить совершенно беспрепятственно. Более того, нам с Юленькой выделили свои апартаменты. Либо у них было полно свободных квартир, либо они все еще надеялись, что разделение нас друг от друга какими-то жалкими десятками метров что-то изменит.

Внутри моей новой хаты было строго, но уютно. Но самое приятное – что мое! Одна комната – примерно три на пять метров с большой кроватью, и совмещенный «санузел», где, помимо прочего, лежало несколько щеток разной величины и для разных операций. Можно было бы задаться целью, и выяснить, с какой части и кого или чего они взяли щетину. Но если учесть, что я жрал червей, жуков, а может быть, и самих чингар… Все стены кривоватые из виденного ранее черного малахита. Пара тридцатисантиметровых окошек – чисто глянуть, не началась ли мировая война, и несколько ламп на стенах. Никаких изысков и особой эстетики – только суровый прагматизм. Логично – все равно завтра зарежут, и нового хмыря, на чье мнение всем начхать, заселят.

Мы с Юлей опять пошли пировать вкуснятиной и кружкой алкоголя. Блюдо представляло собой мясо невиданного морского животного, которое, видимо, на свою беду, еще и на сушу выходило время от времени. В общем, что-то среднее между уткой и рыбой. Мы уже пробовали это не раз. Приятно, что начали частично разбираться. Жареные куски этого мяса просто перемешали с вареными листьями и шишками подозрительных растений.

Алкогольный напиток тот же: «не сломано – не чини». Около двадцати оборотов в этой бормотухе. Харя краснеет – только в путь.

Само собой, после мы пошли тестировать Юлину кровать.