Читать книгу Собрание сочинений. Том 7 - Евгений Евтушенко - Страница 65

О времена Литинститута, —

вы, как черемуховый взрыв!

Вы пролетели,

                       как минута,

немногим вечность подарив!

В туманах уличек столичных

светились мы,

                       как фонари,

пророки грязненьких шашлычных

и коктейль-холла бунтари…

Почти как сам Вургун красив

был юный сын его —

                                 Юсиф.

Тогда Володя Соколов

был тоже юн,

                     высоколоб.

И я безвестен был и юн,

когда приехал к нам Вургун.

Он суджука,

                    вина привез —

азербайджанский Дед Мороз.

И о поэзии доклад

привез,

           шутя: «Я – бюрократ».

Мы были голодны и голы,

стихи читая Вургуну,

и наши русские глаголы

ему вбивали в седину.

От страшных рифм, аллитераций

и прочих фортелей и штук

Вургун сумел не растеряться

и нам подкладывал суджук.

И на колени встал Юсиф,

отца смиренно попросив:

«Упомяни в своем докладе

Володьку с Женькой,

                                  бога ради,

и я навеки буду рад,

что мой отец —

                        не бюрократ…»

И, рассмеявшись от души,

Вургун,

            вздохнув,

                           сказал: «Якши!»

Пустые лацканы,

                           медали

трясла писательская дрожь.

Все упомянутости ждали:

и старики,

               и молодежь.

Как упоительно запойна

всепожирающая страсть —

или не выпасть из «обоймы»,

или бочком в нее попасть.

И, как орел седоголовый,

азербайджанский Дед Мороз

с трибуны имя Соколова

вдруг не по тексту произнес.

Потом —

             казалось —

                               бесконечно

припоминал,

                    страдая,

                                 нечто

и, почему-то сняв очки,

добавил к списку лишь

                                      «Апчхи!».

Шепнул Володя:

«Просто стыдно,

что о тебе не говорят».

Вскипел Юсиф:

                         «Отец, как видно,

наполовину бюрократ…»

Я пробурчал:

                     «Теперь стихи

начну подписывать —

                                   Апчхи!»

В буфете,

               гениями полном,

Вургун совсем смущенным был:

«Твои стихи, ей-богу, помнил,

а вот фамилию —

                            забыл…»

С тех пор всегда я помнил здраво,

когда орал до хрипоты,

как сладко сламывает слава

еще некрепкие хребты.

Опять чеканятся медали

и кулуарный длится бой,

и столькие повыпадали,

как будто зубы,

                         из «обойм».

Что стоит временная почесть!

Порой превыше всех времен,

всех упомянутостей пошлых

неупомянутость имен.

Жизнь учит.

                   Правило есть в ней:

стихи

         фамилии

                        главней!