Читать книгу Гуси, гуси… Повесть о былом, или 100 лет назад - Евгений Пекки - Страница 16

Самые разные чувства переполняли Дмитрия Кирсанова. Одновременно – жгучий стыд за нарушенный уговор и жалость к Манечке, которая, ни о чём не догадываясь, вышивает ему свадебную рубашку. Был ещё восторг от познанной впервые женщины, да, ему казалось, такой роскошной, что и в столице многие позавидовали бы. Одно он понимал точно: нужно убираться отсюда как можно скорее. Уже в сенях его настигла в наспех наброшенном пеньюаре Елизавета Апполинарьевна.

– Погоди, Митя. Не попрощался даже. Возьми, вот, – и она что-то вложила в его ладонь.

– Что это? – поднёс он маленький предмет к глазам, при свете свечи, которую, в дрожащей от холода руке, держала простоволосая женщина. В его пальцах маленькими вспышками сверкал голубовато-розовый камень в небольшом перстеньке.

– Это для Манечки, – скороговоркой, задыхаясь от волнения, говорила она. – не нужно денег. Ради бога возьми, не отказывайся. Я виновата перед ней сильно. Это драгоценный камень, александрит называется. Это мой ей подарок, – грудь её судорожно вздымалась.

– А может, ей не подойдёт? – оторопело спросил Митяй.

– Подойдёт. Я её пальчики помню. А нет, колечко разруби, нажмёшь, оно по размеру и сойдётся. Ну, иди уже, – и впилась долгим поцелуем ему в губы, дрожа всем телом.

Митяй с кольцом, зажатым в кулаке, выскочил во двор, где, переминаясь с ноги на ногу, вся покрытая инеем стояла, пофыркивая, Краля. Он сунул колечко в карман, взял её под уздцы и повёл к воротам, приоткрыл их, но не настежь. В образовавшийся проём вывел лошадь за ворота и тихо прикрыл створки за собой. Когда он сел в сани, скомандовав: «Ну, пошла!» – на него обрушился удар кнута, а лошадь, судя по тому, как отпрянула назад, была крепко схвачена за недоуздок.

– Ах, сволочи, ну, попомните меня! Грабить вздумали?..

Зимняя темень не позволяла, после света избы, толком рассмотреть противника. Он выпрыгнул из саней и тут же получил ещё три жгучих удара по спине и плечам. Наконец Митяй разглядел широкоплечего мужика, державшего левой рукой его лошадь, а правой кнут, и замахнулся, чтобы кулаком ударить варнака по голове. Но удар сзади, по ногам, где тулупчик их не закрывал, обрушился на него вместе со свистом кнута. Боль так обожгла, что было уже не до обидчика. Даже слёзы брызнули из глаз, и он невольно присел.

– Что ж вы делаете, душегубы? – сквозь слёзы крикнул он и повалился на снег от толчка ногой того, что держал лошадь.

– Это мы хотим спросить, что же ты, подлец, делаешь?

С изумлением узнал он голос старшего брата Григория.

– Гриша, ты? А там кто, Иван? Да за что ж вы меня так? Бьёте, как конокрада.

– Не был бы ты братом, покалечить бы надо. Скажи спасибо, у невесты братьёв нет. Они бы точно так и сделали.

С этим словами оба старших брата сели в сани.

– Залезай, чтоб через всю деревню не бежать.

Митяй, с трясущимися после избиения ногами и руками, рухнул в сани, и они понеслись домой, к Кирсановым. Ворота были открыты, видно, их ждали. Лошадь влетела во двор без остановки. Братья вылезли из саней, вытащили Митяя и, слегка встряхнув, поволокли в избу, так что он едва успевал переступать ногами. В избе ждала их Евдокся.

– Что, привезли паршивца? – спросила она, хотя он и так, покачиваясь, стоял перед ней.

– Поймали ходока, где ты и предполагала.

– Что, Митенька, – грозно спросила мать, – ещё жениться не успел, уже налево потянуло?

– Быль молодцу не в укор, – буркнул Митяй и тут же получил от матери оплеуху.

– Ты о невесте подумал? А обо мне подумал? Ты до рукобитья мог по деревне ходить и девок портить. А слово дал, не смей! Ты, что же, хочешь, чтобы мне, старухе, ворота дёгтем вымазали, как потаскухе?

– Такого ещё в деревне не было.

– А я и не хочу, чтоб было. Ещё раз узнаю – ноги переломаем мерзавцу.

– А что же дядя Вася Анучин, Егоркин отец? Он, говорят, не одну вдовушку утешил.

– Он уж женат был десять лет, а не так вот, перед свадьбой, слово нарушил, да у жены по женской части была болезнь. А потом, не хотела говорить, да скажу. Ты знаешь, что он не своей смертью помер?

– Откуда же мне знать?

– Вот и не болтай. У нас, знаешь, обычай какой? Потянуло на бл..ей, так отведай-ка плетей. Его, было дело, женин брат вместе со старшим сыном прихватили за околицей, когда он от зазнобы своей на рассвете возвращался. Колами ему всё нутро отбили. Он неделю кровью харкал, после ещё полгода пожил, сердешный, да и преставился. Царство ему небесное, прости, Господи, грехи наши тяжкие, – перекрестилась Евдокся. – А ты чего к Комарихе попёрся? Сегодня вечерки не было у неё.

– Граммофон помог ей привезти, и она обещала колечко продать. Я искал для Манечки.

– Колечко где?

– Вот, – полез в карман Митяй, шмыгая носом, и достал кольцо.

Евдокся взяла его в руку и оценила, прищурив один глаз.

– Это не стекло. Дорогое колечко она тебе продала, где ж ты деньги взял?

– Она не продала, а подарила.

– Однако старался ты крепко, – ухмыльнулась Евдокся. – Просто так такие подарки не дарят. Что делать думаешь?

– Так ведь это не мне, это Манечке она подарила.

– Вот ей и отдай. Да не вздумай рассказать, никогда в жизни, где и как ты его взял. Понял?

– Понял.

– И помни, что я тебе сказала. Я два раза не повторяю.

Митяй кивнул головой, чуть не падая от усталости и пережитого, и поплёлся спать.