Читать книгу Гуси, гуси… Повесть о былом, или 100 лет назад - Евгений Пекки - Страница 8

Митяй, сбросив тулупчик на полати чисто выбеленной русской печи и повесив картуз на вешалку рядом, пригладил волосы и подошёл к парням, сгрудившимся у противоположной стены.

– Здоровы будете, – поздоровался он.

– И поздоровей видали, – отозвался высокий парень в синей косоворотке, подпоясанной тонким кавказским ремешком с набором, и чёрном пиджаке. Чувствовалось, что он тут верховодит. Митяй видал его и раньше, всё же на одном конце деревни жили, но близко не водились. – А магарыч где?

– Это за что же?

– За вход.

– Так я Комарихе и денег дал, и ландрину.

– Так это Комарихе, и ландрин – девчатам, а парней, что, не уважаешь?

– Смотря каких…

– А, таких, как мы?..

– Не знаю, как других, а тебя – нет.

– Что ж так? – С удивлением спросил белобрысый и, уже с угрозой, добавил: – Аль давно по сопатке не получал?

– Сам получить не боишься?

– Ого, – с усмешкой обернулся тот к окружению, – да наш осетёр на язык востёр! Вот красной юшки хлебнёшь, поглядим, как запоёшь. Пойдёшь со мной на кулачки, или по-другому меряться будем?

– Можно и на кулачках.

– Может, поборетесь?

– Вы лучше бы по-татарски – на поясах.

– По-казацки, с подножкой.

– Нет, по-черкесски, – подсказывали доброхоты, – а то, что ж за вечёрка потом, с битой мордой…

– Ну, пошли за избу.

Парни гурьбой повалили из избы.

– Куда вы, а танцы? – всполошилась было Комариха.

– Да мы покурить, – отбрехнулись из толпы. – Скоро будем.

Погода на улице стояла чудесная. Полная луна освещала заснеженный двор не хуже, чем лампа комнату Комарихи.

Парни встали полукругом. В центре – двое спорщиков.

– Ну, иди сюда, качура. Буду тебя уму-разуму и вежливости учить.

– Не нукай, не запряг, – огрызнулся Митяй, у которого в предчувствии драки захолонуло в груди, но боязни он не испытывал. Думал только, чтоб сзади кто не толкнул или ногу не подставил. Он здесь был чужаком. Не таким, конечно, как с другого конца деревни, с Амбарного или, скажем, с Немецкого. Однако хорошо знакомым был только Егорка, а тот что-то замешкался в избе.

– Как биться будем? – спросил белобрысый, скидывая пиджак. – В рукавицах или так?

– У меня рукавицы в избе остались.

– Дайте ему рукавицы кто-нибудь.

– Держи, паря.

Он обернулся. Свои чёрные голицы протягивал ему незнакомый парень. Митяй их натянул, постукав кулаком об кулак. Его противник натянул такие же, только некрашеные. Они встали друг против друга. Остальные придвинулись почти вплотную, в предвкушении близкой драки. Одновременно выкрикивались правила боя, чтоб потом споров не было.

– Драться до первой крови. Лежачего – не бить, ногами не лягать, из круга не убегать.

В Нижней Добринке, где кулачные бои, по самым разным поводам, были делом нередким, бойцы перед поединком сходились друг с другом вплотную. По устоявшемуся обычаю мальчишеского поединка, бойцы, соприкоснувшись лбами, некоторое время давили лоб противника, как петухи. Они обходили, таким образом, полный круг, затем отпрыгивали назад и поднимали кулаки, держа их на уровне плеч, головы слегка пригибали. После начинали наносить удары, сначала по корпусу противника, всё сильнее и сильнее, а уж расходившись, метили в голову. Так было и на этот раз.

Когда обменялись несколькими ударами, Митяй почувствовал, что перед ним противник постарше. Удары его были тяжелы, аж, рёбра трещали, а от иных приходилось отступать на шаг, а то и на два. Митяй тоже не впервой стоял против бойца в кулачном бою. Наставлял его кузнец Вавила. Некоторые уроки Митяй запомнил накрепко, и они, бывало, выручали в трудную минуту. Манера драться устоялась в деревне годами. Чаще всего били в лоб. Реже боковым ударом целились в ухо или в висок. Чтобы как можно сильнее ударить, руку заносили на полный разворот и выпрямленной били по голове наотмашь, затем, точно так же, другой рукой. Это походило на действия косца или лесоруба. Уклоняться от удара было не принято. Так воспитывалась удаль. Но закрыть голову руками или воротом верхней одежды было можно. Дерясь на кулачках рядом с Вавилой, другом покойного отца, Митяй приглядывался к его манере. На их Пореченском конце Вавила был одним из лучших бойцов и побеждал мужиков сложением значительно крупнее себя.

– Ты, Митюха, не гляди, что кто-то здоровее тебя, хотя с бугаём биться и не сахар, – учил он. – Гляди, куда ловчее ему двинуть. Ежели он выше тебя, научись левым кулаком бить под ложечку или под дых. Если мало одного раза, этой же рукой бей и по второй, а когда он согнётся, или опустит руки от боли, и начнёт ртом хватать воздух, правой добивай его.

Был ещё ряд премудростей, скажем, как «юшку из носа пустить», поскольку чаще всего на этом бой и заканчивался.

У Митяя левое ухо уже горело от крепкого удара, а в голове начинало гудеть. Поэтому, увидев замах белобрысого, он подставил навстречу не плечо, как делало большинство, а локоть. Эта была ещё одна премудрость Вавилы. Рука противника с размаху налетела на кость локтя, вместо того, чтобы в очередной раз проверить на прочность голову Митяя. Удар получился встречный. Белобрысому было гораздо больнее, чем Митяю, даже лицо скривилось. Левая его рука по привычке уже замахивалась, чтобы ударить, так же наотмашь. Он и четверть секунды не простоял так, с распростёртыми руками, лицом к Митяю. Резкий удар «под ложечку» заставил белобрысого согнуться почти пополам. После удара Митяя правой из его длинного носа на белый снег закапали густые капли крови.

– Хватит, хватит с него, – послышались крики. – До первой крови ведь договаривались.

Да Митяй и не думал добивать неожиданного соперника. В тот же миг появился Егорка. Или не видел он, что за конфликт назрел в избе, или не захотел вмешиваться, но до конца драки из избы не вышел.

– Бог ему судья, – подумал на это Митяй.

– Ну, как ты? Крепко досталось? Здорово ты его разделал, – тараторил товарищ, помогая снять рукавицы.

– Что ж ты, Филя, Митяя не узнал? – обратился Егорка к побитому парню, – он же наш, добринский, с Пореченского края. Митяй за добринских не раз на кулачках с краснояровскими или медведицкими бился. Ты не смотри, что ему только восемнадцать стукнуло, он с мужиками наравне в стенке стоит. Его кузнец Вавила кулачному бою учил, – частил Егорка, оглядываясь на белобрысого.

Тот прижимал к разбитому носу горсть снега, стараясь не капать кровью на праздничную рубаху.

– Где ж ты раньше был, заботливый такой? – Процедил он сквозь зубы, потом повернулся к Митяю. – Я с мужиками ещё, стенка на стенку, не ходил. Один на один только приходилось. Среди погодков в нашем конце мой верх всегда был, – он взглянул укоризненно на Егорку, – говорили, есть у наших, пореченских, Митяй Петрушков, который на кулачках драться крепок. Дак он, что ли, и есть?

– Он самый, – подтвердил Егорка, – Митяй Кирсанов. Петрушков – это по-уличному. Он брат мне, имей в виду, – тут же добавил, поглядывая на крутые Филины кулаки.

– Что-то я у тебя братьёв не помню, – буркнул Филипп.

– Он же троюродный. Ты и не можешь всю мою родню знать. Нас ведь много. С Митяем ты замирись.

– Мы, вроде, и не ссорились, так, кулаками померяться решили.

– Тогда руки друг другу подайте.

– Ну, что, мир? – протянул Филя руку Митяю.

Кровь из носа капать перестала, холод, видно, помог, а вот губы чуть припухли.

– Мир, – улыбнулся Митяй и тоже протянул руку.

– Ну, вот и славно, – захлопотал опять Егорка, – самое время винца попробовать, да и танцы начинать.

Парни гурьбой повалили в дом по высокой лестнице.

– Намёрзлись поди? – встретила их Комариха, – молодые люди, а не отведать ли нам винца?