Читать книгу Рауль Валленберг: «Железная маска» Сталина, или Алый Первоцвет - Е. З. Перельройзен, Евгений Перельройзен - Страница 6

3.1. Густав Валленберг строит новые планы

Опека Густава привела к тому, что Рауль, вместо того, чтобы учиться в Стокгольме, приобрести друзей-однокашников и, наконец, получить нормальный диплом, дающий право работать в Швеции, отправился за океан изучать архитектуру почему-то в университет Мичигана (похоже, дед решил сэкономить на плате за учебу, да и американский диплом архитектора не давал права на работу в Швеции). Видимо, Густаву грезилось нечто похожее на начало жизненного пути спичечного короля Ивара Крейгера (но и тот, прежде, чем отправиться в Америку, а затем в Южную Африку… предпринимать, получил высшее образование в Швеции).

В то время как Рауль заканчивал свою учебу в Энн-Арборе, между ним, его дедом и матерью продолжались дискуссии о его «коммерческом образовании».

По мнению Густава Валленберга, перед Раулем было два основных пути.

Первый путь состоял в том, чтобы встать «в ряд ищущих работу и самому зарабатывать себе на хлеб». «Это будет чертежная доска и конторский стул, и ты попадешь в среду более или менее старательных молодых людей, которые в тишине лелеют в сердце единственную мысль: обойдя своих товарищей, постараться пробиться. Немножко спорта, иногда сходить в кафе – это правда скрашивает существование, но, когда, устав, ложишься спать, тяжелые тучи борьбы за существование зачастую омрачают мысли.» И жесткая конкуренция, так как слишком много людей находится в сходном положении – «хорошо одетых, хорошо воспитанных и с университетским образованием.» [2]

Второй путь: «постараться приобрести положение, не укладывающееся в обычный порядок вещей, стать равным лидерам, а не только своим товарищам». Для этого нужно, чтобы «людям, уже занимающим руководящие позиции, была внушена мысль о твоей полезности». «…Исполнять более масштабные задачи, возвысившись над серой массой сверстников, есть долг талантливых людей… Рассчитывать на твою талантливость – не самонадеянность с моей стороны. Она дана тебе благодаря твоей крови, твоим способностям и счастливому дару холодного мышления. Я всегда говорил о значении самоконтроля. Вышеназванные предпосылки в большей степени, чем семейные связи, оправдывают мое мнение: тебе нужно избрать путь лидера, а не просто старательного работника, одного из многих.» [2]

Густав давно «чужой» в Швеции, не ладит со своими родственниками, не имеет связей в шведских деловых кругах. К сожалению, в этом основная причина того, что он пишет Раулю: «Я стремился вооружить тебя тем, к чему у нас в Швеции не привыкли, что упускают из виду, – знанием мира и привычкой иметь дело с другими народами, понимать их менталитет, обычаи и представления. Я рассчитывал, что это станет твоим преимуществом перед сверстниками. Я пришел к мысли, что господствующее у нас убеждение, будто мы лучше всех на свете, требует корректировки и замены на более заинтересованное отношение к другим. Соприкосновения с другими народами отныне не сможет избежать никакая страна. При этом необходимы понимание привычек и особенностей других. Всякий наблюдатель обнаруживает, что за границей многое не так, как дома. Первопроходец вскоре видит, что какие-то формы счастливого бытия встречаются повсюду. Очень познавательно наблюдать их, расширяя свои представления.» [2]

Густав Валленберг готов сделать все, что может, чтобы вновь отправить Рауля за границу, как только он вернется домой из Энн-Арбора. С момента окончания учебы в Мичиганском университете завершен теоретический этап его воспитания. После этого должен начаться практический этап. Конечно же, Густаву Валленбергу по-прежнему не нравится жизнь молодежи в Стокгольме (?) и он хочет, чтобы Рауль оставался за границей. Его брат Кнут в 1870-е годы работал в Crédit Lyonnais в Париже, а Якоб и Додде – в разных местах в США, и во всех трех случаях на пользу их карьере. Следует избегать крупных банков или компаний, где человека сажают в какой-то отдел и дают второстепенные рабочие задания. Надо искать стажировку в более мелкой компании, где все соприкасаются друг с другом, и поэтому там легче понять «весь механизм»: «Стержневым моментом является установление связей с лидерами» (которые скептически относятся к Густаву в Швеции, а за границей Густав таких связей просто не имеет). Если Рауль согласен, то Густав Валленберг готов воспользоваться своими контактами в Боготе, столице Колумбии (?).

Этот этап в образовании Рауля должен был закончиться в 1936 году. Следующий этап, по мнению Густава Валленберга, представлял бы стажировку в небольшом банке в одной из развивающихся стран. Дед уже много лет близко знаком с «самым великолепным банкиром» Стамбула Эрвином Фройндом, 42-летним чешским евреем, который в скором времени должен заступить на должность директора филиала Голландского банка в Хайфе, в Палестине. Этот Фройнд сам предложил устроить Рауля на практику. «Тогда ты после работы в коммерческой фирме в Боготе получишь лучшую возможность увидеть изнутри деятельность банка в новых землях… На этом месте у тебя будет шанс понаблюдать за работой во многих сферах. Ты сможешь познакомиться с идеями, выдвигаемыми еврейскими переселенцами, людьми весьма одаренными и опытными» [2]. Все это оказалось лишь высокопарными словами и …только словами, как мы увидим ниже.

Рауль согласился с этой программой. Уговаривать пришлось не Рауля, а его мать, считавшую, что будущее сына – в Эншильда-банк. Она уступила под влиянием аргумента Густава Валленберга, что служба в банке в новых землях «в высшей степени полезна для общего образования при любом роде деятельности» (слова, слова…). Считается, что то обстоятельство, что Густав Валленберг финансировал образование Рауля лишь до того момента, пока тот оставался за границей, позволяло Густаву добиваться своего [2]. Следует все-таки сказать, что если бы Рауль понял, что планы деда основаны лишь на его собственных словах (он просто не смог этого понять, ни в 1931 году, ни в начале 1935 года) или если бы мать Рауля действительно смогла бы устроить Рауля в Эншильда-банк, то Густав Валленберг был бы избавлен от хлопот по дальнейшему воспитанию внука.

Центральным пунктом плана, по мнению Густава Валленберга, должна была стать Хайфа (?). Колумбия играла роль подготовительного этапа, чтобы Рауль познакомился с конторской работой до того, когда он приедет к Фройнду. Ответы из Боготы, однако, были уклончивыми, и дед стал зондировать… индийский и мексиканский вариант….

24 февраля 1935 года Густав сообщил своему брату Маркусу Валленбергу-старшему, что Рауль возвращается в Стокгольм после окончания учебы в Энн-Арборе. Далее он писал (к видимому удовольствию адресата: Рауль Валленберг вновь уедет из Швеции и прекратятся попытки устроить его в семейный банк): «Я намереваюсь отправить его на работу в Южную Америку, Индию или Мексику, но пока не решил, в которую из этих стран… Место в коммерческой фирме имеет целью дать ему привыкнуть к конторской работе, поскольку без этого я не хочу отпускать его к Фройнду».

Молодой Рауль Валленберг

Маркус-старший получил письмо на следующий же день, так как находился в Каннах, а Густав в Ницце, и сразу же написал в Стокгольм Додде, лицемерно указав на необходимость ему и брату Якобу «взвесить свое отношение к будущему пути Рауля» (на самом деле речь шла о принятии мер к недопущению внука нелюбимого Густава (и возможного конкурента в будущем) в семейный банк. Ответ понятливого сына Додде, Маркуса-младшего был выдержан в самых общих, ни к чему не обязывающих выражениях, которые тем не менее говорили посвященному, что такие меры будут приняты (см. п.3.3).

3.2. Южная Африка и палестинская Хайфа

Помимо матери, отчима и брата с сестрой Рауль надеялся в Стокгольме увидеть и деда после четырех лет разлуки. Тот очень хотел встретиться с Раулем, но медлил ехать домой из-за спора с братом Маркусом по поводу шведской торговой политики. Все же весной 1935 года Густав Валленберг встретился с внуком и быстро уехал, назвав свое пребывание в Стокгольме «шабашем ведьм» (К Густаву в «сфере Валленберг» было достаточно скептическое, ироничное отношение).

Перед приездом домой дед предупреждал Рауля (в очередном письме…) об опасностях, связанных с «сиренами» – девушками, а также давал инструкции, как вести себя со старшим поколением клана Валленберг. Густав считал, что в различных семьях Валленбергов его примут очень хорошо, возможно, даже слишком хорошо, из-за его долгого отсутствия. Продолжение носило не слишком логичный характер: к нему начнут предъявлять особые требования, и это надо иметь в виду, в противном случае последствия могут быть роковыми. Раулю предстоит увидеть пожилых господ, людей опытных, которых не обманешь ни хорошей прической, ни потоком красноречия. По сравнению с ними он еще ничего не умеет и его познания скудны. Рауль должен их слушать. В случае, если он получит предложение о работе, необходимо ответить, что его «практическое образование» еще не завершено, и поэтому он еще не готов работать на родине (???). В противном случае, он окажется в толпе других заурядных юношей, соревнующихся в борьбе за заурядные же рабочие места… Если же Рауль вернется домой, познакомившись с банковской деятельностью (в захолустном банке в Палестине с ее чахлой экономикой и арабскими беспорядками???) и бизнесом (где и каким, дед точно не знал…) за рубежом, то тогда все преимущества будут на стороне Рауля, потому что никто в Швеции не видел и не имел опыта, намеченного для него ДЕДОМ (?). Тогда Рауля начнут ценить. С годами станет более понятно, что шведская экономика отстала (?), и встанет вопрос, как преодолеть эту отсталость. Всем понадобится человек, которого на настоящий момент нет (?), знакомый с деловой жизнью за границей в крупном масштабе (???). Мы увидим далее, с какой деловой жизнью за границей В КРУПНОМ МАСШТАБЕ познакомился Рауль… В письме содержался еще один, столь же «логический», пассаж деда: чтобы не терять шанс, следует побыть дома как можно меньше, в долгой задержке таится риск выставить на показ свои слабости, а люди завистливы и стремятся к нивелировке,

К сожалению, Рауль был послушен: в течение трех с половиной месяцев пребывания в Стокгольме он избегал «опасных удовольствий», «хорошо» себя вел в общении со старшим поколением Валленбергов, интересовался только временной работой. Вернувшись из Энн-Арбора в Стокгольм с дипломом архитектора, Рауль Валленберг принял участие в открытом конкурсе проектов строительства плавательного бассейна и площадки для игр в парке одного из дворцов Стокгольма. Свои проекты представили десятки известных архитекторов. Проект Рауля новой открытой купальни в Стокгольме занял второе место и привлек к себе внимание прессы и специалистов. Перед своим отъездом за границу, Рауль напечатал за собственный счет брошюру, в которой он представлял свой проект. Но он уже обещал своему любящему (и… деспотичному) деду заняться коммерцией, и Густав заставил его сдержать слово.

В личном плане о пребывании Рауля в Стокгольме ничего не известно в письмах. Конечно, это время было радостным для семьи фон Дардель, встретившей своего сына и брата после четырех лет разлуки. Конечно, будущее Рауля обсуждалось, но никаких свидетельств об этом нет. Густав Валленберг был доволен: «В конечном итоге я весьма доволен твоей поездкой в Стокгольм. Ты порадовал своих родителей, меня и наших близких» [2].

Больше всего он был доволен, видимо, тем, что настояв на быстром отъезде Рауля из Стокгольма, он отвлек внука от его профессиональных занятий архитектурой, в которых Рауль добился определенного успеха в период своего краткого пребывания в Стокгольме. Его проект привлек к себе большое внимание: был представлен на первой странице крупнейшей ежедневной газеты «Свенска Дагбладет» и рецензировался в журнале «Строитель». С учетом того, что Рауль Валленберг до этого не был известен в профессиональных кругах, такое внимание было успехом.

Да, но внук Густава не должен был стать архитектором! Ведь это образование было лишь этапом на пути к ИНЫМ целям! Поэтому дед поторопился покончить с этим, отдав должное, впрочем, инициативности Рауля, его умению общаться с людьми, вести переговоры с чиновниками по поводу своего архитектурного проекта.

Когда Рауль уезжал из Стокгольма, он получил рекомендательное письмо от Маркуса Валленберга-старшего в «Стандард банк» Южной Африки в Кейптауне: туманные планы деда про Колумбию, Индию и Мексику каким-то образом «рассеялись». Выбор Южной Африки был сделан случайно, видимо, во время пребывания в Стокгольме самого деда и был продиктован лишь стремлением «вытащить» Рауля из нелюбимого Густавом Валленбергом Стокгольма. Все это опровергает заявления Густава, о том, что им был создан обдуманный план по коммерческому образованию внука и приобретения им «бесценного опыта». Невозможно же считать следующее высказывание деда, имеющим практический и ясный характер: «Я хочу, чтобы ты учился скорее деловой технике (вот хорошее выражение), чтобы ты получил шанс узнать, как зарабатываются деньги – чисто практически. Но достаточной самостоятельности никогда не достичь без финансовой независимости.» [2]

14 июня 1935 года Рауль Валленберг поездом отправился в Осло, откуда на следующий день отплыл на пароходе «Хаммарен» в Южную Африку, в Кейптаун. Судно имело на борту груз шведских товаров, предназначенных для Южной Африки: древесину, бумагу, картон, коробки, машинное оборудование, изделия из стали и инструменты.

В течение трех недель этого морского путешествия Рауль работал над проектом новой пожарной станции и полицейского участка в Умео, городе на севере Швеции, решив принять участие в соответствующем конкурсе архитекторов. 8 июля 1935 года Рауль прибыл в Кейптаун, который ему понравился. В это время года в Южной Африке зима, но во время прибытия Рауля в стояла летняя погода. Однако она быстро закончилась и Рауль разочаровался в Кейптауне. В отеле было очень холодно, а камин, единственный источник тепла, сильно дымил.

Фирма, которую дед нашел для Рауля, «Ардерне, Скотт & Тисен», торговала лесом и строительным оборудованием. Выбор дедом места работы для Рауля не был серьезным и ответственным. Шведский консул Хегардт представил Рауля боссам фирмы, однако они не заинтересовались прибывшим стажером. Не заинтересовался и сам Рауль: «Пока что я сижу и сверяю их счета и квитанции. Контора, кажется, большая, может быть, слишком большая, и работа не может быть особенно просвещающей. Я, естественно, попрошу их дать мне возможность походить по разным отделам, а там посмотрим.» [2]

Вскоре Рауль стал тяготиться и городом, и собственными рабочими обязанностями. Он не понимает, что ему тут делать, – он стал тосковать по Стокгольму, по дому.

«Решению отправить Рауля в качестве практиканта именно в фирму «Тисен», видимо, не предшествовала основательная подготовительная работа. «У меня нет никаких предписаний относительно твоей работы у Тисена, – писал Густав Валленберг в своем первом письме Раулю в Кейптаун. – Ты сам лучше это определишь». Однако он хотел, чтобы внук тут же прошел курс бухгалтерии, «чтобы осуществлять необходимый контроль за работой подчиненных». Для деда не играло большой роли, что делает Рауль и где – важно лишь, чтобы он покинул Стокгольм. К тому же конторская работа в «коммерческом образовании» Рауля рассматривалась всего лишь как подготовка к более важной работе в банке в Хайфе. Уже 2 августа Густав Валленберг послал Раулю расписание пароходных сообщений между Кейптауном и Хайфой – для путешествия, запланированного на зиму 1936 года!

В «Тисен и Ко» Раулю пришлось заниматься всем понемногу. Для архитекторского отдела фирмы он чувствовал себя чересчур квалифицированным. Самое большое удовольствие он получал, сопровождая коммивояжеров и наблюдая, как те обращаются с покупателями. Тем не менее в целом он мало чему научился в фирме, где был «ниже внештатного заклейщика конвертов». Прошел всего месяц, и он решил оттуда уйти.» [2]

Новым местом работы Рауля стала шведская фирма The Swedish African Company, возглавляемая Карлом Фрюкбергом. Здесь работал Бьёрн Буркардт, с которым Рауль познакомился на пароходе по пути в Кейптаун (!). Он и помог установить контакт с директором. Компания занималась продажей бумаги, изделий из дерева, искусственной кожи и т. д. Это была маленькая компания, в которой работали Фрюкберг, Буркардт, Рауль и секретарша. Почти одновременно Рауль стал работать в качестве коммивояжера еще в одной шведской фирме, Albert Florén. Эта фирма была агентом по продаже строительных материалов и оборудования (паркет, сантехника, водонагреватели и т. д.).

После пары недель работы в Шведской африканской компании настроение Рауля резко меняется. Фирма ему очень нравится, он может работать в ней самостоятельно и одновременно в тесном контакте с шефом. Фрюкберг постоянно получает предложения открыть новые направления продаж. Он передает их Раулю, и тот продает спортивные и дорожные товары, палатки, химические продукты. Рауль получил опыт конторской практики и бизнеса, так как ведет корреспонденцию, учится как покупать товары и как их продавать.

Он уже понял, к какому типу бизнеса у него наибольший интерес и способности – к торговле. Рауль многому учится у Бьёрна Буркардта, первого «молодого бизнесмена-шведа», встреченного им в жизни. «Я полагаю, – пишет он Густаву Валленбергу, – это хорошо, когда знаешь кого-то твоего же возраста, кому действительно веришь и с кем дружишь». Буркардт, в свою очередь, находится под большим впечатлением от талантов Рауля-бизнесмена. Впоследствии он вспоминал: «Стиль работы у Рауля был необычный. Он мыслил нелинейно и сложно. Но его интеллект производил впечатление на всех. Он мог переубедить любого. Самым большим его преимуществом был шарм, который заставлял людей уважать его. В результате Рауль, по всей видимости, всегда достигал своих целей быстрее прочих.» [2]

Кейптаун не был богат развлечениями: Рауль иногда ходил выпить пива или виски в одном из баров города, старомодных на его взгляд. Часто бывал в кино, несмотря на то, что до ближайшего кинотеатра было далеко. Фильмы, были, по мнению Рауля, «совершенно замечательные, с массой предваряющих номеров». «Кажется, я унаследовал, – констатирует он, – феноменальную способность бабушки смеяться долго и от всего сердца над глупейшими вещами.» [2]

Девушки в Кейптауне Рауля разочаровали: так плохо накрашены и к тому же ходят в деревянных башмаках… Началось беспокойство и о собственной внешности: стали выпадать волосы и по совету доктора он побрился наголо.

Официальным названием Южной Африки в то время было Южно-Африканский Союз, федеративное государство в составе Британского доминиона со столицей в Претории, созданное в 1910 году. Оно состояло из четырех провинций: Капская провинция, Наталь, Трансвааль и Оранжевое Свободное Государство. Из десятимиллионного населения до 75% составляли черные и «цветные» (индийцы, китайцы, малайцы и потомки смешанных браков) и 25% – белые европейцы. Около половины белого населения жило в городах, в то время как большинство черных – в деревнях в сельской местности.

С таким сегрегированным обществом столкнулся Рауль, когда прибыл в Южную Африку. Рауль был хорошо знаком с расовой проблемой по годам, проведенным в США. Свое мнение по сегрегации в Южной Африке он высказал в путевом очерке «Южноафриканские впечатления», который опубликовал в Стокгольме осенью 1936 года. Главным образом он остановился на «великой проблеме Южной Африки», то есть на расовом вопросе. Его взгляд на смешение рас был общепринятым для США и Европы того времени. Рауль считал, что равноправие между расами, пишет возможно в странах с небольшой долей белого населения, но в странах, где живет много белых (США, Австралия и Южная Африка), оно ведет к нежелательным последствиям: «Следует не только подарить неграм радость чувствовать себя равными белым, нужно еще противостоять смешению рас, которое возникло бы тогда между белыми и черными». Пример тому – цветные в Южной Африке. Поскольку, считает Рауль, «к несчастью, большое» общение между расами в Южной Африке не встречало до сих пор достаточного сопротивления, и «создалась смешанная раса, составляющая очень серьезную проблему.» [2]

Однако Рауль очень трезво оценил политику правящего белого меньшинства (которая полностью обанкротится спустя полвека) в этой стране: «Теперь [белому европейцу] приходится мириться с плохо скрытой неприязнью, которую испытывает к нему мир. У него есть лишь две возможности: либо думать о себе и продолжать логику империалистической политики, либо думать об интересах цветных, и тогда он должен отказаться от колониальных богатств и власти, что для него равносильно концу. Политика, проводимая в реальности, представляет из себя хитрый компромисс между обеими этими возможностями: говорят в идеалистическом ключе, но упрямо держатся за кошелек и скипетр власти.» [2]

В середине ноября 1935 года Фрюкберг, Рауль и Буркардт отправились в пятинедельную деловую поездку по Южно-Африканскому союзу. Их первая остановка была в Йоханнесбурге, который живо напомнил Раулю Америку: «аптеки, бары и небоскребы, бесконечные потоки людей, строительство, звук молотков и отделочных работ, отдававшиеся у нас в ушах с утра до вечера все время, пока мы там были, – писал он. – Такое впечатление, что все дома, которые не строятся, находятся в процессе сноса. Воздух заряжен интенсивностью, напряжением и желанием трудиться.» [2]

Здесь, в Йоханнесбурге Рауль с утра до ночи был занят продажей сантехники и спорттоваров. Ему нравилась эта работа, Рауль обнаружил в себе способности к продажам – талант, который ему хотелось развивать.

Поэтому он впервые решил всерьез бросить вызов авторитету деда и предложил ему, что останется в Южной Африке, а в Хайфу поедет только после прохождения военной службы в Швеции в сентябре 1936 года. Однако Густав отмел это робкое предложение внука. Он заявил, что архитектурный проект и работа по продажам в Южной Африке были всего лишь «образованием в подробностях». Он, Густав Валленберг, стареет и хочет уже видеть образование Рауля завершенным. В банке у Фройнда Рауль получит опыт, какого его сверстникам никогда не добыть (и, заметим, не стоило бы добывать…). Если Рауль поедет в Хайфу сразу из Южной Африки, то у него будет шесть месяцев практики там еще до военной службы. А когда Рауль приедет в сентябре в Стокгольм, дед тоже приедет туда, чтобы помочь ему «войти в контакт с лицами, занимающими руководящие позиции» (к сожалению, те лица, которые действительно занимали руководящие позиции и были знакомы с дедом, очень скептически к нему относились…), которые, возможно (?!), смогут взять его на работу.

Далее Густав Валленберг писал внуку, что этих «лиц», он собирается искать вне «сферы Валленберг» (это понятно, там о нем думали очень скептически) При этом, он сообщает, что, в принципе, не против этого (еще бы: в это время «сфера Валленберг» бурно расширялась, поглощая большие лакомые куски бывшей империи Ивара Крейгера): «Не потому что я был бы против, если бы тебя задействовали в ней, но, по моему мнению, следует стараться расширить спектр возможностей, которые могли бы оказаться в твоем распоряжении. Я хочу исключить подозрения в том, что тебя взяли «потому, что ты принадлежишь к семье… Конечно, я не намерен, как попрошайка, вымаливать для тебя место, хочу только заронить семя размышления в тех, с кем мы встретимся, чтобы они задумались, что для их компании получить молодого человека с таким большим опытом было бы, конечно, полезно.» [2]

7 февраля 1936 года он сел на итальянский пароход «Дуильо», совершавшего рейс из Кейптауна в Александрию с остановками в Монровии, Дакаре, на Гибралтаре, в Марселе и Генуе. За 32 английских фунта Рауль получил в свое распоряжение одноместную каюту первого класса с ванной, окном, диваном и двумя кроватями. На этом же пароходе на сионистский конгресс в Палестине плыли несколько сотен евреев – из-за санкций Лиги Наций против Италии —агрессора в Абиссинии (итальянский пароход не мог пройти Суэцкий канал и поэтому совершал свой рейс не вдоль восточного, а вдоль западного побережья Африки, значительно более длинным путем), других пассажиров практически не было. «Зная южноафриканских евреев, я настроен достаточно пессимистично, но, может статься, поездка несмотря ни на что окажется приятной!» – писал Рауль деду перед началом путешествия (слабо выраженный энтузиазм для человека, называвшего себя «наполовину евреем»…). После двухнедельного общения с пассажирами его отношение стало более позитивным: эти «евреи-сионисты», сообщал он матери с Гибралтара, оказались «неожиданно интересными и приятными.» [2]

В Генуе Рауль узнал, что получить визу в Палестину, территорию британского мандата, надо было еще в Кейптауне. Визит в британское генеральное консульство в Генуе оказался безрезультатным. Ограничения на въезд Палестину оказались жесткими, тем более, что речь шла о длительном сроке (шесть месяцев).

В ожидании визы Рауль отправился навестить бабушку с дедушкой, которые в то время находились в Ницце. В беседах с дедом Рауль пытался изменить разработанную дедом программу его образования. Рауль предлагал, чтобы в связи с прохождением военной службы в сентябре задержаться в Швеции перед возвращением в Хайфу. Он справедливо говорил деду о том, что о Швеции у него очень смутное представление и он «знаком только со школьной учебой в Швеции, а не с работой». Густава Валленберг непоколебимо стоял на своем: он опасается мыслей о поездке домой до «полного завершения коммерческого образования». Было подчеркнуто еще раз: ЕГО план – это «единое целое, которое не следует разрушать» (??). Он бы даже предпочел, чтобы Рауль и вовсе не приезжал домой на военные сборы, тем более что их можно было отложить. В конце концов Рауль уступил и даже по возвращении из Ниццы письменно извинился, что поставил под вопрос мудрость дедовских планов (?) и заверил, слишком хорошо (?!) осознает свой долг благодарности деду. Явно кривя душой Рауль заверял, что у него нет выраженного стремления вернуться домой сейчас, пока он еще не заработал денег (как же Рауль мог заработать эти деньги, следуя уже хорошо известным нам планам Густава Оскара Валленберга?) и прямых (!) возражений против жизни за границей у него тоже нет…

По возвращению Рауля в Геную, вопрос с визой вскоре решился и 29 февраля 1936 года он отплыл в Палестину. По прибытии в Хайфу Рауль написал письмо, свидетельствующее о тревожном времени, которое переживала Европа накануне новой мировой войны: «Кормили отвратительно, а к концу я заболел морской болезнью. Одно было замечательно – мы сделали останову в Пирее, и поэтому я смог увидеть Афины. Город меня ни в малейшей степени не разочаровал, наоборот, оказался намного прекраснее, чем я ожидал, и очень наполнен драматизмом и воздухом. Здесь мы простояли целый день. В Александрии мы тоже пробыли почти весь день, но в Каир я не поехал. Там на рейде стояла чуть ли не сотня английских военных кораблей, в том числе три линейных корабля и один авианосец. Пройти через их цепь заняло у нас минут десять, а когда мы вечером выходили из порта, все корабли были освещены, прямо как парк с аттракционами, и это было удивительное зрелище. В Порт-Саиде, живописном и спокойном городе, если не считать его нехороших кварталов – и в самом деле нехороших, – стоял еще один английский линейный корабль. Когда мы отправлялись в путь, в устье канала, выпуская столбы пара, входило итальянское военно-транспортное судно, переполненное солдатами и рабочими. Наш экипаж, включая меня, и две тысячи человек на транспортном судне изо всех сил замахали друг другу руками под дикий рев и крики „дуче, дуче, дуче“. Потом мы пели очень приятную новую песню итальянцев Faccetta nera, bella Abessinia. После этого другое судно исчезло во тьме, но рядом с нами еще немного плыла моторка с итальянскими девушками, нанятая итальянским консулом в Порт-Саиде: они ездят встречать каждый новый транспортный корабль с войсками, входящий в порт. Одна из девушек потом села на велосипед и вдоль берега провожала корабль, пока он проходил через канал, по-прежнему распевая Faccetta nera.» [2]

На пути из Генуи в Хайфу пассажиры, представлявшие собой смешанную публику, постоянно устраивали оживленные дискуссии. Когда распространился слух, что немецкая армия заняла Рейнскую зону (это действительно произошло 7 марта 1936 года), французы объявили мобилизацию, а англичане направили свой флот в Киль, атмосфера, как сообщает Рауль в том же письме, стала «особенно взволнованной»: настроение немецких пассажиров было превосходным, все остальные смотрели на будущее Европы пессимистично, особенно евреи. «Но у них на то были свои причины», – отметил Рауль (лишь слабо выраженное сочувствие, если оно вообще было…).

После приезда в Хайфу Рауль поспешил в Голландский банк («Holland Bank Union»), где его «дружелюбно, но удивленно» встретил Эрвин Фройнд. Оказалось, что он не получал письма, отправленного в начале февраля) от Густава Валленберга о скором прибытии Рауля. Фройнд думал, что Рауль приедет только через год.

Здание, в котором находился Голландский банк (слева). Хайфа, 1936 год

Рауль поселился в комнате в «кошерном» пансионе на улице Арлозоров, 17. В этом пансионе жили в основном евреи, эмигрировавшие из Германии. В пансионе подавали только кошерную пищу, Валленбергу пришлось носить головной убор, во время субботы (шабата) в меню были лишь овощи и молоко.

В банке работало 30 штатных сотрудников, почти все евреи родом из России, Румынии, Германии и Голландии. Говорили главным образом по-немецки и по-французски. Раулю советовали учить иврит – язык, который до великого еврейского переселения в Палестину в 1920—1930-е годы находился в состоянии вымирания, но теперь возрождался. Сам же Рауль подумывал о том, чтобы вместо этого заняться арабским – он вовсе не был сионистом.

Банк работал семь дней в неделю, и работники сами выбирали себе выходной когда захотят – в субботу или воскресенье. Рауль выбрал воскресенье. Он не занимал никакой штатной должности и был неоплачиваемым волонтером, как и в Южной Африке. Конечно, ему не мог нравиться такой статус, поскольку, как он справедливо считал, характеристики работодателя имели цену только в том случае, если написавший их сам был готов платить за труд подателя такой характеристики. Дед побоялся просить оплачиваемую должность для Рауля из опасения, что Фройнд откажет.

Рауля отправили в отдел корреспонденции, где он выполнял рутинные задания, не имеющие отношения к собственно банковской деятельности: снятие копий с писем, просмотр документов, «чтобы узнать, как они выглядят», сбор статистики колебаний курсов валют на Нью-Йоркской бирже. Он видел Фройнда ежедневно, но практически с ним не общается. Через некоторое время Рауля переводят в бухгалтерский отдел. Теперь он сможет научиться банковской работе? Нет, ведь ему ничего толком не объясняют. Для Рауля она сложна и малопонятна.

Мемориальная доска Рауля Валленберга на здании, где был Голландский банк в Хайфе

Зато климат Палестины Раулю нравился: «Что здесь хорошо, так это климат, день за днем солнце и тепло, так хорошо, иногда почти перебор, но, во всяком случае, это лучше снега с дождем.» На окраине Хайфы находится прекрасный пляж, Бат-Галим. Сюда Рауль отправлялся почти каждую субботу после обеда в компании друзей. По субботам, когда его «еврейские друзья празднуют шабат», он работает, но, поскольку банк закрывается рано, он все же успевает на пляж [2].

Во время пасхальных каникул Рауль с двумя товарищами из банка едет автобусом в Тверию на берегу озера Кинерет (Тивериадское море), «по водам которого ходил Иисус». Они посетили также города с преобладанием арабского населения, такие как Цфат и Акко («совершенно арабский город… один из самых живописных, какие я когда-либо видел, с чрезвычайно узкими дивными улочками, окруженный величественными стенами»). Здесь они «познакомились» и с арабской частью населения Палестины. Когда во время ночной прогулки они спросили у двух арабских женщин дорогу, ответом были «самые отборные ругательства». «Мы бросились бежать со всех ног, потому что вдруг подумали, что совершили тяжелый грех, заговорив с женщинами в чадрах, и что арабы, похоже, легко хватаются за нож» [2].

И в конце апреля работа в этом банке для Рауля «сложна и малопонятна», а Фройнд занят своими делами и Рауля, все это стало раздражать. Густав Валленберг смотрел на вещи по-другому: его воодушевило письмо Фройнда, которое, на его взгляд, показывало, что Рауль заблуждается относительно своего шефа. В письме к Густаву Фройнд сообщал свои впечатления о Рауле и не скупился на похвалы (не зарплата же, которую нужно платить): «очень умный и культурный», его поведение вызывает «симпатию и доброжелательность», «живой интерес ко всем сферам культуры, экономики и политики» и отличается «выгодным образом от большинства своих сверстников». Дед был рад и горд. Он послал письмо Раулю, приложив копию письма Фройнда: «лучшей и более убедительной характеристики, чем эта, ты никогда не мог бы получить. Она будет иметь особую ценность, когда однажды ты приедешь домой и, вероятно, станешь искать себе место.» Конечно, письма Густава и «шефа» не могли изменить мнение Рауля о Фройнде, этом банке и его, Рауля, работе в нем для получения «бесценного опыта». Рауль выразил сожаление, что письмо произвело такое впечатление на деда, так как это неискреннее письмо: они с Фройндом в сумме провели вместе часа четыре, и Рауль «не слишком доволен» тем, чему выучился в банке (Рауль по-прежнему выбирает вежливые обороты…).

В пансионе, где жил Рауль, он общался с прибывшими из Германии евреями, которых он описывал как «очень приятных людей с большим чувством юмора» [2]. Именно здесь Рауль впервые столкнулся с жертвами нацистских преследований, и эта встреча глубоко задела его – не только из-за общегуманис-тических убеждений, но также, возможно, и из-за осознания, что в его жилах тоже текла еврейская кровь (см. свидетельства профессора Хедениуса, глава 2, п. 2.3).

Свою еврейскую наследственность по линии матери Рауль стал осознавать намного раньше, чем его сводные брат и сестра. Нина Лагергрен сообщала, что детьми они даже не знали о том, что у них были предки евреи, но «не потому, что мама это от нас скрывала, просто наши еврейские предки были такими далекими и еврейские традиции в семье оказались утрачены. Проблема эта всплыла на поверхность только в середине тридцатых годов, когда одна из двоюродных сестер матери выходила замуж в Германии за немца дворянского происхождения. В то время я была лишь ребенком, но все-таки помню, что тогда в нашей семье много говорили о том, как нацисты проверяли ее родословную» [1].

В этом хайфском пансионе одна девушка рассказала Раулю, что ее брата убили нацисты. Об этом случае она рассказала, как пишет Рауль, «мимоходом». «Вообще-то здесь очень мало говорят о прошлом, но почти исключительно – о будущем Палестины, в которое все твердо верят. И было бы жаль, если бы не верили, потому что Палестина – их дом и исполнение давней мечты», – сообщал Рауль деду, который в письме внуку еще раньше выразил восхищение энергией еврейских переселенцев.» [2]

Рауль в этом же письме очень точно рассказал об экономических реалиях еврейского населения (ишува) Палестины: «Здесь все время своего рода бум, сам себя вызывающий. Он выражается в том, что новые иммигранты все время привозят с собой растущие потребности, а для их удовлетворения необходимо постоянное возникновение и расширение фирм и компаний. До тех пор пока народ смотрит вперед с оптимизмом и верит в будущее страны, она стремительно разрастается, привлекая денежные потоки. Но, думаю, стоит только вере на мгновение ослабнуть, здесь разразится кризис, и он будет ужасен. Надежда Палестины в том, чтобы стать промышленным центром Ближнего Востока. И многие отрасли у них уже есть, но они служат в основном тому, чтобы всеми возможными способами удовлетворять спрос на внутреннем рынке, а экспорт еще не начался. Правда, они всегда могут рассчитывать на экспорт фруктов. Экономика покоится на довольно шатких основаниях, но евреи твердо убеждены, что все будет хорошо. Они ведь привыкли к страданиям куда худшим, чем экономический кризис, так что не заботятся и не думают о рисках, а к тому же у них нет выбора – селиться здесь или где-либо еще. Я никогда не знал, что так много евреев настолько глубоко и фанатично религиозны, как многие здесь. Палестина для них – нечто гораздо большее, чем просто убежище, она для них Земля обетованная, указанная Богом страна. Ведется колоссальная работа, чтобы сделать страну пригодной для земледелия, потому что воды слишком мало, а камня слишком много. До того как они пришли сюда, здесь было всего 800 тыс. арабов, а может, и того меньше, а они хотят довести здешнее еврейское население до 4 млн. Когда иностранец удивляется, как эта страна сможет прокормить такое количество народу, они рассказывают красивую притчу. Они говорят, что Палестина похожа на шкуру антилопы. Если шкуру снять с животного, она съеживается, уменьшается в размере, и удивляешься, как антилопа могла в ней помещаться. С Палестиной дело обстоит точно так же: пока Палестина заключает в себе еврейское население, она течет молоком и медом и может вмещать много народу, но, когда евреев в ней нет, ее ценность резко уменьшается, и даже малое арабское население с его малыми запросами не в состоянии в этой стране просуществовать.» [2]

Свои знания об экономических реалиях Палестины Рауль получил не только за обеденным столом в пансионе, но также и во время поездок по стране. Он был, в частности, на международной торговой ярмарке The Levant Fair в Тель-Авиве, проходившую уже в четвертый раз, начиная с 1929 года. Выставка «так, ничего особенного, но город приятный, архитектура получше, чем в Хайфе, а некоторые улицы обсажены деревьями.» [2]

Рауль познакомился с новейшими достижениями еврейских поселенцев в Палестине. Во время пасхальной поездки на Кинерет он с товарищами посетил киббуц Дгания, «одну из новых социалистических еврейских колоний, расположенную там, где Иордан вытекает из озера». За время турецкого владычества земледелие в Палестине пришло в полный упадок и большие земледельческие районы оказались заброшены. Эти земли скупали евреи-сионисты, которые приезжали в Палестину потому, что надеялись превратить ишув в будущее еврейское государство. Большинство сионистов были левыми и хотели построить здесь социалистическое общество. Важным элементом такого общества были сельскохозяйственные объединения, в которых все работники получали одинаковое вознаграждение независимо от вклада в общий труд. Киббуц Дгания был создан в конце октября 1910 года в десяти километрах от Тверии, на берегу Иордана. То, что Рауль увидел здесь, произвело на него впечатление: «Это заслуживает настоящего восхищения. Арабы редко продают свою необработанную и плохо возделанную землю евреям и, если уж такое случается, дерут с них как можно больше. Поэтому евреи прилагают все усилия, чтобы как можно эффективнее использовать хозяйство, чтобы урожаи были как можно лучше. Форма организации, как я уже сказал, – социалистическое, коллективное хозяйство. В основном там живет молодежь, они трудятся с неслыханной энергией в самых отвратительных климатических условиях, сотни жизней погубила малярия. Всевозможные фрукты и овощи растут хорошо, но с зерновыми, конечно, получается так себе.» [2]

Раулю очень хотел съездить и в Иерусалим, но он откладывал поездку, так как районы Старого города были закрыты из-за беспорядков. Кроме того, в Иерусалиме после семи вечера действовал комендантский час, который «должно быть, делает жизнь жутко скучной для всех, особенно для молодых, которые работают до семи и потом вынуждены идти домой и сидеть в своей комнате, не имея возможности сходить в кино или прогуляться. Своего рода трехмесячное пребывание в исправительном доме. Бедные евреи!» Когда Рауль наконец собрался поехать, на дороге из Тель-Авива в Иерусалим было много военных, а такси мчалось с сумасшедшей скоростью, чтобы уменьшить риск попасть под обстрел. «Это было замечательно, – подытожил Рауль свои впечатления от Иерусалима, – но из-за плохой ситуации почти ничего не увидел.» [2]

Таким образом, проблемы еврейского ишува были обусловлены далеко не только экономическими причинами. Переселение евреев в Палестину с самого начала (восьмидесятые годы девятнадцатого века) натолкнулось на сильное сопротивление арабской стороны. «Здешние евреи боятся арабов, которые начинают просыпаться и мечтать об империи, – отмечал Рауль. – Бедные, им, видимо, надо навсегда смириться с положением меньшинства, куда бы они ни поехали.» [2]

Пребывание Рауля в Палестине совпало с крупным арабским восстанием, возглавляемым настроенным резко антиеврейски Амином аль-Хуссейни, великим муфтием Иерусалима и председателем Верховного Мусульманского Совета. Восстание вспыхнуло в начале апреля 1936 года и продолжалось до сентября 1939 года. Оно было направлено как против британской власти, так и против еврейского ишува. С 19 по 22 апреля в Яффе и Тель-Авиве было убито 15 евреев и 4 араба были убиты британской полицией. Фройнд считал, что восстание скоро закончится, но Густаву Валленебргу стало известно, что ситуация гораздо более серьезная. Тем не менее, уезжать ли Раулю из Палестины или нет, он оставляет на усмотрение внука. «Если ты чувствуешь, что будущее чревато риском, мой совет – уезжать. Но решай сам, естественно, принимая во внимание, какую ты теряешь выгоду от своего там пребывания.» [2]

Рауль сообщил деду что в Хайфе все еще «довольно мирно». («Время от времени слышались взрывы, по крайней мере их слышали мои еврейские друзья – думаю, у них, бедных, нервы никуда не годятся», – вспоминал он об этом времени через пару лет). Однако, если избегать арабских кварталов, ходить по улицам не опасно: «Было несколько попыток бросить бомбу, но результат ничтожный. Обычно бомбы взрываются слишком рано, убивая того, кто пытался совершить покушение». Он заверяет, что, как только восстание началось, принял решение немедленно уезжать «если того потребует ситуация, то есть не спрашивая предварительного разрешения» [2].

Ему уже было почти двадцать четыре года, и доброжелательные попытки деда направлять его судьбу стали его слегка раздражать. В письме из Хайфы от 6 июня 1936 года он дипломатично пытался довести до деда свою точку зрения. Ему надоело работать неоплачиваемым стажером, хотелось заняться делом, за которое платили бы настоящие деньги. Несмотря на блестящие рекомендации, он считает свое пребывание в Кейптауне «пустой тратой времени». «Рекомендации чего-то стоят только тогда, когда их авторы сгорают от желания платить тебе», – писал он. Рауль признавался, что считал планы деда относительно своего будущего слишком жесткими и что он очень рад его желанию проявлять в этом вопросе большую гибкость, о чем дед заявлял в своем последнем письме. «В таком случае я готов прислушиваться к вашим советам и следовать им в большей степени, чем раньше», – писал он. Затем осторожно, почтительно приближаясь к основному вопросу, Рауль продолжал: «Наверное, я не рожден быть банкиром… Архитектура – это другое дело. В университете я доказал, что моя склонность к этой профессии целиком оправдана… Банкир должен быть по своей натуре кем-то вроде судьи, в его характере должны преобладать сдержанность, хладнокровие и расчетливость. Фройнд и Якоб – принадлежат как раз к этому типу, в то время как я совершенно на них не похож. Мне кажется, в моей натуре – скорее действовать, чем сидеть за конторкой и вежливо отказывать посетителям». Чтобы подсластить пилюлю, Рауль добавляет: «Я никогда не забуду любовь и заботу, которыми вы меня окружаете… Если бы я был достойным внуком, я бы благодарил вас и, не задумываясь, следовал всем вашим указаниям… Но я не раскаиваюсь в том, что открыто высказал свое мнение и предложения, – от замалчивания истинных чувств ничего хорошего быть не может.» Позже в том же месяце дед Густав отвечал: «Твое разочарование в связи с отсутствием настоящей работы неоправданно; все, что ты делал до сих пор, только обогащало твой опыт. Я не думаю, что наш план провалился, всё, что ты испытал, несомненно, тебе пригодится» [1].

На эти упреки Рауля деду нечего возразить и Густав Валленберг идет на уступки. Полагая, что лучше всего для Рауля было бы «остаться за границей» (?) и после прохождения военных сборов, он готов в случае, если Рауль решит остаться в Швеции, помочь ему завязать контакты с высококвалифицированными людьми (опять «туман»…). Однако, если у Рауля есть лучшее предложение, дед открыт для него. Густав не удержался и от заявления, что если Рауль останется в Швеции, то он, Густав, считает свою «миссию» в отношении образования внука законченной, если же Рауль останется за границей, дед будет продолжать оплачивать его расходы…

Рауль уже не согласен был слепо следовать инструкциям деда и более всего хотел навсегда вернуться в Швецию. На это у деда был лишь один последний аргумент: некие девушки и проблемы, связанные с ними.

Густав Валленберг в случае возвращения Рауля домой, боится девушек…, пусть не на улице, а в салонах. Связывать себя неразумно… Прежде всего необходимо достичь независимого положения, годового дохода не менее чем в 20 тысяч крон и возможности содержать двух служанок (!). Иначе будущая супруга сама превратится в служанку, а это «неудовлетворительно».

Желание Густава Валленберга «сообразовывать план с обстоятельствами» уже радует Рауля. Он вежливо заявляет, что на этих условиях готов пойти навстречу пожеланиям дедушки больше, чем собирался. «Не хочу скрывать, – пишет он, – в последние месяцы я стал думать, что ради того, чтобы меня услышали, нужно кричать „волки!“ громче, чем вынуждают реальные волки» [2].

Относительно беспокойства деда по поводу желания Рауля найти оплачиваемую работу «лишь для того, чтобы была возможность тут же» жениться, он уверяет деда, что прежде всего им движет сильное желание заработать деньги, много денег. Жену он тоже хочет, но прежде всего хочет много денег (вот результат «миссии» деда: внуку 24 года, он закончил университет, однако до сих пор живет на деньги деда и нет никаких четких перспектив!).

После пяти с половиной месяцев в Хайфе Рауль, наконец, решился вернуться домой, в Швецию, несмотря на неудовольствие деда. «Моя мать уже много раз писала мне, что жаждет видеть меня дома», – писал он деду. Далее он аргументировал свое решение: он, в принципе, готов оставаться за границей, пока это на пользу его будущему (нормальному, за зарплату!) трудоустройству (все еще – будущему …, а ведь Раулю уже 24 года!). Ему надоело быть оторванным от жизни в Швеции уже целых пять лет! Он согласен с дедом, что за границей хорошо скрывать свои ошибки и недостатки, а как же быть с потенциальными способностями? Они ведь тоже останутся незамеченными и их обладатель будет принят «скептически» при возвращении домой!

Польский корабль «Полония» отплыл из Хайфы 18 августа 1936 года и через пять дней прибыл в Стамбул. До отплытия «Полонии» из Стамбула в румынский порт Констанца оставалось несколько часов, которые Рауль провел с дедом в дискуссиях о его, Рауля, будущем. Густаву Валленбергу пришлось согласиться, что после военной переподготовки Рауль останется в Швеции. Однако он продолжал цепляться за остатки своих туманных планов: не надо рассматривать работу в Хайфе у Фройнда (без зарплаты! стажером!) как «окончательно завершенную»: пусть это будет резервный вариант, к которому можно вернуться, если будущие попытки немедленно найти работу окажутся неудачными, дорогой к бегству, если в Швеции дела Рауля пойдут плохо. Дела Рауля Валленберга в Швеции в 1937 -1940 годах сложились неудачно, однако к чести Рауля он не воспользовался этой «дорогой к бегству», еще более усугубившей бы его положение (а дед Густав в 1937 году умер и не было уже кому генерировать очень туманные планы о «пионерском», с передовыми технологиями, процветающем банке на Ближнем (можно и на… Дальнем) Востоке, где Рауль усядется в руководящее кресло и посрамит к удовольствию деда его нелюбимых Маркуса-старшего, Маркуса-младшего и Якоба…

Вечером того же дня, 23 августа 1936 года, корабль «Полония» с Раулем на борту вышел в путь вдоль побережья Черного моря к Констанце. Оттуда Рауль поехал дальше на «ужасно переполненном иммигрантами поезде» (задумался ли он тогда, что это лишь прелюдия к массовой эмиграции евреев из Германии, Австрии, Чехословакии?) через Львов в Варшаву. Затем был Берлин. Во время остановки там Рауль заехал к «любимой кузине» Май Ниссер, вышедшей замуж за графа Энцо фон Плауэна и жившей в замке Визенбург, в 80 км от Берлина. Поездка по Германии происходила через несколько недель после летней Олимпиады в Берлине. Увиденное произвело на Рауля впечатление: «Сама по себе нацистская Германия тоже произвела хорошее впечатление, и те, с кем довелось поговорить, кроме евреев, утверждали, что вполне довольны» (да, антифашистские взгляды здесь совсем не просматриваются…, но может быть причиной было то, что адресатом был «ариец»…) [2].

3.3. Вход в «сферу Валленберг» закрыт для Рауля

Осенью 1936 года, незадолго до возвращения Валленберга из Хайфы, его дед слег. Болезнь положила конец его замыслам заинтересовать влиятельных знакомых планом создания международного банка, в котором Рауль мог бы занять достойное положение. В начале 1937 года Густав Валленберг умер, и теперь Рауль, свободный от тирании любящего старика, сам мог решать: что ему делать дальше. Путь в архитектуру, его первую любовь, был для него закрыт. Американский диплом архитектора не давал права работать в Швеции – чтобы заняться любимым делом, ему пришлось бы пройти процесс подтверждения своей квалификации, а в двадцать пять лет, как он считал, садиться на студенческую скамью было поздно. Кроме того, мировая депрессия сказалась и на экономике Швеции: в стране мало строили. Двоюродные дяди Якоб и Маркус Валленберги, несомненно сознававшие, что коммерция отнюдь не его конек, также не спешили предлагать ему должность ни в семейном банке, ни в связанных с ним предприятиях. Май фон Дардель стала беспокоиться: несмотря на многочисленные способности и хорошие связи, ее сын рисковал остаться без дела.

Попытки Рауля покончить с унизительным положением, когда он был без нормальной оплачиваемой работы, самостоятельно или с помощью Густава и его сестры Лилли, потерпели неудачу. «Сфера Валленберг» оказалась для него закрыта. Брат деда, Кнут, председатель совета директоров семейного банка, подарив несколько благодушных обещаний Раулю и его матери Май, не сделал ничего реального и умер в 1938 году (детей у него не было). Другой брат деда, Маркус-старший, ставший председателем совета директоров банка после смерти Кнута, был обеспокоен попытками ближайших родственников Рауля найти ему место в «сфере Валленберг», охраняя «семейную поляну» для своих сыновей Якоба и Маркуса-младшего, двоюродных братьев отца Рауля. Взыграли и антисемитские мотивы: дочь Маркуса-старшего Гертруд («Калли», жена австрийского графа Фердинанда Арко ауф фон Валлей, ярого немецкого националиста, и последняя любовь маршала Маннергейма в конце его жизни) по просьбе отца отправилась в ноябре 1936 года в Ниццу наблюдать за встречами Густава, Кнута и Рауля. Гертруд сообщила отцу, что Рауль произвел на нее «очень еврейское впечатление» и резюмировала, что пустить Рауля в «сферу Валленбергов» было бы равносильно тому, что отдать ему и Нахмансонам (Юсеф Нахмансон, еврей, был гендиректором «Стокгольмс Эншильда Банк» до 1928 года) управление банком, который вовсе не является семейным благотворительным предприятием [2]. Якоб, гендиректор семейного банка с 1938 года, дядя Рауля, сам морской офицер, как и отец Рауля, тянул время, несколько раз предлагая Раулю «изучать рынок» для создания новой фирмы (по производству застежек-молний и т. п. чепухи). Так Рауль был навсегда отторгнут «сферой Валленберг», включавшей, кроме банка SEB, десятки крупных и по международным меркам промышленных компаний (СКФ, АСЕА, Эриксон…) и активно проводившей многочисленные финансовые и торговые операции во время начавшейся второй мировой войны (включая и весьма неприглядную деятельность): поставки в Швецию необходимого сырья и продуктов, контакты с членами правой германской оппозиции Гитлеру, «черной капеллой», и попытки сепаратных переговоров между ними и западными союзниками, поставки шарикоподшипников германской военной индустрии, сбыт награбленных немцами в оккупированных ими странах золота, ценных бумаг и облигаций, торговые отношения с Советским Союзом, также нарушавшие шведский нейтралитет (например, знаменитая поставка высококачественной стали за платину) … – во всем этом Раулю места не нашлось.

Подкрепим все вышесказанное перепиской Рауля Валленберга со своими родственниками и этими родственниками между собой. Тексты писем (или выдержки из них) приводятся в переводе на русский язык, сделанным автором по книге [3].

Вот дядя Рауля, Маркус-младший, пишет Раулю и прилагает просимые им рекомендательные письма.

Маркус Валленберг-мл. (Стокгольм, 8.02.1934) – Раулю Валленбергу, (Энн-Арбор, Мичиган, США)

«Mr Raoul Wallenberg

1021, Hill Street,

A n n A r b o r /Mich./

Дорогой Рауль,

Я рад, что ты можешь следить за интересным развитием событий в США на месте и надеюсь, что это еще больше повысит эффективность твоего изучения Америки.

В ответ на твою просьбу о паре адресов прилагаю два рекомендательных письма к двум моим друзьям в Нью-Йорке. Тебе будет интересно познакомиться с ними:

– Роберт Ловетт, фирма Brown Brothers, Harriman&Co,

– Джеймс Варбург, вице-президент Bank of the Manhattan Company, финанcовый эксперт США на Лондонской конференции, член мозгового штаба Рузвельта.

Пламенный привет от всех нас,

Твой любящий, /подпись/»

Маркус-мл. Валленберг (Стокгольм, 8.02.1934) – «Дорогому Бобу» (Brown Brothers, Harriman & Co, Нью-Йорк) и «Дорогому Джимми» (Bank of the Manhattan Company, Нью-Йорк)

«Robert A. Lovett, Esq.,

Messrs. Brown Brothers Harriman & Co.,

59, Wall Street,

N e w Y o r k

Mr. James P. Warburg,

Vice Chairman of the Board,

Bank of the Manhattan Company,

40, Wall Street,

N e w Y o r k

Этим представляю Вам сына моего двоюродного брата, Рауля Валленберга, который путешествовал по Ваше стране в течение последних двух лет, чтобы изучить американскую обстановку в целом и американскую архитектуру в частности.

В настоящее время он живет где-то в Мичигане, но, как я думаю, приедет в Нью-Йорк рано или поздно.

Если бы Вы были так любезны предоставить ему какую-то информацию или что-то подобное, это могло бы помочь ему достичь цели его визита в Вашу страну…

Всегда Ваш,

/подпись/»

Обращает на себя внимание нарочитое расплывчатое определение цели Рауля: «твоего изучения Америки» (Рауль мечтал о работе в Америке или в Швеции), а также сообщение американским банкирам о том, что Рауль изучает» американскую обстановку в целом и американскую архитектуру в частности».

Это представляется откровенной насмешкой над племянником и отсутствием желания помочь ему.

В ответе Рауля можно видеть скрытое разочарование. Вместо поездки в Нью-Йорк, он едет в Чикаго, чтобы поработать в шведском павильоне на Всемирной выставке за несколько долларов в день.

Рукописное письмо Рауля Валленберга (Энн-Арбор, 9.02.1934) Маркусу Валленбергу-мл. (Стокгольм)

«Ann Arbor 9 February, 1934

Дорогой Додде,

Большое тебе спасибо за два рекомендательных письма, которые, безусловно, окажутся мне очень полезными, когда в следующий раз я поеду в Нью-Йорк. Я уже был там четыре или пять раз, посещая моих родственников, Колвинов, которые живут в Гринвиче, Коннектикут. Как ты сам отметил, очень интересно быть в Америке в это время, возможно более интересно, чем в хорошие времена.

Сейчас я планирую лето, но, как обычно, я понятия не имею, что получится на самом деле. Мы с моим другом решили отправиться в Мексику, чтобы вести более или менее настоящую жизнь на природе. Однако, поскольку очень легко составлять планы, которые рушатся из-за того, что друзья срывают их в самый последний момент, у меня есть еще один план «в рукаве». Согласно этому плану, я снова поеду на запад, чтобы попытаться пройти через пресловутую и ужасную «Долину Смерти» в Калифорнии, которая считается самым жарким местом в мире. До него можно добраться через Неваду, недалеко от «Плотины Гувера». Это регион, с которым я знаком. Аризона, с окружающими штатами, – это места, в которые я собираюсь вернуться чаще, чем в другие места.

Однако я полагаю, что все закончится тем, что я останусь здесь для летней школы, и что после этого поеду в Чикаго, где я мог бы получить работу на Всемирной выставке. В противном случае я поеду в Нью-Йорк.

Еще раз спасибо за письма и всего самого лучшего для тебя и твоей семьи.

Рауль

1021 Hill St

Ann Arbor

Mich»

В следующих трех письмах видно лицемерие Маркуса-старшего и его сына Маркуса-младшего по поводу возможного трудоустройства Рауля в семейном банке SEB. В результате усилий Маркуса-старшего и его сыновей Рауль остался за порогом банка.

Маркус Валленберг-ст. (Гранд-отель, Канны, Франция, 26.02.1935) – Маркусу Валленбергу-мл. (Стокгольм)

«Дорогой Додде,

Я слышал от моего брата Густава, что Рауль прибудет в Осло 5 марта.

Цель этого письма – напомнить тебе и Якобу, что необходимо определиться с тем, как вы смотрите на будущую карьеру Рауля.

Я убежден, что Рауль в глубине души хочет начать работать в банке и пойти как можно дальше в этом направлении. Ничего плохого об этом сказать не могу, если у него есть необходимая классификация.

У его деда другое мнение. Он хочет обучать его за границей, чтобы стать главой пионерского банка.

Это его настоящая причуда. Май Дардель, которая намного умнее, «работала» над дядей Кнутом, чтобы Рауль начал работать в банке.

Я говорил дяде Кнуту пару раз, что это не мы, а исключительно вы двое должны выбирать своих будущих сотрудников. Я думаю, что было бы уместно

Якобу сказать дяде Кнуту, чтобы он не давал полуобещаний по поводу того, с чем вы не согласны.

Так легко раздавать туманные обещания, которые позже надо выполнять, в то время как не хотелось бы делать этого.

Погода нестабильна, но мы играем в гольф каждый день.

Наилучшие пожелания от

Твоего Папы»

Маркус Валленберг-ст. (Гранд-отель, Канны, Франция, 27.02.1935) – Маркусу Валленбергу-мл. (Стокгольм)

«Дорогой Додде,

…После отправки мною последнего письма, я узнал о письме Густава Раулю, из которого явствует, что Май работает над его устройством на работу в банк…

Ваш Папа»

Маркус Валленберг-мл. (Стокгольм, 10.03.1935) – Маркусу Валленбергу-ст. (Гранд-отель, Канны, Франция)

«Дорогой папа!

Спасибо за письма о Лилле-Рулле. Я показал их Якобу, который обещал поговорить с дядей Кнутом. Мы считаем, что должны увидеть его и выяснить, как он развился после всех этих лет за границей…

Поцелуй от Додде»

Не получивший работу в банке, Рауль вынужден отправиться в Южную Африку для работы стажером в одной маленькой фирме и «заботливый» Маркус-старший пишет для него рекомендательное письмо в тамошний банк,

аттестуя Рауля архитектором, изучающим местные условия. Еще одна откро-венная насмешка…

Машинописное рекомендательное письмо Маркуса-ст. Валленберга (Стокгольм. 12.06.1935) в Standard Bank of South Africa Ltd

«Standard Bank of South Africa Ltd.,

CAPE TOWN

Дорогие джентльмены,

Подателем сего письма является г-н Рауль Валленберг (внук моего брата), которого мы рекомендуем Вам. Г-н Рауль Валленберг, по профессии архитектор, собирается в Южную Африку на некоторое время, чтобы изучить местные условия и мы будем очень благодарны, если Вы окажете ему в этом ценную помощь и консультации.

Г-н Рауль Валленберг имеет достаточно средств для собственных нужд и, добавим, пользуется хорошей репутацией и живет в комфортных условиях. Заверяем Вас, что мы будем очень признательны Вам за любую любезность, которую Вы сможете оказать ему и всегда будем готовы ответить взаимностью.

Искренне Ваш, дорогие джентльмены,

STOCKHOLMS ENSKILDA BANK

/подпись/ Марк. Валленберг»

В следующих письмах мы увидим, как дяди Рауля пытаются спровадить Рауля заниматься застежками-молниями (в конечном счете отказавшись заплатить за Рауля требуемый пай) или в Турцию, рекомендуя представителям американской спичечной компании «старые связи» его деда Густава (американцы не реагируют должным образом, эфемерный «товар» им не нужен).

Рукописное письмо Маркуса Валленберга-мл. (Стокгольм, 23.11.1936) Раулю Валленбергу (Ницца, Франция)

«Nice

Air mail Hôtel d’Angleterre & de

Grande Bretagne.

Дорогой Рауль!

Производитель получил гениальный патент на новую застежку-молнию и сейчас рассматривается возможность создания небольшой шведской компании для реализации этого патента.

Я предложил им обратиться к тебе с просьбой заняться этим делом. Когда ты получишь это письмо, пожалуйста, сообщи мне интересует ли тебя это. Если да, то по дороге домой ты должен встретиться с Августом Нахмансоном в Нойштадте (Баден, Швейцария), где находится завод.

Пожалуйста, передай деду мои наилучшие пожелания.

Твой любящий,

Марк. Валленберг»

Рукописное письмо Рауля Валленберга (борт парома «Дойчланд», 9.12.1936) Густаву Валленбергу (Ницца, Франция)

«Дорогой дедушка!

Сейчас я направляюсь в Нойштадт (недалеко от Фрайбурга, Брейсгау), чтобы осмотреть фабрику, где производят застежки-молнии. Я делаю это по просьбе дяди Маркуса и производителя, которые хотят купить патент на эту застежку-молнию с целью создания фабрики для скандинавского рынка, в работе которой я бы принял участие в том или ином качестве. Запуск фабрики будет частично зависеть от результатов моего обследования. Звучит довольно привлекательно. Я буду в состоянии предоставить тебе определенную информацию о характере этой моей работы перед Новым годом.

Бабушка отправится в путешествие на Юг в районе 15-го числа или несколько позже.

С наилучшими пожеланиями от всех нас. Надеемся, что ты поправишь свое здоровье самым лучшим образом.

Передай привет тете Лили.

Рауль»

Машинописное письмо Якоба Валленберга (Стокгольм, 4.10.1937) Ф. Аттербергу (Нью-Йоркская спичечная компания)

«Mr. F. Atterberg,

New York Match Co., Inc.,

26—28, West 44th Street,

N e w Y o r k

Мой дядя, Густав Валленберг, который умер этим летом, был бывшим послом Швеции в Турции, где он оставался в течение нескольких лет после ухода в отставку. Однако я убежден, что посол Винтер готов оказать свою поддержку г-ну Стерну, ввиду значительных шведских интересов, которые представляет Международная компания по реализации спичек. Поэтому я написал об этом непосредственно послу Винтеру. Я, кроме того, прилагаю это письмо здесь. Если Вы того пожелаете, я попрошу г-на Рауля Валленберга, который является внуком посла Валленберга и живет в Стокгольме, оказать Вам какую-либо помощь, т.к., возможно, он знает связи деда в Турции.

Искренне Ваш,

JW»

Машинописное письмо Рауля Валленберга (Стокгольм, 7.10.1937) в International Match Realization Co. Ltd (Международная спичечная компания, Нью-Йорк)

«W/T

7th October 1937

International Match Realization Co., Ltd.

14, Wall Street

New York City

Джентльмены,

Г-н Якоб Валленберг рассказал мне о Вашем плане установления контактов с авторитетными кругами в Турции и с лицами, имеющими голос в принятии окончательного решения о покупке турецкой спичечной фабрики и приобретения монопольных прав на спичечную продукцию. Он отметил, что назвал Вам мое имя в этой связи. Как я понимаю, Ваш г-н Луис Э. Стерн может взять на себя ответственность за переговоры. Мой дед, Густав Оскар Валлен-берг, долгое время являвшийся послом Швеции в Турции, после ухода в отставку занимался этим вопросом с высокопоставленными турецкими должностными лицами и, без сомнения, был бы рад Вам помочь, если бы не умер в начале этого года. Он много занимался этим вопросом со своим другом в Кабинете министров, а также с другими своими друзьями среди должностных лиц и их советников. Я знаю одного-двух заинтересованных лиц и владею его перепиской по данному вопросу. Посол Валленберг не только пришел к частичному пониманию с несколькими влиятельными лицами, но также получил официальную письменную гарантию от правительства. Благодаря его отличным связям и знанию местных условий, особенностей восточных бизнес-методов, он значительно продвинулся вперед. Эта проблема особенно интересна для меня, поскольку я знаю Левант из посещения Турции и моей работы в Хайфе, в Holland Bank Union. Я готов предоставить в Ваше распоряжение связи моего деда и мои собственные связи, чтобы достичь благоприятного результата. Для этого мне понадобится поехать в США позднее в этом году, но до этого я мог бы заехать в Стамбул, если пожелаете. Если захотите со мной связаться, письма и телеграммы лучше направлять по моему вышеприведенному стокгольмскому адресу.

Искренне Ваш,

Рауль Валленберг»

Машинописное письмо Ф. Аттерберга (Нью-Йорк, 27.10.1937) Якобу Валленбергу (Стокгольм)

«Я хочу подтвердить получение Вашего письма от 4 октября с приложенным рекомендательным письмом для г-на Луиса Э. Стерна к шведскому послу в Турции. Я передал это письмо г-ну Стерну и он просил передать Вам, что ценит Вашу доброту. Вы пишете в своем письме, что если мы того захотим, то можем обратиться к Раулю Валленбергу по поводу связей его деда в Турции. Мы, безусловно, будем очень благодарны, если Вы спросите Рауля Валленберга, знает ли он каких-либо лиц, которые могли бы быть полезными для г-на Стерна, из-за их связей с нынешним турецким правительством, либо из-за глубокого знания обстановки в Турции. Если он таких лиц знает, было бы очень полезно, если бы Вы написали рекомендательные письма к ним, которые будут переданы г-ну Стерну. Г-н Стерн отправляется в Европу на следующей неделе и прибудет в Истамбул 15 ноября, где он останется примерно на месяц. Его адрес: care of American Turkish Investment Corp., P.O. Box 1064, Istanbul, Turkey.

Еще раз благодарю Вас за помощь, остаюсь искренне Ваш

/подпись/ Ф. Аттерберг»

Телеграмма Рольфа Калиссендорфа Маркусу Валленбергу-мл. 28.01.1938 (Лондон, гостиница «Савой»)

«Маленький Рауль сказал мне, что сообщил Вам об опции, срок ответа по которой истекает тридцать первого, по методу Soro. Он был бы признателен за

Ваш ответ (перед этим банк SEB получил из Швейцарии все технические детали о планируемой фабрике и предложение уплатить 650 тысяч золотых швейцарских франков в качестве пая за участие в этом деле, Рольф Калиссендорф —один из директоров SEB. – прим. авт.)

Каллиссендорф»

Секретарь Маркуса Валленберга-мл. Раулю Валленбергу 29.01.1938

Mr Raoul Wallenberg, Architect

Svensk-Schweiziska Industrisyndikatet,

Kungsgatan 30, 9th floor

Stockholm

«Г-ну Раулю Валленбергу, Архитектору…

Дорогой Рауль…

По указанию г-на Маркуса Валленберга-мл. настоящим сообщаю Вам, что г-н Валленберг не желает использовать опцию в отношении процедуры Soro во Франции, которую… предложили SEB (письмо от 16.12.1937). Я возвращаю Вам документы, которые Вы отправили Валленбергу по этому вопросу.

Искренне Ваш

/подпись/ Секретарь»

Апрель – сентябрь 1939 года… Рауль практически отчаялся получить работу с помощью родственников. В ответ на неясные намеки о возможной работе в… Индии и на возможное его использование в свете надвигающейся мировой войны он вновь просит дядю Якоба о помощи. Кроме того, Рауль косвенно напоминает Якобу, имевшему участок земли в пригороде Стокгольма, который тот предполагал отдать под застройку, о его предложению Раулю разработать соответствующий проект. Но в 1939 году началась война, и, хотя Швеция в ней сохраняла нейтралитет, всякое строительство практически прекратилось… [1]

Машинописное письмо Рауля Валленберга (Стокгольм, 27.04.1939) Якобу Валленбергу (Стокгольм)

RAOUL WALLENBERG

KUNGSGATAN 30, 9TH FLOOR STOCKHOLM

CABLE ADDRESS SYNDIKAT

TELEPHONE 20 75 64

PRIVATE:

ÖSTERMALMSGATAN 7, 5TH FLOOR

STOCKHOLM

TELEPHONE 20 66 05

«Дорогой Якоб,

3 марта я поговорил с г-ном Люнгбергом из Swedish Match Company о трудоустройстве в Индии. Однако до сих пор я не получил ответа. Я спросил его позднее возможна ли любая другая вакансия внутри фирмы, однако его ответ был отрицательным. Досадно все это, поскольку, естественно, я предпочел бы работать в Европе или Америке, а не в колониях, независимо от рода работы, при условии равной оплаты. Довольно удручающе продолжать ждать ответа. Поэтому я был бы благодарен тебе, если бы ты мог сказать, как, например, сказал в начале февраля, советуешь ли ты мне продолжать ждать этой работы, или условия таковы, что ты скорее посоветуешь мне попытаться найти работу самостоятельно. В первом случае, было бы интересно услышать от тебя какое- либо предложение мне заняться чем-нибудь в ожидании этого. Еще раз пользуюсь случаем поблагодарить тебя за доброжелательность ко мне и за твои усилия в отношении моего будущего трудоустройства.

Твой любящий,

Р. Валленберг»

Машинописное письмо Рауля Валленберга (Стокгольм, 26.09.1939) Якобу Валленбергу (Стокгольм)

RAOUL WALLENBERG

KUNGSGATAN 30, 9TH FLOOR STOCKHOLM

CABLE ADDRESS SYNDIKAT

TELEPHONE 20 75 64

PRIVATE:

ÖSTERMALMSGATAN 7, 5TH FLOOR

STOCKHOLM

TELEPHONE 20 66 05 26 September, 1939

Jacob Wallenberg

Stockholms Enskilda Bank, Ab.

Stockholm

«Дорогой Якоб,

На нашей последней встрече ты сказал мне, что война может привести к ряду проблем и что ты будешь готов использовать мои услуги при их решении. Поскольку я понимал, что это не означало бы постоянной работы для меня и что, кроме этого, были бы перерывы между такими назначениями, я просил тебя о постоянной работе и эту просьбу ты обещал рассмотреть.

Я был бы благодарен тебе, если бы ты сообщил о своем решении. В то же время я хочу поблагодарить тебя за компенсацию расходов по передаче прав в Huvudsta (Хивудста – пригород Стокгольма, здесь Якоб приобрел землю для будущей застройки. – прим. авт.), для которой я взял на себя обязанность собрать 1250 крон в период с 13.05 по 28.07.

Твой любящий,

Р. Валленберг»

1942 год… Рауль уже больше года работает в «Центрально – европейской торговой компании»(см. 3.4). Никаких «деловых» контактов между Раулем и его дядями уже нет…

Машинописное письмо Якоба Валленберга (Стокгольм, 3.10.1942) Раулю Валленбергу (Стокгольм)

Mr Raoul Wallenberg, Architect

Bragevägen 12

S t o c k h o l m

«Дорогой Рауль,

Моя сердечная благодарность за теплые поздравления с моим 50-летием и за прекрасные цветы, которые ты послал. Я очень ценю твое внимание.

Твой любящий,

JW»

Машинописное письмо Рауля Валленберга (Стокгольм, 9.11.1942) Якобу Валленбергу (Стокгольм)

MELLANEUROPEISKA HANDELS A.-B.

CABLE ADDRESS

MEROPA TEL. 67 22 83

67 22 84

STRANDVÄGEN 7 A

STOCKHOLM, 9 November, 1942.RW/No

Mr Jacob Wallenberg

c/o Stockholms Enskilda Bank A.-B.,

Stockholm.

«Дорогой Якоб!

Я рад послать тебе прилагаемое письмо, которое шведская миссия в Берлине поручила мне передать в день, когда я посетил их. Я должен был доставить письмо в его нынешнем, открытом виде, за который, я надеюсь, ты извинишь меня.

Искренне твой,

R Wallenberg»

3.4. «Центрально – европейская торговая компания»

«Наконец, благодаря деловым связям родственников, Рауля удалось познакомить с другим еврейским беженцем, Кальманом Лауэром, директором преуспевавшей экспортно-импортной фирмы, занимавшейся продовольственными товарами. Лауэру требовался надежный служащий-нееврей, который мог бы свободно ездить по Европе, включая оккупированные нацистами страны. Рауль с его знанием языков, энергией, инициативой, умением договариваться и привлекательной внешностью казался для такой работы идеальной фигурой. Через восемь месяцев после поступления на работу к Лауэру Рауль стал его младшим партнером и одним из директоров их „Центрально – европейской торговой компании“; кроме того, у него завязались с Лауэром теплые личные отношения. Страны, которые Валленберг посещал по делам фирмы, включали оккупированную Францию, Германию, где Рауль очень быстро обучился вскоре пригодившемуся ему обхождению с нацистской бюрократией, и Венгрию, союзницу Германии. Родители жены Лауэра жили в Будапеште, и, всякий раз отправляясь туда, Валленберг по просьбе партнера навещал их. Несмотря на антисемитские законы, ограничивавшие гражданские права евреев, Венгрия еще оставалась тогда относительно безопасным островком во враждебном море преследований, затопившем почти весь континент, и в нее даже бежали евреи из других стран, находившихся под влиянием нацистов. Конечно, венгерские евреи чувствовали оправданное беспокойство за свое будущее и были напуганы, но их жизни пока непосредственная опасность не угрожала. Скоро, однако, положение изменилось к худшему… Совершенно очевидно, что Валленбергу его работа не нравилась, хотя выполнял он свои обязанности безупречно. Помимо всего прочего, его ужасали порядки в оккупированной нацистами Европе (хотя самое худшее к тому времени еще не открылось) и мучило сознание, что как гражданин нейтрального государства он ничего с этим поделать не мог. Правда, он участвовал в работе организации, занимавшейся вопросами занятости беженцев из Дании, Норвегии и Финляндии, которые находили тогда убежище в Швеции…» [1].

«Весной 1941 года Рауль познакомился с венгерским бизнесменом Коломаном (по-венгерски – Кальманом) Лауэром, с недавнего времени переселившимся в Швецию. Этой встрече суждено было иметь далеко идущие последствия… В Швеции Лауэр обзавелся тесными связями с Кооперативным союзом и с известным судовладельцем Свеном Саленом, что помогло ему получить шведский вид на жительство.

Коломан Лауэр – компаньон Рауля Валленберга

В марте 1941 года Лауэр с супругой Марией пере-брались в Швецию. В июле того же года была создана Центрально – европейская торговая акционерная компания. Свен Сален внес половину акционерного капитала – 15 тыс. крон, а Лауэр получил акций на такую же сумму – за экспертные знания, привнесенные им в работу фирмы (т.о. акционерный капитал фирмы составил всего-то 7142 доллара по тогдашнему курсу-прим. авт.). Цель компании состояла в осуществлении экспортно-импортных операций между Швецией и странами Центральной Европы, особенно с Венгрией, «равно как и сопутствующая этому деятель-ность». Это Свен познакомил Лауэра с Раулем, которого взяли на работу в компанию в августе 1941 года, сразу же после ее образования. Как вспоминал Лауэр, он «знал языки, имел деловой ум и организаторские способности и приятную манеру вести переговоры, что было решающим в то время, когда исключительно важно было добыть продовольствие для Швеции». Центрально – европейская компания торговала главным образом продовольствием и с октября 1941 по лето 1944 года импортировала товаров примерно на 10 млн крон (т.е. около 600 тыс. долларов ежегодно – прим. авт.). Важными импорт-ными товарами были свежие яйца и яичный порошок, овощи, сушеный лук и томатная паста для шведской армии. К более эксклюзивным предметам импорта относилась гусиная печень и другие деликатесы. Венгрия, богатая и плодородная сельскохозяйственная страна, была союзницей Германии в войне, но оккупирована не была, и производство продуктов питания продолжалось примерно так же, как в мирное время. Поскольку Лауэр был евреем и не мог свободно разъезжать по Европе, ответственность за зарубежную деятельность компании легла на Рауля. Вскоре его назначили директором по иностранным связям, а в марте 1942 года, всего через полгода после начала его работы, он стал членом правления. В 1941—1943 годы Рауль совершил немало служебных поездок по Европе, что в условиях войны было довольно сложным делом. Как и все шведы призывного возраста, он через равные промежутки времени призывался на военные сборы. Поэтому в конце сентября он обратился в армию за разрешением находиться за границей в октябре – ноябре 1941 года. Заявление было удовлетворено 8 октября «кроме времени, когда заявитель может оказаться подлежащим военной службе», а 10 октября Министерство иностранных дел выдало ему «кабинетный паспорт». Это был своего рода дипломатический паспорт для лиц, прямо не связанных с МИДом, но совершающих зарубежные поездки с официальной командировкой. С таким паспортом можно было получить транзитную визу через Германию, что в других случаях было трудно. Основанием для зарубежной поездки послужило то, что Государственная комиссия по экспорту лошадей попросила их компанию про-вести от ее имени переговоры о продаже Франции шведских арденнских лошадей… между Рождеством и Новым, 1942 годом, когда Рауль отправился в Париж через Цюрих и Виши… Рауль пробыл в Париже целый месяц и вернулся в Стокгольм в конце января, что говорит о том, что продажа лошадей была не единственной его задачей во Франции. Прожив в Стокгольме около недели, он опять уехал за границу, на этот раз в Будапешт, где провел три недели. Между своими зарубежными командировками, с 25 июля по 30 сентября, Рауль побывал на военных сборах. Вскоре после этого, в середине октября 1942 года, он вновь на три недели отправился в Виши и Париж. Домой он вернулся через Женеву и Берлин. В 1942 году он посетил и Бухарест. Зимой 1943 года Рауля вновь призвали на военные сборы. После этого он обратился за разрешением на зарубежную командировку почти на девять месяцев, с 15 июня 1943 года по 1 марта 1944 года, и получил такое разрешение. 4 сентября 1943 года он вновь поехал в Будапешт, где его знакомый Пер Ангер в июне 1942 года заступил на должность второго секретаря миссии. Поездка в Будапешт стала последней из предпринятых Раулем по поручению Центрально – европейской компании (эта информация о поездках Рауля Валленберга содержалась в письме Лауэра активисту борьбы за освобождение Рауля журналисту Рудольфу Филиппу от 25.10.1955 – прим. авт.). Когда он в мае 1943 года обратился в МИД за продлением своего паспорта, поскольку планировал две поездки, одну в Венгрию, Болгарию и Турцию, а вторую в Аргентину, «в обоих случаях для закупки продовольствия», целесообразность этих поездок была поставлена под вопрос, и он получил отказ.» [2].

В интервалах между деловыми поездками по Европе Валленберг вел удобную и приятную холостяцкую жизнь. Его квартира находилась в модном стокгольмском районе Ларкстад, и он общался с множеством друзей и знакомых своего круга. Густав фон Платен (впоследствии ставший редактором ежедневной газеты «Свенска дагбладет») так вспоминал те дни: «Он был очень гостеприимным хозяином, имевшим сказочный винный погреб. Особенно хороши были унаследованные от деда запасы замечательного кларета, частично передержанного и потому подлежавшего немедленному употреблению. Некоторые бутылки были просто фантастическими.» Фон Платен вспоминал, что Валленберг «не относился к гусарскому типу, он был, скорее, мечтателем»; так же отзывались о нем другие, кто его тогда знал. Нина Лагергрен подтверждает это: «Я бы сказала, что он определенно не принадлежал к типу мужчин с квадратной челюстью и на героя не походил. Ему не нравились соревновательные или командные виды спорта, хотя он всегда старался поддерживать хорошую физическую форму. Армейская дисциплина его тоже не привлекала, хотя в гражданской гвардии (шведской армии резервистов) его считали образцовым офицером. Рауль был склонен к иронии и самоиронии, за которыми обычно скрывал свои истинные чувства.»

Придерживаясь общегуманистических и либеральных воззрений, Валленберг, как и большинство молодых людей его круга, к числу радикалов не относился. У него не возникало желания свергать существующий в Швеции общественный строй, хотя в чем-то улучшить его он бы не возражал. Мальчиком он пел в церковном хоре, но истово верующим никогда не был. «В формальном смысле, – свидетельствовала Нина, – он не исповедовал никакой религии, хотя в более широком, я бы сказала, он был глубоко верующий человек…» Некоторые из наиболее проницательных друзей и знакомых Валленберга замечали его недовольство и разочарование. Один из них, экономист по профессии, Бертиль аф Клеркер считал, что «иногда Рауль находился в депрессии. Складывалось впечатление, что ему хотелось сделать свою жизнь более осмысленной».

Как мы увидим далее, случайное знакомство Лауера с Иваром Ольсеном, представителем Управления по делам военных беженцев, учрежденным Рузвельтом 22 января 1944 года, привело впоследствии к делу всей жизни Рауля Валленберга, дипломатической миссии в оккупированный нацистами Будапешт, где он спас десятки тысяч венгерских евреев от уничтожения, действуя не только дипломатическими, но просто всеми возможными методами.

3.5. Романы баронессы Орци об Алом Первоцвете. Фильмы «Алый Первоцвет» и «Первоцвет Смит»

Поколение Рауля Валленберга читало с восхищением романы баронессы Эммы Орци об Алом Первоцвете, британском аристократе сэре Перси Блейкни, друге принца Уэльского, который вел двойную жизнь: праздного плейбоя, далекого от политики, думающего только о собственных усладах, а на деле являющегося главой организации молодых английских аристократов, спасающих жертв якобинского террора во Франции. Классический приключенческий роман «Алый Первоцвет» («The Scarlet Pimpernel») был написан в 1905 году. Всего же цикл романов об Алом Первоцвете включал более десяти книг и создавался баронессой Орци до начала 1930-х годов.

Книга Алый Первоцвет (обложка 1908 года)

В 1934 году режиссер Александр Корда снял фильм по роману Орци «Алый Первоцвет». Главную роль (Перси Блейкни) сыграл звезда британского кинематографа того времени Лесли Ховард. Афиши этого фильма Рауль видел в США и Швеции, и, конечно, смотрел этот фильм (хочется верить, что не один раз…): Французская революция в самом разгаре, идет якобинский большой террор, головы аристократов и знати десятками летят с плеч в корзину гильотины. Британский аристократ Перси Блейкни, в высшем свете озабоченный лишь покроем своих фраков, галстуков и т.п., на самом деле – Алый Первоцвет, который вместе с примкнувшими к нему двум десяткам молодых британских аристократов, спасает от гильотины невинных французских граждан. Шовлен, агент Робеспьера – заклятый враг Алого Первоцвета отправляется в Англию, чтобы узнать, наконец, кто он, этот таинственный Алый Первоцвет. В числе подозреваемых – весь лондонский высший свет, ведь точно известно лишь, что Алый Первоцвет – аристократ…

Шведская афиша фильма Алый Первоцвет 1934 год

Американская афиша фильма Алый Первоцвет 1934 год

В 1941 году Лесли Ховард снял в военном Лондоне фильм «Первоцвет Смит» («Pimpernel Smith») по мотивам того, пользовавшегося большим успехом фильма 1934 года, перенеся действие в предвоенное лето 1939 года в Германии.

Афиша фильма Первоцвет Смит 1941 год

Он же сыграл и главную роль (профессора Смита) в этом фильме. Рассеянный, флегматичный, хладнокровный, сдержанный, ироничный университетский профессор Смит из Кембриджа, вместе с группой своих студентов, прибывает в Германию конца 30-х годов на археологические раскопки, решив под прикрытием этой экспедиции освободить нескольких жертв нацистов. Студенты узнают правду и просят разрешения принять участие в этой операции. В последних кадрах фильма Смиту удается избежать расстрела, одурачив нацистов. Фильм был очень английским: трезвость, внешняя холодность, сдержанный юмор (главный фашистский генерал, очень похожий на Геринга, был уверен, что Шекспир – немец, на что Смит отметил, что, по крайней мере, английские переводы пьес этого «Шекспира» великолепны…). Фильм стремился показать, что в некоторых обстоятельствах героизм рождается в людях, которые, на первый взгляд, совсем на него не способны.

В нейтральной Швеции того времени в фильме цензурой было вырезано ряд кадров, чтобы не злить агрессивного соседа. Однако, в британском посольстве в Стокгольме фильм можно было посмотреть без купюр. Эту возможность использовали Рауль и его сводная сестра Нина Лагергрен в начале 1942 года. Рауль Валленберг внешне был очень похож на Лесли Ховарда. После просмотра фильма Рауль сказал Нине, что хотел бы быть на месте профессора Смита.

Всего-то через менее чем три года Раулю Валленбергу представится такая возможность и он ее использует до конца, став «Будапештским Мессией». Фильмы «Алый Первоцвет» и «Первоцвет Смит» вдохновили его на это. Вот только безмерно жаль, что он, спасший десятки тысяч венгерских евреев во время осады Будапешта, был арестован советской военной контрразведкой СМЕРШ и сгинул в ГУЛАГе… Его герои, Первоцвет Смит и Алый Первоцвет Перси Блейкни, были более удачливы… Мистическим совпадением представляется то, что и Александр Корда и Лесли Ховард (поклонники считали его воплощением англичанина) были… венгерскими евреями, а баронесса Эмма Орци была родом из венгерской провинции (родилась в 1865 году в городке Тарнаэрш в 75 км от Будапешта), откуда через 80 лет были варварски депортированы евреи, жители тех мест. Предки баронессы Орци покинули Венгрию после подавления революции 1848 года, умерла она в Англии в ноябре 1947 года, а значит, могла знать о том, что сделал Рауль Валленберг в Будапеште и об его исчезновении…

Баронесса Эмма (Эммушка) Орци

Известны еще двое, носившие прозвище Первоцвета. Шотландский священник Дональд Кэски во время Второй мировой войны помог спастись из оккупированной Франции около двум тысячам человек. После войны он издал свою биографию под названием Тартановый Первоцвет (цветок тартан – национальный символ Шотландии). Шведский дипломат Харальд Эдельстам получил прозвище Черный Первоцвет за спасение норвежских евреев и подпольщиков от фашистов во время Второй мировой войны, и чилийцев от режима Пиночета в 70-х годах прошлого века.

3.6. Три из Тридцати Шести: Ирена Сендлер, Ян Карский и Рауль Валленберг

«…сторож! сколько ночи? сторож! сколько ночи?

Сторож отвечает: приближается утро, но еще ночь. Если вы настоятельно спрашиваете, то обратитесь и приходите»

Исаия 21:11—12

Ранним январским утром 1942 года Януш Корчак, «Старый доктор», в Доме Сирот на Сенной 16, в Варшавском гетто, рассказал Ирене Сендлер притчу о том, что Талмуд и Каббала говорят, что в мире есть 36 праведников, ради которых Бог поддерживает жизнь этого мира даже в самые варварские времена. Ни один из этих 36 не знает о том, что он таковым является. На самом деле, когда кто-то объявляет себя праведником, можно быть совершенно уверенным, что он им не является, потому что демонстрирует свою нескромность. И это блаженное неведение заставляет всех нас стремиться жить так, как должен жить праведник. Затем он полувопросительно заметил, что Ирена может и есть одна из этих 36… [4].

3.6.1. Ирена Сендлер

Она, без сомнения, спросит Его:

«Господи, где Ты был в те ужасные времена?»

И Бог ей ответит: «Я был в Твоем сердце».

Шевах Вайс, директор «Яд Вашем»

«Мир – штука несправедливая. И ваша задача – сделать его более справедливым. А что до меня или других людей, награжденных медалями Яд Вашем …мне кажется, многие хотят, чтобы мы просто потихоньку поумирали и перестали напоминать о темных страницах нашей истории»

Ирена Сендлер на встрече с американскими школьницами из Канзаса, «открывшими» ее в современной Варшаве [4]

В последнем классе школы Ирена написала реферат о нацменьшинствах «Как починить Польшу», выступая против правых националистов-ксенофобов. Кумиром всей ее семьи был маршал Юзеф Пилсудский, пан Комендант, лидер польских социалистов, который не раз подчеркивал важность этнического разнообразия Польши. Главным злодеем, с точки зрения Ирены, был Роман Дмовский, вождь национал-демократов, сторонник унитарного государства, в котором не было бы места для евреев, цыган и немцев, а остальные нацменьшинства должны были бы стать поляками, либо также подвергнуться депортации. Ирена была поражена обилием взаимоисключающих аргументов, которыми пользовались антисемиты: от заявлений, что евреи достойны ненависти, за то, что говорят на идиш, странно одеваются и отличаются от настоящих поляков, до утверждений, что евреев надо ненавидеть за то, что они хорошо одеваются, грамотно говорят и даже считают себя в первую очередь поляками, а уж потом евреями…

В 1932 году Ирена пришла на работу в службу соцзащиты Варшавы.

Ирена Сендлер

Многие из ее подопечных были евреями. Через три года, почти сразу же после смерти пана Коменданта, маршала Пилсудского, правительство ввело ограничения на помощь евреям и цыганам. Государственная политика резко качнулась вправо. Большую силу в стране набрали эндеки Дмовского. В этих условиях, помогая своим несчастным подопечным-евреям, Ирена стала нарушать законы, помня чему учил ее отец-социалист: «Сострадание и закон иногда противоречат друг другу и в этом случае законом всегда следует считать сострадание».

Осенью 1938 года на Варшаву накатила внезапно волна беженцев из нацистской Германии. Все превратилось в мрачную игру: польское правительство вводило новые дискриминационные правила, а две Ирены (ее подругу-соратницу тоже звали Иреной) находили способы их обойти. В последние мирные месяцы они работали по 12 часов в день: несколько раз в день (каждый день, включая субботу и воскресенье!) они носили в еврейский квартал города еду, деньги и лекарства.

А в сентябре 1939 года пришла уже по-настоящему ужасная беда. Немецкий блицкриг гнал в Варшаву из провинции тысячи беженцев, завшивевших, истощенных и больных, молящих о помощи:

– Haks Rakhmunes! (Пожалейте! – идиш).

Для помощи им Ирена нашла в каждом из десяти районов соцзащиты по одному надежному сообщнику, готовому изготовить фальшивые документы для беженцев. Эти ее связники, в свою очередь, нашли людей, готовых предоставить беженцам, в основном евреям, временное жилье. Так возникла организация Ирены Сендлер. Эта сеть вскоре будет бороться за жизни обитателей будущего Варшавского гетто, прежде всего детей… А пока, до прихода немцев в Варшаву, Ирена перенаправляла финансовые потоки, продукты и медикаменты еврейской благотворительной организации Centos, финансируемой Джойнт до момента вступления США в войну против Германии.

В одно августовское утро 1942 года в дверь Ирены робко постучали. На пороге стояли двое. Один был ей хорошо известен – юрист Леон Файнер, один из лидеров еврейского Бунда и Жеготы (польской организации помощи евреям) в Варшавском гетто, подпольная кличка – Миколай. Своего спутника, худого, небритого, со следами гестаповских пыток, Файнер представил Яном Карским, агентом Делегатуры, представительства польского правительства в изгнании в оккупированной Польше, дипломатическим представителем правительства в изгнании и связным Армии Крайовой. Миколай рассказал Ирене, что задача Карского – собрать свидетельства о массовых убийствах евреев, стать очевидцем событий, а потом донести эту информацию до Рузвельта и Черчилля, и попросил ее устроить Карскому «экскурсию» в гетто. И они отправились туда немедленно по одному из маршрутов организации Ирены… [4]. Ирена Сендлер открыла путь в варшавское гетто Яну Карскому, который донес затем страшную весть о том, что он там увидел до высших представителей союзников в Лондоне и Вашингтоне.

3.6.2. Ян Карский

«Бог выбрал меня, чтобы я увидел то, что увидел, и засвидетельствовал это»

Ян Карский [5]

Его настоящим именем было Ян Козелевский. Он родился в Лодзи 24 июня 1914 года в семье ремесленника (8-й и последний ребенок). Ничего аристократического не было в его родословной, что он повторял каждому, кто восхищался его «аристократической» внешностью. Был приверженцем Пилсудского и ревностным католиком. Вырос в Лодзи, имея немало друзей-евреев. В 1936 году закончил конно – артиллерийское училище, а в 1938 —элитную дипломатическую школу и 1 февраля 1939 года стал сотрудником польского МИД.

Ровно через год подпоручик Ян Козелевский добрался до Франции из оккупированной нацистами Польши, чтобы получить длинные и сложные инструкции польского правительства в изгнании для передачи их (путем заучивания наизусть!) руководителям Сопротивления в Польше. Он рассказал премьер-министру генералу Сикорскому о пути, который им был пройден с сентября 1939 года, после разгрома Польши:

– попал в плен к большевикам под Тарнополем,

– 6 недель в заключении под Полтавой,

– выдан Германии как простой солдат, уроженец Лодзи (тем самым избежав участи польских офицеров в Катыни),

– 10 дней в немецком концлагере в Радоме, побег и уход в подполье.

В апреле 1940 года Ян Козелевский вернулся в оккупированную Варшаву и отчитался перед лидерами политических партий подпольного государства. Те были поражены, как скрупулезно он выполнил порученное ему задание. В Польше Ян Козелевский работал под началом генерала Ровецкого, верховного главнокомандующего Союза вооруженной борьбы, переименованного в феврале 1942 года в АК- Армию Крайову. В 1940—42 годах Ян Козелевский носил подпольный псевдоним Витольд Кухарский, был арестован в Словакии и передан в гестапо, подвергнут пыткам. Из страха заговорить под пыткой Ян Козелевский пытался покончить с собой. Учитывая, что он был ревностным католиком, то была очень значимая, патриотическая жертва. Ян Козелевский был награжден двумя орденами Воинской доблести (Virtuti Militari): один раз как Витольд Кухарский (февраль 1941 года), а второй раз как Ян Карский (январь 1943 года).

Ян Карский

В сентябре 1942 года главнокомандующий АК и глава Делегатуры (представительства правительства в изгнании в Польше) решили послать Карского в Лондон, чтобы сообщить союзникам все, что происходило и происходит в оккупированной Польше. Перед поездкой ему устроили встречу с двумя людьми, в прошлом видными лицами еврейской общины. Один из них возглавлял Бунд, другой – сионистскую организацию. В прошлом – непримиримые враги, теперь они явились на встречу вместе, что означало, что они уполномочены изложить просьбы и напутствия всей еврейской общины Польши, находящейся на краю гибели.

Оба жили вне гетто, но имели возможность постоянно бывать там. Это требовало от них мучительных перевоплощений: малейшая ошибка могла стоить жизни. Бундовский лидер Леон Файнер был до войны адвокатом, состоятельным человеком. У него была внешность типичного поляка. Теперь на арийской стороне у него был магазин бытовой химии и стройматериалов. Когда Файнер повел Карского в гетто, тот увидел чего стоило Файнеру перевоплощение «пана инженера» в одного из несчастных обитателей гетто, терроризируемых немцами. Сионисту было еще труднее. Он, человек лет сорока, чье имя осталось неизвестным, обладал ярко выраженной семитской внешностью: его подстерегала опасность везде, он был совершенно измучен и еле держал себя в руках. Карский сказал им, что отправляется в Лондон с миссией от польского Сопротивления и в ее рамках намерен передать послание евреев гетто всему миру и поэтому хочет знать, что он должен сказать от имени евреев.

То, что он услышал, сводилось к следующему.

1. Евреи беззащитны перед злодеяниями нацистов. Немцы хотят уничтожить всех евреев. Ни польское, ни тем более еврейское Сопротивление ничего не могут сделать. Поэтому вся ответственность ложится на союзников.

2. За два с половиной месяца, начиная с июля 1942 года нацисты только в варшавском гетто совершили 300 тысяч убийств (число депортированных из гетто было числом уничтоженных евреев). В гетто, к тому времени, осталось чуть больше 100 тысяч евреев, но депортации продолжались.

Бундовец и сионист предложили Карскому провести его в гетто, чтобы он собственными глазами увидел гибель целого народа. Свидетельству очевидца поверят больше. При этом они честно предупредили Карского, что он подвергнет свою жизнь риску, а страшные сцены, которые он увидит в гетто, будут преследовать его до конца жизни. Карский немедленно согласился идти в гетто.

Во время второй встречи с этими людьми Карский выслушал, что он должен передать еврейским лидерам Англии и Америки: «…Скажите им, что о политике и дипломатии пора забыть… они должны найти в себе силы и мужество пойти на жертвы, соизмеримые по тяжести с муками, который терпит наш гибнущий народ… Цели и средства немцев не имеют прецедентов в истории… Реакция демократических стран также должна быть беспрецедентной, они должны прибегнуть к каким-то небывалым способам противодействия. Иначе их победа будет неполной, только военной – немцы успеют довести до конца свою разрушительную программу… они должны связаться с влиятельными лицами и органами власти в Англии и Америке. Пусть потребуют твердых обещаний, что будут предприняты серьезные меры для спасения еврейского народа. А чтобы вырвать такие обещания, пусть устраивают голодовки в публичных местах, пусть умрут мучительной смертью на глазах всего мира. Может хоть это разбудит общественное сознание… Мы разделим с ними эти жертвы. Варшавское гетто обречено, но долгой мучительной смерти мы предпочтем смерть в бою. Мы объявим войну Германии – заведомо безнадежную, какой еще не бывало на свете… Вот тогда и посмотрим, могут ли евреи не только страдать и погибать, как повелел Гитлер, но и умирать с оружием в руках» [5].

И вот Ян Карский отправился в варшавское гетто в сопровождении Файнера и связника Ирены Сендлер через указанный ею тайный ход (здание суда на Мурановской улице было построено так, что входили в него с арийской стороны, а дверь одного из подвалов вела прямо в гетто [4].

…Всюду голод, страдания, смрад разлагающихся трупов, душераздирающие стоны умирающих детей, отчаянный крик уничтожаемого народа. Карский увидел и сцену «охоты», когда зашедшие в гетто два члена гитлерюгенда без разбора палили наугад по окнам домов, куда попрятались обитатели гетто. Во время второго посещения гетто Карский уже три часа (в первый раз он не смог долго оставаться здесь: трудно было выдержать…) ходил по улицам этого ада, чтобы все запомнить: видел смерть ребенка, агонию старика, избиение старухи евреями-полицейскими… Перед самым уходом из гетто они зашли в одну квартиру попить воды. Пожилая хозяйка была предупреждена об их приходе, но не жаловалась, не плакала, а воду подала Карскому в хрустальном бокале – последней ценной вещи, которая у нее еще оставалась… [5].

Через несколько дней после второго посещения гетто Файнер нашел способ показать Карскому один из лагерей уничтожения для евреев, который находился неподалеку от села Белжиц. Сам Файнер там не был, но обладал подробной информацией, которую получал от польских железнодорожников. Они сообщали, что в Белжиц и Треблинку прибывают составы, набитые людьми, но не доставляется продовольствие для них. Кроме того, одна ячейка сопротивления узнала о существовании газовых камер и огромных рвов, где хоронили трупы. Уже в июле 1942 года эта информация была передана Командованию АК и в лондонское правительство, но никто там не поверил (или не захотел поверить) в то, что она правдива. Тот лагерь уничтожения Ян Карский увидел собственными глазами.

В Лондоне Карский говорил с Антони Иденом, лидерами еврейской общины, несколькими писателями с мировым именем: Уэллсом, Кестлером, членами Пен-клуба… Самой запомнившейся ему встречей была встреча с Шмулем Зигельбоймом, лидером Бунда за границей и членом Национального совета польского правительства в изгнании. Внешним видом он напоминал печального чаплиновского героя. Это был единственный человек, который готов был сделать все, включая пожертвовать собственную жизнь, чтобы помочь спасти свой, уничтожаемый нацистами, народ. Он хотел знать все, что касалось евреев Польши: в каком состоянии были дома, как выглядели дети, что дословно сказала ему женщина, положив руку на плечо Карского, после зрелища «охоты», просил описать валяющиеся трупы на улицах гетто.

После встречи с Яном Карским Зигельбойм лично обращался к Черчиллю и Рузвельту, выступал по английскому радио с призывом к общественности помочь польским евреям. 13 мая 1943 года, когда в Лондон пришло известие об окончательном подавлении восстания в варшавском гетто (там погибли его жена и сын), Зигельбойм покончил с собой. В предсмертной записке он написал: «Моя смерть – выражение негодования и протеста против пассивности, с которой мир взирает на полное уничтожение еврейского народа и мирится с этим… Может быть, моя смерть поможет сломить стену равнодушия тех, кто еще может спасти остатки польского еврейства».

В начале мая 1943 года глава польского правительства в изгнании генерал Сикорский приказал Яну Карскому отправиться в США с тем же заданием, которое он выполнял в Лондоне. Польский посол в США Ян Чехановский должен был обеспечить ему ряд встреч с влиятельными лицами в Вашингтоне.

Информацию для Госдепартамента он передавал через Адольфа Берля, члена мозгового центра Франклина Делано Рузвельта, и других руководителей различных служб; для Министерства юстиции – через генерального прокурора Фрэнсиса Биддла; в Верховный суд – через судью Феликса Франкфуртера. О его встрече с Франкфуртером следует рассказать особо.

Феликс Франкфуртер в ответ на сообщение Карского заявил: «Я вам не верю! Не могу утверждать, что вы лжете, но мой разум, мое сердце не в состоянии этого принять» … Он был евреем, но не хотел поверить в реальность варшавского гетто, потому что это потребовало бы от него поступков на грани возможного, которых и добивался Карский во имя спасения остатков польских евреев. Не были готовы на поступки на грани возможного и другие влиятельные евреи США («евреи Рузвельта»: Брандейс, Розенман, Коэн, Моргентау, раввин Вайс) [5].

«В годы надвигавшейся Катастрофы и впоследствии „евреи президента“ на поверхности представлялись американскому еврейству своего рода тактическим преимуществом, непосредственным и благорасположенным каналом общения с самим президентом, настроенным, как все верили, весьма сочувственно к жертвам репрессий и геноцида. Это было… трагическим заблуждением. Вместо того чтобы доносить до президента мольбы их соплеменников о спасении, „евреи президента“ создали вокруг него своего рода „буфер“, оградивший его от нежелательных, с их точки зрения, влияний. Стремясь сохранить близость к Рузвельту и его доверие, они либо избегали непосредственно обращаться к нему с вопросами, имевшими отношение к евреям (как Брандейс и Франкфуртер), либо говорили ему только то, что он хотел от них услышать (как Розенман или Вайс). Характерен эпизод, когда Розенман посоветовал Моргентау не идти к Рузвельту со своими обвинениями против Госдепартамента. Это, по мнению Розенмана, могло вызвать утечку в прессу. „Нечего беспокоиться об огласке, – парировал Моргентау. – Чего я хочу, так это рациональность и мужество: первым – мужество, второй – рациональность“ … Если бы большее количество его коллег следовали этой формуле, то история евреев в 20-м веке могла бы получиться не такой трагичной, какой она оказалась» [6]. Среди этих господ не было Зигельбоймов, превыше всего они ценили свою комфортную жизнь и свою близость к власть имущим как таковую.

Польский посол в США Ян Чехановский, чтобы добиться личной аудиенции у Рузвельта, в начале июля разослал приглашения многим членам американской администрации, привлекая их внимание к посланцу польского Сопротивления и очевидцу еврейской трагедии. Усилия увенчались успехом: 28 июля 1943 года ему и Карскому был назначен прием у Рузвельта (20 минут…). Карский в рассказах об этой беседе всегда подчеркивал, что президент еврейскую тему не поддержал, больше всего его интересовало положение внутри Польши, вопрос о границах и о необходимости компромисса с СССР. Карский не скрывал, что и для него это было самым важным тогда. Когда Карский спросил Рузвельта, что он хотел бы передать полякам, тот ответил: «Скажите им, что мы победим! … А еще скажите своему народу, что в этом доме у него есть друг». Ян Карский вспоминал, что Рузвельт создавал впечатление, что именно он является «властелином человечества» и ниспровергателем гитлеровской Германии. Однако в машине на обратном пути в посольство Ян Чехановский заметил: «В общем-то, президент почти ничего не сказал» [5].

Тем не менее, эта беседа не осталась без последствий, правда, с большим опозданием. В начале января 1944 года министр финансов Генри Моргентау, выступавший за участие США в спасении евреев – жертв нацизма, добился от Госдепа, выступавшего против принятия беженцев – евреев, официального отчета о своей позиции, и, вместе с собственными соображениями, переслал его Рузвельту. На основании этого материала Рузвельт издал президентское распоряжение о создании Управления по делам военных беженцев (УВБ), которое не требовало одобрения конгресса. С задачей «спасения… жертв преследования противником» и создания временных пристанищ для таких жертв. УВБ имело широкие полномочия, в том числе право заключать финансовые сделки со стороной противника, что было запрещено Актом о торговле с противником 1917 года [1]. Впоследствии представитель УВБ в Швеции выберет на роль полномочного представителя этого Управления в Венгрии никому не известного мелкого предпринимателя, шведа, обладавшего, однако, громкой фамилией Валленберг. Так Ян Карский, сам того не зная, вызвал на авансцену истории Рауля Валленберга.

Литература

1. Бирман Дж. Праведник. История о Рауле Валленберге, пропавшем герое Холокоста.– М.: Текст, 2007 (Приложение: Рауль Валленберг. Отчет шведско-российской рабочей группы).– 399 с.

2. Янгфельдт Б. Рауль Валленберг. Исчезнувший герой Второй мировой.– М.: АСТ: CORPUS, 2015.– 636 c.

3. Nylander G., Perlinge A. Raoul Wallenberg in Documents, 1927—1947. – Stockholm: Banking & Enterprise, 2000. – 84 p.

4. Майер Д. Храброе сердце Ирены Сендлер. – М.: Эксмо, 2013. – 558 с.

5. Карский Я. Я свидетельствую перед миром: История подпольного государства.– М.: Астрель: CORPUS, 2012. – 446 с.

6. Robert Shogan. Prelude to Catastrophe: FDR’s Jews and the Menace of Nazism. By Robert Shogan.– Chicago, IL.: Ivan R. Dee, 2010. – 312 pp.