Читать книгу Пути обретения бессмертия. Даосизм в исследованиях и переводах - Евгений Торчинов - Страница 18

«Поэтому совершенномудрый пребывает в делах недеяния и не прибегает к словам, осуществляя учение», – так характеризует «Дао-Дэ цзин» поведение совершенного мудреца. Что же такое неведение (у вэй)?

«Дао-Дэ цзин» часто сравнивает поведение совершенного мудреца с природой воды: вода – самое слабое, нежное и податливое, но и самое мощное: в своей слабости она точит и обкатывает огромные камни. Вода ни с кем не борется, но все побеждает, она все пестует и питает. Это в значительной степени и есть недеяние. Главная идея недеяния – непротиводействие природе окружающих вещей и существ, а в конечном счете – и всего сущего. Но следуя природе вещей, мудрец может легко достигать своих целей.

В «Чжуан-цзы» рассказывается, как Конфуций однажды подошел к страшному водопаду в Люйляне. Вода под водопадом кипела и бурлила так, что там не могли жить и рыбы. И вдруг Конфуций увидел резвящегося в воде старца. Вначале Конфуций решил, что старец хочет покончить жизнь самоубийством, но потом убедился, что тот играючи резвится в воде. Когда старец вышел на берег, удивленный Конфуций спросил его, как это ему удается плавать там, где не выжить и рыбам. Старец объяснил Конфуцию, что он настолько сроднился со всеми течениями и водоворотами и настолько легко и естественно сливается с ними, отдается им, плавая в воде, что легко может резвиться даже около этого страшного водопада. Это и есть недеяние.

Именно этот принцип нарушили императоры Поспешный и Внезапный, принявшись сверлить отверстия Хаосу, безнадежно портя и нарушая его природу. «Не делай ничего противоестественного» – вот главная неписанная заповедь даосизма. Но вместе с тем принцип недеяния вовсе не означает простой пассивности. Напротив, даос, учитывая природу вещей, с которыми он имеет дело, может легко достигать любых своих целей. Так, в частности, поступает даосский алхимик, используя сущность, природу и естественные свойства металлов и минералов для достижения своей цели – бессмертия.

С понятием «недеяние» тесно связано и еще одно понятие даосской философии – «самоестественность», «спонтанность» (цзы жань); дословно – «своетаковость» (цзы – «сам», жань – «так»). Можно сказать, что это своеобразное выражение в традиционном Китае идеи свободы, а точнее – воли, или вольности.

Образцом самоестественности является само Дао. Так, в «Дао-Дэ цзине» говорится:

Человек берет за образец Землю, Земля берет за образец Небо, Небо берет за образец Дао, а Дао берет за образец своетаковость/естественность (цзы жань).

Другими словами, самоестественность есть другая сторона недеяния: если недеяние есть следование природе вещей, то самоестественность есть следование своей собственной природе, а не чему-то иному, будь это навязанные извне нормы поведения (каковыми были для даосов этические принципы конфуцианства) или просто внешнее принуждение. Мудрец подобен Дао в своей естественности и, следуя своей собственной природе, пребывает в состоянии «беззаботного скитания в сфере утонченно загадочного» – «бродит по радуге-арке, парит и кружит в тончайшем» (Баопу-цзы. Гл. 1).

Принципы недеяния и самоестественности предполагали единение с природой и опрощение, важным аспектом которого был отказ от ухищрений цивилизации. И здесь даосы еще в древности предвосхитили многие антитехнократические и экологические идеи нашего времени. Вот какие притчи приводятся в «Чжуан-цзы»:

1. Один из учеников Конфуция шел по дороге в сельской местности и увидел крестьянина, который все время бегал за водой под гору со своего поля, расположенного на холме. Ученик Конфуция изумился и решил помочь крестьянину, рассказав ему об устройстве «журавля» – шадуфа. Но крестьянин оказался мудрецом, а посему он отверг помощь «технократа»-конфуцианца. Он ответил, что ничего нового он не узнал, но предлагаемой ему механизации не принимает: «Ведь у того, кто пользуется механизмом, и сердце становится механическим, а тот, у кого сердце становится механическим, удаляется от Дао». Пристыженному ученику Конфуция не оставалось ничего другого, как продолжать свой путь.

2. Великий Желтый Император (Хуан-ди) похвалялся своему учителю Гуанчэн-цзы, что он умеет регулировать силы природы, но мудрец посоветовал ему прекратить заниматься подобными опытами, ибо – сказал он – эти занятия привели только к нарушению природных ритмов чередования сезонов и их сбою.

Понятно, что только глубокое прочувствование проблемы «человек – природа» могло привести древних даосов к подобным радикальным выводам в условиях рудиментарного развития науки и техники. Даосизм никогда не призывал к покорению природы (эта идея глубоко противна самому духу даосизма), но он допускал возможность «взять милости природы» через проникновение в ее суть и использование ее собственных норм и законов для достижения тех или иных целей, как это видно из практики даосских алхимиков и магов.

Натуралистическая направленность даосизма проявилась и в использовании таких метафор, как «небеленый шелк-сырец» (су) и «необработанный чурбан» (пу) для обозначения совершенной простоты и естественности совершенного мудреца. Именно одной из этих метафор и воспользовался знаменитый алхимик Гэ Хун для своего псевдонима «Баопу-цзы» – «Мудрец (цзы), объемлющий (бао) первозданную простоту (пу)», где пу – тот самый необработанный деревянный чурбан, качества которого гораздо милее даосу, чем полированная зеркальная поверхность изысканных пород дерева из царских и княжеских дворцов.

Понятно, что влечение к простоте и естественности вело прямо к идеям социальной утопии, утопии жизни на лоне природы без государства и его атрибутов – армии, налогов, тюрем. Даже письменность не нужна даосам – лучше в крайнем случае завязывать узелки на память! Одни даосы, стремясь установить царство свободы и равновесия, становились идеологами и даже лидерами народных движений и восстаний (Чжан Цзюэ и Желтые повязки), другие призывали вернуться ко временам, когда не было ни государей, ни подданных, через отвержение материальных и интеллектуальных ценностей современного им мира (Бао Цзин-янь), третьи искали идеал воли и беззаботного скитания в отшельничестве и горном уединении (их было очень и очень много), четвертые стремились найти проход в волшебные параллельные миры «пещерных небес» или «Персикового источника» или, через обретение бессмертия и сверхнормальных сил, парить, подобно аисту, в небесной лазури или даже прогуливаться по Млечному Пути и Большой Медведице. Но всех их объединяет одно – стремление обрести согласие со своей природой, единство с миром и с Дао, которое есть основа как мира, так и природы человека.

Даосский мир един и неделим. Это мир Господина Хаоса, мир хаотического порядка и благого беспорядка, как удачно выразился французский китаевед Норман Жирардо. Здесь исчезают грани между сном и бодрствованием, жизнью и смертью, красотой и безобразием. Это мир, названный Чжуан-цзы миром «уравненного сущего» (ци у). И вместе с тем это тот же самый мир, в котором живем и мы, профаны, живем и не видим его, иллюзорно членя единую и по сути своей нечленимую реальность на противоположности (субъект – объект, да – нет) своим сухим разделяющим рассудком и языком, который не способен описать реальность, как она есть.

Человек, постигший истину, забывает о словах. Так где же мне найти человека, забывшего о словах, чтобы с ним поговорить (Чжуан-цзы).

И здесь перед нами снова встает вопрос о даосской идеальной личности – бессмертном (сянь) и самой проблеме смерти и бессмертия в даосизме.