Читать книгу Рассвет полуночи. Часть I - Евгения Егорова - Страница 4

Раскаленная игла пронзила Сатин, вырвав ее из черной пустоты.

Едва заметная попытка к сопротивлению вызвала невыносимую боль, будто ее тело сшивали огненными нитями, которые лопались, словно струны, ввергая ее в еще большую пучину агонии. Где-то, совсем близко, она видела размытые красные и желтые огни. Чьи-то руки сжимали ее, словно игрушку. Она чувствовала их прикосновения на своем животе. Холодные пальцы касались ее лица.

В ее висках бешено стучал пульс. Во рту ощущался горьковатый химический привкус. Глаза горели, будто в них закипали слезы.

Вскоре адское пламя охватило ее полностью. Содрогаясь в конвульсиях, она оказалась во власти невыносимой лихорадки.

Она слышала стук собственных зубов. Ее пробивала дрожь. Сильнейшие спазмы сжимали ее внутренности.

Внезапно острая боль пронзила ее до кончиков пальцев.

Обливаясь потом, она испытывала муки, сравнимые разве что с пытками каленым железом.

Она кричала так, что уже не слышала собственных криков. Отчего боль вгрызалась в ее тело с еще большей яростью.

Голова была готова взорваться от апофеоза ужаса. Сердце колотилось, пытаясь пробить собой грудную клетку, что сжималась в приступе удушья. Чаша страданий переливалась, заглушая разум, отдаваясь покалываниями в позвоночнике.

Боль ненадолго ее отпускала, словно, давала передышку. Затем вновь возвращалась.

За отпустившими ее спазмами последовала рвота, вытряхнувшая содержимое ее желудка.

Ноющая грудь требовала порцию воздуха. Но стоило ей сделать вдох, как ее накрыла еще одна волна боли.

Она чувствовала, как ее рот иссох, язык окостенел, потрескавшиеся губы разжались, выпуская неистовый звук.

Со следующим вдохом из ее легких вырвался пустой, гортанный звук и оборвался на хрипе. Способен ли вообще человек издавать подобные звуки? Застыв с полуоткрытым ртом, Сатин направила свой взор туда, где не было страданий.

Вскоре она почувствовала, как земля засыпает ее лицо.

Темнота.

Земля, пропитанная кровью, сыпалась в ее открытый рот.

Темнота.

Ее грудь вздымалась от внутренних криков. Прерывистое дыхание становилось все труднее и труднее, будто иссякал запас кислорода. Перед ее глазами снова замельтешили мерцающие круги из сгустков желтого и красного. Вернулась боль, что удерживала ее на поверхности сознания, но Сатин ее уже не чувствовала. Она лишь видела вспыхивающие огни, меняющие цвет.

Откуда-то издалека она услышала протяжный хриплый крик. И поняла, что это был ее собственный. Кто-то снова включил подачу кислорода.

Захлебываясь в море отчаяния, она все глубже погружалась во тьму. Но вскоре это чувство стало развеиваться. И Сатин унесло в измерение, где уже не было боли, жара и лютого холода.

*

Во рту ощущался привкус недавней рвоты, крови и земли. На зубах скрипел песок.

В голове и во всем теле стояла болезненная тяжесть (холод медленно растекался по каждой его клеточке). Она не чувствовала своих рук и ног: они как будто были придавлены неким грузом. Ее тело, оцепеневшее и беспомощное, лежало в сырой тьме, словно застывающий цемент.

Сделав вдох, Сатин спровоцировала прилив боли, которая, подобно сколопендре, вновь залезла ей под кожу и начала жалить. Она словно горела заживо.

Последовали спазмы.

Из ее горла вырвались странные звуки, похожие на нечто промежуточное между лягушачьим кваканьем и криком ночной цапли.

Боль то затухала, то усиливалась, то исчезала, будто бы ее и не было. В какой-то момент она возвращалась и была настолько невыносимой, что центр мозга, отвечающий за болевую чувствительность, уже не подавлял ее. Сатин просила только одного: избавления от страданий. Смерти.

Лежа на иглах боли, она была парализована осознанием своей беззащитности. У нее не было сил бороться. Не было сил кричать. Но упрямая душа продолжала крепко держаться за это тело.

Наконец, Сатин потеряла сознание.

Сны, смешавшись с обрывками воспоминаний, унесли ее в мир абсурда, постепенно переходящего в кошмары, которые с каждым разом принимали все более реальные очертания.

Из многочисленных кошмаров ее преследовала сцена, где ужасное существо вновь и вновь убивало ее отца. Голова Джоша Харриса, подобно бейсбольному мячу, подброшенная вверх, описывала полукруг и исчезала в темноте. В раскинувшемся калейдоскопе галлюцинаций она уже перестала осознавать, где та самая грань между реальностью и видениями.

Приходя в чувства, она обнаруживала себя во власти бездонной тьмы, которая либо окатывала ее ледяной водой, либо кидала в жар невыносимого пламени.

*

Сатин проснулась, словно от толчка, который шел изнутри ее тела.

В затхлом воздухе (от которого першило в горле) стоял острый запах бетона, отсыревшей штукатурки, земли и сгнившего дерева.

Она стала различать звуки, характерные для проезжающих машин (значит, она находится недалеко от дороги), свист ветра и редкие, едва слышные, удары ее сердца. Все эти звуки, соединившись в ужасающую симфонию, сковали ее тело ледяной клешней, не позволяя ей пошевелиться.

Она все еще улавливала отголоски боли, за которой каждый раз приходила тьма.

Страх сжимал внутренности. Живот издавал жуткие урчания, будто в нем все туже и туже завязывался узел.

Ощущая под собой шершавый пол, она попыталась открыть глаза. Но что-то не давало им распахнуться. Что-то покрывало веки.

На руках уже не лежал груз. Осторожными движениями она принялась снимать с лица засохшую слизь. Вскоре она смогла открыть глаза и начала всматриваться в темноту. Мрак перед ней постепенно рассеивался. Слабый свет, пробивающийся через щель под дверью, накидал очертания комнаты.

«Неужели это все происходит со мной наяву? А вдруг это всего лишь ужасный сон?» – подумала она и прикусила язык, отчего почувствовала легкое покалывание.

Она издала протяжный крик, похожий чем-то на металлический скрежет.

В это же мгновение проснулась боль, что стала пронзительно завывать на каждое ее движение.

Рот вновь оказался охвачен нестерпимым зудом, от которого загудела голова. Она почувствовала привкус крови. Со слюной вышел колкий предмет, которым оказался ее зуб. Она провела языком по остальным зубам и обнаружила, что многие качаются.

В ужасе она согнулась и издала протяжный крик. От охватившей ее паники незамедлительно последовал приступ тошноты. Изо рта вышла склизкая жидкость.

Она еще сильнее ощутила запах мокрого кирпича (изъеденного грибком), дерьма, смердящей вони и ее же блевотины. От этого ее выкрутило бы еще несколько раз, но, открыв рот, из него вышли лишь прерывистые толчки пустого желудка.

Не в силах унять дрожь, захлебываясь стонами, она лежала на бетонном полу и молила Бога о том, чтобы он прекратил ее мучения.

Перед ее глазами снова разверзлась темная пропасть, где она уже ничего не видела, кроме плотной, надвигающейся со всех сторон тьмы. Среди пугающих видений, что настойчиво врывались в ее разум, она стала медленно погружаться в забытье. Сон ли это или смерть? Ей было все равно. Лишь бы прекратилась адская боль.

Так она лежала, вслушивалась в тишину, которую нарушали лишь слабые удары ее сердца и жуткие звуки из ее живота. Сердце служило своеобразным метрономом, позволяющим ей вести свой временной отсчет. Но вскоре его удары стали затихать. И за очередным едва слышным звуком ее накрыл туман.

Жизнь медленно угасала в ней.

Боль отступала.

Когда она приходила в сознание, то лежала, боясь пошевелиться, и смотрела в пустоту. В такие моменты она отправлялась во временное скитание по закоулкам сознания. Сквозь наплывы мыслей она то и дело падала в бездонную тьму, все глубже уходя внутрь себя.

Страхи о предстоящих муках и смерти уже оставили ее. Это были одни из тех редких минут, когда в ее голову не лезли кошмарные видения, что доводили до мучительной экзальтации. Ее стали навещать воспоминания.

Лежа во тьме, она вспомнила о тех бабочках, которых ловила, затем убивала, протыкивая иголками, и складывала их в коробочку из-под чая. Она не придавала значения этим маленьким созданиям, которые бились в ее ладонях хрупкими крылышками, оставляя на месте своей гибели крупинки пыльцы. Маленькой Сатин лишь хотелось сделать что-то красивое своими руками, пусть даже высохших насекомых посадит на клей мастер, обработает, чтобы в них не заводились личинки моли, и завершит картину нарядной рамочкой. Но коробка с маркой «DAMMANN» так и осталась покрываться слоями пыли где-то на чердаке. Но было ли у нее право лишать их, казалось бы, несущественной жизни? Как можно вообще распоряжаться жизнями тех, кому ты ее не дал? Только сейчас она поняла, что оказалась такой же бабочкой. И, возможно, поэтому частично мирилась со своей прискорбной участью. Ведь каждый получает то, что заслуживает.

Гробовую тишину нарушало редкое (около 3 ударов в минуту) сердцебиение. После очередного робкого удара, сердце замирало, и ей казалось, что это был последний толчок перед тем, как она шагнет в долину мертвых. Да. Она верила в загробный мир, духов и призраков. И в детстве часто пугала ими своих подруг.

Наверное, она была все еще жива благодаря деньгам и влиятельным связям. Ведь многие проблемы возникают из-за денег и решаются также деньгами. Отчего зерно надежды было готово упасть и пустить корни в глубине ее души. Но следом последовала мысль: «Или именно из-за денег и этих связей жестоко убили отца и похитили меня?» И эти два слова в одночасье потеряли свою ценность здесь… в этом подвале.

В круговороте подобных размышлений она оказалась выброшена на немой пустырь, вокруг которого постепенно всплывали другие воспоминания подобно останкам затонувшего корабля в черной пучине, что размывала и искажала их.

«Как я вообще оказалась на заброшенной стройке, где маньяк учинил всю эту резню? – вспышка в мозгу обернулась интуитивным прозрением. И перед ее внутренним взором всплыл таинственный персонаж. И только что зародившаяся догадка укрепилась в ее сознании. – Вероятно, что именно он замешан в этом…»

Практически отчаявшаяся она была не в силах сопротивляться и мысленно просила мрак унести ее обратно в море забытья.

*

Тихие шаги разбудили Сатин. Она открыла глаза, и ее взору предстали серые стены, бетонный пол, железная кривая дверь без ручки. Комнату освещала темная лампочка.

В воздухе по-прежнему остро ощущался запах плесени, пожирающей стены, и сырой земли.

Наконец-то в тусклом свете она увидела свое тело. Бледная кожа была черной от въевшейся в нее земли.

Пульс. Значит, она все еще жива.

От осознания того, что ее похитили, но не убили, ей стало легче. Она невольно вздрогнула, все еще ощущая на себе холодные пальцы маньяка. И к горлу подкатил комок боли. Она издала сдавленный крик.

Приподнявшись на правом локте, она стала всматриваться в окружающее ее пространство. Глаза привыкали к свету.

Мутная пелена окончательно спала с глаз, и она увидела комнату во всех деталях.

Повсюду были видны следы борьбы предыдущих жертв. Это были кровавые подтеки и брызги, царапины от ногтей и их обломки, клоки волос в углах, зубы.

Перед металлической дверью было еще какое-то помещение.

Она попыталась встать, но почти не чувствовала ног и рук, словно их заменили на протезы. Ей стоило невероятных усилий поднять свое, почти невесомое, тело. Встав на ноги, она прислонилась к стене и простояла так несколько минут, дрожа всем своим существом. После чего она направилась к двери.

Перед ее взором появился небольшой закуток. Стены с облупившейся штукатуркой, тот же бетонный пол, расколотый ржавый унитаз.

«Заложница…», – подумала она, и дикий страх прокатился по ее телу. Из ее рта вышел еще один зуб. Десны вспучились и заполняли рот подобно вязкому желе.

Сатин тихо зарыдала и, коснувшись спиной стены, сползла по ней вниз. Но слезы не спешили идти.

Посмотрев на ноги (до непривычности тонкие, словно не свои), она увидела на подошвах пурпурные узоры, протянувшиеся в виде разорванных островков. Она была готова закричать. Выпустить из себя хотя бы часть той невыносимой боли. Но этим бы спровоцировала его. Этого монстра, что сотворил с ней это. А, может, действительно, ей следовало закричать? Своим молчанием она лишь оттягивала то режущее, подобно тупому ножу, ожидание. Ожидание неизбежного конца.

Она слегка приоткрыла рот и испустила слабый стон, который едва нарушил мучительную тишину. Но крик так и не вышел.

Тут же на нее нахлынула злость, которая бродила внутри нее, за свое бессилие перед внешними обстоятельствами. Она пришла в яростное отчаяние, от которого задрожала всем своим существом.

*

Сатин сидела с потерянным взглядом, который блуждал по четырем стенам, то и дело натыкаясь на железную дверь. Ее взгляд произвольно выхватывал мелкие детали из пространства. Ее мысли всячески подминали остатки того, что было под влиянием страха. Она ловила себя на том, что в очередной раз уперлась взглядом в холодную металлическую преграду, думая о том, какой оглушительной может быть тишина, которую не смел нарушить ни единый звук. В какие-то промежутки торжественное безмолвие нарушали жужжания машин и загробные звуки в ее голове.

На ней была чья-то одежда, резко пахнущая кислым (словно облитую уксусом) потом и сигаретным дымом. Она предалась следующим размышлениям: «Жива она или нет? Какого рода пыткам ее подвергли? Ищут ли ее? Или считают бесследно пропавшей без вести? Бесследно пропавшей дочерью одного миллиардера, о которой скоро все забудут. А, может, уже забыли… Как же ее мама? Отчаялась ли она? Смирилась ли со смертью единственной дочери? (Нет! Материнское сердце всегда все знает: оно связано невидимой нитью с сердцем родного ребенка. Миссис Харрис знает, что ее дочь все еще дышит. А пока единственным безмолвным свидетелем был паук. Тонкие лапки, покрытые мелкими волосками, несли его сдувшееся тельце вдоль противоположной стены.) Все ее родные будут до конца верить в тот факт, что она еще жива. Ведь если бы ее хотели убить, то уже убили бы. Какова причина ее заточения? Ее обязательно найдут! Может уже вскоре она услышит, как эти двери взламывают служители закона…»

Пазл из обломков надежды постепенно сложился.

Погас свет.

Уставившись в темноту, ее охватило щемящее чувство от осознания несбыточности всех своих планов. Для чего все это было нужно? Школа? Колледж? Университет? Бизнес? Все ее повторяющиеся изо дня в день старания, которые она пыталась привести в порядок (заданный будто-то кем-то иным), оказались напрасными. Сейчас же она лежит здесь, на этом холодном бетоне и, возможно, проживает свои последние минуты. От этих мыслей ее лицо свело судорогой.

«Но ОН меня не убил. Значит, я ЕМУ нужна живой. Меня найдут. Они должны меня найти! Мама отдаст все деньги ради моего спасения. Мамочка бедненькая… Она должно быть сейчас также подавлена горем… – думала Сатин. – Выкуп! Возможно, выкуп является билетом к моему освобождению. После чего я вернусь к прежней жизни. Как будут рады мои родные, которых я крепко обниму…»

И в эту самую минуту частица надежды на спасение зажглась звездой в ней.

Но тут же Сатин вспомнила об ужасной смерти отца. Какая нахалка! Эгоистка! Даже сейчас она думает о себе, а не о человеке, который подарил ей жизнь, вырастил, помогал, оберегал. Который отдал ей столько своих жизненных сил. А теперь его нет. Или всему виной наша природа, которая толкая нас на выживание, притупляет человеческие чувства? И чем ценна именно ее жизнь? Каким непостижимым образом она отразилась на лице этого мира? В какую сторону наклонится в итоге чаша весов? В сторону ее совести? Или в сторону лжи?

Эти мысли свели бы ее с ума, если бы не спазмы в теле и шорохи в голове.

Она начала беззвучно всхлипывать. Но слезы не шли. Сердце издавало редкие стуки. Она злилась на этот упрямый орган, который продолжал трепыхаться и толкать кровь по ее телу. Трепещущее, мокрое, замирающее в этой пустой груди. И вновь заполняющее эту черную пустоту неуверенным глухим ударом. Возможно, оно скоро насовсем умолкнет, и весь этот кошмар закончится.

Не понимая до конца, разговаривает ли она сама с собой, или это всего лишь гомон ее громких мыслей, она лежала, придавленная плитой отчаяния, и смотрела, не моргая, в пестривший мириадами трещин потолок. Потом ее взгляд опустился на стену, пол, остановившись на пятнах… подтеках. Похоже, что кто-то здесь обмочился. Возможно, это даже была она.

Ее снова накрыла волна ужаса, где одна ее часть хотела умереть, другая же – всячески держалась за жизнь.

Боль отступила. И Сатин, предавшись потоку наводнивших ее образов, вскоре уснула.

Просыпаясь от свиста ветра, она впивалась взглядом в удерживающие ее стены, за которыми шумела жизнь. Интересно. Что за ними? Но эти стены были не единственной преградой. Она была заточена в еще одной ловушке, что когда-то была ее телом. Теперь же оно было для нее чужим и отвергаемым ее сознанием. У нее не было сил мириться с новой реальностью. Возможно, скоро найдут ее мертвое изуродованное тело. И закончится невыносимая боль.

Свет то потухал, то зажигался. Она стала задаваться вопросами: «Когда убийца вернется? Сколько она уже здесь?»

Тьма вновь и вновь охватывала ее.

Она лежала с полуприкрытыми глазами и поймала себя на том, что посасывает кровь из нижней губы.

Ее иссохшие губы шептали: «Меня найдут… Меня найдут… Я жива… Кто-нибудь, помогите мне… Спасите меня…»

«А что, если меня не найдут? – ужаснулась она. – Что если… о моем убийстве раструбят или уже раструбили во всех газетах и по телевидению?»

Она представила заголовок в «Сан-Франциско Хроникл»: «ЖЕСТОКОЕ УБИЙСТВО МИЛЛИАРДЕРА! ЖИВА ЛИ ЕГО ДОЧЬ?! ВОЗНАГРАЖДЕНИЕ 10 МИЛЛИОНОВ!»

Внизу страницы, как обычно, напечатана какая-нибудь глупая статья о диете или звездных личностях. И пока медиа-магнаты поднимают свой рейтинг, кто-то говорит об этом шепотом или даже радуется, Сатин Харрис – самая завидная невеста округа, умирает в каком-то подвале. Но такого не может произойти! Когда ее спасут, то окажется, что это дело рук сбрендившего психопата. Ей окажут необходимую помощь. Все вернется на прежний круг.

Эти мысли были последними, прежде чем она снова погрузилась во мрак.