Читать книгу Шанс. Добро пожаловать в новый мир! - Евгения Липницкая - Страница 2

Ослепительно яркий свет и следом такая же ослепительная боль. Оглушающая, всепоглощающая, невероятная. Каждая клетка тела словно охвачена пламенем. Невозможно терпеть и невозможно закричать. Тело не слушается. Спазм где-то в глубине грудной клетки и воздух обжигает лёгкие. Я падаю в темноту. Падение длится бесконечно, но темнота уносит боль.

Снова свет. Он причиняет боль, но теперь она другая – это больше не огонь. Теперь это спазм. Каждая мышца будто окаменела. Только кричать по-прежнему не получается – мешает трубка во рту. Вспышка, к счастью, длится всего несколько мгновений. На смену ей вновь приходит тьма. Такая уже привычная и желанная тёмная завеса накрывает меня с головой. Темнота милосердна, в ней боль растворяется…

Свет режет глаза, но боли больше не причиняет. Тошнит вот сильно. Не решаюсь пошевелиться. Трубка мешает, но кричать я больше не собираюсь, так что потерпеть можно. И ту, что в носу тоже. Но, черт возьми, как же тошнит! В темноте лучше. Только вот, темнота не хочет приходить в этот раз.

– Доктор Ной, кажется, она пришла в сознание, – негромкий мелодичный женский голос вызывает новый приступ тошноты и теперь появляется боль. Невыносимая тупая боль в голове.

– Отлично, Лила. Дай взглянуть. Языковой адаптер вживили?

– Да, доктор.

– Интересно, сработает ли?

Мужской голос тошноты не вызывает, он обволакивает и убаюкивает, он часть темноты. Тогда почему он звучит из света? Совсем запуталась.

Прикосновение чужих сильных пальцев. Веки тяжелые, будто свинцовые. И сфокусировать взгляд никак не удается. Только свет белый и болезненно яркий. Всё расплывается. Тошнота невыносима. И голова болит всё сильнее.

– Лила, обезболивающее!

Темнота подползает медленно, лениво. Она укрывает меня пушистым облаком. Под этот покров не проникнуть звукам и боли, тут спокойно и безопасно. Как я рада темноте… Я растворяюсь в ней, и все исчезает, перестает существовать, даже я сама.

Трубки в горле больше нет. А вот всё тело наоборот, ими оплетено – разнокалиберными, прозрачными. Но боль ушла, как и тошнота. Свет все ещё неприятен, но я привыкаю, щурясь. Тихо. Серебристый потолок и стены. Провожу ладонью по поверхности, на которой лежу, но не могу понять, из чего она сделана. У странной поверхности температура и плотность человеческой кожи. Моей кожи.

– Приветствую вас! Рада, что вы восстанавливаетесь так быстро!

Этот голос я уже слышала. Повернуть голову выходит не сразу. Девушка что-то проверяет в опутавших меня трубках не переставая улыбаться и болтать. Она оказывается удивительно красивой: белокурая, голубоглазая, с идеально очерченными скулами и пухлыми губами. Тонкий носик, длинные ресницы, кожа без единого изъяна, ровные белые зубы – настоящая Мисс Вселенная, только короны и ленточки через плечо не хватает. Настолько идеальна, что кажется мне ненастоящей.

Волосы забраны в тугой пучок на макушке, в гладкой причёске видно несколько разноцветных прядей. Одна бровь украшена пирсингом и прозрачные голубые камни точь-в-точь совпадают по цвету с глазами красавицы. Облегающий комбинезон из серебристой ткани выглядит как вторая кожа и подчеркивает ее стройную фигуру. Озадаченно рассматриваю её. Даже сквозь туман в голове я соображаю – что-то не с ней не так. Не могу понять, что именно, но я точно знаю, что она должна выглядеть как-то иначе. Одежда… Что-то не так с одеждой…

– Я Лила, – голос у девушки, как и внешность, идеальный, только тоже кажется нереальным. Наверное, так мог бы говорить компьютер, если бы пытался воссоздать абстрактную идеальную женщину, – Я буду помогать вам, пока не завершится реабилитация. Скоро прибудет доктор Ной. Он вас осмотрит и выдаст рекомендации. Доктор говорит, вы – настоящее чудо в медицине! Он будет очень доволен.

Доктор… Значит я в больнице. А эта девушка, видимо, медсестра. Но всё как-то не так, не правильно…

Язык не слушается. Голос тоже. Видимо, мои попытки заговорить не остаются незамеченными, на лице прекрасной Лилы появляется беспокойство.

– Не пытайтесь говорить, пожалуйста! Ваши связки слишком долго бездействовали. Доктор предупреждал, что вам не стоит сейчас напрягаться. Восстановление – длительный процесс. Могут быть проблемы с некоторыми эээ… действиями. Это, скорее всего, временно, – тонкие пальчики пляшут по сенсорной панели рядом с кроватью. Она замолкает на мгновение и снова продолжает с прежней улыбкой

– Доктор уверен, что все основные функции организма восстановятся со временем. Вам нужен только покой и сон.

Это место совершенно не похоже на больничную палату! И халатов тоже нет, и запаха дезинфекторов, запоздало соображаю я, снова проваливаясь в темноту.

– Состояние стабильно. Кожные покровы восстановлены полностью. Внутренние органы функционируют нормально. Несколько понижено кровяное давление и температура тела, вследствие длительной гипотермии. Дальнейшая потребность в реанимации отсутствует.

Негромкий женский голос звучит у самой моей головы.

Похож на голос Лилы, но ниже и не такой мелодичный, пожалуй, он мог бы принадлежать её старшей сестре. Его я раньше не слышала.

Какой-то непонятный мне самой инстинкт заставляет меня затаиться и притвориться спящей. Лежу тихо, стараясь не менять ритм дыхания. Говорят, определенно обо мне, так что послушать не помешает. Похоже, несмотря на все расхождения с картинками в моем сознании и памяти, это все же настоящая больница. Может какая-нибудь новая? Экспериментальная, например.

– Спасибо, Мила. Вчера Лила указала в отчете, что она приходила в сознание и даже пыталась заговорить, – в смутно знакомом голосе мужчины слышится нетерпение и почти восторг, когда он продолжает, – Потрясающе! Невероятная воля к жизни.

– Доктор, вы снова используете неточные определения. Жизнеспособность индивида определяется его иммунной системой и степенью износа организма, а также рядом факторов…

– Это метафора, Мила, – прерывает её доктор, – Речевой оборот. Впрочем, не будем об этом. Что говорит профессор?

– Профессор настоятельно рекомендует оставить её в Институте для исследований и наблюдения.

– И превратить в подопытную мышь?

– Доктор Вег, грызунов не используют для проведения экспериментов уже более двухсот лет.

Не может быть. Я же точно знаю, что услышанное не может быть правдой! Хорошо вскочить все равно не получится, свою нынешнюю слабость я отлично осознаю.

Слушаю дальше, про грызунов потом выясню, при случае.

– Мне нравится фраза, – доктор, похоже, отмахнулся от собеседницы.

Да уж, она явно та еще зануда.

– Что еще рекомендует профессор? Запереть ее в капсуле до конца жизненного цикла? Или заблокировать репродуктивные функции во избежание недоразумений?

От возмущения я едва не сбиваюсь с ритма дыхания.

Очень хочется открыть глаза и высказать всё, что пришло мне на ум по поводу их дорогого профессора и его рекомендаций, но тогда я не узнаю, что еще они задумали и, главное – где я, собственно, нахожусь и почему.

Терпеть и слушать.

– Репродуктивные функции профессор блокировать напротив не рекомендует. Данная особь женского пола, что может быть…

– Нет.

– Вы намерены игнорировать рекомендации профессора?! Но, это же просто безумие!

– Я уже сказал нет. Данная особь, – доктор явно передразнивает собеседницу, – Является феноменом, и я не позволю старому параноику даже пальцем к ней прикоснуться! Это мое исследование и моя подопечная. Профессор Мор дал своё согласие и принял все мои условия, когда пригласил меня участвовать в этом проекте, так что и ему, и вам придется ограничиться лишь рекомендациями. Я же могу принимать или не принимать их к сведению, по своему усмотрению.

– Но, доктор! – пытается возразить его возмущённая собеседница.

– Она будет переведена в мою клинику, как только это станет возможным, – пресекает дальнейшие прения мужской голос, – То есть, как только её состояние достаточно стабилизируется. Думаю, через пару дней этим можно будет заняться.

А доктор начинает мне нравиться! По крайней мере, на опыты он меня отправлять не собирается. Кажется, та красотка-медсестра называла его по имени… Да, у него ещё очень необычное имя… Ладно, потом познакомимся.

Ещё бы узнать, что во мне такого феноменального, хотя бы с медицинской точки зрения.

– Профессор всего лишь желает помочь, – в голосе девушки явно звучит обида.

– Достаточно, Мила. Вы очень помогли мне. На сегодня вы свободны.

Почти неслышный звук удаляющихся шагов – покрытие в этом помещении поглощает все звуки – тихий шелест и лёгкий поток воздуха, свидетельство открытия двери. Снова шелест. Тишина. Собеседница доктора ушла. Не могу сказать, что я не рада этому. Надо бы держать с ней ухо востро. Похоже, они с этим их профессором та ещё парочка!

– Не трудитесь притворяться спящей и дальше, – в голосе доктора явно слышится улыбка, – Все ваши жизненные показатели отображаются на этом экране. Вы проснулись четыре минуты назад.

Чувствую себя круглой идиоткой. Да уж, могла бы и подумать о том, что не для красоты ко мне целая гирлянда всякого привешена.

Открываю глаза и… О боже!

Чувствую, что стремительно краснею. Доктор, а это наверняка он, просто фантастически хорош собой. Их тут что же, по кастингу отбирают?

Ему на вид около тридцати. Высок и сложен как Аполлон. Идеальный разрез сапфировых глаз. Тёмные волосы коротко подстрижены. На левом виске выбрит замысловатый узор, повторяющийся на широком серебряном каффе, украшающем ухо. Ко всему прочему прилагаются чувственные губы и волевой подбородок. Док просто мечта кинопродюсера. И, готова поспорить, всего женского персонала этой больницы.

На нем такой же серебристый комбинезон, как был на Лиле, и я стараюсь не опускать глаза ниже уровня его груди. Черт возьми, кто придумал им эту униформу?! Право, лучше бы халаты!

– Приветствую вас. Моё имя Ной Вег. Я – ваш лечащий врач.

Киваю в ответ, не будучи уверена, что смогу произнести хоть слово.

Да уж, а я ещё дулась на свою мамочку за собственное редкое имя.

Даже не представляю, каково пришлось парню в школе.

– Как вы себя чувствуете?

– Хорошо, – извлечь звук получается с трудом, но уже получается, что не может не радовать.

– Где я? – собственный голос не узнать, сиплый и почти не слышный, как при сильнейшей ангине.

– Вы в палате интенсивной терапии. Однако лишь чудо не дало вам остановиться в морге.

Оптимист у меня врач, ничего не скажешь.

Доктор что-то нажимает на голографическом экране, размером с планшет, и моя кровать приподнимается, позволяя полусидеть. С этого ракурса обзор лучше, и я не могу удержаться и не вертеть головой.

Комната смахивает на декорации к фантастическому фильму: светлая серебристая поверхность стен, потолка и пола без малейших признаков перехода между ними, будто бы находишься внутри серебряного яйца. Окон и дверей нет, но, похоже, что они просто ловко скрыты, ведь входит же как-то персонал и уходит тоже. Я вспомнила недавно подслушанный разговор и невольно поёжилась. Ага, на стене неярко мигает фиолетовый ромб, вот тут может быть выход. Моё футуристическое ложе тоже из серебристого материала, чуть темнее стен. Не могу понять что это – не то кожа, не то высокотехнологичный силикон. Мне видны только идеально обтекаемые края этой кровати, выглядит как большущая серебряная капля, с готовностью принимающая форму тела, как бы ни повернулся лежащий на ней. Удобно очень.

Рядом с кроватью полупрозрачная стойка, с которой свисает гроздь тонких трубок, уходящих куда-то вниз. Над стойкой довольно большой, дюймов на тридцать голографический экран, на котором что-то мигает, и мельтешат цветные линии. У экрана тот же фиолетовый оттенок, что и у ромба на стене.

– Ну и как вы находите свои апартаменты?

Доктор Красавчик обращается ко мне с такой очаровательной улыбкой, что я снова краснею. Прямо как застенчивая школьница, по ошибке попавшая в мужскую раздевалку.

– Интересный дизайн, – хриплю в ответ. И невольно тоже улыбаюсь.

Доктор кивает и извлекает откуда-то из-под моего изголовья стул, тоже серебристый. Правильно, рассказывать, где я и почему все равно придется, сидя всяко удобнее будет.

Меж тем, док достает из кармана комбинезона светящийся фиолетовый шарик и кладет его на стойку рядом с кроватью. Он медлит. Барабанит пальцами по собственной коленке и молчит. Смотрит куда-то в сторону.

– Может, скажете, где я нахожусь и что со мной случилось?

– Конечно, – снова улыбка, а взгляд настороженный.

Боится?

Что я могу сделать, если встать не в состоянии? Да и весовая категория у меня явно меньше, даже будучи здоровой с ним не справилась бы, а ещё, за дверью наверняка куча персонала.

Благоразумно решаю оставить эти размышления при себе и просто вопросительно уставиться на красавчика доктора. Тот, кажется, пришел к тем же очевидным выводам, поэтому продолжил.

– Сначала я должен буду задать вам несколько вопросов. Это необходимо. Судя по показателям, – он махнул рукой в сторону экрана у кровати, – Ваша мозговая активность в норме. Вопросы нужны для дополнения вашей информационной ячейки в базе данных клиники.

Киваю в ответ. Конечно, пусть спрашивает. Насколько я понимаю, им нужно заполнить мою медкарту. Да и вообще, показателям верить, конечно, хочется, но лучше убедиться в собственных силах, мало ли, вдруг я головой ударилась или ещё что…

Соображаю я сейчас, не очень хорошо.

– Вы помните свое имя?

– Ева Александровна Вышковец.

– Откуда вы родом?

Медлю несколько секунд, решая, называть ли маленький северный городок, где я появилась на свет, или ограничиться местом проживания. Наконец, решаю, что последнего будет вполне достаточно.

– Москва.

– Сколько вам лет?

– Двадцать восемь.

– Какой сейчас год?

– Две тысячи семнадцатый.

Доктор на минуту замолкает, настороженно разглядывая меня, словно впервые увидел. Я уже открыла, было, рот, чтобы спросить его, в чём причина заминки, но не успела – опрос продолжился.

– Вы можете назвать имена родственников или других близких людей?

– Нет.

– Совсем никого?

Отрицательно качаю головой и объясняю:

– Мать растила меня одна. Она умерла пять лет назад. Отца я не знаю, мы никогда не встречались. От него у меня осталась лишь фамилия. Других родственников нет.

– Муж или дети?

– Нет. Никого.

– Понятно. Что ж, это не так плохо, в данной ситуации, – потерев переносицу, бормочет доктор.

– Так вы расскажете, где я?

– Ева, – в голосе доктора явное сомнение, – Я надеюсь, что вы будете благоразумны.

Киваю. Что мне еще остается?

– Вы находитесь в клинике института Медицинской Академии Альянса. Ваш организм был серьёзно истощён, но успешно восстанавливается.

– Что со мной произошло?

– Длительная гипотермия, в основном. Повреждений насильственного характера не было выявлено.

– Гипо… что? Я что, замерзала?! Но как?!

– Я надеялся выяснить это у вас.

Что-то мне не по себе… Отличный был план, выяснить у доктора, что со мной произошло, где я нахожусь и почему. Только вот оказывается, это док хотел узнать, как я дошла до жизни такой. Помогли друг другу, нечего сказать.

– Расскажите, пожалуйста, что вы помните. Последнее что делали, где были.

– Конечно, если это поможет…

Стоп.

Не все так просто как казалось. Я решительно ничего не могу вспомнить с нужной четкостью. Не выходит. Проклятый туман в голове не хочет рассеиваться.

Закрыть глаза, вдохнуть, выдохнуть…

Обрывки фраз, лица, картинки города – все запуталось и перемешалось. Бессвязные образы, как фрагменты рассыпавшегося пазла, никак не хотят выстраиваться в цельную картину.

Папка с документами.

На ней бело-голубой логотип, но что на нём изображено – не помню, так, цветное пятнышко.

Букет цветов. Красивые… Обожаю пионы.

Столики, вокруг люди… Ресторан? Еду вот, не помню.

Катетер в руке. Больно, но потерпеть нужно. Это ненадолго, мне так сказали. Кто? Не могу вспомнить… Но я верю. Главное – не спать.

Дождь. Темно. Огни рекламы. Чья-то рука держит под локоть. Рука мужская – часы на запястье, сильные длинные пальцы. Цветы. У цветов мокрые стебли и растрёпанные лепестки.

Белые стены и потолок. Больно. Холодно.

Машина. Чёрный лаковый бок железной громадины, запах кожи и дорогого одеколона.

Белое, всё белое вокруг. Холодно… Больно и страшно, сильная слабость и лампа над головой слишком ярко светит прямо в лицо.

Хочется спать просто невыносимо. Запах одеколона. Нельзя спать.

Холодно.

Жарко. Невыносимо жарко…

Холодно… Нельзя спать…

Огни…

Всё кружится…

Тошнит невыносимо.

– Я не могу… Тошнит.

Беспомощно хлопаю глазами. Не разреветься бы.

– Постарайтесь не волноваться, вам не стоит забывать, что ваш организм ещё очень ослаблен, – мягко объясняет доктор, – Память вернётся со временем. Я постараюсь вам в этом помочь.

Без сил откидываюсь на спинку кровати. Только амнезии мне сейчас не хватает!

Пытаясь подавить подступающую панику, глубоко дышу. Не помогает

Пальцы холодеют.

«Нельзя поддаваться эмоциям, нельзя паниковать», – повторяю про себя я.

Немного отпускает, по крайней мере, дыхание не перехватывает больше. Ещё бы унять дрожь.

Доктор Ной хмурится. Что-то жмёт на сенсорной панели стойки.

Тошнота отступает. Голова всё ещё кружится, но это мелочи.

Что со мной было? Авария? Травма головы? Тошнить может после сотрясения мозга.

Док убирает фиолетовый шарик в карман. Придвигается вплотную и понижает голос почти до шёпота.

– Ева, мало кто в этом мире спокойно воспринял бы то, что я собираюсь вам рассказать. Поэтому вы должны пообещать, что будете вести себя спокойно.

Киваю. Во рту пересохло, горло снова саднит.

Док протягивает пробирку с бледно-голубой жидкостью. Принимаю её без вопросов, успокоиться мне необходимо, а это явно должно помочь. Интуиция соглашается.

Пью. Паника медленно отползает на задворки сознания. Горло понемногу перестает болеть.

– Я в порядке и готова слушать.

– Не думаю.

– Послушайте, доктор, я жива и цела – это главное. Что бы вы мне сейчас не сказали, какие бы обстоятельства моей жизни не изменились, я как-нибудь это выдержу!

Это прозвучало бы очень уверенно, если бы не сиплый срывающийся голос. Со стороны, наверное, мой пламенный спич показался жалким.

– То, что я сейчас вам скажу, Ева, может серьезно повлиять на вас. Постарайтесь не впадать в панику.

Доктор делает длинную паузу и смотрит мне в глаза, желая убедиться, что я понимаю его правильно.

Черт возьми, как можно понять правильно, если он ничего не говорит конкретно?!

Делаю глубокий вдох и медленный выдох.

– Говорите же!

Он смотрит на меня с явным сомнением, но вздохнув, кивает.

– Хорошо. Вы должны знать, сейчас не две тысячи семнадцатый.

Ну вот… Я что же, в коме была и потеряла несколько лет жизни?

– Сейчас две тысячи триста четырнадцатый год. Двадцатое апреля, если быть точным.

Что?! Это точно у меня здесь травма головы? Или док так шутит?

– Вы двести девяносто семь лет пробыли в состоянии анабиоза, Ева. Дьюар с вами был обнаружен случайно, в результате демонтажа старинного здания, в подвале которого вас и нашли. Подпольная лаборатория была тщательно обустроена. Не знаю, кто сделал это с вами, но он был настоящим гением. В ваше время просто не существовало одобренных технологий для такого эксперимента. То, что вы живы и восстановление проходит успешно – просто чудо. Даже с современным уровнем медицины подобные эксперименты не продолжаются долго. До вашего обнаружения считалось, что максимальный срок анабиоза без губительных для организма последствий составляет не более чем тридцать лет.

– Анабиоз?

Губы не слушаются, дрожат.

Это что же выходит, я по чьей-то милости впала в спячку на триста лет?! Ничего себе, спящая красавица! Найти бы урода, который это сделал, да наверно он сдох давным-давно…

По щекам бегут непрошеные слёзы.

– Ева, не стоит так переживать, – мягко произносит доктор.

Его попытка успокоить меня только расстраивает еще больше.

– Легко вам говорить!

– Я надеялся на ваш здравый смысл и понимание.

– Ну, это же не вас на триста лет заморозили! – обиженно хлюпаю носом, уже понимая, что вся моя обида и негодование ничего не изменит. От этого я начинаю злиться.

Ну что же, лучше злость, чем слезы. Как показывает практика, злость в качестве движущей силы намного эффективнее.

– Ева, я буду вынужден ввести вам успокоительное средство.

Отрицательно качаю головой, но док смотрит так, что становится ясно – возражений не примет. Протягивает ещё одну пробирку, на этот раз жидкость зелёная.

– Или вы это выпьете, или я введу препарат внутривенно. В первом случае вы успеете задать мне ещё пару вопросов, во втором – уснете мгновенно.

Выбор очевиден.

– У вас явно дипломатический талант, доктор…

Послушно глотаю содержимое пробирки.

Солёная жидкость вперемешку со слезами.

Трясти, однако, перестает. Что он там говорил про уровень медицины? Успокоительное средство им точно удалось. Чувствую себя киборгом. Все понятно, но эмоции пропали. Интересный эффект.

– То есть я была в спячке? – под действием зелёной жидкости это обстоятельство не кажется невероятным. Просто факт, который я решила уточнить, – Каким образом? Я имею ввиду, возможно, вы знаете каким образом меня…

Добрый доктор кивает в знак того, что понял мой вопрос и продолжает рассказывать.

– Гипотермический анабиоз. Это потрясающе, но все ваши органы работают нормально и почти не были повреждены. Ваше восстановление заняло всего около пяти месяцев. Больше всего пострадали кожные покровы, плюс обезвоживание.

То есть кто-то просто так взял и заморозил меня на триста лет?

Зеркала в поле зрения нет, но воображение подбрасывает картинки одна страшнее другой. Обморожение – это вам не шутка.

Разглядываю руки. Они в полном порядке. Кожа гладкая и ровная, ни коричневого цвета, ни трещин, ни сухости. Даже шелушения нет.

– Не волнуйтесь, Ева. Кожные покровы полностью восстановлены. Мышцы и сухожилия сейчас в норме. Внутренние органы работают в обычном режиме. Самое главное – мозг не повреждён и нормально работает. Вы здоровы, Ева. Слабость тоже скоро пройдет. Я опасался больше за вашу психику. Не каждый сможет принять такую правду.

– Поэтому решили рассказать? Если свихнусь, оставите вашему профессору на опыты?

– Вы слышали мой разговор с ассистентом. Я не менял решения.

Надо понимать, что делиться с коллегой редким материалом мы не собираемся… Ну что же, кто первый встал – того и тапки, не так уж изменился мир за двести девяносто с чем-то там лет. По крайней мере, я не очнулась в какой-нибудь колонии гуманоидов-телепатов, которых даже не спросишь ни о чём.

Стоп! Но ведь, и мы с доктором не на великом и могучем беседуем сейчас!

– Доктор, а как мы… Как я вас понимаю? На каком языке мы с вами сейчас разговариваем?

– На всеобщем, – доктор запускает пятерню в прическу, – Надо же! Не ожидал услышать этот вопрос так скоро. Ваш мозг работает отлично!

Он явно озадачен, и, в то же время, похоже, рад.

– Спасибо, конечно, но я всё равно не понимаю, как это возможно?

– Всё просто, Ева, вам вживили наночип – языковой адаптер. Это как ускоренный курс обучения, информация усваивается и обрабатывается мозгом без усилий с вашей стороны, самостоятельно.

– Может, расскажете подробнее, что вы такое мне вживили?

– Это совершенно безопасно, Ева, – уверяет док, – Механизм действия очень прост: информация, в данном случае лексика и грамматика всеобщего или, как правильно будет сказать, общемирового языка, содержится на биоразлагаемом носителе нано размера. Наночип вживляется в основании черепа, подключается к нервной системе объекта и направляет информацию из гиппокампа, где, формируются воспоминания, в те участки коры, в которых они хранятся. Это позволяет закрепить воспоминания и консолидировать их в систему долговременной памяти. Наночип распадается в организме за несколько месяцев, а вот знание остаётся.

– Да уж, проще некуда…

Доктор пожимает плечами. Для него это элементарно.

– Хорошо, сделаю вид, что всё поняла, тем более, сейчас это не столь важно. Что со мной будет дальше?

– Пройдете программу реабилитации. Затем несколько бюрократических процедур. Будете жить дальше, я полагаю, – пожимает плечами док.

– То есть, на всю оставшуюся жизнь в какой-нибудь лаборатории меня не запрут?

– Не буду вас обманывать, сделать это желающие есть. Только, после реабилитации это будет уже невозможно, а до неё – вы моя пациентка. Без согласия куратора такие вопросы не решаются, потому даже в вашу капсулу могут войти только одобренные мной ассистенты. До завершения периода реабилитации ваш круг общения будет несколько ограничен, но поверьте, исключительно для вашей безопасности. Скоро вы будете в моей клинике, а значит – станете недоступны для всех, горячо желающих исследовать ваш организм тем или иным способом.

Как интересно… Неужели он действительно думает не только о сохранности ценного материала? Впрочем, какая разница, если мне собираются гарантировать безопасность и защиту.

– Спасибо

– За что?

– За то, что заступились. Пусть даже из чувства противоречия.

Когда он улыбается, то похож на мальчишку.

– Док, ещё одно. Что не так с моей репродуктивной функцией? Кажется, она не давала вашему профессору покоя.

Раз уж он поймал меня на том, что я слышала его разговор с ассистенткой, бессмысленно не задать возникшие у меня вопросы.

– Всё в полном порядке. Профессор, в силу преклонного возраста, просто ужасный зануда и консерватор, – улыбается док.

Откидываюсь на спинку кровати. Всё-таки, успокоительное средство действует слишком быстро.

– Успокойте профессора, я буду предохраняться.

Кажется, улыбка у меня выходит кривоватой. Ной, однако, уловил иронию в моем голосе, рассмеялся, как будто я рассказала свежий анекдот.

– Несомненно, это его успокоит! А меня успокаивает ваша способность шутить.

Док поднимается, давая понять, что разговор окончен. Чувствую, что вот-вот провалюсь в сон, но у меня еще уйма вопросов и я героически пытаюсь разлепить веки.

– Вы пытаетесь бороться с действием сильного седативного препарата, это бессмысленно. Вам нужно поспать, Ева. Мы продолжим разговор позже.

Голос доктора звучит уже из темноты, и я устало киваю. Спать так, спать.