Читать книгу Понкайо. Книга 2 - Евгения Минчер - Страница 6

Часть первая: Инга
Глава 6

Оглавление

Смерть Филиппа преследовала Ингу каждую ночь.

Филипп не собирался геройствовать, он всего лишь пытался защитить Ингу от одного из шакалов, которому в порыве дурачества захотелось обыскать ее, проверить, «не прячет ли она в своих шортиках колюще-режущие предметы». Когда Филипп, сцепившись с ним, завладел автоматом, остальные даже не стали ждать. Самый молодой, с длинным скуластым лицом и бесцветными глазами, выхватил пистолет и спустил курок. Он целился Филиппу в грудь… Не в голову – в грудь. Намеренно, чтобы продлить агонию?.. Должен ли был Филипп в эти предсмертные минуты осознать всю глубину своей опрометчивости, ощутить вкус поражения, подумать о последствиях для Инги?.. Мучительную физическую боль присовокупили болью душевной…

Другой пират подскочил к нему, выхватил автомат из его рук и, не прикладывая силы, одним толчком свалил Филиппа в песок. Жизнь оборвалась не сразу, еще несколько мгновений она судорожно билась внутри, пока Филипп давился кровавым кашлем. Он не мог вдохнуть. Темно-карие глаза расширились от ужаса и лихорадочно блестели. Он неотрывно смотрел на Ингу, силился что-то сказать, но вместо этого хрипел и снова кашлял. Кровь разбрызгивалась по лицу, капала на песок и съеживалась, как от страха. По телу пробегали конвульсии, пальцы безотчетно скребли по песку. Филипп задыхался. Лоб покрылся капельками пота, лицо заострилось и осунулось, словно кто-то невидимой рукой стесал все лишнее для посмертной маски. Ровный загар потускнел и на глазах у Инги сменился восковой бледностью. Взгляд омертвел, страх и боль смазала все та же невидимая рука, ресницы дрогнули в последний раз – и веки застыли в неестественном положении, наполовину прикрыв уже ничего не выражающие глаза.

Отчетливые видения не отпускали, пока не прокручивались до конца. Одни и те же мучительно реальные сны… Сознание воспроизводило то, что мозг в ту минуту не воспринимал. Инга просыпалась в слезах, покрытая липкой пленкой стылого пота, утыкалась лицом в пропитанную дымом подушку и ревела навзрыд, срывая голос, пока пульсирующая головная боль не достигала своего апогея. Скорбь низвергалась в бессвязных стенаниях с вплетенными в них обрывками слов, в которых ничего нельзя было разобрать. Инга убивалась без жалости к себе. Она не взяла его за руку, не попыталась облегчить страдания, ничего не сделала! Сидела рядом и даже не коснулась его, не утешила, не сказала, что любит… Накатам удушающей агонии он противостоял в одиночку, искал ее руку и не находил, ждал ее напутственное признание и умер под лающий клич шакалов…

«Я не должна была выжить, я не должна была выжить!» Эта мысль преследовала ее изо дня в день. Инга не находила себе прощения, не знала, куда деваться от терзающей боли. Как легко было протянуть руку! Согреть его пальцы в своих ладонях, поднести к губам… Почему она этого не сделала?.. Господи, разве не могла она приложить усилия и стряхнуть оцепенение! Хотя бы на мгновение – ради него! Ради него! А теперь… где он теперь? Где его тело?.. Сбросили в океан?.. Сожгли?.. Инга давилась рыданиями, в ней было слишком много боли, слезы текли и текли, но боли не становилось меньше. Девушка подолгу сидела в темноте на краю кровати, согнувшись в три погибели и обхватив голову руками, терзалась обрывками снов и беспрестанно всхлипывала.

Сердце при выстреле рванулось вверх, точно хотело вырваться на волю, но тут же ухнуло обратно и сжалось в комок. В легких не осталось воздуха. Тело превратилось в тряпичную куклу, на плечо легла многопудовая рука и колючими пальцами с крошечными шипами высосала остатки жизненных сил. Инга кулем повалилась на колени. Ее будто сковало силой непреодолимого заклятья, чьей-то злой волей. Она не шевелилась, все смотрела в застывшее лицо с неестественно прикрытыми веками, которые уже не могли послужить защитой глазам. Перед мертвым телом опустился стервятник, жадно схватил запястье и ножом срезал ремешок электронных часов. Из раны вытекло немного темной крови, сползло по остывающей руке, тягуче закапало в песок. Опасный для жизни порез после смерти превратился в обычную царапину. Кровь больше не циркулировала по венам, не подгонялась к сердцу, не стучала в артериях. Стервятник повертел часы так и этак, рассмотрел, хмыкнул и с довольным видом сунул в карман. Мгновение спустя туда же отправилась скомканная серебряная цепочка и обручальное кольцо. Инга узнала падальщика: это он спустил курок.

В лагере она пока его не видела. И молила небеса, чтобы этой встречи не случилось.

Иногда между обрывками снов проскальзывал предсмертный вздох, которого она не слышала в реальности. Но звучал он так явственно, что Инга в ужасе подскакивала и в слезах оглядывалась. Отблески уличной гирлянды, цветными кляксами расплывшиеся по стенам, пульсировали в такт боли в висках. Девушка со всхлипами бродила по каморке, слепо тыкаясь в углы, и в конце концов без сил падала обратно в кровать, чтобы после очередного приступа рыданий вновь оказаться во власти холодных щупалец забытья. Оно тянуло из нее жизненные соки, точно какой-то паразит. Инга не отдыхала, физически не восстанавливалась, с каждым днем силы ее убывали. Она постоянно хотела спать, но не закрывала глаза, пока организм сам не выключался. Она засыпала с просохшими щеками, просыпалась с мокрыми глазами и стянутой от рыданий кожей на лице и не могла подняться, не могла заставить себя оторвать голову от подушки. Ее клонило обратно в сон – Инга отчаянно ему сопротивлялась, боролась, сколько могла, ведь знала, что ждет ее по ту сторону.

В каморке не было ни часов, ни календаря, ни телевизора. Делать зарубки было нечем, и время двигалось только в смене дня и ночи да в кратковременных ливнях. Инга не знала, в какой части острова находится, но воздух здесь был теплее и влажнее, чем там, где они с Филиппом высадились. Несмотря на конец осени – или уже начало зимы?.. – погода и температура за окном оставались по-летнему мягкими. Инга не представляла, сколько минуло недель, какое сегодня число, какой месяц. Но день, когда изменились ночные кошмары, она запомнила так же хорошо и ясно, как первую ночь в этом логове.

После обеда полило, как из душа. Инга уснула, но вместо четко очерченной в деталях смерти Филиппа увидела его и себя на целой и невредимой яхте. Суденышко легко скользило по ультрамариновой глади океана, сверкающей на солнце россыпью кристаллов. Филипп ловко управлялся со штурвалом, Инга стояла рядом и обнимала мужа за шею, они говорили о чем-то, смеялись, обменивались поцелуями. Вдруг налетел холодный ветер, солнечный свет угас, небо посуровело и заклубилось тяжелыми черно-серыми тучами. Шторм разверзнул пасть неожиданно, словно голодное исполинское чудище, поднявшееся с мглистых глубин. Яхта заметалась в шквалистых вихрях урагана. Ледяной дождь в неистовстве сек девушку. Откуда-то шел синеватый свет, который не давал окружающему миру окончательно померкнуть. Инга попеременно видела все от своего лица и со стороны. Она пыталась понять, откуда исходит этот странный свет, в котором ей виделось спасение, и кричала Филиппу, что они должны добраться до него, пока их не перевернуло. Ливень заливал глаза, и дальше вытянутой руки уже ничего нельзя было разглядеть. Захлебываясь от ледяных потоков то соленой, то пресной воды, Инга во весь голос звала Филиппа, который минуту назад стоял рядом, но ответом ей был только протяжный рев бури.

Волны угрожающе вытягивались во весь рост, расправляли свой капюшон, точно рассерженные кобры, и тяжело обрушивались на яхту, захлестывая суденышко в каком-то маниакальном припадке. Инга цеплялась за леера и кричала во весь голос. Когда судно в очередной раз подбросило, она не удержалась и с ручьями обжигающе соленой воды соскользнула за борт. Вынырнув на мгновение, она увидела на палубе Филиппа. Он стоял, точно приклеенный, опустив руки вдоль тела, и спокойно наблюдал за ней, словно и не было вокруг этого светопреставления. Но его и не было. Все закончилось. Небо распростерло свои лазурные объятья; успокоенный данью океан засиял ярче прежнего. Инга пошла ко дну.

В этот раз девушка очнулась без слез, но в ужасе. Сердце отбивало панический ритм. Инга приложила руку к груди и долго сидела на краю кровати, озадаченная и напуганная. За окном шумел дождь. Это новое ненастье подоспело или прошлый ливень не закончился? Сколько она проспала? Захар говорил, что ливни в этой части острова краткосрочны, а самые мощные иссякают уже через пять-десять минут.

После этого сны изменились. Помимо бесконечных ураганов, которые неизменно забирали девушку с собою за борт, после чего она видела на палубе спокойного и равнодушного Филиппа и все сразу заканчивалось, были еще искаженные сны о событиях на острове, настолько абсурдные и ужасные, что запоминались до мельчайших деталей и преследовали даже наяву. Инга и Филипп собирались высадиться на экзотический клочок суши, но замечали вооруженных незнакомцев на берегу и в спешке уплывали. Пираты на резвых моторных лодках снаряжались в погоню, с азартом кричали вслед и стреляли. Пули попадали в Ингу, прошивали бок и спину. Филипп кричал на нее, называл балластом и сбрасывал за борт, за которым нетерпеливо кружил острый акулий плавник. Инга оказывалась в зубах огромного хищника и просыпалась от сгенерированной мозгом боли во всем теле, напоминающей приглушенное эхо миалгии.

В другом сценарии Филипп выдавал Ингу пиратам и взамен его отпускали домой. Девушку расстреливали прямо на берегу, повернув лицом к океану, и она ждала исполнения приговора, смиренно глядя вдаль, где покачивалась на белоснежных парусах родная «Теодора». Что бы ни происходило во сне, это неизменно теперь заканчивалось смертью Инги. Она разбирала сны на фрагменты и прокручивала их в голове, но, даже загруженная пищей для размышлений, не стала реже плакать. Где-то в глубине души она понимала, что сознание, у которого всегда есть ответ на заданный вопрос, лишь отражает навязчивую мысль: Филипп винит ее в своей кончине. Инга предпочла бы умереть вместе с ним, но только не вместо него. Боль, которая терзала ее сейчас, была во сто крат хуже смерти.

Апофеозом стало видение в заснеженном сквере. На девушку нападали хулиганы и, жестоко избив, забирали сумку, пальто и обувь. Инга лежала между деревьями, в десятке шагов от аллеи, не в силах встать или позвать на помощь. Люди проходили мимо, она слышала их отдаленные разговоры и недовольные восклицания. Но вот над ней склонилось лицо Филиппа. Темно-карие глаза смотрели ласково, бархатистый голос звучал нежно, подбадривал и успокаивал. Сильные горячие руки касались озябших пальцев, вливали в изнемогшее тело жизненную силу. До самой больницы Филипп нес ее на руках. А там их ждал падальщик с пистолетом. Выстрелив Филиппу в грудь, он с шакальим смехом пинал его под ребра, после чего на больничной каталке увозил Ингу в темноту зимнего вечера. Над головой мелькала вереница желтых фонарей, в голых ветках льдинками сверкали яркие звезды. С каждым выдохом изо рта вырывалось облачко пара, но тут же рассеивалось, и неожиданно девушка заметила, что облачка не соответствуют частоте ее дыхания, запаздывают. Осознание смерти пришло сразу же.

В ушах прозвучал смазанный расстоянием пистолетный выстрел. Инга сдавленно скулила и тихонько всхлипывала, когда тяжелый сон ее прервался под натиском чужого взгляда. Она разлепила влажные глаза и с тревогой глянула в ту сторону, откуда исходила непонятная сила, выдернувшая ее из вязкого забытья.

У окна стоял Захар и как ни в чем не бывало смолил. В комнате было свежо и сумрачно. Мокрые пальмовые веера исходили в слезах, капли сердито шипели в сердцевидных листьях неподвижной лианы, прозрачным хрусталем непрерывно падали с карниза. Последнее время Инга часто засыпала, когда на улице сверкало солнце, а просыпалась уже в дождь.

– Плохой сон? – на выдохе дыма спросил палач равнодушно.

Инга молча села на кровати и убрала назад перетянутые резинкой волосы. Безучастный взгляд скользнул по резному подносу с деревянной посудой: вареный рис и маринованный папоротник, лепешка из рогоза, горсть маленьких красно-оранжевых плодов пальмы бутии, внешне и вкусом похожих на ненавистный абрикос, и охлажденный ежевичный чай. Инге показалось, и уже не впервые, что рацион ее питания напрямую связан с днями недели. Она могла бы понаблюдать и выяснить, так ли это, но зачем?.. Число и месяц, день недели, время года, время дня и ночи – все это уже не имеет значения. Инга жила минутой освобождения, минутой, когда сможет дописать последнюю страницу нескладной истории жизни. Во что превратится ожидание этой минуты, если она возьмется за томительный отсчет часов и дней, недель и месяцев? Лучше оставаться в неведении.

– Птичка на хвосте принесла, что ты вчера отказалась от обеда и ужина.

Инга не ответила. Захар вчера не заглядывал, и это был самый спокойный и терпимый день из всех предыдущих с тех пор, как она попала сюда.

– И сегодня не стала есть. Опять взялась за старое? Мы с тобой говорили об этом. Не будешь есть – буду кормить насильно через капельницу. И тогда уж точно не удержусь и добавлю что-нибудь для улучшения аппетита и корректировки поведения.

Кровь отхлынула от лица, язык омертвел.

– Побледнела… Значит, перспектива не радует, я правильно понял? Так в чем же дело? – Захар явно был не в духе, говорил резче обычного, обрубая слова с нещадностью мясника с топором. – Месяц все шло нормально, и вдруг пошла какая-то муть. Что с тобой опять?

Инга прислушивалась к его словам внимательно и настороженно, как к иноплеменному говору в чужеродных краях, и молчала, словно боялась неправильно отреагировать, разбудить гнев и навлечь на себя ритуальное наказание. Она через силу проглотила комок в горле, но не смогла выдавить ни слова. Неужели она здесь только месяц?.. Разве не четыре?..

– Ты не забыла, что я говорил о благоразумии? Всему есть предел, и даже у меня рано или поздно заканчивается терпение. Не прекратишь ерепениться – продам и дело с концом. Ты этого хочешь?

Ему испортили настроение, и теперь он пришел срываться на ней. Может, повезет, и он забьет ее до смерти?..

– Короче говоря, – Захар скрутил окурок в деревянной пепельнице, – я тебя предупредил. Больше распинаться не стану.

Во лбу ломило от сдерживаемых слез. Инга не позволяла себе реветь в присутствии шакалов, но с каждым днем было все труднее крепиться. Силы убывали, истощалась выдержка. Почему я осталась жива, почему?..

– Что ты сказала?

Инга в испуге подняла голову и посмотрела на Захара, который уже стоял в дверях. Она бормотала вслух?!

– Ничего…

– По-твоему, я глухой?

У девушки мороз пробежал по коже.

– Хочешь что-то сказать или пожаловаться? Я слушаю. – Захар с треском захлопнул дверь и выжидающе скрестил руки на груди.

Инга забыла, как дышать, внутри все переворачивалось. Она не без страха покосилась на эти устрашающие руки, наделенные достаточной силой, чтобы в несколько ударов размозжить череп или проломить хребет. Инга очень хотела умереть, но боялась, как бы в порыве ярости он вдруг не пришел в себя и не остановился. Если он покалечит ее, не доведет начатое до конца, Инга не сможет освободиться. Об этом она не подумала, когда мысленно призывала приступ его самозабвения, и сейчас так испугалась, словно опрометчивое желание вот-вот свершится и палач уже занес над ней кулак.

– Инга?

От властного оклика она вздрогнула. Захар уже был одной ногой на веранде, почему мысли полезли в голову именно сейчас?.. Почему она не дождалась, пока он уйдет? Инга сдержанно, как можно неслышнее всхлипнула и безотчетно сжала пальцы. Конечно, теперь он не оставит ее в покое, пока не получит ответа. Но молчать нельзя, нельзя… Не после того, как она поняла, чем это рискует обернуться.

– Мне долго ждать? Или нужно разговорить тебя? – Когда палач злился, от раскатистых волн его баса дрожал воздух.

Инга облизнула потрескавшиеся губы и сипло промолвила:

– Я хотела спросить, зачем все это…

– Зачем все это – что? – повторил он без пауз все таким же отрывистым, режущим слух рокотом, похожим на отдаленный камнепад.

Инга посмотрела на палача. По спине пробежал озноб, ладони вспотели, девушка едва не передернула плечами, но выдержала его тяжелый взгляд и остатками сил взяла себя в руки. Сглотнула, чтобы не закашляться от сухости в горле, и с запозданием ответила:

– У вас есть другие девушки… Зачем я здесь?..

Пират внезапно подобрел и улыбнулся.

– Я уж думал, ты не спросишь.

В его улыбке было что-то от лукавого. Улыбаясь, он никогда не обнажал зубы, но, даже когда смеялся, старался быть сдержаннее, будто строго следил за тем, чтобы не проявить больше эмоций, чем положено по статусу. Захар происходил из тех людей, чьи намерения не поддаются определению. Невозможно было распознать, догадаться, что у него на уме. Лицо бесстрастно и непроницаемо – не знаешь, в каком он сегодня настроении. Захар показывал лишь то, что другой должен был увидеть. Его глаза, как поверхность неподвижного озера, отражали окружающий мир, не позволяя взору проникнуть на глубину, но чем дольше несведущий путник всматривался в бестревожную гладь, тем острее ощущал беспокойство и чужое присутствие. Оставаясь невидимой, по ту сторону зеркала в ответ глядела прожорливая химера.

Захар присел рядом. Он всегда стремился держаться как можно ближе к ней, но делал это ненавязчиво, как если бы заранее просчитывал траекторию и каждый свой шаг, чтобы она сама не заметила, как он очутился в ее личном пространстве. Ингу бросало в дрожь, но решимости отодвинуться не хватало, хотя основную роль все же играл страх спровоцировать его. И она терпела.

– Я кое-что разузнал. Вы приехали на Мельтахо за яхтой, которую твой благоверный приобрел на свои скромные средства. Надо отдать ему должное: после всего, что мне удалось о нем выяснить, я до последнего был уверен, что он взял деньги у тебя или занял у свояка. Расскажешь потом, что тебя привлекло в этом маменькином сыночке? Хотелось бы знать, какой тип мужчин тебя привлекает. Не то чтобы я собрался подстраиваться, мне просто интересно, что удерживало тебя при нем все эти годы. Может, он превосходный любовник? Так я лучше. Или он нашел твою точку G, в этом все дело?

Инга, стиснув зубы, молча смотрела в сторону полными слез глазами. Он вынуждал ее закричать, броситься на него с кулаками: «Замолчи! Замолчи сейчас же! Не смей осквернять память Филиппа!» Он вскармливал ее гнев, разжигал пламя ненависти, добивался насилия с ее стороны. Его устами, его помыслами внутри нее рождались самые черные желания: осыпать проклятиями, ударить, пролить кровь!.. И он распалял их каждым своим словом… Господи, как на земле мог оказаться этот демон?

Захар тихо рассмеялся.

– Не супься, радость моя, это же шутка. Тебе полегчает, если ты посмеешься. Держу пари, он бы не хотел, чтобы ты грустила и плакала из-за него. Ты спрашивала, почему я оставил тебя? Но, Инга, дорогая, разве это не очевидно? Ты согласилась жить на яхте, по доброй воле отказавшись от привилегий и удобств Большой земли. Наверно, тебе будет проще понять меня, если я скажу, что не готов избавиться от такого человека, позволить загубить его наравне с какой-нибудь заурядностью. Силу в любом ее проявлении, будь это сила ума, тела или духа, я привык уважать. Ты настоящая морская волчица. Твое место здесь.

Непослушные слезы покатились по щекам, но узница не шелохнулась и даже не всхлипнула, только тяжело сглатывала. Захар протянул руку и нежно стер их одну за другой.

– Принять меня рано или поздно все равно придется. Когда ты привыкнешь ко мне, все встанет на свои места. Ты увидишь, что я не какой-то монстр, а вполне обычный человек. Твоего мужа убили согласно моим правилам, отрицать не стану. Не полезь он на рожон – ничего бы не случилось. Но для вас двоих это все равно бы не закончилось никаким «долго и счастливо». И это не хорошо и не плохо, мы просто живем иначе и иначе не можем. Но тебе повезло. Ты сейчас не готова с этим согласиться, но со временем поймешь, что я спас тебе жизнь. Я выбрал для тебя наилучший вариант. Прими меня – и целый остров будет в нашем распоряжении. О чем еще может мечтать морская волчица?

Захар за голову притянул ее к себе, поцеловал в лоб и поднялся, напоследок осушив согнутым пальцем еще несколько слез, которые без конца текли по щекам. Инга молчала. Она не смотрела на него, крепилась изо всех сил, стараясь не потерять самообладание, но с каждым словом он будто делал глоток ее крови, каждым касанием умертвлял частичку ее души.

– Я загляну к тебе вечером, принесу чаю с домашним печеньем. Инга, посмотри на меня. Посмотри, я сказал.

Не меняя положения тела, Инга подняла истерзанный взгляд.

– Мы договорились, что голодовка нам ни к чему? Не надо все усложнять, хорошо? Я не хочу применять к тебе какие бы то ни было меры. Я ведь забочусь о тебе.

Пират закрыл за собой дверь. Инга медленно опустилась на подушку и забылась в горьких рыданиях. К кому она обратилась за ответами?.. Разве может этот изувер с ласковой улыбкой нечистого подвергнуть риску безопасность любовно оберегаемого логова и вложить частичку власти в руки потенциальному врагу? Нет! Инга не поверила ни одному его слову, но чего она ждала? Правды? Чего же он хочет? Сделать из нее такую же питомицу, чтобы верно служила, как остальные девушки в лагере? Перед ними он тоже расточал обещания дать место рядом с собой? Он вынудил их поддаться и заполучил без особых усилий, навсегда изменил, вот почему Инге никак не удается определить, остались они здесь по своей воле или же их вынудили… И то и другое в равной степени верно.

Инга давилась слезами. Она потеряет себя, потеряет, если не сумеет освободиться… И хотя рассудок по-прежнему твердил свое, логичными аргументами доказывал, что марьяжниц не могут набирать из пленниц, после разговора с Захаром она была готова поверить в безграничную власть душегуба над чужими умами и желаниями, в его способность подчинять других, обращать в безропотных служителей.

Понкайо. Книга 2

Подняться наверх