Читать книгу В любви и боли. Противостояние. Книга вторая. Том 3 - Евгения Владон - Страница 1

Когда ты принимаешь единственное, верное и правильное решение – оно тебя освобождает. Иначе делает пожизненным заложником всех последующих за ним ошибок и непрекращающихся неисправимых последствий… Как в эффекте домино – самом длинном и бесконечном.

И здесь всегда надо использовать холодный и трезвый расчёт. Всегда! Поскольку эмоции сожрут твою нервную систему вместе с мозгом за считанные дни, превратят в недееспособную размазню, сотрут до основания самое лучшее, что в тебе ещё оставалось… уничтожат последнее, что якобы делало тебя человеком.

Вера и надежда – основа всех основ. Без них даже любовь превращается в непосильную обузу, которая изъедает тебя изо дня в день подобно смертельному вирусу, мутирующему в нечто кошмарное и всепоглощающее каждый раз, когда ты пытаешься его чем-то остановить и убить. Только в один прекрасный день ты вдруг осознаешь, что он уже давным-давно стал частью твоего организма, он стал тобой и возврат к прежнему состоянию невозможен. Попытаешься избавится от него – убьёшь и себя… или попросту превратишься в безмозглый овощ, в сплошной сгусток чего-то пустого, чёрного и такого же мерзкого, чем когда-то и являлся Джуниор Мэндэлл.

Наверное, нет ничего пугающего, чем осознавать, насколько ты близок к откату, невероятно огромному и не исключено, что летальному. Только в этот раз ты ничего не можешь с этим сделать. Ты настолько бессилен и беспомощен, что от окончательного срыва тебя отделяет всего ничего – несколько секунд ожидания нескольких фраз абсолютно чужого для тебя человека. И ты ничего не можешь с этим сделать – совершенно НИ-ЧЕ-ГО! Только ждать, сходить с ума и ощущать, как она изменилась и как меняется невообразимо бешенными темпами, вырывая из твоих пальцев нити самоконтроля с мясом и костями. Насколько она уже остервенела, взбесилась и готова разорвать тебя изнутри при любой малейшей ошибке и необдуманном шаге. Ты больше ею не управляешь и не контролируешь, она снова взяла над тобой верх и в этот раз может победить окончательно.

Возврата больше не будет ни для кого… ты это понимаешь? НИ ДЛЯ КОГО ИЗ ВАС!

– Дэн, может ты всё-таки примешь успокоительного? Если будешь и дальше метаться, как тот тигр в клетке, и накручивать себя, боюсь в ближайшее время на операционном столе будут лежать уже двое, а не один!

Бл*дь, Дэниз! Ты не могла бы заткнуться? Какого чёрта ты здесь вообще забыла? И почему он сейчас не помнит, как звонил Алексу и сообщал тому, что случилось и где вы теперь…

Где вы теперь?.. Боже милостивый. Сколько вы здесь уже? Десять минут? Десять часов? Целую вечность?

– Дэниз, бога ради… Тебя никто не заставляет здесь сидеть и смотреть, что со мной происходит. Или я похож на взбесившегося психопата, который крушит мебель и бьёт окна?

Хотя нет. Спасибо, Дэниз, что сумела вырвать его на несколько секунд из данного полузабытья, увидеть где вы, очнуться от тех кошмарных образов и мыслей, что атаковали его… тебя с того самого момента, когда с Эллис это случилось. И казалось, последнее не собиралось заканчиваться, зациклившись или остановившись на нескольких стоп-кадрах… самых страшных и невообразимых. На её мертвенно бледном лице, неподвижном теле, ледяной коже и практически не прослушивающемся пульсе. Ты словно сам находился в нескольких разрывных ударах собственного сердца между тлеющим сознанием и полным срывом-провалом в абсолютное ничто. Она больше не шевелилась, не корчилась от боли… боже, ты почти был уверен, что она и не дышала. А потом тебя какого-то чёрта потянуло расстегнуть на ней пальто, словно оно мешало ей дышать, мешало биться её сердцу в полную силу. И ты так боялся выпустить её из своих рук, переложить на более удобное сиденье бокового дивана, словно она перестанет получать твоё тепло и все твои тщетные попытки вернуть её в сознание.

«Крамер, бл*дь! Мы едем или стоим?.. КРАМЕР, КАКОГО ЧЁРТА МЫ ДО СИХ ПОР ЕЩЁ НЕ В БОЛЬНИЦЕ?»

Потом ты просто не мог какое-то время говорить… Подрезавший все перетянутые струны нервов и эмоций страх попросту отправил большую часть твоего здравого рассудка в полный нокдаун. Ты не мог поверить тому, что увидели твои глаза и почувствовали пальцы, тебя словно уже и не было в пределах окружающей реальности… вас двоих уже там не было и уже бог весть знает сколько застывшего времени с твоим остановившимся сердцем.

Её кровь… горячая, липкая и быстро остывающая… тёмно-бардовое уродливое пятно, расползающееся по мягкому полотну красного платья… бьющая в нос пугающим запахом холодного железа. И она не останавливалась, словно намеревалась опустошить всё её тело, выйти из неё до последней капли…

Это было невозможно… невероятно! Ты не мог в это поверить. Такое может произойти с кем угодно и где угодно, но только не с Эллис, ни с ТВОЕЙ ЭЛЛИС! Ты же всё взял под свой контроль! Специально! Чтобы избежать подобных вещей! Всё рассчитал наперёд…

Как? ПОЧЕМУ?

– Дэн, Дэниз права, тебе лучше принять успокоительного или хотя бы просто сесть… – Лекс тоже не отличился стопроцентным спартанским спокойствием и почему-то решил остаться, хотя временами тебя так и порывало послать их всех далеко и надолго. Как будто они тебе мешали своим присутствием – мешали сходить с ума и делать то, чего ты не позволял себе вот уже бог весть знает сколько лет.

– Неужели так сложно прислать кого-нибудь, сказать хоть что-то! Сколько она уже в операционной? Почему так долго?

И конечно ты не метался, как говорила Дэниз из угла в угол подобно загнанному в ловушку зверю, он метался в тебе: рвал, хрипел и царапал по свежим ранам стальными когтями, то ли в конец пытаясь ослепить изнутри, то ли изодрать на хрен в клочья остатки здравого рассудка вместе с внутренностями и костями.

А так… ты просто не мог, как другие, сидеть в удобных креслах и диванах в ближайшей от операционной комнате ожидания. Пусть даже слабость подрезала все сухожилия, выбивая нервной дрожью по самым уязвимым каналам. Тело словно само жило своей собственной жизнью или подчинялось внутренним толчкам взбесившегося зверя и сердца. Никаких резких движений или рывков, ударов кулаками по ближайшим стенам или колоннам, одна сплошная пережатая пружина – немного ослабь, отпусти и разорвёт изнутри на смерть.

– Дэн, всему своё время. Ты же не первый день в больнице и в подобных ситуациях, тебе ли не знать, как обычно всё происходит.

Алекс определённо бредил или делал вид, что ни хрена не понимал. Посмотрел бы ты на него, окажись сейчас на месте Эллис Дэниз. Легко рассуждать о чём-то подобным тоном, когда у тебя всё прекрасно! Когда тебе не приходилось за несколько минут до этого отмывать в ближайшем туалете засохшую с дрожащих рук кровь, едва соображая, что ты делаешь. И когда тебя не било разрядом в сотни тысяч вольт одной единственной навязчивой мыслью – чья это кровь и почему её так много. А главное, почему ты не можешь запомнить и половины из всего, что происходило. Что творилось со временем? Что творилось с тобой и с реальностью? И что сейчас с НЕЙ? Где она? Что с ней делают?

– Я просто должен знать! – ты даже не мог запомнить, как смотрел в лицо друга, какое у него было при этом выражение, да и был ли это Рейнольдз а не кто-то другой. Может тебе он просто привиделся или ты бредил наяву, пусть тебе и хватало сил стоять и говорить вполне сдержанным голосом более менее понятными фразами. Нереальность происходящего ощущалась несоизмеримо чудовищной и всесминающе огромной, на грани подступающего безумия…

Быть рядом, знать, что она возможно на грани, у черты между жизнью и смертью и не иметь возможности даже прикоснуться?..

Неужели все повторялось, но в более чудовищной интерпретации? И ты опять ничего не мог сделать! Абсолютно НИЧЕГО!

– Всё будет хорошо, Дэн. Настраивайся на лучшее и тогда всё будет хорошо. Ей нужны твои силы, а не показательные обмороки раскисшей истерички. И самое главное, постарайся после не искать «виновных» случившемуся. Зная тебя, ты обязательно захочешь выкинуть что-нибудь эдакое в последствии…

Хорошо, что их слова и замечания меньше, чем через десять секунд попросту проваливались в бездну ненасытного мрака и звенящей пустоты. Правда и эти десять секунд казались невероятно длинными, опустошающими и выедающими своей ртутной кислотой буквально до костного мозга. И тебе действительно чудилось, что в эти мгновения ты готов был придушить любого голыми руками (которые до сих пор стягивала фантомная плёнка запёкшейся крови!), кто был причастен к этому аду. Мало того, ты готов был придушить и Её!

Если она не выберется, если не вернётся…

Боже всемилостивый!..

– Пожалуйста, Дэниз… Сделай мне одолжение! Помолчи хотя бы несколько минут! Я тебя очень об этом прошу!

Впервые даже Алекс поддержал тебя, правда молча, сжав ладонью бледный кулачок супруги на подлокотнике кресла, словно вкладывая в этот жест физическую силу твоей «просьбы». Но тебе было на это плевать, тем более после того как окружающее пространство (или твоя собственная тьма) поглотили очередные десять секунд, как и всё, что происходило вокруг, всё что отторгала твоя память и наэлектризованные смертельным разрядом эмоции. Пройдёт ещё не один час, прежде чем ты начнёшь запоминать и вспоминать, как и анализировать, делать выводы и принимать последующие решения.

–…Это вы привезли… Эллис Льюис с диагнозом острой эктопической беременности? – ты даже не понял по началу, что подошедший к вам невысокий и немолодой хирург в бирюзовом спецкостюме местного медперсонала обращался именно к вам и к тебе. Пусть даже его лицо под этой нелепой хирургической шапочкой-банданой тебе казалось смутно знакомым.

– Да, мы с ней! – зато первой и практически мгновенно отреагировала Дэниз Эпплгейт, вскакивая со своего кресла и бросаясь навстречу долгожданному «гонцу». А может она хотела занять место поближе к тебе, толкаемая импульсным порывом врождённого материнского инстинкта – успеть защитить и поддержать в самый трудный момент? Как будто она и вправду обладала подобными силами и способностями.

Правда в те секунды ты и сам мало что соображал, как и видел и понимал, кто и зачем тут что-то делал. Ты даже растерял способность читать по чужим лицам! Хотя этот хирург посмотрел именно на тебя, словно догадался с первого взгляда, кто из вас троих предполагаемый и самый главный виновник случившегося.

– Эктопическая беременность?.. – прозвучавший в ответ сиплый или хриплый баритон должно быть принадлежал кому-то, кого ты точно не знал и слышал впервые, но никак не тебе. Да ты сейчас был не способен ничего подобного просто запомнить, не то чтобы повторить переспрашиваемым вопросом.

– Что с ней?.. Как она?! Что с ней случилось?..

– Всё хорошо, операция прошла успешно, благодаря быстрому и точно поставленному диагнозу. Кстати, я доктор Джейсон Ричардсон, дежурный хирург по экстренной и интенсивной терапии. Если у мисс… Льюис, – он снова заглянул в свою шпаргалку новой больничной карты, которую держал всё это время в руках с самого прихода, но на вряд ли его интересовал семейный статус их новой пациентки. Похоже, он искал повода не смотреть в твои глаза. – Думаю, следует сообщить её постоянному лечащему врачу о произошедшем, если таковой имеется, и если он сумеет в ближайшее время облагодетельствовать нас и её своим долгожданным визитом. Поскольку… это несколько странно, чтобы за последние 10 недель она умудрилась пропустить обязательный осмотр у своего гинеколога. С такими симптомами она должна была обратиться в женскую консультацию лично, при первых же болях.

– 10 недель?.. – это всё, что ты сумел выдавить из себя, едва ли понимая о чём вообще шла речь, но, видимо, подсознательно пропуская по всем раскрытым нервам высоковольтные разряды происходящего, принимая всё это не осознанно, а именно физически.

– Да, тот самый критический срок, который обычно приводит к подобным последствиям. У вашей… у мисс Льюис диагностирована трубная беременность и по всем показателям, у неё должен был вот-вот случиться разрыв плодовместилища. При чём первичная истмическая беременность приняла угрозу интерстициальной. Думаю, какой-то внешний или психологический раздражитель стал причиной самопроизвольного трубного аборта буквально за несколько часов, а то и минут до полного разрыва трубных тканей. Можно сказать, благодаря последнему фактору мы сумели предотвратить не только потерю маточной трубы (а вместе с ней и способность к зачатию с деторождением), но и избежать летального исхода в целом.

– Избежать летального исхода?.. – наверное, это единственное, что до тебя дошло, полоснув реальным скальпелем по сердечной мышце и опорным сухожилиям. Остальное?.. Как в тумане несколько секунд или в застывшей в воздухе вечности.

– А вы бы не могли разъяснить некоторые моменты более доступным языком? Мы понимаем, вы только что проделали сложную операцию и иногда бывает трудно сразу же переходить на общедоступный лексикон. Но и мы сейчас тоже несколько шокированы случившимся.

– Вы ведь уже сообщили ближайшим родственникам мисс Льюис? С медицинской страховкой у неё конечно всё в порядке, но, учитывая сложность и крайнюю специфику ситуации, думаю, об этом должны узнать очень близкие ей люди. Тем более операция проводилась на грани критического риска. Обычно лапароскопия редко применяется при высокой потери крови и тем более при геморрагическом шоке II и III степени… И да, простите! Вы абсолютно правы, я иногда забываюсь после очень тяжёлой смены и особенно по окончанию сложных и долгих операций. Могу только успокоить, что подобный вид хирургического вмешательства намного щадящий и исключает полостное вскрытие, как при лапаротомии. В данном случае, в животе пациентки делается три небольших прокола, куда вводятся рабочие инструменты – троакары, с помощью которых на монитор передаётся изображение органов малого таза. После окончательного подтверждения диагноза нами была проведена туботомия – вскрытие маточной трубы с последующим удалением плодного яйца и полной очистки брюшной полости от остатков яйцеклетки и сгустков крови. Операция прошла успешно и без каких-либо непредвиденных осложнений. Мы сохранили маточную трубу со стопроцентной уверенностью, что после восстановления и реабилитационного периода она будет функционировать, как и прежде. Разве что планирование зачатия ребёнка теперь придётся отложить не менее чем на 3-4 месяца.

– А как она сейчас сама? Когда будет можно её увидеть?

– Думаю, в ближайшее время каких-то особых проблем с этим возникнуть не должно. Главным критерием перевода пациента в палату является наличие сознания, да и при подобной операции с минимальным риском для женского здоровья, пациентка может выписаться со стационарного лечения буквально на третий день. Швы снимают где-то уже через неделю. Если бы мисс Льюис диагностировали эктопическую беременность хотя бы за несколько недель до этого, она бы избежала столь критического ухудшения, как и возможных отрицательных последствий. Обычно выход из общего наркоза длиться около четырёх часов и в течении ближайших полусуток нам придётся вводить ей обезболивающие препараты, так что вполне возможно, что всё это время она будет пребывать в состоянии полусна (не говоря уже о побочных эффектах от общего наркоза). Вы конечно же можете её вскоре навестить, но вот какое у неё будет при этом состояние, этого я обещать пока не могу.

Что это было? Что ты почувствовал? Угрозу разрыва или несколько мгновений вашей обоюдной смерти? Сколько это длилось? Как долго твоё сердце гоняло по артериям и венам жидкий азот её чистейшего яда, парализуя каждый нерв и нейрон своим изголодавшимся чёрным вирусом? Словно она не соображала от остервенелого ликования, как рвала тебя изнутри с одной единственной целью – уничтожить и убить, вгрызаясь в сердце и сознание, подрезая связывающие вас нити… Господи! Она что не соображала? Вы же одно целое! Один общий и цельный организм! Обруби хотя бы одну нить и вас накроет обоих! Никто из вас больше не сможет дышать без этой связи… без осознания, что вы не дышите вместе!

Как долго ты чувствовал всё это? Сколько простоял в полном оцепенении в кругу этих людей, глядя в лицо незнакомого тебе доктора и слушая голоса, слова едва достигающие центра твоего аналитического мышления? Казалось, что ты даже не различал кто, когда и что говорил, но твой мозг поглощал всё, каждую произнесённую фразу, ту или иную интонацию говоривших, потому что твоё тело воспринимало всё! Впитывало и реагировало на тот или иной участок разговора нужной реакцией, резало сухожилия, дробило кости и рвало сердечную мышцу там, где смысл сказанного достигал нужной цели – точно на поражение, в жизненно важный узел…

Может частично ты и находился в прострации (или под действием глубокого наркоза), представляя из себя лишь внешнюю оболочку Дэниэла Мэндэлла-младшего, но только не твоя тьма, удерживающая тебя на плаву. Она запоминала всё, насыщаясь новым безумием кошмарной действительности, заставляя тебя стоять на ногах, стимулируя твои мышцы энергетическими потоками своего чёрного эликсира. Нет, она не даст тебе упасть и лишиться сознания, даже когда тебя выбьет глубинным разрядом долгожданного облегчения. Она вынудит вспомнить всё! Вспомнить, осознать и… пережить этот ужас снова и снова, пока не доберётся до нужного ей центра эмоционального обеспечения… Пока не отключит, не перезапустит и не перепрошьёт до основания твою сущность новым штаммом своего мутировавшего вируса!

– У вас же здесь должны быть палаты-люкс или что-то в этом роде? Пусть её переведут в самую лучшую и не обязательно в отделении гинекологии. И… – это явно говорил не ты пускай вполне привычным для окружающих бесчувственным голосом. Это была она. Она говорила за тебя… решала за тебя… она уже добралась до твоих чувств, обрубая один за одним нужные каналы. – Вы бы не могли вместе с обезболивающими вколоть ей снотворного. Думаю, ей будет лучше провести остаток дня и всю последующую ночь в восстанавливающем сне.

– Вы действительно этого хотите? Я думал… вы собирались её проведать…

В этот момент тебе (или ей) откровенно говоря было плевать, кто и что думал, и как на тебя при этом смотрел не только врач, но и лучший друг со своей более шокированной супругой.

– Да, я этого хочу! У неё был слишком тяжёлый день. Ей нужны силы, и я не думаю, что очнувшись сейчас, её потянет в таком виде и состоянии с кем-то говорить и общаться. Тем более после того, как она узнает, что с ней случилось…

– Дэн!.. – Дэниз изумлённо выдохнула твоё имя совсем рядом и даже схватилась (и довольно-таки сильно) дрожащими и очень цепкими пальчиками за твоё предплечье. Не похоже на поддерживающий жест, но всё это теперь выглядело частью какого-то абстрактного сна. Ты едва её расслышал, как и едва почувствовал давление её пальцев. Будто через какой-то вибрирующий слой плотной воды или вакуума.

Всё это время ты не сводил более чем убеждающего (но никак не просящего) взгляда с офигевшего лица хирурга.

– Да, конечно. Думаю, частично вы правы…

Не важно, как они все смотрели на тебя сейчас, что чувствовали при этом и что видели, ты всё равно никого из них не ощущал, ни одного! Никто из них не мог и не смог бы пробиться до тебя, ни здесь, ни где-либо и никогда-либо вообще! Они не поймут и уж тем более не осознают, что это такое и что именно тебя наполняет, заставляя стоять, говорить и принимать подобные решения. И слава богу…

– Спасибо, док… А теперь простите, но мне надо сделать ещё несколько звонков.

Нет, ты не просил прощения. Обычный формальный оборот речи, потому что ты не испытывал абсолютно никакого сожаления. Тебе были параллельны все их чувства и любая ответная реакция. Мало того, ты мог в любой момент потребовать для себя отдельную комнату ожидания и тебе бы её предоставили и возможно даже рядом с Её палатой. И никто бы тебя там уже не беспокоил и не тревожил по пустякам без твоего на то ведома. Ты знал об этом, они прекрасно об этом знали, так что… пусть засунут свои неуместные эмоции как можно поглубже.

Ты так и не сел, хотя и остановился всего в паре футах от пустого дивана в совершенно пустом углу залы, скорее интуитивно, а не осознанно выбрав место, где не было никаких нежелательных свидетелей. Правда, это мало чем походило на демонстрацию полного уединения с показательными действиями огородиться, спрятаться и чтобы никто не мог услышать, о чём и с кем ты собирался говорить по телефону. Может подсознательно ты и хотел, чтобы тебя и видели, и слышали. Но на самом деле тебе просто было плевать. Сейчас ты находился почти на их территории, где тебе и не надо было прятаться и уж тем более показывать своих слабостей. Достаточно и того, что они успели увидеть за последний час.

– Эвелин?.. – она продолжала удерживать тебя, думать за тебя, говорить твоим голосом и зачитывать приговор тем, кто так некстати подвернулся под твою дрожащую руку.

Их счастье, что ты был так далёк от возможности сомкнуть свои пальцы на их горле и позволить внутреннему зверю вырваться на долгожданную свободу. Не сейчас… слишком рано. Пусть ты и продолжаешь ощущать на коже и в рецепторах ладоней пульсирующий зуд пережитого кошмара, нереально свежий и живой… будто ты до сих пор держал Её, чувствовал… вбирал угасающее тепло её неподвижного тела со стынущей кровью.

Достаточно только закрыть глаза…

– Да, господин Мэндэлл! – ты даже не мог понять, чем же тебя так подрезало, заставляя балансировать буквально на грани между и между, то ли привычным и ко всему готовым голосом безупречного старшего секретаря дирекции Глобал-Вижн, то ли подступающей отсроченной реакцией.

– Ты знаешь, где я нахожусь сейчас? – да, теперь это был твой баритон, и ты действительно осознавал, что и как говорил, а, самое главное, что чувствовал и что больше всего хотел сделать в данный момент.

– Нет… Простите, но… вы не давали мне никакой информации по этому поводу и я…

– А где сейчас находится мисс Людвидж?

Всего лишь небольшая пауза в ответ.

Да, твой голос спокоен, уравновешен и бесчувственен, как всегда. Но, похоже, Эвелин Гувер всё-таки сумела расслышать в нём что-то ещё, и это что-то таки сумело выбить из-под её ног столь привычную опору с уверенностью в каждом произнесённом слове и проделанном действии.

– Я думала… она с вами…

– Почти со мной. Хотя была такая вероятность, что могла уже быть и ни с кем и ни где. Мы оба сейчас в больнице. И я пока с ней не рядом, потому что последний час она находилась на операционном столе в критическом состоянии, между жизнью и смертью. Она только что пережила одну не из самых приятных для женщин операций, и я уже в который раз пытаюсь понять, как и почему такое могло произойти! Разве я не давал достаточно чётких и конкретных указаний касательно её записи на приём к доктору Воглеру?..

– Боже… мистер Мэндэлл, бога ради, простите, я даже вообразить не могла… я не… – услышать из уст Эвелин имя господне всуе, всё равно что сотворить невозможное. Заставить эту женщину так бояться…

Хотя тебе было откровенно насрать!

– Я пыталась, я каждый день говорила ей…

– Вы не должны ей были ничего говорить! Вы были обязаны записать её на этот грёбаный приём и проследить лично, чтобы она там побывала! – всё тем же сдержанным голосом, неизменной интонацией хладнокровного убийцы, обладающего способностью резать своего слушателя буквально без ножа. Но разве ты не этого добивался? Разве ты не хотел увидеть чужую кровь, почувствовать чужой страх? – Вы меня крайне разочаровали, миссис Гувер. Мне не хватает нужных слов, чтобы выразить своё состояние и ответную реакцию на вашу безалаберность! И я понятия не имею, что такого должно произойти, что могло бы изменить моё новое отношение к вашей профпригодности.

Всё равно что расковырять свежую рану до кости или сразу до костного мозга. Какой смысл, если прекрасно понимаешь, что ты ничего и никому сейчас сделать не можешь. Никто и тысячной доли не прочувствует из того, что происходило с тобой сейчас, сколько чего и кому не говори, сколько не бей и не режь до истошных воплей выбранную наугад жертву. Станет только хуже. Желание кого-нибудь убить по настоящему перейдёт все допустимые границы или в конечном счёте высвободит на волю обезумевшего зверя.

Может так было бы проще? Вспомнить старые добрые времена? Не усаживаться на ближайший к тебе диван, отключая мобильный и невидящим взглядом стирая возведённые между вами препятствия. Не позволять подкашивающей слабости вымораживать твои нервы и рассудок глубокой инъекцией фатальной безысходности, а сделать то, что когда-то являлось для тебя едва не искушающей нормой. Отправиться в ближайший бар, заказать бутылку виски или текилы, или виски и текилы, выбрать самого крупного и не менее упитого, чем ты отморозка?.. А лучше позволить кому-то выбрать тебя?.. Всего раз, только сегодня…

– Дэн, это было неразумно с твоей стороны. Зачем ты это сделал? Ты же прекрасно знаешь, что Эвелин здесь ни при чём! – у тебя даже не было сил, чтобы удивиться, вспоминая, что ты здесь не один. Снова увидеть рядом почти расстроенное лицо Дэниз Эпплгейт, осознать, что никуда ты сейчас отсюда не уйдёшь, как бы сильно не желал этого и как бы не тянул тебя за жилы хрипящий внутри монстр.

Ты бы и не смог. Даже если бы тебе сказали, что от этого зависит твоя жизнь.

Нет. Не так. Ни здесь и не сейчас. Не рядом с Ней. Ты бы не ушёл отсюда ни под каким из искушающих предлогов, ни сегодня и не десять лет назад. Никогда! Ты бы не смог бросить её, даже если бы она сама проделала с тобой подобный финт ещё раз сто!

– Дэниз, я тебя умоляю, не надо лезть на территорию, где не тебе что-то решать и уж тем более указывать, что мне делать. – удивительно, как это ещё Лекс отпустил её к тебе одну, или решил, что два советчика это явный перебор? – И тебе ли не знать для чего применяется наказание за грубейшие ошибки и просчёты? Такие вещи непростительны, и спускать их с рук, всё равно что подписаться в собственной слабости и идиотизме! Ты разве не слышала? Эллис могла умереть! И не важно от чего, от потери крови, от разрыва фаллопиевой трубы или от всего сразу… Её бы сейчас уже не было… Почему вы признаёте только свои «правильные» и трезвые взгляды на подобные вещи? Или со стороны всегда виднее, не так бьёт по мозгам и не скручивает кишки с желудком?

– Прости, Дэн. Ты… прав. Я не подумала, насколько тебе сейчас тяжело и страшно… и не важно, что всё миновало и осталось позади. – она так и не сумела выдержать твоего взгляда, не смотря на то, что ты практически в упор не различал черты её лица и едва ли стремился прожечь её глаза собственным безумием. – Но почему ты не захотел с ней увидеться сегодня? Зачем попросил дать ей снотворного? Тебе же это самому необходимо, как никому другому! Ты должен быть сейчас рядом с ней! И не говори, что тебя туда не тянет и ты не хочешь этого! Или по-твоему, смотреть в стену и представлять, что с ней сейчас происходит – самое разумное решение из всех возможных?

– А с чего тебе вдруг об этом так беспокоиться? Кажется мы никогда с тобой особо не сближались, косички друг другу не плели и страшными тайнами под одеялком по ночам не обменивались.

Ты и сам отвернулся, действительно уставившись в стену перед собой невидящим взглядом. И не потому, что тебе было тяжело смотреть в глаза этой… счастливой женщины, вспоминая, что с её собственным сыном всё прекрасно, как и с её здоровой беременностью. Тебе на самом деле было всё равно, что она думала и чувствовала, пусть даже и была права. Не с ней ты хотел сидеть рядом в эти ускользающие в небытие драгоценные секунды… Не её ты сейчас видел и ощущал, цепляясь мысленно за нити, которые ещё несколько минут назад едва не оборвались навсегда и безвозвратно…

– Да и Эллис ты знаешь всего с пары мимолетных встреч. Она для тебя вообще никто!

– Не стоит, Дэн. И не тебе ли не знать, что это обычная попытка выплеснуть на ком-то свою злость из-за собственной беспомощности? – что ж, вернуть тебе ответный удар в твоём же стиле у неё вышло совсем даже неплохо, хотя попытка накрыть твою ладонь на твоём бедре участливым жестом явно была лишней. Хорошо, что ты всё равно ничего не чувствовал и особенно исходящие действия с близостью окружающих тебя безликий теней, включая Дэниз Эпплгей и Александра Рейнольдза.

– Я просто… никак не могу понять… Как за десять недель можно было не заметить ни одного симптома?.. Как такое вообще возможно?

– А если бы у Эллис вдруг оказалась нормальная беременность? Что бы было тогда? Особенно учитывая тот факт, что этот ребёнок не от тебя.

Ироничная улыбка скривила твои губы едва не в жёстком и далеко не весёлом оскале.

Так вот зачем на самом деле она подсела к тебе. Ей не давали покоя собственные математические подсчёты. Да, десять недель. Ведь Эллис была в Леонбурге только месяц, всего лишь четыре с половиной недели.

– Возможно ты удивишься… – ты и сам почти удивился, услышав, как осип твой голос при произношении каждой последующей и тщательно подобранной фразы. – Но на вряд ли я бы стал настаивать на аборте. Более того… я бы никогда ей подобного не предложил.

– Ты так говоришь, потому что ничего такого уже не случиться? Подобная вероятность давно себя изжила?

Тебе пришлось снова повернуть голову и снова посмотреть в очень внимательные глазища Дэниз, и не из-за того что тебе так хотелось её хоть чем-то заткнуть. Ты и не собирался подпускать её ближе, чем на расстояние из острейших клинков своего более чем красноречивого взгляда. Но если ей так не терпится на нём подрезаться, бога ради!

– Нет, Дэниз. В подобном состоянии я привык озвучивать только свои настоящие мысли, без фальши и показательного драматизма. Или я выгляжу не достаточно убедительным? Мне плевать, от кого была бы беременна Эллис…

– А как же тогда настоящий отец ребёнка? Сомнительно, что он бы остался в стороне и согласился на роль пассивного зрителя.

– Ему бы пришлось.

Кажется твоя последняя фраза, произнесённая почти намертво замораживающим тоном достигла своей цели. Дэниз на несколько секунд потеряла дар речи и даже побледнела. Будто услышала в этих трёх словах куда больше и лишнего. То, что обычно не озвучивают вслух, ведь о подобных вещах и подобным свидетелям, как ей, прямым текстом не говорят.

– Ты способен пойти и на такое?..

– Дэниз, лучше тебе и не знать, на что я вообще способен и особенно сейчас!

* * *

От судьбы не уйдёшь? Чему быть, того не миновать? Действительно? Так всё и должно было случиться, ничего уже нельзя было бы изменить и избежать? Вас обоих загнали в ловушку или всё-таки это был кто-то из нас? Тот, кто хотел взять в свои руки полный контроль над происходящим, тот, кто практически нашёл философский камень, сотворив невозможное – воскресив нашу Вселенную. Тот, кто всего лишь хотел вернуть то, что все эти годы и всегда (навеки вечные!) принадлежало ему одному по праву!

Скажешь, это обычный инфантильный каприз зажравшегося миллиардера? Другие доказательства для тебя никогда и ничего не значат, как и не значила моя любовь десять лет назад?

И что же будет теперь, когда ты проснёшься, откроешь свои сонные глазки и удивлённо посмотришь на окружающую тебя комнату? Как отреагируешь на слова доктора, который скажет всё без утайки, что с тобой случилось, почему ты здесь, почему лежишь на этой жуткой кровати-трансформере, подключённая к капельницам и мониторам системы жизнеобеспечения? Что почувствуешь, какие сделаешь выводы и… что захочешь в последствии? Насколько тебе будет больно от осознания о произошедшем и как долго будешь винить меня во всём этом?

Дэниз ни черта не поняла и, возможно, никогда этого и не поймёт. Хотя быть может Лекс что-то и заметил, догадался, поэтому и промолчал в ответ? Такие вещи не свойственно демонстрировать и уж тем более объяснять людям, которых ты никогда в жизни не впустишь в своё личное пространство. Уж кому-кому, а им этого видеть нельзя!

Слишком сильный удар, слишком кровавая жертва, при чём буквально… Я мог ждать чего угодно за долгожданное право вернуть тебя, за право забрать твою жизнь у всего мира, у сотворивших тебя богов, у общей вселенной. Не исключено, что я готов был понести и личные потери. Да и чего греха таить-то, я же был так уверен, что давным-давно расплатился за всё сполна, с меня взыскали достаточно и по всем статьям, едва не выпотрошив до основания. За подобные вещи обязаны выдавать комиссионные, а не требовать проценты по давно погашенным кредитам! Это у меня стопроцентное право требовать то, что у меня отобрали и продолжают отбирать! Это мой мир! Моя вселенная! И ТЫ МОЯ! Не кто-то или что-то решает, что должно с тобой случиться и произойти! Это МОЁ личное право! ТОЛЬКО МОЁ!!!

Господи, мне явно не конкурировать с твоими аппетитами и твоей масштабной жестокостью. Правда, я сильно сомневаюсь, что ты льёшь слёзы по каждой убитой твоими руками душе. Хотя, кто знает. Только свихнувшийся психопат способен каждый день убивать собственных детей тысячами и видеть во всём этом извращённом безумии божественное чудо. Мне даже подумать страшно, что было бы, если бы это оказался мой ребёнок и если бы они погибли оба?

Почему я не захотел с тобой поговорить сегодня, посмотреть в твои наполненные полусонным сознанием глаза и ответить на часть твоих вопросов, если бы ты вдруг смогла что-то сказать? Боюсь, объяснение слишком банально и до нелепости очевидно. Мне может не хватить сил, их итак уже практически не осталось на сегодня. Я не сумею выдержать твоего непонимания в полупустом взгляде или того хуже, обвинения и ненависти. И я сам не знаю, что бы со мной произошло в этот момент. Я слишком бессилен, чтобы наблюдать, как ты закрываешься, замыкаешься и забиваешься в дальний угол своего столь облюбованного отчуждения. Я просто не выдержу этого сейчас, твоей очередной попытки сбежать и спрятаться от меня!..

Ты не имеешь и не имела на это права! Слышишь? Я скорее сорвусь и выдерну тебя оттуда за волосы буквально, заставлю заново и в полную меру прочувствовать мою близость. Заставлю смотреть на меня, в меня, видеть и осознавать, что это не сон – я всегда рядом, я тот, кого ты должна ощущать, принимать и хотеть (постоянно!) и кто держит твою жизнь и твоё сердце в своих руках! Только я! Я и никто более!

Не думаю, чтобы ты когда-нибудь и вообще сумела понять, что со мной творится, какими глазами я смотрю на всё это, что вижу, что чувствую и каких масштабов способна достигнуть моя собственная боль. Но в этот раз всё и вправду зашло слишком далеко. И хотя я не имею никакого права обвинять тебя в случившемся, но… факт остаётся фактом. Пусть не осознанно и не специально, но ты сделала это. Попыталась проделать этот трюк снова! Разве что в ещё более извращённой и жёсткой форме!

Да, знаю, я похож на чокнутого параноика, но ведь и ты последний месяц делала со своей стороны всё возможное, чтобы хоть как-то, но противостоять моему контролю и требованиям. И я не удивлюсь, что ты в упор якобы не замечала, а на самом деле просто игнорировала любые симптомы, подсознательно или намеренно откладывая каждое из моих конкретных указаний.

Конечно, я прекрасно и здраво понимаю, это не твоя осознанная и прямая вина, но это всё-таки случилось. И как бы сейчас это не звучало жестоко из моих уст – большая часть вины за произошедшее лежит именно на тебе. Ты снова это повторила. И самое ужасное, в этот раз тебе едва не удалось завершить начатое до конца. Сбежать от меня окончательно и безвозвратно… И как по-твоему, после такого я смог бы сейчас смотреть в твои глаза и делать вид, что всё ну просто зашибись как чудесно?

Боже… Девочка моя. Как же так? Как ты могла? Неужели ты бы сделала такое намеренно, если бы кто-то или что-то вдруг убедили тебя, что это единственный выход, и только он поможет тебе избавиться от меня навсегда? Ты и вправду думаешь, что такое в принципе возможно? Я позволю тебе совершить подобное?

Выходит, ты совсем и абсолютно не знаешь меня, не имея никакого представления, на что я способен в действительности и до чего готов дойти! Поэтому ты сейчас и спишь. Поэтому тебе лучше не видеть, что со мной происходит и каких мне стоит усилий сдерживать себя и своего свихнувшегося внутреннего зверя.

Смотреть на тебя спящую, касаться всё такого же холодного лица, сопоставляя последние картины пережитого кошмара… Пытаясь поверить, что всё на самом деле уже позади, убеждая себя, что тебе сейчас уже больше не больно. Ты здесь, со мной… И даже там, в недоступных глубинах чёрно-белых снов ты продолжаешь меня чувствовать и слышать, тянуться ко мне… держаться за меня…

Ты должна это ощущать. Слышишь? Я не отпущу тебя! Никогда!

Обратного пути не существует ни для кого из нас. В этом вся банальная правда. Мы настолько друг в друга проросли, что останови сердце хотя бы у одного – второе перестанет биться автоматом. Это закон природы, милая. Разве за всё это время ты так этого и не поняла? Эту связь уже не разорвать просто так. Наши вены, артерии и нервы переплетены – слиты воедино, у нас общая система жизнеобеспечения, общая кровь, общие легкие и общий ментал. Мы не просто дышим, думаем и чувствуем в унисон, мы живем одной жизнью… и мы умрем одной смертью. Только так! По другому и не будет.

И, надеюсь, ты скоро сама это поймешь и осознаешь. Когда проснешься, когда потянешься ко мне на врождённых импульсах… и когда первым человеком, которого ты захочешь увидеть буду я…

…Казалось, впервые за прошедшую вечность она наконец-то затихла или отступила, бесшумно скользнув в ближайшие чёрные тени окружающей палаты. Не исключено, что даже ослабила мёртвую хватку на твоём горле и в сердечной мышце. Может в коем-то веке и за весь последний час вдоволь насытилась пережитым безумием и кровью полученной жертвы?

Ты не стал включать свет, мониторы кардио-диагностики давали достаточно освещения. Ломанные кривые трех разных цветов отражались пульсирующими диаграммами на её неподвижном и всё таком же мертвенно бледном лице, фиксируя каждый удар её сердца, едва уловимый вздох и скорость бегущей по артериям крови. Хотя тебе и не надо было сверяться с данными на экране, ты прекрасно мог и сам определить частоту её пульса, уровень температуры тела и силу кардио-давления. И ты не смог бы не прийти сюда сегодня, чтобы до этого не говорил врачу или Дэниз Эпплгейт. Ты знал, что придёшь. Тебе было необходимо её увидеть, убедиться, что всё действительно позади – ты снова её чувствуешь, как и она чувствует тебя.

Коснуться пальцами холодной, но всё-таки живой кожи, пропустить через собственные рецепторы в млеющие ладони обжигающие разряды сковывающей дрожи. Убедиться, что она рядом, она дышит… она жива! Вглядываясь в её черты, вслушиваясь в её дыхание, забывая о времени и о том, что за этими стенами существует другой мир, другая реальность и другие люди, которые тебя ждали. Сейчас никто и ничто для тебя больше не существовало. Ты бы и не смог сделать что-то ещё, подумать о чём-то ином, вспомнить о каких-то второстепенных и совершенно несущественных для тебя проблемах. У тебя просто не было на них ни сил, ни желаний. Ты находился сейчас там, где должен был быть и ничто другое не смогло бы переубедить тебя в обратном.

Да, Эллис, я там, где и было мое место все эти годы, там, откуда ты меня столько лет вытравливала, пытаясь заменить на жалкие суррогаты. Ничто, слышишь, ничто не может изменить истинное положение вещей! Судьба это или нет, но такова наша реальность и слитая в одно единое сущность. Любая попытка сбежать, окажется провальней предыдущей. И если будет необходимо, я вытащу тебя и с того света. Обещаю! Ты нигде и никогда не спрячешься от меня. Найду по следу, запаху и притяжению, которое свойственно лишь нашим сердцам! Да и все мои метки… Думаешь, я ставил их на тебе и в тебе только из эгоистичной прихоти самовлюбленного собственника? Нет, моя девочка. Они будут с тобой всегда, будут жечь, ныть и пульсировать каждое мгновение и при любой попытке не думать обо мне. Твоё тело и заклеймённая мною душа не смогут меня забыть, даже если каким-то чудом тебе удастся стереть свою память под чистую. Меня из себя ты не вырвешь и не вытравишь! Ничем и никогда! Как и не сбежишь. От меня, от себя, от нас… из нашей Чёрно-Красной Вселенной.

Если бы ты только мог сделать это прямо сейчас – пустить её себе под кожу, забрать, полностью поглотить, растворить в своей крови и в нервных клетках. Хотя прекрасно осознавал, что можешь и всегда мог, в любую секунду… накрыть собой, спрятать от всего мира! Спрятать от других, от завистливых богов и даже от неё самой. Тем более, что для вас теперь значило время, окружающая реальность и внешний мир? Не важно, что она спала и якобы не могла знать, что ты рядом. Всё она знала, чувствовала и хотела. Ты же испытывал то же самое. Ты умел читать её даже спящую и в собственных снах.

Наверное, в те секунды тебя бы уже ничто не остановило. Тебе было это нужно, подобно воскрешающему глотку свежего воздуха, спасительной инъекции энергетического стимулятора в кровь и в сердце, мощной дозы эксклюзивного чёрного опиума. Ты бы и не сумел уйти отсюда, если бы не получил хотя бы нескольких ничтожных капель или невесомых гранул собственного персонального наркотика.

Едва ли это был неосознанный порыв или толкающий на необдуманные действия подкожный страх. Ты всегда знал, что делаешь и зачем. Ты сам этого хотел и тем более сейчас, когда любое мгновение и утекающие безвозвратно неуловимые секунды буквально отсчитывались вашими сердцами в этих ломанных зигзагах вашей общей кардиограммы. Когда ты пропускал ваш слившийся пульс через кончики своих пальцев, обхватывая обеими слегка дрожащими ладонями её прохладное лицо. Когда практически накрывал её собой, нагибаясь над ней, вглядываясь в её бесчувственные черты, в закрытые глаза, в спящее сознание…

Нет, ты не пытался пробраться в глубины её снов и увидеть, что ей сниться, ты уже давно там прописался. И чем глубже твоё проникновение за пределы яви, тем сильнее она тебя ощущает и тянется за тобой. Это аксиома жизни – ваша священная истина, не требующая доказательств.

– Возвращайся, моя девочка. – прошептать в её сухие, потрескавшиеся и очень бледные губки своим горячим дыханием. Прикоснуться своими к её холодной переносице, на несколько секунд закрывая глаза, слушая, как твоя сердечная мышца бьётся скулящим зверем о костяные прутья грудной клетки, словно пытается отдать часть собственных сил и влить в её пульс мощь своих отчаянных ударов. – Слышишь?.. – прижаться к её лбу своим, глубже зарываясь дрожащими пальцами в её волосы, пряча в ладонях её маленькую головку, будто и вправду намереваясь затянуть всю её в себя.

Отпустить себя, раскрывая веки, всматриваясь в неподвижную маску её нежного чистого личика и с трудом удерживаясь на весу. Едва не задыхаясь от боли и воспаленной лихорадки, от кровавых трещин-разрывов, расписывающих изнутри твоё сердце и окаменевшие шрамы защитного панциря пылающими узорами свежих алых ран. Боже правый! Как же тебя сейчас ломало, дробило кости и выжигало реальным физическим воспалением – в коже, в крови, в обнаженных нервах. Буквально до липкой испарины и вымораживающего озноба. Стопроцентные симптомы наркомана, пропустившего принятие своей исцеляющей дозы!

– Я тебя жду… жду здесь, моя девочка… – и так и не удержаться, впервые за столько дней. А может и сделав это намеренно!

Накрыть её холодные сухие губы сдержанным поцелуем, с трудом соображая, что с тобой происходит и практически срываясь в бездну вашего обоюдного безумия к ней, в её недосягаемые глубины скрытых снов и тяжёлого бессознания. Ощущая буквально на молекулярном уровне и пропуская через все клетки собственного тела вырывающее из реальности давление бешеного полета – смертельного падения в эпицентр вашей вселенной, ваших сплетенных чувств, желаний и жизней. Всего одно мгновение, один удар сердца и захлебывающийся вздох от этой грани, от вероятности потерять сознание самому. Но ты всё равно продолжаешь это делать. Тебя уже ничто и никто не смог бы остановить, даже ты сам! Целовать в её неподвижные губы, смягчать сухость их потрескавшейся кожицы собственной слюной, осторожно очерчивая нежный контур и мягкие изгибы прикрытого ротика кончиком собственного языка. Пьянеть, дуреть за считанные секунды, едва удерживаясь под ударами атакующего сумасшествия и одержимого желания сжать её что силы в своих руках и сделать что-то недопустимое.

Господи!.. Как ты ещё сам не лишился чувств и не скончался тут же на месте от разрыва сердца?

– Возвращайся, Эллис! Ты же знаешь… я тебя всё равно не отпущу! Ты моя… Слышишь? Только моя…

* * *

Если бы ты только знал, как я этого хотела, как рвалась и едва не с отчаяньем тянулась за твоим сиплым голосом, как пыталась вцепиться пальцами в твои запястья и никогда уже больше не отпускать. Вжаться со всей дури, до лихорадочной дрожи и сковывающей мышцы боли. И плевать, что ты сделаешь со мной за это, хоть переломаешь кости или срежешь с себя буквально ножом. Мне уже бы всё равно!

Я же чувствовала и слышала, как сильно ты хотел этого, как сходил из-за этого с ума и какой обжигающей была твоя воспалённая кожа и охрипший голос. Как ломилось моё сердце навстречу твоему сквозь наши рёбра под давлением нереального притяжения, затягивая своей единой пульсацией окружающий вакуум пустоты и рассыпающиеся молекулы немощного мрака. И я действительно всё это чувствовала, через тебя, в тебе, ТЕБЯ! Осязала, поглощала, пропускала каждой порой своей кожи, каждой клеткой раскрытых нервов, не в силах насытиться этими ощущениями, насытиться тобой… твоими губами, вкусом твоего поцелуя.

Это было невероятно, но ты и вправду меня целовал, потому что так мог и умел целовать только ты! И никогда ещё твой поцелуй не казался настолько глубоким, чувственным и реальным. И мне было ничтожно мало, до парализующей боли, до разрыва сердечной мышцы мало и недостаточно. Равносильно тому, как получить всего несколько глотков чистого воздуха, когда от нехватки кислорода у тебя вот-вот откажет мозг, взорвутся лёгкие и окончательно померкнет сознание. Слишком мало для того чтобы выжить и слишком сладко, чтобы вспомнить, каково это – умирать за твоими губами, объятиями и тобой!

«Пожалуйста! Только не отпускай! Умоляю! Не бросай меня!» – стонать в бреду, на грани истеричного срыва, едва соображая, о чём я вообще тебя прошу. Но я хотела этого, потому что иначе, если ты меня отпустишь, я больше не выдержу, у меня попросту не хватит сил. Понимаешь? Я не сумею! Если ты не будешь держать меня, я точно упаду и разобьюсь на смерть, как бы сильно когда-то не мечтала об этом сама.

«Нет! Дэниэл… Дэн! Дэнни… Прошу! Мне страшно! Мне страшно остаться там без тебя!» – я знаю, там темно и оттуда не возвращаются. Может тебе это и удалось когда-то, только не мне! У меня не получится! Я сдохну там без тебя, я стану ничем! Умоляю, только не разжимай объятий… только не дай мне упасть снова…

Наверное, это единственное, что казалось на тот момент самым значимым и жизненно важным, остальное просто исчезло, стерлось в ничто за пределами нашего обоюдного безумия и нас. Я понимала лишь одно – без тебя у меня больше не было ни единого шанса на спасение. Без тебя не будет и меня! Она уничтожит меня, размажет кровавой пылью по своим чёрным зеркалам. Возврата больше не будет! Никогда!

"Я никогда тебя не отпущу… Слышишь? Ты моя!.. Моя, Эллис! ТОЛЬКО МОЯ!" – боже, практически уже свихнуться от этих слов, теряя остатки самообладания и здравого рассудка, потому что дальше начинался самый нереальный кошмар. Дальше мне не оставалось ничего, кроме как с леденеющим от ужаса сердцем ощущать ускользающее касание твоих пьянящих губ, как растворялось в моих трясущихся пальцах осязание твоих рук и объятий… как растворялся ты в чёрном тумане липкой тьмы, накрывшей и окутавшей меня с головой своим плотным и душным саваном. И я ничего не могла при этом сделать, лишь беспомощно хвататься за этот пустой мрак, как за воздух. Абсолютно ничего! Даже закричать…

Господи. Я пыталась, я старалась, я звала тебя, но всё оказалось тщетным. Она накрыла мои глаза и рот непроницаемыми бинтами, затолкала в глотку резиновый кусок тугого кляпа… затянула запястья и щиколотки жёсткими ремнями неразрывных фиксаторов. Вогнала в сердце, в лёгкие и в живот длинные спицы своей раскаленной боли. Моей новой смертельной красной боли.

Нет, нет! НЕТ!!! Не делай этого! Пожалуйста! Не бросай меня! НЕ БРОСАЙ!

Финальная попытка закричать. Провальная и совершенно бессмысленная. Только лишь едва ощутимое скольжение твоих губ по моим, самое последнее и единственное, что заставило меня дернуться из последних сил и… открыть глаза…

…Она ещё шипела, царапалась и дрожала под моей кожей и в каждом гулком ударе сердца, когда я пыталась разлепить веки и наконец-то вырваться из вязкой паутины её гребаного мрака. Но, похоже, моё тело не особо спешило расставаться с её кошмарными объятиями, разве что с жадностью цепляясь за единственное и самое болезненное ощущение – за воспаленную пульсацию на моих пересохших губах. Будто это и вправду был твой поцелуй, твоя осязаемая метка, которую я забрала вместе с собой в реальность из моего же сна. Но разве такое возможно? Чувствовать то, чего никогда не происходило в действительности? Настолько сильно и буквально физически, вплоть до твоего дурманящего вкуса и едва уловимого аромата горькой полыни. Либо я сошла с ума, либо пытаюсь подменить реальные факты на свои больные фантазии.

И почему меня так странно ведет? Я же вроде лежу. Или меня куда-то везут? Голова кружится даже с закрытыми глазами. И чем дальше я пытаюсь их открыть и пошевелиться (нащупать онемевшими пальцами твои руки?), тем тяжелее мне дается каждая из этих не самых удачных попыток. Оказывается, это не во сне я не могла схватиться за тебя, это моё тело было лишено подвижности, и сейчас я ощущала его свинцовый груз, подобно инородной броне, которую не сбросишь с себя без чужой помощи или нечеловеческих усилий. Ещё и эта сухость во рту со странным металлическим привкусом. И сознание плавает с нечеткими образами чего-то мутного и постоянно ускользающего, будто подстраивается под моё зрение, такое же смазанное, туманное и расплывчатое. Вроде что-то даже вижу – серые стены с золотисто-жёлтыми горизонтальными полосами то ли света, то ли отражающихся от них лучей, но никак не могу понять, почему они именно такие. И почему мне всё ещё страшно, словно я и вправду боюсь вспомнить? Вспомнить что?

А я должна что-то вспомнить? Я даже не уверена проснулась ли я.

– Мисс Льюис? Вы уже проснулись? – неожиданно приятный, но совершенно незнакомый женский голос без каких-либо усилий прорвался сквозь недавнюю «толщу» гулкого вакуума. И сразу же боковое зрение задело лёгким движением чьей-то мягкой и очень светлой тени.

Мне бы испугаться, дёрнуться и вскрикнуть, но, похоже, моя координация телодвижений с трезвым восприятием реальности были сбиты не менее, чем на пятьдесят процентов. Как будто я ещё продолжала спать, хотя и осознавала, что это не сон. Просто не было сил восстановить сознание до нужной планки. Но голову я всё же кое-как повернула. Правда всего на немного (тем более делать это было не обязательно).

В этот раз вместе с сильным головокружением к горлу подступила горечь с лёгкой тошнотой. И меньше, чем через секунду большую часть обзора большой и светлой комнаты заслонила молодая женщина в белой форме медсестры. Её круглое восточное лицо сперва показалось едва не чёрным на фоне серо-белых стен и особенно над её белоснежным комбинезоном. Даже белки больших чуть выпученных темно-карих глаз выглядели несколько пугающими в сочетании с её тёмно-бронзовой кожей.

– Как вы себя чувствуете? – не то, чтобы она прямо-таки выпрыгнула неожиданно со стороны и нависла надо мной подобно персонажу из самого жуткого сна, но понимание того, что эта совершенно незнакомая мне женщина прекрасно знала кто я, где я, почему и что со мной произошло доводило моё и без того беспомощное тело в состояние отупевшего овоща.

– А где… Дэн? И… кто вы? – я даже не поняла, как умудрилась задать именно эти вопросы, да ещё и назвать тебя Дэном. Хотя, скорее всего, в ближайшее время за подобную фривольность штрафы мне явно не грозили.

– Меня зовут Лалит Неру, и я ваша личная сиделка, а так же персональный ангел-хранитель на ближайшие дни и возможно даже недели. Ну так как? – почему она так старательно улыбается и разговаривает со мной, как с маленькой девочкой? Да и акцента у неё никакого нет, чтобы выговаривать чуть ли не каждое слово на столь безупречном диалекте северных графств Эспенрига. – Что вы можете сказать мне хорошего о своём самочувствии? И насколько сильно вам хочется сейчас в туалет?

– Я… не знаю! – новая попытка повернуть голову чуть быстрее и резче, чтобы посмотреть в другую сторону комнаты, закончилась тошнотворным головокружением и… несколькими размытыми кадрами из всплывших в памяти эпизодами то ли реальных, то ли привидевшихся во сне событий. – Я… хочу пить… сильно… очень…

А ещё лучше бы закрыть глаза как можно на дольше и вновь провалиться в чёрную пустоту. Там всё это время было так спокойно, никаких чувств и видений. Вообще ничего. Зачем ты туда пришёл и зачем оттуда выдернул?

И где ты, чёрт тебя дери? Ты же обещал, что не бросишь меня! Кто это? Почему я вижу абсолютно чужого мне человека вместо тебя? Ты ведь обещал, что всегда будешь рядом, никаких профессиональных сиделок и незнакомых мне людей.

Я не хочу! Ты же сам говорил, что никого не пустишь на нашу территорию!

Что тут происходит? Почему мне до сих пор так страшно? И почему тебя нет рядом именно тогда, когда ты мне так нужен?

– Где я? Что происходит? – по прежнему с трудом произношу каждое слово и совершенно не узнаю ни собственного голоса, ни себя.

Кажется, знаю, что происходит и даже понимаю, где нахожусь, только меня это не удивляет и не беспокоит. Я ведь уже была здесь до того, как во второй раз провалилась в твою тьму. Точно так же просыпалась, видела каких-то людей или их безликие тени, и точно так же мне было всё равно, потому что меня очень сильно тянуло в сон, в бездонную черноту, где нет ничего и никого… кроме твоей бездны и тебя.

– Вы в больнице, мисс Льюис, после серьёзной операции, в своей отдельной палате. Проспали почти до полудня. Скоро к вам придет на осмотр доктор Ричардсон, который вас вчера оперировал, и всё подробно вам расскажет. – господи, она не могла бы не разговаривать со мной, как с маленьким ребёнком, и особенно когда рассказывает о таких вещах?

И я не могу быть в больнице! Это же какой-то бред! Что я в ней могла забыть? Какая к черту операция? Мне вырезали аппендицит? Кажется у меня вчера (или когда это было?) весь день ныл живот. Но разве при приступе аппендицита не тошнит?..

Бл*дь, почему это долбанный страх не проходит? Почему мне уже хочется плакать? Чем яснее в сознании, тем сильнее тянет разрыдаться. Только тело всё ещё не слушается и налито свинцовой тяжестью, будто оно вообще не моё и его по ходу пришили к моей не менее неподъемной голове. Или она тоже не моя?

Если бы ты был сейчас здесь… И разве ты не должен быть рядом? Я не хочу никаких сиделок и осмотров врачей! Я хочу домой! Мне страшно!.. Страшно без тебя! Ты бы не стал мне пудрить мозги и замасливать мои страхи беспечным поведением несостоявшейся актрисы.

– А… Дэн… мистер… Мэндэлл? Он здесь? Он придёт? Какой сегодня день недели и число?

– Не беспокойтесь, вы проспали всего лишь одну ночь. Не возражаете? – перед тем, как сунуть мне в рот гибкую соломинку с долгожданной (и конечно заранее ожидавшей своей очереди) водой, Лалит взяла пульт с ближайшей тумбочки и почти не глядя нажала нужную кнопку с плавной регулировкой изголовья больничной койки. Я даже по началу не поняла, о чём именно она меня спросила, пока не почувствовала, как очень медленно приподнимаюсь из горизонтального положения вместе с подушками и верхней половиной кровати в полусидячее.

– Так достаточно? Не слишком высоко?

Теперь я могла лицезреть практически всю панораму одиночной палаты, кроме задней стены с двумя окнами (яркие желтые полосы оказались всего лишь отпечатками солнечного света, пробивающегося сквозь слегка приподнятые створки жалюзи). Две двери в смежные помещения (скорее всего в туалет и небольшой стенной шкаф-гардероб) с правой стороны и удобный диванчик с двумя мягкими пуфиками серо-бежевого цвета слева у кухонного столика и под какой-то абстрактной картиной-принтером. Ещё одна картина схожего содержания висела возле входной двери напротив изножья кровати, прямо передо мной. И судя по всему, её туда повесили специально, и она уже мне не нравилась, поскольку желание расплакаться никак не проходило (если не усилилось в десятки раз!)

– Вы мне так и не сказали, где… мистер Мэндэлл. – неужели за последние две минуты я спросила о тебе не менее трёх раз?

В этот момент Лалит и сунула мне в рот соломинку от высокого стакана с теплой водой. И, похоже, моё зрение уже настроилось окончательно, воспринимая окружающие цвета в нужной тональности и оттенках. Лалит больше не казалось чернокожей, а вполне даже симпатичной молодой женщиной (примерно моего возраста или чуть постарше) индоевропейского происхождения. И я уже различала все её правильные черты, хотя и не стремилась их запомнить, как что-то нужное и важное на самое ближайшее будущее. Мне с лихвой хватило и её не в меру громкого голоса и лёгкого аромата сандалового масла то ли туалетной воды, то ли геля для душа.

Мне не нужна сиделка!

– Думаю, он может навестить вас чуть позже после того, как вас осмотрит доктор. Ну так как?.. Попробуем подняться с кроватки и попытаемся пройтись в туалет? Или остановимся на старой и проверенной больничной утке?

– Я могу сделать всё и сама!

Невозмутимая ответная улыбка Лалит почему-то мне совсем не понравилась.

– Обещаю, если вы прекрасно будете справляться со всем одна, я не стану вам мешать и помогать.

Её обещание мне не понравилось ещё больше. И я поняла почему уже через пару секунд.

У меня ни черта не получилось! Не смогла даже руки поднять, а не только удержать её на весу и тем более откинуть в сторону край одеяла. Хорошо ещё сама Лалит не стала тянуть с просмотром моих немощных потуг за попкорном и диетической колой. Поспешила ко мне на помощь сразу же без ироничных подколок и лишних вопросов. Только мне с каждым её знающим и умелым движением действительно очень профессиональной сиделки становилось ещё хуже и не по себе.

Наверное, я просто боялась и в этот раз буквально до потери сознания. Боялась окончательно приходить в себя, вспоминать, чувствовать… сравнивать новые ощущения с тем, от чего когда-то так мечтала сбежать, а теперь тянулась за этим, как за спасительными тросами шокирующего осмысления реальности. Позволять чьим-то совершенно чужим рукам прикасаться ко мне, убирать с меня одеяло, помогать привстать, осторожно и поочередно спуская обе ноги с края кровати… У меня не было сил даже на это! На осознание, что это был не ты и не твои руки так заботливо и аккуратно поправляли на мне подол бирюзовой больничной сорочки и натягивали на мои холодные ступни мягкие тряпичные тапочки. Я постоянно закрывала глаза, сглатывая удушливый и тошнотворный ком в горле, силясь не разрыдаться и с неимоверным трудом удерживаясь в том положении, в котором меня усадили, подобно кукле. Только у этой куклы тряслось всё тело от нереальной физической слабости, онемения большей части органов, постоянного головокружения и нескончаемых приступов кроющего страха.

Я почему-то не чувствовала боли, по крайней мере не ту, которая должна была меня сейчас резать и особенно после перенесенной операции. Я сходила с ума совершенно от иных ощущений. То, что это был не ты, не твои руки и не твои прикосновения… Я не чувствовала тебя и твоей близости! Я вообще ничего не чувствовала! Будто полностью и безвозвратно утратила данную способность потому что тебя не было рядом.

Ты ведь мне обещал… Я не хочу, чтобы она меня трогала! Я хочу, чтобы это был ты!

Ты мне солгал! СОЛГАЛ!

– Вы очень большая умничка, мисс Льюис! А теперь покрепче обхватите ладошкой штатив стойки, второй ручкой обопритесь о меня и попробуйте подтянуться. Только не спешите. Я рядом и не дам вам упасть. Обещаю.

Хватит мне постоянно что-то обещать и сюсюкаться со мной! Я итак ощущаю себя хуже старой бабки-склеротички! И я не хочу так!

Почему ты не пришёл сам? Ты же мог взять меня просто на руки, прижать к себе и без особых усилий отнести куда только захочешь… (Fuck!) И я действительно хотела этого сейчас, как никогда ещё до этого! Может поэтому меня так и трясло? Ещё немного и у меня совершенно не останется ни сил, ни желаний сдерживать слёзы. Правда, их у меня итак не было. Может я не плакала сейчас только потому, что у меня не было сил даже на рыдания?

Мне даже не интересно, что со мной произошло и как я здесь оказалась! И мне всё равно, кто и что станет мне рассказывать, если рядом не будет тебя! Я не буду никого слушать вообще! Слышишь? НЕ БУДУ!!!

– Вот так… Какая же вы молодец! У вас всё чудесно получается. С каждым разом всё лучше и лучше!

Временами мне просто хотелось её послать, так как стукнуть Лалит чем-нибудь потяжелей у меня бы точно не получилось. Я в жизни не встречала такой бессовестной лгуньи. Ведь у меня совершенно и абсолютно ничего не получалось, я даже встать не смогла без её помощи, как и сделать хотя бы несколько шагов. Мало того, у меня неожиданно начало ломить в плечах, шее и в голенях, при чём ноющая боль в животе на их фоне выглядела какой-то не существенной. И первое время (невыносимо долгие минуты, которые, как мне тогда казалось, плавно перетекли в затянувшиеся часы) мне приходилось тратить все силы только на то, чтобы держаться за стойку капельницы и за мускулистое округленькое плечико сиделки. Временами мне даже приходилось на неё наваливаться, поскольку ноги по началу явно не желали держать меня, как и вовсе ходить.

Слава богу длился этот кошмар не целую вечность. Возможно где-то через полчаса всё с той же помощью и поддержкой Лалит мне кое-как удалось доковылять до дверей туалета. И, надо сказать, чем меньше до них оставалось дюймов, тем больше у меняя появлялось сил и желаний достичь поставленной цели. Правда, когда меня-таки усадили на очень комфортный круг унитаза (рядом с его не менее белым фаянсовым собратом биде), новый приступ сильного головокружения не заставил себя долго ждать.

– Постарайтесь просто расслабиться и не думать о возможном дискомфорте в кишечнике. Это нормальная реакция организма на действие углекислого газа. Возможно будут даже запоры. Но, думаю, мы найдем, как с ними справится.

Не совсем уместное замечание и далеко не самый жизнеутверждающий лозунг-поддержка для пациентки восседающей на больничном толчке и вцепившейся обеими руками в стойку штатива для капельниц, но что я могла сделать в тот момент? Я тогда с трудом едва соображала, что вообще хочу!

Одно дело, когда правом водить меня в туалет и в ванную комнату обладал только ты, и совсем другое, когда неожиданно вдруг узнаешь, что этим может заниматься кто-то другой, да ещё и абсолютно для меня чужой и незнакомый!

– А вы бы не могли… подождать… за дверью. А то мне… не совсем привычно… при свидетелях.

Пусть она и женщина, пусть даже профессиональный медработник, но это нисколько не смягчало того факта, что она заменила Тебя! Я ведь и сейчас находилась практически в том же положении, что и на твоей квартире – без одежды (эту нелепую ситцевую тряпочку на мне едва ли повернется язык назвать полноценным элементом одежды!), без своих вещей, без права куда-то выходить и что-то делать на своё личное усмотрение. Так что нежелание видеть её на твоём месте и на данный момент было более чем обоснованным.

А ещё мне вдруг пришлось вспомнить (или скорее заметить), что у меня пропала моя анальная пробка. И это было более, чем странно. Потому что я вдруг не на шутку испугалась и мне снова резко поплохело.

–…Добрый день, мисс Льюис, я Джейсон Ричардсон – ваш наблюдающий и лечащий врач. – вполне предсказуемое появление нового участника в лице немолодого, невысокого, с лысой макушкой и в белом халате поверх делового костюма (но без пиджака) не заставило себя долго ждать.

К тому времени я уже успела вернуться в палату и на кровать и даже сделать по настоянию Лалит парочку упражнений для суставов рук и ног. Она и представить себе тогда не могла, что благодаря лишь её присутствию и практически незамолкающему рту, мне удавалось держаться и сознанием и телом только в пределах данного места и только в окружающей нас реальности. Любая неосознанная мысль "не по теме" или воспоминание о вчерашнем дне блокировалась мной же старательным отвлечением внимания на моё новое место обитания и на главенствующую в нем Лалит Неру.

И это было не менее странным, как и всё остальное. Я не желала думать и принимать правду о случившемся без твоего присутствия. Более того, если мне вдруг сейчас скажут, что это вовсе не медицинский госпиталь, а психбольница, и что никакого Дэниэла Мэндэлла-младшего в моей жизни никогда не было, а ты всего лишь плод моего очень больного воображения… боюсь, я уже никогда в это в это не поверю.

Но доктор Ричардсон (на удивление приятный и весьма интеллигентный мужчина с лёгким южным акцентом и мягким взглядом лазурно-синих глаз) ничего подобного мне не выдал и не зачитал. Да и я почему-то не особо вслушивалась в то, что он мне говорил, когда заглядывал в распечатанные листки медицинской карты (видимо моей), с которой он вошёл в палату и куда постоянно прятал свои такие добрые глаза.

Даже после того, как он ушёл и на его месте буквально через несколько минут нарисовалась лучезарно лыбящаяся во все 32 Саманта Арчер-Грин в сопровождении более напуганной и мертвенно бледной Робин Поланик, я всё ещё продолжала зависать где-то за пределами услышанного, увиденного и произошедшего.

– Элл, мать твою через фотолинзу, ты чего это удумала, подруга? Загреметь на операционный стол в первый же месяц своего заслуженного статуса столичной гражданки! Ты вообще в своём уме?

– Должно быть точно в чужом. – и особенно сейчас, когда я ошалело улыбалась ранее без вести пропавшей и неожиданно объявившейся оторве Сэмми, не веря собственным глазам и ответным эмоциям. – Ты сама-то где всё это время была? Или для того, чтобы ты изъявила почтить меня своим королевским визитом, мне надо было обязательно попасть в больницу?

– Считай, это был мой контрответ на твой десятилетний побег из Эшвилля. Да и сама понимаешь, некоторые "дорожные пробки" бывает и на вертолете не перелетишь.

Как всегда шикарная, ослепительно и огненно-рыжая, с неизменным ярким макияжем, Сэмми Грин ворвалась лобовым штурмом через распахнутые настежь двери палаты. Впихнув по ходу в руки Лалит Неру связку воздушных черных и белых шариков (цветом которых, возможно, озадачила сиделку куда сильнее, чем меня своим нежданным появлением), Сэм практически сразу и едва не с ногами заскочила на край моей больничной койки. Тут же, без предварительного предупреждения, набросилась на меня и заключила в удушливый захват обеих рук не в меру любящего дзюдоиста. Посыпавшийся на мое офигевшее лицо град горячих и запредельно смачных поцелуев уже через первую очередь беспрерывных "выстрелов" вынудил меня взмолиться о пощаде.

– Сэм, перестань!.. У меня сейчас швы разойдутся! И не думай, что если сейчас меня задушишь, то избежишь наказания за своё исчезновение!

– Поверь, моя не в меру бледнолицая подруга, этого я боюсь сейчас меньше всего на свете! Нет, серьёзно, мне больно на тебя смотреть. Я уже молчу о том, что сама не спала всю ночь, после того, как мне позвонили и сообщили, где ты и что с тобой случилось! Это был конкретный и стопроцентный вынос мозга. Просто уму не постижимо! Да как такое вообще возможно?

– Сказали, что причиной могли стать противозачаточные таблетки. Организм так рвался забеременеть, что начал искать обходные пути. И, как видно, нашёл в одной из маточных труб. – удивительно, я так ничего и не почувствовала, когда повторяла слово в слово сказанное до этого доктором Ричардсоном.

Как можно поверить в то, что с тобой якобы произошло, если ты ни черта из всего этого не помнила? А наличие вздутого живота, ноющей боли и прочего дискомфорта ещё не значили ровным счетом ничего. Ко мне ведь для того и приставили сиделку, чтобы я не разглядывала, не щупала себя и не отвлекалась на всякие дурные мысли. Ты же всё предусмотрел заранее, так ведь?

– Это говорит лишь о том, что тебе уже давно пора было выйти за муж и родить, как минимум троих белобрысых карапузов! С организмом и с природой в таких вопросах лучше не шутить!

Ну как же не вставить по этому поводу своего веского и глубокомысленного заключения. Как будто кроме нас здесь находился ещё один не менее важный свидетель, для которого в сущности и предназначались данные слова. Лично меня они совершенно ничем не задели. Я и не собиралась спорить об этом с Сэм, тем более сейчас и о том, что это вообще-то мне решать когда, за кого выходить за муж и сколько рожать детей.

– Босс, как же я рада видеть тебя живой и почти здоровой! – Робин Поланик всё-таки решила не ждать своей очереди, а буквально влезла со своим более сдержанным поцелуем в щечку между мной и Сэм, и даже умудрилась потеснить недовольную её появлением Саманту Грин какой-то увесистой штукой в руках, схожую на вычурную поделку искусственного карликового дерева. – Я сама вчера без снотворного не смогла заснуть! То и дело порывалась сюда каждый час, при чём начинала собираться, как на работу, хватая планшет, рабочие записи, расписание и всё в таком духе. Разве можно так нас пугать, босс? Я до сих пор от шока не отойду! Мне всё время хочется плакать. Я в жизни так никогда не пугалась!

И она действительно едва не заплакала, скиснув своей абсолютно не накрашенной мордочкой в точь-точь, как тот брошенный на тротуаре несчастный щеночек. Ещё секунда и заскулит во весь голос на весь этаж госпиталя.

– Робби, малыш, ну что за глупости! Со мной всё замечательно. Ну сделали мне несколько проколов в животе, ну накачали его изнутри углекислым газом… Считай из меня просто вытянули образовавшийся там инородный предмет. И меня заверили, что лапароскопия самый безвредный и щадящий метод хирургического вмешательства. При других обстоятельствах, я могла бы уже через пару дней встать и уйти отсюда. Да мне и швы снимут уже через неделю!

– Инородный предмет? – у Робин (и у Сэм кажется тоже) отвисла челюсть. – Это… это же был двухмесячный плод… эмбрион! Маленькая Алисия Людвидж или маленький Брайан Степлтон! Если бы он не зацепился в маточной трубе, то мог бы сейчас развиваться, как и положено, в матке! А его просто взяли и высосали из тебя, как какую-то доброкачественную опухоль!

– А кто вам сказал, что он двухмесячный? – у меня тоже впервые за всё это "утро" ещё больше отхлынуло от лица крови и ударило в голову нежданной отдачей реанимированных эмоций (и честно говоря не знаю из-за чего конкретного – из-за того, что Поланик назвала тот удаленный сгусток непонятно чего именем Брайана, или что напомнила по чьей на самом деле вине я здесь очутилась!). – И неужели ты бы предпочла, чтобы этот "ребёнок" на хрен разорвал меня изнутри? Робби, не путай! Это внематочная беременность! Из подобных "эмбрионов" полноценные младенцы не развиваются и не рождаются! И да, считай это стопроцентной доброкачественной опухолью, которая чуть было меня вчера не убила!

– И у этой "опухоли" уже были ручки, ножки, пальчики, глаза и сердце! Он уже двигался, чувствовал и… и проявлял первые тактильные касания!

– По-моему, кто-то всю ночь и всё утро копался в интернете в поисках совершенно не той информации! – что-то мне вдруг резко стало совсем не хорошо.

– И мы определённо увлеклись не той стороной темы! – и похоже только Сэм хватило ума стать на мою сторону, как и напомнить Робин, зачем мы вообще здесь все сегодня собрались. – Ты же собиралась подарить Элл это восхитительное дерево! Мы два часа потратили на то, чтобы найти в Леонбурге нужный магазин и целый час на выбор этого чуда-деревца!

– Я просто растерялась! Не знала, что в этом случае больше подойдёт – Дерево Счастья или Дерево Здоровья и Долголетия.

– Роб в буквальном слове зависла между персиковым деревом и этим хрустальным гибридом!

– Да! – то ли капризная, то ли обиженная интонация слишком повышенного голосочка Поланик никак не желала приглушать свои высокие частоты. Но надо отдать должное, держалась она молодцом и сумела-таки не заплакать. – Просто действительно сложно выбирать, особенно, когда не знаешь, что первостепенно важно на тот или иной момент. А вдруг тебе сейчас больше всего нужно сосредоточить накопление нужной энергии в секторе Любви? Хотя безусловно сейчас тебе требуется именно восстановление здоровья!

– В секторе Любви? – это единственный, пожалуй, вопрос, который возник в моей голове после странной и почти убедительной лекции моей не в меру впечатлительной помощницы.

– Но я решила остановиться на Дереве Счастья, поскольку оно в своем роде и особенно для данного случая считается более универсальным. – и в подтверждении своим словам Робби развернулась к моему лицу той стороной, где удерживала обеими руками эту странную вещь из полудрагоценных камней (кажется хрусталя, нефрита, аметиста и янтаря). – Надо просто сейчас определить, где здесь сектор Здоровья. – она УЖЕ принялась оглядывать палату, словно взаправду выискивала тот самый сектор или обладала способностью вычислять эзотерические изломы в окружающем пространстве. – Черт, надо было взять компас. С какой стороны тут восток?

– Может в шкафу? – я, честно, не знала (да и не стремилась узнать), где тут восток или запад, но вид этого волшебного дерева почему-то не внушал мне никакого доверия, особенно, когда Робби держала его прямо над моим заштопанным животом. А выглядело оно, надо сказать, весьма и внушительно тяжёлым.

– Поставь его пока хоть куда-то. Потом поищешь свой Восток и сектор любви с счастьем. Вон, на тот столик к моим шарикам. – Сэм в этом плане проявила больше смекалки, как до этого с лёгкой руки избавилась от своих воздушных шариков. Видимо, Лалит за это время успела не только привязать их к ножке кухонного столика, но и незаметно ускользнуть из палаты.

– Что-то мне подсказывает, там точно не Восток!

Ну, по крайней мере, Сэмми удалось избавиться от Поланик и её чудо дерева хотя бы на пару минут. Саманта тут же схватила меня за холодные ладони и очень пристально заглянула в мои недоуменные глаза. Не знаю, что она там намеревалась разглядеть, но её собственное выражение слишком сосредоточенного взгляда и лица мне тоже не особо-то понравилось.

Что ты хочешь там увидеть? Поверь мне на слово, я мало что сейчас соображаю и ещё меньше чувствую.

– Ты сама-то, как? Вы уже разговаривали?

– Мы? – о чём она? Или о ком?

– Уж прости меня за бестактность, но я сама никак не могу успокоиться после того, как узнала о тебе буквально из первых рук. У меня в голове подобное не вяжется. И я никак не могу заставить себя не думать о том факте, что было бы, если бы твоя беременность оказалась нормальной. По существу ему все это сошло с рук! И где доказательства, что это действительно была внематочная беременность?

– Они в моей медкарте, Сэм! И как тебе вообще могло прийти подобное в голову? Вначале исчезаешь на полмесяца, теперь вдруг объявляешься с подобными и явно идиотскими идеями!..

– Извини меня, но ты совсем не выглядишь удрученной и подавленной. Как будто это не с тобой произошло. И между прочим подделать записи в истории болезни за определенную плату не так уж и сложно. А учитывая какие у Него возможности и связи… Элл, что он тебе наговорил? Ты поэтому сейчас такая?

– Кажется, кто-то пересмотрел мыльных опер! И ты сейчас реально бредишь! – не знаю как, но что-то удержало меня от соблазна выдернуть руки из цепких пальцев подруги. Хотя слабость или лёгкий разряд нервной дрожи царпнул суставы с фалангами до импульсивного сжатия.

Я смотрела в её упрямое лицо и не верила собственным глазам. Она действительно думала, что говорит, всё, как есть, будто только ей одной известна скрытая от всего мира правда. И не важно, что существуют прямые доказательства и куча свидетелей. Новая идея фикс затмит любую здравую логику и рациональное мышление.

– Это с тобой что-то не так! Я тебя совершенно не узнаю! Не хочешь замечать в упор столь очевидные истины! Он уже обработал тебя до основания и полностью перепрошил мозги? Что он вообще с тобой сделал?

– Сэм, я только что перенесла операцию, вышла из наркоза, проспала под сильным снотворным и обезболивающими. Какой ты вообще надеялась меня здесь увидеть? Танцующей по палате акробатический рок-н-ролл? Я даже в туалет без чужой помощи не могу сходить!

– Тогда почему ты не допускаешь возможности, что у тебя могла была нормальная беременность?

– Потому что при нормальной беременности не теряют за считанные минуты три пинты крови! И на вряд ли станут делать лапароскопию, когда можно было бы обойтись обычной чисткой! Ты понятия не имеешь, о чём говоришь и что на самом деле произошло! Хватит выдавать свои фантазии за действительное! Забыла, чем это закончилось десять лет назад и во что всё это вылилось теперь?

Сэм неожиданно выпрямилась и даже слегка повела головой, но не отшатнулась. Резко побледневшее лицо неосознанно перекосило несдержанным перебором противоречивых эмоций от внутренней борьбы за желание поверить услышанному и увиденному. Она то ли пыталась скривить губы в ироничной усмешке, то ли вернуться в прежнее более уверенное и стабильное состояние. Как будто я только что всего парой фраз разбила в дребезги её столь идеальное уравнение. Она же так была уверена. Во всём!

Только мне сейчас было как-то всё равно. Не ей читать мне нотации, копаться в моих психических отклонениях и уж тем более ставить мне какие-то диагнозы! И конечно не после её исчезновения на несколько последних недель.

Господи, я только сейчас поняла, что прожила половину месяца практически одна, сама с собой! Мне даже не с кем было поделиться о том, что происходило со мной, что ты со мной вытворял, как я всё это переживала и каким чудом не сошла с ума… У меня не было никого близкого, кроме тебя! Но и тебе я ничего не могла рассказать, потому что ты лишил меня на это прав. Хотя, кому, как не тебе знать, что со мной. Ты даже не пришёл ко мне сюда, чтобы проведать свою сломавшуюся игрушку. А ведь я ждала именно тебя! И, видит бог, до сих пор жду и хочу этого, что даже готова защищать тебя перед лучшей подругой!

Да, Сэм права тысячу раз. Ты давным-давно перепрошил мне не только мозг…

– А как же Брайан? – её голос ощутимо осип, но так и не дрогнул.

Чтобы Сэмми Грин окончательно повергнуть на колени, это не известно кем надо быть.

– А что Брайан? – и это тоже было странным. Ведь я ничего не испытывала, когда думала, что это был несостоявшийся ребёнок Степлтона. Я вообще об этом ещё ничего не думала.

Хотя, что тут думать? Вся правда в том, что это не была беременность в общепризнанном понимании! Грубо говоря, она ею и не была, исправить её было бы нельзя! Она была обречена изначально, так что… хватит мне еб*ть мозг!

– Тебе не кажется, что он вправе знать об этом? Я уже не говорю о том, что… окажись эта беременность нормальной и её каким-то чудом удалось бы спасти и сохранить… Ты что, ничего бы ему не сказала?

– Мы не планировали с Брайаном заводить детей в ближайшее время. Я к такому вообще не была готова ни тогда, ни теперь. И единственное, что я могу сейчас сказать по этому поводу… Будь это выкидыш и если бы я потеряла его ребёнка, думаю… на вряд ли бы я стала как-то иначе переживать данную потерю. Я даже не уверена, захотела бы я вообще его оставлять.

– Ты это серьёзно? – ахнула Робин из противоположного угла палаты.

Но ни я, ни Саманта не обратили на её присутствие абсолютно никакого внимания. Мы слишком были поглощены своими собственными демонами, чтобы отвлекаться на какие-то несущественные звуки и чужие телодвижения.

– Это явно говорит не та Эллис, которую я когда-то знала!

– А ты уверена, что ты так хорошо её когда-то знала? Да и что ты вообще могла о ней знать?

– Значит это всё? Для тебя Брайан – вчерашний день? И он вообще здесь ни при каких делах? Я правильно ВАС поняла?

– Бога ради, Сэм! Ты выбрала не самый удачный момент для драматизации всей ситуации! И если говорить откровенно, это только наше с Брайаном дело!

– То есть, ты всё-таки ему скажешь? Потому что ты обязана это сделать! Эллис, он должен знать!

И почему все только и говорят, что я должна или не должна делать? У меня остался хоть какой-то неприкосновенный уголок в моей личной жизни, где я могла принимать решения только за себя?

– Конечно скажу. – достаточно убедительным для тебя голосом, Сэмми? – Но только тогда, когда посчитаю для этого нужным сама!

– Прости, Элл, что сорвалась, просто… Я реально переживаю за тебя и тем более из-за того, что ничего не могу сделать, чтобы хоть чем-то помочь. Меня это буквально убивает, выводит из себя и я… попросту зверею! – Сэм даже закрыла глаза и демонстративно сжала пальчики обеих рук в кулаки, выдавливая сквозь стиснутые зубы немощный стон. Судя по всему, это должно было быть звериное рычание. – Только вся проблема в том, что это единственное, с чем мне сейчас приходится мириться. Я ещё никогда не попадала в подобное положение! НИКОГДА!

– Может это в какой-то мере и хорошо? Может только так ты не наделаешь новых глупостей, которые потом не придется расхлебывать всем?

– Так ты и вправду считаешь, что большая часть вины лежит на мне? – не похоже, чтобы её накрыло этим до откровенного шока и смертельной обиды. Саманта Грин никогда и ни в чём не признаёт своих ошибок. Её бесит лишь один единственный факт – она ничего не может сделать со своей стороны из-за крепко-накрепко связанных рук.

Не знаю, хотела ли я этого на самом деле, или же это был самый банальный побочный эффект за всё пережитое мною: за долгие дни молчания, за пролитые слезы боли, отчаянья и полной беспомощности? Мне же столько запрещали показывать свои эмоции и тем более самовыражаться! А я так и не могла понять за что!

Почему только я одна должна отвечать за всё и всех? Даже за тебя!

– Я не знаю, Сэм! Но факт остается фактом! Ты тоже приложила к этому свою руку, но почему-то никак не хочешь принять на себя ответственность за случившееся. Поэтому я тебя и попрошу! Позволь мне самой разобраться со своими личными проблемами, как и решить, что, когда и как говорить Брайану. Пожалуйста! Большего от тебя не требуется.

* * *

Первой ушла Сэм. Робин решила задержаться ещё на несколько минут, хотя ни она и не я не видели в этом жесте ничего обоснованного. Более того, мне не терпелось остаться одной (можно подумать, мне до этого было мало одиноких вечеров и ночей на своей новой квартире и в твоих холостяцких апартаментах на Мейпл-авеню). И вопросы, когда я вернусь на работу, буду ли я заниматься своими проектами на дому во время больничного и понадобиться ли мне личное присутствие Робби рядом – казались далеко не уместными и лишенными какой-либо здравой логики именно здесь и сейчас. Как будто завтра заблокируют все средства мобильной и сотовой связи.

И ко всему прочему я чувствовала себя совершенно уставшей, обессилевшей и разбитой, буквально в дребезги. И, что самое смешное, к моему теперешнему состоянию ты не имел никакого прямого отношения! Мне действительно не за что было тебя сейчас винить. Возможно только лишь за то, что успел довезти меня до больницы и посчитал разумным не появляться на моих глазах одним из первых. Ведь это даже не ты спровоцировал приступ отторжения яйцеклетки от стенки маточной трубы, как и не являлся главным виновником моей внематочной беременности. Я оказалась на операционном столе не по твоей вине! И кто знает, может я была до сих пор жива только благодаря тебе.

А когда я позволила памяти воскресить большую часть вчерашних событий, я так и не смогла понять, что именно меня вынудило разозлиться на тебя до истеричного приступа. Сейчас я вообще не испытывала и сотой доли из той ярости с желанием ударить тебя или выцарапать глаза. Кольцо от Брайна? Ты выкинул его на моих глазах в реку и у меня тут же сорвало крышу? Но разве ты не предупреждал меня до этого (при чём не один раз и самыми доходчивыми методами) и разве я сама не знала на что ты был способен? Ни одно данное тобою обещание не было брошено на ветер. Ты помнил всё и держал каждое слово. Я должна была это предвидеть! И я действительно теперь не понимала почему сорвалась.

Я же не чувствовала к этому сейчас вообще ничего. Только тупую ноющую тоску из-за того, что ни черта не могу изменить и тем более теперь. Как и своё интуитивное, выедающее изнутри наживую одержимое желание увидеть тебя… почувствовать тебя, сделать что-то ненормальное и противоречащее нам обоим, лишь бы только оказаться в твоих руках… Бл*дь! Да просто прижаться к тебе, к твоим коленям. Ощутить себя крошечной песчинкой в твоих тёплых укрывающих и окутывающих ладонях. Неужели после всего пережитого кошмара я не заслужила хотя бы этого – ничтожной толики твоего защитного тепла и воскрешающей нежности? Твоей самой сильной и несокрушимой близости (пускай и пропитанной насквозь чёрным эликсиром твоей липкой тьмы), но я… хочу этого! Мне это надо! Ты мне нужен! Здесь и сейчас!

Пусть даже если ты скажешь, что всё кончено и у тебя больше нет желания видеть меня и ты сам не уверен, захочешь ли этого потом. Захочешь ли вообще ждать и тем более целый месяц послеоперационного восстановления (а может и дольше)? Захочешь ли смотреть на меня такую… немощную, ни к чему не пригодную, да ещё и носившую десять недель неполноценный плод от другого мужчины?

Неужели ты прав? Неужели я не заслужила хотя бы нескольких минут, чтобы увидеть тебя, узнать, как ты пережил всё это сам?..

Да, и ты всё-таки прав (как всегда!). Я слишком устала после Сэм и Робин. У меня вообще не было каких-либо сил даже на простые разговоры, что уже говорить об эмоциональных нагрузках, от которых меня подрезало за считанные мгновения и выбивало едва не до потери сознания нереальной слабостью.

Мне бы просто закрыть глаза, не думая ни о чём, потому что ноющая боль в пульсирующих швах на животе и в животе, в тянущем напряжении и ломке в шее, плечах и в пояснице хоть как-то, но отвлекали меня от многих мыслей. Правда в какие-то мгновения я попросту терялась в этих ощущениях, едва различая, где физическая сторона боли, а где эмоциональная, словно они сливались в одно целое, как в оголенный провод или в одну сплошную рану – в обугленный ожог третьей степени, которым стал даже мой рассудок, всё моё тело и моя разбитая на осколки сущность. И тогда я действительно ничего не хотела… коме тебя. Будто только ты был сильнее этого и мог перекрыть эту реальность собой, снять эти гребаные ощущения только своей близостью, заменить их более желанной и щадящей болью – твоей особой эксклюзивной болью.

Так не честно и неправильно! Вначале подсадить меня на неё и на тебя, а потом резко всё отобрать?

У меня даже не было сил на слёзы, хотя мне и казалось, что если все наконец-то оставят меня в покое, они польются из меня сами собой и без какого-либо напряжения. Но ничего из этого так и не произошло. Буквально через несколько секунд после ухода Робин Поланик вернулась Лалит Неру со столовым подносом объявив о перерыве на ланч. Мои заверения, что у меня нет никакого аппетита, прошелестели мимо её ушей беззвучным и невесомым ветерком. Она не просто заставила съесть меня несколько ложек куриного бульона и выпить треть стакана грушевого сока, она собственноручно кормила меня с ложечки, пообещав больше не делать этого в ближайшем будущем, если я буду очень большой умничкой и хоть что-то сейчас съем. Но на третьей ложке я все же забастовала. В меня просто ничего уже не лезло и даже сок.

– Я доем потом, честно! Когда захочу.

Правда потом в мою палату вошли два незнакомых мне человека и стали поочередно заносить корзины и букеты с цветами – коралловыми герберами и пышными белоснежными хризантемами! Несколько секунд я смотрела за этой сценкой с приоткрытым от искреннего изумления ртом, пока что-то не вынудило меня наконец-то очнуться и не спросить напрямую, что всё это значит. В итоге мне сунули под нос красивый конвертик с вложенным в него красивым посланием от четы Рейнольдзов с изысканными и пылкими пожеланиями о моём скорейшем выздоровлении. Меньше чем за пару минут почти половина моей палаты утонула в ярких бутонах живых и почти ничем не пахнущих цветах, за которыми затерялось даже Дерево Счастья от Робин (но только не вызывающие воздушные шарики от Сэм).

Может в какое-то другое время, при иных обстоятельствах и тем более не в этом городе и не от этих людей я бы и восхитилась столь шикарным подаркам вопреки всем своим скептическим принципам, но не сейчас. Сейчас мне приходилось наблюдать за самой нелепой ситуацией в моей жизни – меня задаривали цветами и прочими бесполезными вещами, в то время, когда я совершенно не знала, где ты, придешь ли ко мне когда-нибудь (но желательно очень скоро!) и проявишь ли хоть какой-то знак своего внимания ко мне. Неважно как, пусть даже одним из подобных и нелепых "подношений" к изножью моей больничной койки, но только не тянуть мне жилы с нервами своим гробовым молчанием и полным отсутствием где-либо вообще.

Господи, я же уже столько раз спрашивала о тебе у Лалит. Сколько можно меня наказывать, тем более здесь и после случившегося? Пожалуйста! Неужели мне надо закатить очередную истерику, чтобы ты наконец-то услышал меня? Или это тоже не поможет?

– А когда мне можно будет позвонить по моему мобильному? Мне его отдадут? Он здесь, в шкафу гардеробной? – и был ли он у меня вчера в моей сумочке с другими вещами, которые ты сам же туда и положил?

– Честно говоря, я этого не знаю. Не я вас раздевала и не я следила за тем, что сделали со всеми вашими вещами. Но я могу посмотреть.

У меня на какое-то время впервые отлегло от сердца. Мне не стали возражать и настаивать в обратном. И именно в эти минуты я уже пребывала в стопроцентной уверенности, что ты сегодня не придешь (по крайней мере, не по собственной инициативе). Я даже слегка расслабилась благодаря данному осознанию, или, скорее, впала в ослабляющую апатию не самого приятного пофигизма.

Если ничего не получится с телефоном, чтож, всегда можно попросить дозу сильного снотворного или транквилизатора. Уж в этом-то мне точно не должны отказать!

Правда, Лалит так и не успела дойти до дверей стенного шкафа, только обошла мою кровать. Последовавший за этим звук открывающейся входной двери в палату практически не вызвал у меня никакого интереса, разве что притянул к себе безучастное внимание.

Сердце остановилось и заработало в тройном режиме превышенной скорости буквально через один прервавшийся вздох.

– Вы бы не могли нас оставить наедине, мисс Неру?