Читать книгу В любви и боли. Противостояние. Книга вторая. Том 3 - Евгения Владон - Страница 2

Если я вчера и потеряла треть всей своей крови, то, похоже, в эти сжатые секунды (в незримые и сверхскоростные мгновения) её остатки вскипели в моих венах и сосудах, достигнув прежних объемов всего за один мощный толчок сердца. Она ударила в голову, зашипела в ушах, обожгла изнутри кожу лица и шеи; запульсировала в ладонях и на кончиках задрожавших пальцев млеющими искрами сладкого онемения. Я чувствовала, как краснею и заливаюсь распускающимися бутонами её алых роз именно тогда, когда боялась, что ты заметишь мою реакцию на твоё появление (на тебя!) и всё сразу же поймёшь (как будто до этого ты никогда не читал меня и не знал, что со мной происходит!).

Ты же не мог этого не знать – что я ждала тебя! Только ТЕБЯ! Ты ведь здесь именно по этому, или всё-таки хотел прийти сюда сам?

Хотя мне уже всё равно. Я почти забыла о чём думала, что мечтала сделать и сказать, когда ты войдешь. Мне было достаточно смотреть на тебя, видеть, что это действительно ты – всё такой же красивый, безупречный и недосягаемый, в фирменном костюме-двойке за десять тысяч евро (правда почему-то без галстука), с идеальной прической и гладковыбритым свежим лицом. Мой персональный судья и любимый палач. Заблокированный бесчувственный взгляд, плотно сомкнутые губы, ни единой эмоции ни в глазах, ни в застывшей маске языческого бога ревнивца. Живой, реальный и несокрушимый. Настолько близкий в эти секунды, как и до невозможности далекий.

А что я надеялась увидеть и почувствовать? Что ты наконец-то приоткроешь свою броню и позволишь дотронуться к твоей уязвимой плоти и изрубцованному сердцу и только лишь потому, что я лежу на больничной койке? Может ты пришёл сюда только потому, что посчитал это правильным для успокоения личной совести? Может так требовал твой гребаный Протокол! Тебе надо было проверить насколько плохо я сейчас выгляжу или убедиться, что я до сих пор жива и даже пришла в сознание?

Господи, да что со мной такое? Почему я так на тебя реагирую? Боюсь до полного отказа и оцепенения рук и ног, тупею моментально и на раз (какого-то черта поправляя неосознанным движением волосы у лба, виска и щеки негнущимися пальцами дрожащей кисти), чего-то жду, забываю дышать, думать и даже частично видеть окружающую действительность. Так бояться и так хотеть… Хотеть, чтобы ты наконец-то подошёл ко мне, позволил дотронуться до тебя, ощутить в полную меру твою близость и тебя (всего!). Неужели это правда? Это на самом деле ты – Дэниэл Мэндэлл-младший собственной персоной, и ты всё-таки пришёл ко мне? Я тебя дождалась?

– Как ты себя чувствуешь? Очень сильная слабость? – я не знаю, что это, потому что чувствую такое только с тобой и особенно, когда ты так близко приближаешься ко мне, смотришь на меня (в меня) и делаешь что-то с реальностью, с внешним и внутренним пространствами. Сила или вибрирующая в мышцах, нервах и костях зашкаливающая энергия, которая заливала меня изнутри мощными приливами ментолового холода и плавящего жара, то ли переполняя собой, то ли выжигая остатки моих собственных физических сил.

Ты прав. Я ослабла просто до нельзя и только из-за тебя! Ты и есть моя выбивающая (практически смертельная) слабость в буквальном смысле этого слова. И чем дольше я за тобой наблюдаю, смотрю, как ты присаживаешься прямо передо мной, на край кровати, у моего бедра (заставляя неосознанно вздрагивать при соприкосновении с твоим теплом!), внимательно вглядываясь в моё взволнованное лицо, тем сильнее и глубже меня ею кроет… кроет тобой. Практически захлестывает, затягивает и пеленает тугими бинтами твоей близости и психосоматической клетки.

Значит ты пришёл не только, чтобы меня проведать? Иначе бы я не чувствовала тебя ТАК (или всё-таки чувствовала?)!

– Да… есть немного. – это называется немного? Практически до звенящей дрожи в голосе, в коленках и в руках?

И я только сейчас заметила, что ты держал в своих ладонях какую-то очень красивую и очень декоративную коробку овальной формы из плетеных полосок кожаных "прутьев" темно-бордового цвета. Ты как раз отложил её к другому краю постели возле моих ног, когда усаживался рядом.

Ещё один подарок? От тебя? Серьёзно?

Чёрт! Я же сейчас точно свихнусь и явно до того, как ты решишь мне его показать. Потому что мне абсолютно всё равно, что там (да хоть хирургический кляп с наручниками-колодками!), ведь этот подарок от Тебя! Ты действительно думал обо мне, возможно даже волновался и переживал.

– Тебя надо причесать, а то, похоже, к твоим волосам не прикасались с самой операции. – мягкая улыбка впервые скользнула по твоим губам, задев неожиданным теплом солнечного янтаря холодный оникс всеподмечающих глаз.

– Зараза! – я сама не поняла, как из меня это вырвалось и откуда взялись силы в руках. Импульсный рефлекс сработал быстрее, чем я успела осознать, что делаю – как хватаюсь за голову обеими ладонями, словно надеюсь на ощупь спрятать или как-то пригладить пальцами спутанные пряди немытых со вчерашнего дня волос. Я же была час назад в ванной комнате? Неужели я не догадалась посмотреться там в зеркало? А Лалит? Какой от неё толк, если она в упор не видит, как я выгляжу?

– И ни Сэм, ни Робин мне ничего не сказали? – наверное, мой жалобный голосок в сочетании с моим не в меру жалким видом и вызвали в тебе столь "несдержанный приступ" веселья. Последовавшая за этим более широкая, искренняя и белозубая улыбка едва не ослепила мой неподготовленный к таким неожиданностям через чур ослабевший рассудок.

– Скорей всего, они решили, что сейчас для тебя это не принципиально.

У меня же сейчас точно сердце выпрыгнет либо из горла, либо на хрен проломит изнутри рёбра. А может я как раз этого и ждала? Когда же ты поднимешь руку и проведешь пальцами по контуру моего лица, заботливо поправляя выбившиеся волоски со лба и щеки, и убирая более густые пряди с шеи и ключицы за плечо.

Не знаю, что или как толкнуло меня на это, но я так и не сумела удержаться от столь запредельного соблазна – на несколько безумно сладких мгновений накрыть своими дрожащими пальчиками твои в тот самый момент, когда ты скользил ими по моей щеке. И кажется я даже слегка прижала их к своей пылающей коже. Нет, не специально, честное слово! Поскольку тут же испугалась едва не до смерти, сразу же одергивая руку и со всей дури цепляясь в край одеяла, как за спасительную соломинку божественной милости. Ну не станешь же ты меня сейчас наказывать за мою безвольную слабость. Я ведь даже не успела прочувствовать рельеф и тепло твоих пальцев, снять их отпечатки на свои нестабильные сенсоры и тем более выкрасть несколько фантомных соприкосновений.

– Ты уже принимала лекарство? – конечно, ты сделал вид, что якобы ничего не заметил. Спасибо, что хоть улыбку удержал. Правда слегка нахмурился или, вернее, попытался придать своему лицу более сосредоточенное на моём самочувствии внимание.

– Да, как раз до ланча.

– А сам ланч, похоже, был принят не до конца. – даже посмотрел в сторону прикроватной тумбочки, где до сих пор ожидали воскрешения моего аппетита остывший бульон и недопитый сок.

– Я не хочу есть, честно. Тем более столько жидкости. Не хочу бегать в туалет каждые полчаса. У меня сейчас не особо-то резво это получается.

– А если я тебя туда отнесу?

Лучше бы ты этого не говорил. Перехватило не только дыхание и сердце, я чуть было сама не заулыбалась во весь рот от долгожданного осознания, что ничего не изменилось. Ты здесь действительно ради меня! И в коем-то веке мне перепало несколько бонусов и дополнительных ходов с выигрышными комбинациями. Я чувствовала это, очень сильно и нереально глубоко – как ты изменился или как что-то открылось в тебе. Меня никогда ещё так не притягивало к тебе настолько волнительно (и именно ментально!) и не изводило желанием прикоснуться к этому, пропустить всё это через себя, прочувствовать всеми клеточками собственного тела и столь уязвимой сущности. И мне безумно нравилось то, что я ощущала – как я ощущала сегодня тебя!

– Может чуть попозже? – и я совершенно не против процедуры с причесыванием, если ты, конечно, хочешь провести её сам.

– Тебе всё равно придётся это сделать. Я не уйду от сюда, пока ты всё не съешь и не выпьешь. Тебе нужно набираться сил для скорейшего выздоровления и восстановления.

– Доктор Ричардсон сказал, что если не будет никаких осложнений после операции, то я смогу выписаться из больницы уже через несколько дней.

– Конечно. Я бы забрал тебя домой уже сегодня, если бы не требовалось постоянного врачебного наблюдения в первое время после операции.

Как только я услышала фразу "забрать домой уже сегодня", следующих слов я уже практически не слышала.

– А когда меня отсюда заберут?

– Надеюсь скоро. Но точно намного раньше, чем через неделю. Мне и самому будет намного спокойнее, если ты будешь дома, рядом и спать по ночам в своей спальне, на своей кровати.

А вот это был контрольный. И я бы тогда всё отдала только за возможность прикасаться к тебе в любое время дня и ночи по собственному желанию. Неужели я не заслужила этого хотя бы сегодня? От тебя ведь не убудет, если я коснусь твоей руки или лица своими пальцами или свернусь ластящимся котёнком на твоей груди и коленях. Пожалуйста! Хотя бы несколько минут! И я соглашусь на что угодно! Буду готова стерпеть всё, простить и забыть каждое твоё безумство и беспощадный удар (поскольку знаю, что заслужила их все!). Только не лишай меня надежды на право быть счастливой рядом с тобой… Не лишай меня моего Дэнни! Он же не мог бесследно исчезнуть. Я знаю, он есть, я до сих пор чувствую его в тебе и особенно сейчас. Он никуда не пропадал, просто ты не позволяешь ему вернуться… Вернуться ко мне…

– Думаю, этим вечером или завтра с утра тебе уже можно будет принять душ.

– А мне хватит сил? Или… ты будешь мне помогать? – только одна мысль, что это ты и снова станешь меня купать, пусть и под душем, заставила моё сердце качать остатки крови с запредельной скоростью. И я действительно хотела (при чём уже прямо сейчас и немедленно!), чтобы ты это сделал. Буквально до одури.

– Нет, Эллис. Здесь я тебя купать не буду. Этим обязана заниматься Лалит, твоя сиделка. Я пришлю из квартиры несколько твоих вещей и купальные принадлежности. Потерпи, моя девочка. – наверное, на моём лице очень уж красочно отразилось и моё ответное разочарование от услышанного и едва не парализующий шок на грани срывающихся слёз. – Это всего на несколько дней.

– Так она что… потом поедет со мной на Мейпл-авеню?

– Кому-то там придётся присматривать за тобой днём.

– Зачем? Мне же уже через неделю снимут швы. Может сейчас я и выгляжу беспомощной и жалкой, уверена, завтра всё кардинально изменится! А через неделю я и на работу могу спокойно выйти.

– Эллис, не гони лошадей. Это мне решать, когда и куда тебе выходить. И через неделю ты на вряд ли так скоро куда-то выйдешь. Но это не означает, что я стану запрещать тебе заниматься твоей работой дома. Всё остается как и прежде. Единственное, что изменится, это то, что весь следующий месяц ты будешь жить в моей квартире на Мейпл-авеню под моим присмотром вплоть до своего окончательного восстановления. Тем более это нисколько не должно мешать тебе следить за процессом обустраивания твоей квартиры на Лайтвуд-Сквер. Уверен, скучать тебе не придется.

Но что-то мне всё равно продолжало не нравится во всём этом раскладе. Как будто не доставало или специально замалчивалось о каком-то очень важном элементе. Мы не обсуждали интимные стороны вопросов. Только чисто бытовые и рабочие. И я опять в большинстве случаев лишалась права личного голоса. За меня уже давно всё решили! А ведь не прошло и суток с той минуты, как меня уложили на операционный стол.

Ты и не думал меня отпускать, ни при каких обстоятельствах, просто твоим планам на мой счёт пришлось несколько видоизмениться. Но это не значило, что ты сам намеревался менять что-то в себе. Может всего лишь ослабить хватку и на время отложить в сторону кнут.

– Остальную часть первостепенно важных вопросов будет лучше обсудить уже дома, и когда ты наберешься достаточно сил. А сейчас тебе надо думать о себе и соблюдать послеоперационный режим.

– Ты уже собираешься уходить? – не знаю, чем конкретно меня так сильно задело, каким из твоих ледяных и безупречно отточенных скальпелей – словом, намерением или действием? Ты прав, всё оставалось как и прежде на своих законных местах, и я тоже. Но я всё равно не желала, чтобы это лезло сейчас между нами и стирало в хрустальную пыль мои хлипкие надежды и фантазии. Я хотела, чтобы ты был рядом, цеплялась за тебя ментально со всей дури и едва не до срыва в реальную истерику. Ты же не мог этого не видеть и уж тем более не чувствовать!

– А тебе уже не терпится отделаться от меня? – конечно ты шутил и даже не скрывал этого в своей ответной и слегка ироничной улыбке, но у меня вдруг резко похолодело в груди, вскрыло стягивающей коркой иссушающего инея часть легких, сбившегося сердца и ослабевшие суставы задрожавших рук. Представить себе, как ты сейчас уйдешь от меня и бросишь на весь остаток дня и ночи совершенно одну?..

– Я не говорила этого! – не представляю, как вообще сумела выдавить из себя эти слова и не схватиться за тебя буквально. – Ты же сам грозился, что не уйдешь, пока я не съем ланч. И меня надо расчесать и ещё, как минимум пару раз, сводить в туалет. И последнее у Лалит не очень-то хорошо получается. Впрочем, как и всё остальное.

– Похоже, кто-то наводит напраслину на очень профессиональную и опытную сиделку с какой-то определённой целью. – не перестаешь улыбаться и шутить, но, кажется, меня отпустило.

А может позволила твоей близости окутать меня ещё плотнее и затянуть в тебя ещё глубже, перекрывая мои собственные каналы определенных чувств и мыслей? Если даже и так, не вижу причин и смысла сопротивляться. Особенно тебе и сейчас.

– Я говорю, как есть. – и опускаю "скромно" взгляд, словно меня заинтересовали чёрные пуговицы на твоей кофейной сорочке. – Мне есть с чем и с кем сравнивать.

Но дотронуться до них так и не решаюсь, хотя и копаюсь пальчиком по синему пододеяльнику всего в нескольких миллиметрах от твоего рукава (тёмно-каштанового пиджака с бордовым отливом из натуральной и очень дорогой итальянской шерсти) и твоего запястья. Хотя чувствую практически кожей и неожиданно вспыхнувшим в диафрагме тёплым солнышком, как ты улыбнулся в ответ ещё шире. Как сильнее и осязаемей запульсировал в моих венах сладкий ток твоих ответных эмоций – невидимых касаний, скольжение невесомых, но самых крепких красных нитей.

– Если я что-то обещал, значит, так и будет. Я пробуду здесь сколько понадобится. А пока у тебя есть только два выбора на эту минуту. Либо доесть свой холодный ланч, либо… – весьма искусным маневром перехватываешь моё внимание, когда отворачиваешься на пару секунд в сторону, но только для того, чтобы взять с края кровати отставленную тобой на время подарочную коробку. – отвлечься на что-нибудь более приятное. Например, посмотреть, что я тебе принёс. Хотя предупреждаю сразу. Этот подарок я делал не для тебя.

– Не для меня? – чувствую, это явно какой-то подвох, но когда с тобой было по другому? Правда на этот раз никаких панических страхов.

Волнение? – Да! Зашкаливающие эмоции? – Да! Но только не желание спрятаться, как и забиться в дальний-предальний угол твоего Чёрно-красного Зазеркалья.

Если я действительно спятила (и едва ли это можно списать на побочное действие лекарств!), то уж лучше я окончательно сойду с ума в твоих руках и желательно очень быстро (прямо сейчас!).

– Нет, не для тебя, – но ставишь коробочку именно на бёдра мне, и по её весу ощущаю что-то слишком уж подозрительно весомое. – Когда выбирал его, больше отталкивался от представления, как он будет выглядеть на тебе, когда ты будешь рядом со мной. Тем более украшения ты не особо жалуешь… – и не дожидаясь, когда я соизволю сделать это сама, открыл крышку своей рукой. – Но это не значит, что я должен с этим мириться со своей стороны.

– Тебя так беспокоит, как я буду выглядеть подле тебя и насколько безупречно соответствовать твоему стилю? – не думаю, что хотела тебя этим поддеть, но разве не ты начал первым? И я просто пытаюсь поддержать разговор, не более. Честное слово!

Хотя стоило мне увидеть содержимое коробки, все прежние мысли моментально испарились, уступив место совершенно новому бурному всплеску безудержных эмоций. По началу я даже не поняла, что это, вернее, не смогла определить с первого взгляда, что это за бутоны цветов, выложенные на дне коробки аккуратным венком вокруг длинной прямоугольной коробочки меньших размеров, ещё и присыпанные бордовыми лепестками свежих роз. Слишком идеальные, цельные и яркие, словно игрушечные.

– Это бутоньерки или… что? – пришлось осторожно подхватить один из бутонов магнолии, чтобы узнать на ощупь из чего они. Цветок казался настолько совершенным и почти настоящим, разве что лепестки оказались очень твёрдыми – застывшими лишь в одном не меняемом положении.

– Это мастика или марципан, очень тонкая, ручная и дорогая работа. Я помню, что ты не особо жалуешь живые цветы, объясняя свою к ним нелюбовь за счёт полной бесполезности подобного вида подарков, поэтому решил пойти другим путём. Найти цветы, от которых был бы хоть какой-то прок.

– Это конфета? Ты наверное шутишь? – у неё даже тычинки были с пушистой желтой пыльцой, как у настоящей магнолии! И мне уже явно было мало разглядывать эту прелесть в одном виде сорта воссозданного чьими-то гениальными пальцами цветка. С неподдельным восхищением и детской жадностью я уже тянулась за следующими – за тигровой нежно-лиловой орхидеей и раскрытым бутоном белоснежной розы оттенка слоновой кости.

– Можешь попробовать на вкус. Я для этого их и покупал.

– Ни за что на свете! Это же настоящее кощунство! Да как их вообще можно есть?

– Поверь, это не сложно. Стоит только распробовать. И тебя никто не заставляет съедать их за раз. Можешь растягивать удовольствие сколько хочешь.

Прекрасно понимаю, что ты ничего не делаешь и уж тем более не говоришь просто так и без скрытого умысла, но ничего не могу с собой поделать. Ни за что бы раньше не поверила, что когда-нибудь тебе удастся развести меня коробкой конфет из марципановых цветочков!

– К тому же, не они являются главным подарком, а всего лишь сопроводительным дополнением – красочным антуражем. – и уже во второй раз берёшь инициативу в свои руки, а точнее, тот самый прямоугольный футляр, обтянутый вишнёвым бархатом, который лежал в центре подарочной коробки в ожидании своего звёздного часа.

И естественно мне приходится на время забыть и о цветах, и о возможном скрытом в них смысле или о том, каких ты способен достичь граней в преследовании того самого пресловутого эффекта неожиданности. Никому и никогда за всю мою достаточно долго прожитую жизнь не удавалось удерживать моё внимание и особенно разум в столь изощренных переплетениях пси-манипулирований. Ты оказался единственным, и за всё прошедшее время даже не подумал хотя бы слегка ослабить натяжение своих нитей в моём сознании, нервах и эмоциях.

Тихий щелчок потайного замка футляра притянул моё внимание куда посильнее цветов-конфет. Я знала, что там было украшение, вопрос лишь – какое именно? И как я сама могла настолько повестись на все твои завораживающие движения-жесты искусного иллюзиониста? Как меня вообще смог затянуть вид обычного золотого браслета. Нет. Вру! Далеко не обычного, поскольку я ещё никогда не видела подобных, буквально воздушных переплетений из нестандартных звеньев "паутинок", образующих сложный геометрический узор-спираль всего из нескольких тончайших нитей золотой цепочки. Хотя её и цепочкой было сложно назвать (если только не ДНК), где в каждом прозрачном "коконе" отдельного гнезда-сферы застыли рубиновые капельки драгоценных камней или мини-галактик. И всё это не просто лежало на атласной подушечке футляра с фирменным логотипом очередной крутой ювелирной компании, оно ловило окружающий и солнечный свет, переливаясь всеми цветами радуги подобно спящей змейке живого организма.

– Так он… не для меня? Или его тоже можно съесть? – кладезь шуток от циничной Алисии Людвидж, похоже, приказал долго жить. Я сама не могла поверить собственной реакции, своему дрогнувшему от волнения голосу и нескольким вибрирующим сжатиям не унимающегося солнышка под не менее клокочущим сердцем. И мне просто до безумия хотелось раствориться в этих таких забытых, почти детских ощущениях расслабляющего доверия, захлестнувших меня с головой твоими противоречивыми манипуляциями и твоей такой родной близостью… всем тобой!

Неужели, чтобы дожить до подобного момента, мне нужно было пройти все существующие круги ада и чистилище? Оно того стоило? Или… оно того стоило!

– Нет, я уже говорил. Я выбирал его только для себя. Вот только основная проблема в руке, на которой его необходимо носить. И эта рука определенно не моя. – и в подтверждение своим словам подцепил кончиками пальцев правой ладони подвижную змейку браслета с её индивидуального "ложа", откладывая футляр в сторону за его полной ненадобностью, и второй перехватывая мою левую кисть неожиданным и совершенно ненавязчивым движением.

Если я не дернулась внешне от твоего мягкого и конечно же столь чувственного прикосновения, это не значит, что в эти же мгновения меня не затопило изнутри ответным приливом подкожной лихорадки. Действия обезболивающих препаратов абсолютно не влияли на чувствительность моей сущности и воспалённого тела. Они все так же поглощали и пропускали через себя любой тактильный контакт с тобой и не важно какой – физический или ментальный, по сути они были равноценны. Разве что сейчас меня плавило дополнительным осознанием, что это чистый реал, в котором не было места прежним страхам. И твои пальцы действительно скользят сенсорным бархатом по чувствительным фалангам, линиям и подушечкам моей безвольной ладони, заставляя их вздрагивать, пульсировать и едва не стенать. А мне только и остается, как сдерживать собственное учащенное дыхание, аритмию свихнувшегося сердца и окончательно сорвавшиеся в полное безумие чувства под обжигающими рисунками нейропаралитиков твоих касаний и новых фантомных меток.

– Думаю, твоё запястье подойдет для него просто идеально. – ты даже не спешишь (как всегда!), намеренно растягивая любое из своих движений и манипуляций, вынуждая прочувствовать каждое из твоих касаний всеми раскрытыми нервами и нейронами моего абсолютно беззащитного перед тобою тела.

Большим пальцем медленно, едва не показательным ленивым жестом, очерчиваешь нижние подушечки ладони и чувственную линию запястья прямо под ней. Сознательная и просчитанная до самого последнего микрона ласка. Даже сейчас ты не можешь не держать меня на гранях своих смертельных клинков, в наэлектризованном кольце твоей высоковольтной психофизической клетки. Просто теперь их тёплые, но всё такие же острейшие лезвия из чёрного золота, ласкали и гладили мои затянувшиеся тонкой корочкой раны. И впервые за столько дней, недель и беспрерывных секунд нескончаемого кошмара, я не боялась смотреть в твои глаза, пропускать их осязаемый взгляд в глубины своей обнаженной сущности.

Может когда-нибудь я и пожалею об этой наивной слабости, о том, что позволила тебе сделать со мной ещё и это, но только не сейчас. Сейчас я безумно хотела верить и надеяться, потому что моё тело не могло меня обмануть… ты не мог обмануть меня, позволяя чувствовать такое!

– Он явно будет мне к лицу, когда будет красоваться рядом на твоей руке.

Я вообще не почувствовала, как нагретый твоими пальцами благородный металл скользнул по моей коже и именно там, где ты оставил пульсирующий след своих прикосновений. Казалось, это горели и искрились тысячи клеточек наших слитых нервных окончаний и тяжесть браслета их только усилила во сто крат. А может ты и сделал это специально? Чтобы ощущение этого украшения ассоциировалось у меня именно с этим моментом, с ощущениями твоей откровенной нежности и усыпляющих ласк. Чтобы я и подумать не посмела когда-нибудь снять его со своей руки.

– А как на счет катетера и трубки капельницы? Они не сильно портят общий вид… браслета рядом с тобой? – не самая удачная шутка (а разве я не говорила, что у меня уже давно и под чистую иссяк мой собственный источник вдохновения и только лишь благодаря тебе?). Но их не самый приятный для глаза вид на внутреннем сгибе локтя (да ещё и на очень бледной, почти прозрачной коже моей истонченной руки) действительно представлял из себя далеко не эстетичную и вдохновляющую картинку.

Правда ты и бровью не повел, попросту проигнорировав моё последнее замечание, когда приподнял повыше мне руку, переворачивая её ладонью вниз и ещё какое-то время удерживая в данном положении перед своим весьма внимательным и почти любующимся взглядом.

– Катетер и капельницу скоро уберут, а браслет останется. – и ты не стал ограничивать себя одним лишь визуальным любованием. Тебе обязательно нужно было прикоснуться к нему пальцами второй руки, якобы поправляя в нужное положение, а на самом деле "играясь" его необычной гибкой "конструкцией" на моём запястье и с моей растертой твоими же метками кожей.

Я и сама была не в состоянии отвести глаз от этой захватывающей картины, совершенно не соображая, чем же меня так кроет и пробирает до мозга костей – завораживающими переливами тонких чешуек золотой змейки или глубоким осязанием твоих действий, слов, скрытых мотивов… тебя.

– Он кажется… таким хрупким. Я точно побоюсь его носить с моим вечным везением. Я поэтому ничего такого и не ношу… Обязательно за что-нибудь зацеплюсь, порву или поломаю.

– А я думал, ты их не носишь, потому что не любишь украшения в принципе.

– И это тоже. – наверное, уже поздно кусать себя за язык, как и сгорать от стыда в обжигающих приливах вскипевшей в коже крови. Но ничего не могу с собой поделать.

Меня опять вскрывает по всем контактам. Не спасает даже твоё временное отвлечение от темы – пока ты как ни в чём не бывало убираешь подарочную коробку со съедобными цветами с моих бедер на край прикроватной тумбочки и выпускаешь (тоже временно) мою ладонь из своей. Конечно, я могла сделать вид, что меня безумно заинтересовало изучение этого браслета, как можно поближе к своим глазам и с помощью собственных пальцев свободной руки, но я едва что-либо различаю и чувствую по этому поводу.

– У меня даже одежда долго не живет. Я совершенно не аккуратная и… жутко рассеянная. А вдруг я его потеряю и даже не замечу этого? И разве в больнице их можно носить?

– В больнице носить не обязательно. Но ты всё равно здесь долго не задержишься. Максимум два-три дня. – не на долго ж ты отвлекся от меня. Уже через пару секунд сменил своё место, пересаживаясь с нижней части кровати поближе к её изголовью, вернее, к моей голове – от моих коленей и бедер к уровню живота и груди. Или, грубо говоря, буквально переместил положение своих невидимых фиксаторов ментальной и физической клетки, в этот раз уже по настоящему накрыв меня своей живой тенью и практически сразу заблокировав все пути и способы к моему возможному отступлению.

Не думаю, что у меня могла возникнуть подобная идиотская идея – попробовать вырваться и сбежать от тебя и особенно сейчас в моём не самом подходящем для таких подвигов состоянии. Да и захотела бы я этого вообще, ещё и после того, как меня плотнее затянуло твоими высоковольтными сетями, выжигая их головокружительным проникновением под кожу едва не до потери сознания (до потери рассудка и дыхания уж точно!)? И тебе обязательно надо было перекрыть мой взгляд своим, чтобы меня окончательно и безвозвратно утопило в бездонной глубине твоей всепоглощающей тьмы.

– Уверен, с ним ничего не случится. А поучиться носить подобные вещи ежедневно тебе явно не помешает.

– Ежедневно? Даже в квартире на Мейпл-авеню? – как будто сейчас это должно меня волновать больше всего и тем более в тот момент, когда твоя ладонь накрывает часть моего лица и головы бархатным силком ласкового птицелова. Какой к черту браслет и новые правила по его обязательному ношению? У меня же сейчас сердце выпрыгнет из груди! Или на радость всем проклятым святым задохнусь под усиливающимся давлением твоих нежных и таких тёплых клинков. Мой любимый убийца и Чёрный Хирург уже достал полный набор своих операционных инструментов, задействовав все сразу и одновременно. Только мне впервые и абсолютно не страшно. Я хочу этого! Сама!

– Там тебе будет носить его даже проще в качестве тренировки. Но за пределами квартиры ты не должна его снимать и не забывать надевать при любом выходе куда бы то ни было. – большой палец описывает чувственный узор по моей щеке, по сенсорному контуру приоткрытых от томного дыхания губок, вторя движению невидимого чёрного скальпеля, скользящего тончайшим лезвием по сердечной мышце изнутри. Но мне впервые не больно (может только совсем чуть-чуть, и то, это скорее сладкая боль, практически желанная!).

– А если я его всё-таки потеряю, или поломаю… нечаянно зацеплюсь за что-нибудь и порву?

– Просто постарайся избегать подобных возможностей. Но если вдруг такое и случится…

Вторая ладонь накрыла мою голову с другой стороны, и я поняла, что это всё! Нет… Ощутила, прочувствовала и растворилась в этом блаженном безумии вся и без остатка! В твоих руках, под твоим взглядом, под твоей окутывающей тенью… под тобой.

– Думаю, сильно наказывать я тебя не стану. Скорей всего куплю или закажу новый.

Рассудок с трудом улавливает смысл твоих слов. Меня больше и куда сильнее ведет от тембра твоего голоса, вибрирующего ласкающими переборами в перетянутых струнах моих оголенных эмоций буквально физически. И от мягких мазков его порывистого тепла по моему лицу… от сводящего с ума осознания, что твои губы так близко и что тебе ничего не стоит сократить столь ничтожное расстояние до моих (господи, я же практически их ощущаю!). И ты действительно это можешь! В любой момент! Но лучше прямо сейчас!

– И будешь делать это всегда и постоянно? – о чём я вообще говорю и спрашиваю? У меня же есть возможность сделать это или попросить!..

Вцепиться в твои руки (прямо как во сне!) и самой, первой поцеловать тебя!

Или нет? Мне просто это кажется? Ведь это ты держишь меня и продолжаешь затягивать снаружи и изнутри тугими ремнями своих самых прочных в мире фиксаторов. Я и пошевелиться не сумею самостоятельно без твоей на то воли!

– Всегда и постоянно.

Пока смерть не разлучит нас?

Боже… Я точно спятила.

Я уже это сделала, при чем без какой-либо веской на то причины. Простила тебя и готова повторять это снова и до бесконечности, лишь бы ты не ослаблял своих связывающих нас нитей и сминающую глубину своей близости. Даже за очередной поцелуй в мою переносицу, за возможность почувствовать прикосновение твоих нежных губ хотя бы так!

И в этот раз я не закрыла глаз. Не смогла и не захотела. Потому что в этот раз всё было иначе и совершенно по другому. И может благодаря этому я и почувствовала намного больше, увидела что-то ранее от меня ускользающее? Или наконец-то сумела разглядеть – ту самую тонкую красную нить, которая всегда пульсировала и светилась в кромешном мраке твоей тьмы всё это время – нить протянутую между нашими сердцами, в нашей единой кровеносной системе!

Я смотрела, как бьется сильная жилка на твоей широкой шее над расстёгнутым воротничком кофейной сорочки и не касалась её своими губами только потому, что ты удерживал мою голову в своих ладонях. Но я могла это сделать запросто, потому что безумно этого хотела и практически уже ощущала вкус твоей кожи и биение твоего пульса на своем языке… Fuck!

Пожалуйста! Дай мне этот шанс! Умоляю! Дай мне всё исправить прямо здесь и сейчас! У меня получится! Я чувствую это!..

– Тебе всё-таки надо поесть, Эллис. Боюсь, я не смогу успокоиться, пока ты это не сделаешь, ещё и при мне. – тогда почему говоришь об этом таким сиплым голосом и смотришь с такой близости, будто хочешь сделать что-то другое, вот-вот в эту самую секунду?

Если ты и сумел прервать свой поцелуй в лоб, но только не стремительное погружение своих клинков, игл и нитей в моё сердце! Ты даже не смог отстраниться от меня на безопасное расстояние или сделал это намеренно, чтобы свести меня окончательно с ума. Убить за несколько невыносимо сладких минут нашего одержимого слияния тем, что могло бы случиться между нами сейчас, не останови ты себя у этой хрупкой грани чистейшего безумия.

Уж лучше бы ты это сделал тогда и по настоящему… и не обязательно быстро…

* * *

Как такое могло случится? Почему я ничего не заметила и у меня даже мысли не возникало, чтобы задуматься, что же со мной было не так?

Думаю, ответ был самый банальный и нелепый. Во всем оказалась виновата внематочная беременность и период времени выпавший на её нежданное возникновение. Мои психические стрессы с моим переходом в Глобал-Вижн и переездом на другой конец континента, моё прямое игнорирование нестандартного менструального цикла в первый месяц и списание не слишком привычных для него выделений всё на те же эмоциональные перепады с усиливающейся паранойей.

Были какие-либо боли и тошнота с утренней рвотой? Серьёзно? Во второй месяц? Как раз тогда, когда я только-только очутилась в эпицентре твоего вселенского заговора против меня? Да меня шторило и выворачивало на изнанку куда похлеще самого сильнейшего пищевого отравления. Сомневаюсь, что на тот момент я могла бы отличить , где была тошнота от беременности, а где – от зашкаливающих страхов и запредельного волнения.

Боли в животе с правой стороны? Возможно. Но разве я не прожила последние недели на транквилизаторах и прочих "болеутоляющих", которыми ты кормил меня едва не с нашего первого и столь задушевного разговора в том милом кафетерии на Гейбл-Кросс?

Если бы весь этот срок я пребывала в нормальных психических и физических условиях, кто знает, может бы всё закончилось абсолютно по другому. Может что-нибудь я бы и заметила, забив своевременную тревогу. Но как я могла уследить за всем сразу здесь, сейчас и тем более рядом с тобой, когда ни моё тело, ни разрывающееся на части сознание (с давно надорванным и далеко не здравым рассудком) уже мне не принадлежали? Если в случившемся и была чья-то ведущая вина, то едва ли большая её часть принадлежала мне.

Или грубо говоря, виноваты были все, даже Брайан!

Да, знаю, одна из главных и самых болезненных тем этого дня. Ты ждал, что я сделаю это сама, ещё и увеличил срок по выполнению выдвинутого тобою требования в связи со случившимся – дал мне дополнительное время на полное восстановление физических и моральных сил. И надо сказать, впервые я не стала использовать твою щедрую отсрочку до очередного потопа или второго пришествия. Я и сама прекрасно понимала, что тянуть это до бесконечности – было бесчестно и некрасиво в первую очередь для Брайана. Но кто знал, что именно с критическим приступом и моим последующим пребыванием между жизнью и смертью на операционном столе (а на следующий день в сладчайшей паутине мнимых надежд и в смертельной ловушке рук моего любимого палача), я резко изменю своё решение.

Конечно я не сразу это сделала. Мне всё-таки потребовалось хоть какое-то время, хотя бы несколько первых дней, чтобы более или менее прийти в себя и набраться хоть каких-то сил, а вместе с ними укрепиться в своем окончательном выборе. Но в этом и была вся разница! Я захотела этого сама и у меня появились слишком веские причины, чтобы игнорировать происходящее. Правда мне пришлось дождаться, когда меня заберут из больницы и отвезут на твою квартиру на Мейпл-авеню, но и на это ушло не так уж и много дней. Уже к вечеру понедельника после твоего первого ухода из моей палаты я ощутила невыносимую тоску и острую потребность вернуть тебя обратно. Во вторник я откровенно начала сходить с ума от нечего-неделанья и слишком долгих минут вынужденного ожидания. Время попросту и буквально останавливалось – зависало, превращаясь в жестокую пытку для любого думающего человека. Казалось, я в жизни столько не думала, не анализировала и не перебирала в памяти самые залежалые архивы пережитого прошлого. Оказывается, для этого нужно не так уж и много – всего пара дней абсолютного спокойствия и почти стабилизировавшегося внутреннего умиротворения в полной тишине и в изолированном одиночестве. А самое главное, стопроцентной уверенности, что ты будешь рядом не смотря ни на что, будешь держать данное тобою слово и возвращаться ко мне и за мной снова и снова…

Может поэтому я не испытывала практически никакого страха и совершенно никаких переживаний, когда сказала тебе, что хочу позвонить Брайану и поговорить с ним о расторжении нашей помолвки.

"Ты уверена, что готова сделать прямо сейчас?" – "Более чем! У меня было до хрена свободного времени, чтобы обдумать каждое своё слово и несколько возможных вариантов разговора. И я действительно хочу это сделать." – "Я переведу на его счет в ближайшие дни всю стоимость кольца. Не исключено, что с небольшим процентом. Надеюсь, оно не было фамильной ценностью от его бабушки."

Я даже была уверена, что Брайан сам бы не захотел его забирать. Кто знает, может так даже и лучше. Кому захочется держать в доме постоянное напоминание о пережитом и таком унизительном разрыве?

Наверное, твоё последнее решение о возмещении цены за кольцо и стало для меня финальной точкой в совершенном мною выборе. Мне с лихвой хватало моего невозмутимого состояния и полнейшей уверенности в правильности моего последующего шага. Чем скорее я с этим покончу, тем меньше меня будет грызть совесть за случившееся. Конечно, телефон – не самое лучшее средство связи для подобного разговора, но устраивать видео-сессии в онлайн-режиме мне хотелось ещё меньше.

Правда вначале всё же пришлось отослать ему СМС-ку перед тем как выгадать подходящее время для нас обоих.

"Какого чёрта у тебя там происходит? Ты вообще соображаешь, что творишь? Я уже столько получил выговоров от своих тренеров и дирекции клуба, что сам не понимаю, как меня ещё не попросили уйти во временный отпуск. Эллис, я каждый вечер порываюсь сесть на ближайший самолет до Эспенрига и едва не самому послать всю свою спортивную карьеру коту под хвост! Что это вообще за непонятные СМС-ки непонятного содержания? Тебе так трудно набрать мой номер или взять трубку, когда я звоню? Что это за "Прости, никак не могу выйти с тобой на связь", "Не надо мне названивать по сто раз на дню, я сама тебе скоро позвоню…" Скоро? Я уже забыл, когда мы с тобой вообще говорили по телефону! Когда, Эллис? А, главное, почему?"

"Брайан… умоляю, прости! Я знаю, что сама во всём виновата, но я действительно не имела никакого понятия, как сказать тебе о таком."

"Простить? Сказать о таком? Эллис… бога ради, ты можешь хотя бы попытаться объяснить, что с тобой случилось и почему ты это вытворяешь?"

"Я и пытаюсь, но ты и слова не даешь мне сказать!" – видимо, я несколько погорячилась, когда решила, что сумею выдержать этот разговор в наименьшем эмоциональном напряжении. Услышать взволнованный голос Брайана через столько времени (увы, голосовые сообщения не могли передать и сотой доли тех специфических нюансов – воздействий на оголенную психику, коими всегда обладали моменты бесед "глаза в глаза"), вспомнить что это такое – чувствовать другого близкого человека, который вовсе и не исчезал из твоей жизни. Это же я на время вдруг ни с того ни с сего вычеркнула его оттуда, забыв о его существовании и о трёх прожитых с ним вместе годах. И забыла, я, судя по всему, достаточно многое.

Но как мне ему объяснить, чем стал для меня прошедший месяц? Во что Ты превратил утекающие безвозвратно в небытие минуты, часы, дни и недели, сотворив с восприятием самого времени во истину шокирующие метаморфозы. Месяц? Разве?

Это был далеко не месяц! Моё сознание (при чём в моменты полного осмысления) и тело пережили уже целый год этой бесконечной вечности. И он определённо не спешил заканчиваться, даже сейчас, в эти самые секунды, когда я говорила с Брайаном, ощущая на плечах и затылке скольжение осязаемого взгляда и защитной близости совершенно другого человека, того, кому принадлежали все ключи и пароли окружающего меня мира – ТЕБЯ! Ты мог и не находиться в самой комнате, но это не значило, что тебя не было здесь вообще и особенно в бесчисленных пространствах твоей реальности, твоего персонального Зазеркалья, Чёрного Эдема и десятимерного Красного Лабиринта с координатами из десяти осей-констант. Ты был здесь всегда и прямо сейчас! И возможно осознание последнего не давало мне скатиться окончательно в ту забытую Алисию Людвидж, которую тебе удалось вытравить из моего тела за прошедший месяц.

"Прости, но о таких вещах не принято говорить по телефону… Только я всё равно не знаю, как ещё тебе сказать об этом и смягчить возможный удар" – "Возможный удар? Да о чём ты, твою мать, говоришь? Эллис!.. Бл*дь! Что случилось?"

Вспоминать по его взволнованному голосу, каким Брайан был всегда открытым, естественным, "нараспашку" и без каких-либо ненужных для него скрытных привычек из серии "себе на уме" – оказалось совершенно неожиданным моментом даже для меня. В этом плане с ним всегда было проще, но только почему-то не в эти минуты.

"Нам придётся расторгнуть помолвку и расстаться. И это не шутка и не временная мера моей спонтанной прихоти. Поэтому я и избегала все возможные контакты прямого общения с тобой… Мне надо было всё обдумать – все За и Против…"

"Ты либо чего-то там наглоталась, либо спутала реальность со своими творческими фантазиями. Ты вообще слышишь, что ты, твою бл*дь, несёшь? Я вообще ни х*я не понял из того, что ты только что мне сказала! Ты сама-то поняла? Ты себя слышала?"

Один из главных признаков, что Брайан Степлтон на взводе и на максимальном пределе – он начинал использовать весьма обильное количество нецензурных слов и, надо сказать, не всегда к месту. И это было наименьшей отрицательной чертой в его характере, хотя временами довольно пугающей.

"Я знаю, это звучит нелепо и абсурдно, ещё и после трёх лет…"

"Нет, Эллис! Нет! Это звучит, еб*ть как всё предельно ясно! И особенно сейчас! СЕЙЧАС!" – последнее слово он буквально прокричал, накручивая себя бешеными рывками до угрожающего для всех предела. А я ни черта не могла с этим поделать. Ни успокоить, не сделать что-то реальное и действенное. Я же столько до этого разрывала отношений с другими мужчинами… Или раньше было проще из-за того, что ни с кем из них я не затягивала встреч дольше чем на пару месяцев (максимум на три)? Только как моя теория вязалась, например с тобой, да ещё и спустя 10 лет?

"Кто он? И как долго вы занимались этим за моей спиной? Ты поэтому приняла это гребаное предложение от Глобал-Вижн? Появилась возможность сбежать к нему прямо в Леонбург и уже больше не шифруясь устраивать свои рандеву в открытую?" – честно говоря, я уже и не помнила, предвидела ли я до этого подобный разворот разговора и что именно творилось в моей голове в те ненормальные микросекунды. Я пыталась вспомнить те дни, в которые светилась вместе с тобой на публике и которые могли попасть в виде любительских снимков (а то и целых видеозаписей) с чьей-то легкой руки на страницы интернет-таблоидов? Или пыталась определить, в чём конкретном меня мог обвинить Брайан? Если он тогда и тыкал наугад пальцем в небо, то слишком уж идеально попадал точно в цель с каждого необдуманного выстрела. Кроме, пожалуй, одного единственного факта – я не встречалась с тобой у него за спиной до своего переезда в Леонбург, как и ни с кем-либо другим. А значит, грубо говоря, все его предположения должны были рассыпаться вдребезги при первом же столкновении с реальными данными… но только почему-то не рассыпались и не встречали на своём пути никаких оборонительных препятствий. Я не хотела защищаться. Потому что он был сейчас прав, как никогда. И за то КАК я ему изменила (и изменяла до сих пор!) было слишком мало столь красочных словоизлияний на мою голову. А, главное, за то, что я не испытывала никаких угрызений совести по поводу всех своих измен! Вот только сама ситуация от этого легче не становилась.

"Я не смогу с тобой говорить, если ты будешь продолжать в том же духе…"

"Что продолжать, Эллис? ЧТО? И о чём нам с тобой сейчас говорить, если ты уже давно за нас всё решила? Или ты думаешь, нам есть что обсуждать ещё?.. Я… я… Бл*дь!.. Еб*ть тебя в жопу!.." – это было последнее, что он тогда сказал, перед тем, как отключить и связь и свой телефон. Я пыталась в тот день чуть попозже набрать его номер, но ничего не получалось. Ничего. Несколько частых гудков, заканчивающихся сообщением приятного женского голоска о том, что данный абонент (увы) находится за зоной конкретной сотовой связи.

Ощущение, что этот разговор изначально пошёл не по той колее и оборвался совсем не тем финальным аккордом, на который я рассчитывала ранее, преследовало меня ещё довольно долгое время. На поставленную жирную точку в наших с Брайаном отношений это мало чем походило, вернее сказать, совершенно не походило. Оно вообще ни на что не походило! Разве что на очень бурную ссору с призрачным многоточием.

И, похоже, ты был прав, когда говорил, что я выбрала не самое подходящее время для данной беседы. Волнение, связанное с негативной реакцией Брайана на мои слова, всё-таки подрезало мои собственные нервы и воскресило забытые по этому поводу страхи. Я так и не успела сказать ему, что у меня была внематочная беременность, что это был его "ребёнок" и я чуть было не умерла на руках Дэниэла Мэндэлла-младшего, когда у меня открылось сильное кровотечение в его роскошном лимузине (да-да, того самого гребаного любовника, с которым я встречалась за спиной Степлтона весь этот месяц и о котором думала всё последнее время в нашей с Брайаном постели в Карлбридже перед моим окончательным отъездом в Леонбург!). И, откровенно говоря, я не имела никакого представления, что было бы, если бы я действительно всё это сказала. Изменили бы эти слова хоть что-то или на тот момент это не имело никакой существенной разницы?

Ну, по крайней мере, я выполнила часть твоих требований, как ты и хотел. За конечный результат возможных последствий я не несла никакой возложенной на меня ответственности. Это была всецело твоя идея, не моя!

И думать об этом теперь, спустя первую неделю после пережитой операции как-то не особо-то и тянуло. И тем более рядом с тобой, в твоей квартире, в твоём ошейнике, который ты надел на меня снова без каких-либо предварительных предупреждений, стоило только Лалит Неру покинуть твой дом с окончательным расчетом за её профессиональные услуги. Ты явно посчитал, что его присутствие на моей шее не должно помешать моему быстрому восстановлению и заживлению внутренних ран. Не знаю почему, но я и сама не испытала по данному поводу каких-либо эмоциональных встрясок. Будто все последующие дни только подсознательно и ждала этого момента и готовилась к нему заранее. А возможно даже и хотела! Как ещё одно неоспоримое доказательство твоим обещаниям, что ты не собираешься отказываться от меня и терпеливо ждёшь моего быстрого выздоровления как никто другой в этом мире.

Неужели я могла когда-то думать о каких-то иных вариантах твоих заранее обдуманных и давным-давно принятых решениях касательно моего будущего подле тебя? Это же был ТЫ! Дэниэл Мэндэлл-младший, выждавший десять лет собственной жизни, чтобы в один прекрасный день загнать в свою безупречную ловушку наивную дурочку Эллис Льюис! И какая-то операция по удалению несовместимого ни с чьей жизнью патологического эмбриона из моей фаллопиевой трубы явно не могла изменить твоих намеченных планов и далеко смотрящих взглядов на мой счёт. Ну может быть только отсрочить их ещё на один месяц. Но что такое для тебя месяц по сравнению с десятью годами откормки твоего внутреннего зверя твоей же рукой особым сортом нестандартной ненависти?

Или я наивно думала, что эта операция и тот твой первый приход в мою палату и вправду могли резко всё изменить? Изменить тебя? Твоего чуть присмиревшего зверя? Серьёзно?.. Или твою тьму, пожиравшую тебя изнутри все эти годы и отравлявшую своим токсичным ядом чёрного бессмертия твою кровь, сердце, чувства и мысли? Перекроившую до основания сущность Мэндэлла-младшего – изменившую до неузнаваемости МОЕГО ДЭННИ?..

Я ведь встречалась с тобой в Эшвилле всего ничего, какой-то ничтожный месяц… а с ней ты прожил практически всю свою сознательную жизнь! Неужели у меня были хоть какие-то шансы?

Да, между нами тянулась та самая тончайшая красная нить необъяснимо крепкой связи, между нашими сердцами, сплетенных воедино нервов чувств, эмоций и сознания. Но на фоне этого абсолютного мрака и убийственной черноты из сплошной боли, ненависти и твоей сверх контролируемой ярости она просто терялась и меркла, как будто её вообще там не было! Я сама там терялась и тонула за считанные мгновения, не понимая, что там делать, куда двигаться и как идти. И я до смерти её боялась! До сих пор! Даже сейчас.

Даже когда ты резко остановился и прекратил прессовать меня своими излюбленными пси-манипуляциями, дав временную передышку и ложную надежду на нечто большее. Было ли это твоим очередным просчитанным действием или ты на самом деле испугался за свою почти сломавшуюся игрушку? И в данном случае я действительно терялась перед возможными последствиями, не представляя, что меня ожидало в самом ближайшем будущем. Или что было хуже – твоя беспощадная жестокость, изощренная ненависть с идеально вымеренными ударами или несколько дней щедрой заботы, запредельной нежности и завышенного внимания от самого ласкового и любящего Хозяина? Показать мне обратную сторону подобных отношений, чтобы в один из прекрасных дней выбить из-под моих ног когда-то столь твердую и надежную опору, забрать то, что никогда мне в сущности и не принадлежало… лишить единственного, за что я ещё могла держаться, верить и надеется – лишить надежды на твоё возвращение…

* * *

– Ты сегодня прямо вся светишься. Неужели доктору Воглеру удалось тебя чем-то обрадовать? Обычно ты ходишь на его приёмы чуть ли не как на каторгу и под принуждением, а тут уже второй раз за неделю буквально танцуешь до и после нового осмотра.

– Это действительно так заметно? – я даже и не пытаюсь сдержать ответной реакции на твою подколку. Моментально подключаюсь к игре, запуская на полную врожденное жеманное кокетство: вызывающе прикусываю край нижней губы и совершенно не скрываю за столь наигранным жестом флиртующую улыбку "пай-девочки".

И мне не надо никаких визуальных доказательств, чтобы узнать, как на тебе сработал данный маневр. Я чувствую это буквально собственной кожей, по твоей ленивой улыбке, слегка прищуренным, очень внимательным и сканирующим насквозь глазам, по скрытым под очередным брендовым костюмом неуловимым импульсам твоего расслабленного, но от этого не менее сильного тела. Наш новый ритуал, твоя расточительная щедрость, к которой я привыкла меньше, чем за пару дней.

– Даже слишком. Да ты и не особо-то стараешься это скрывать, словно уже поджидаешь подходящего момента наконец-то рассказать об этом. – тлеющая улыбка не сходит с твоих губ, смягчая их лепной изгиб и нацеленный на моё лицо задумчивый взгляд, пока твои пальцы задерживаются невесомым скольжением на моей щеке и скуле, рисуя по чувствительной коже одной из самых твоих нежнейших ласк.

И ты прав, как всегда, безошибочно и без какого-либо напряжения считывая мои эмоции и желания. Любуясь моим бесхитростным поведением игривой кошечки, подобно соскучившемуся за своим любимым питомцем приуставшему Хозяину.

Хотя по существу и со стороны иными словами данную картину и не назовешь. Я сижу у твоих ног только в одном ошейнике уже больше получаса и жду того подходящего момента, о котором ты только что сказал. Ведь меня действительно буквально распирает изнутри этой восхитительной новостью, которую я ждала с таким нетерпением, наверное, ещё с больницы. Мне и самой до сих пор не верится, что прошёл целый месяц, что за всё это время ты прикасался ко мне только лишь в минуты целомудренных ухаживаний. И даже сейчас, когда я сидела на полу твоего домашнего кабинета абсолютно нагая, пять минут назад принимая из твоих рук только ртом свой ужин, тебе и в голову не приходило, что я уже которую неделю мечтаю о куда большем. Нет, не просто мечтаю, а практически уже схожу с ума!

А может и приходило (чтобы ты такого не заметил, да ещё и в упор?), просто делаешь вид, что не видишь. Строго блюдешь и следуешь всем предписаниям врача. И не важно, что после ухода Лалит я уже несколько недель хожу по твоей квартире голая, ем из твоих рук голая, сплю голая и естественно принимаю душ (и только с твоей помощью!) только голая! Похоже для тебя это такое же естественное явление, как и для любого римского патриция, содержавшего в своих владениях внушительное количество голых рабов. Хотя сильно сомневаюсь, чтобы кто-то из твоей прислуги ходил здесь же без одежды.

Конечно же я всего лишь драматизировала своё вынужденное положение и ситуацию в целом, но разве я была виновата, что природа брала своё, а твоё почти ежедневное присутствие, открытая близость и постоянное внимание к моей персоне творили со мной из дня в день во истину пугающие метаморфозы. Я и подумать до этого не могла, на какую небывалую щедрость и ничем неприкрытую заботу ты был способен вообще. Ведь по существу это же я настояла на том, что услуги профессиональной сиделки мне совершенно ни к чему и тем более после того, как с меня сняли швы. Ты согласился с этим, в конечном счете перетянув в свои руки все обязанности, связанные с ухаживанием за мной, хотя и не мог находиться рядом все двадцать четыре часа в сутки. Нет, вру. Всё-таки как-то умудрялся находиться (уик-энды не в счёт), и я ощущала твоё присутствие в квартире и подле себя даже когда тебя здесь не было. Правда я так ни разу и не воспользовалась твоим щедрым для меня правом – вызвать тебя домой в любую минуту через звонок Эвелин Гувер, если что-то со мной вдруг случится и я почувствую в этом крайне острую необходимость.

Слава богу никаких ухудшений за весь этот месяц со мной не произошло, если не считать эмоциональной встряски после звонка Брайану. Выздоровление шло быстро, физические раны затягивались и заживали прямо как на вампире, хоть и в замедленном темпе. И меня наконец-то поставили на учёт в женскую консультацию к доктору Нейтану Воглеру. Вначале я с ним познакомилась в больнице, когда он впервые пришёл туда сам и, видимо, по твоему вызову. Потом два или три раза он появлялся на твоей квартире ещё при Лалит и немного после её ухода, ну и после я уже начала ездить в его частную клинику практически как на работу собственной персоной по нескольку раз в неделю на осмотры, реабилитационные процедуры, смену повязок, бесчисленные анализы и прочее. Можно сказать, скучать мне было почти что некогда, да и дома я не валялась в постели сутками на пролет.

Признаюсь честно, именно здесь время летело почти с сумасшедшей скоростью, особенно в ожидании твоего возвращения. Ты не запрещал мне работать за моим компьютером и на моём обновленном домашнем орг. оборудовании, не устанавливал дневных лимитов на телефонные звонки и разговоры, на выход в интернет и в соц. сети. И самое невообразимое из всех твоих щедрейших поблажек – ты не запирал моей комнаты на ключ, когда уходил из квартиры! А однажды разрешил прийти в твой кабинет – в соседние комнаты твоих личных хозяйских апартаментов.

Безусловно, я прекрасно понимала, что при других обстоятельствах данное доверие да ещё и от тебя заслужить было бы попросту нереально. Да и ты едва ли бы пошёл на такое, если бы не знал, с какой жадностью я буду цепляться за каждое проявленное ко мне с твоей стороны внимание, за очередной твой милостивый дар, заботу и нежность. Ведь после подобного я захочу большего, потому что буду знать, что это возможно – знать, на что ты способен и что можешь дать сверх всего.

Наверное каким-то шестым чувством или подсознательным инстинктом я слишком хорошо понимала, что не стоит испытывать судьбу и особенно сейчас. Ты мог отобрать свою господскую милость с той же легкостью и быстротой, с какой отдавал мне её все эти недели. Тебе даже не надо было зачитывать мне очередной свод правил Протокола касательно моего поведения в доме при твоём отсутствии. Они и без того были слишком банальными и мало чем отличались от общеизвестных правил этического поведения в том же обществе. Проще говоря – не гадь там, где спишь и ешь, Эллис! И не вздумай кусать руку, которая тебя кормит (буквально!), одевает (тоже буквально!), гладит, ласкает и временами даже позволяет прикасаться к себе. Тебе ведь никто до этого не говорил, что твоё положение в этом месте вдруг резко изменилось. Всё осталось, как и прежде, разве что с небольшими изменениями по уходу за тобой на весь ближайший месяц.

Само собой я держалась всё это время, как умела и могла. Я очень и даже слишком сдерживалась от сводящих меня с ума соблазнов пуститься во все тяжкие, например, устроить в какой-нибудь из подобных дней глобальную экскурсию по квартире с тщательным обследованием каждого уголка в каждой встречной и открытой комнате. Но, видимо, я так же прекрасно осознавала, во что мне вообще могло это вылиться, даже если часть помещений будет закрыта на ключ и всё моё путешествие ограничится парочкой гостиных, каким-нибудь чуланом с хозяйственным инвентарем и возможно кухней с зоной для прислуги. И то что ты отсутствовал здесь в определенные часы рабочих дней вовсе не значило, что ты не мог следить за мной даже из совершенно другой точки земного шара каким-то иным способом, а уж в последнем (акцентируя внимание на всех твоих финансовых возможностях и способностях) я нисколько тогда не сомневалась.

Так что лучше было перетерпеть первые недели в роли послушной пай-девочки твои изначальные проверки и наблюдение со стороны, чтобы в конечном счёте рано или поздно получить свой по праву заслуженный приз прямо из рук своего любимого тюремного надзирателя. Как видишь, ни один из твоих уроков не прошёл для меня в пустую. Я тоже многому научилась и только лишь благодаря тебе. Нечеловеческому терпению, ожиданию… боли.

Да и как я могла жаловаться после всего, что ты делал для меня все эти дни? Помогал принимать душ по утрам (практически делая всё своими руками от и до), кормил завтраком, следил за приёмом лекарств, обязательно приходил в полдень, чтобы покормить обедом и само собой возвращался вечером к ужину и к моему купанию перед сном. Я никогда не засыпала одна (впрочем, как и не просыпалась одна). Ты сам укладывал меня в постель и сидел рядом до тех пор, пока меня не накрывало глубоким сном и когда-то таким забытым умиротворением сладкого покоя. Я вполне бы могла считать себя в эти часы и столь драгоценные для меня минуты твоей желанной близости самой счастливой женщиной на земле – самой счастливой Эллис Льюис, которая уже никогда такой не будет ни с кем другим без тебя… и с тобой.

Но в том-то и дело, что всего этого было мало даже для меня (или особенно для меня!). И в какие-то моменты просто до ничтожности мало.

Сколько бы завышенного внимания и чрезмерной заботы я бы не получала от тебя сейчас, без ощущения и полного осмысления, что ты вернулся и стал моим Дэнни во всех смыслах данного понятия – остальное выглядело искусственной бутафорией и воспринималось не иначе, как само собой разумеющейся атрибутикой наших неполноценных отношений. Ты оставался закрытым, наглухо зашитым в своей титановой броне и внутреннем экзоскелете, которые, похоже, попросту окаменели за долгие годы твоего прозябания в своей изъедающей ненависти и ядовитой тьме до необратимого состояния чёрного гранита. Даже если улыбался мне, как сейчас, или ревностно прижимал к своей груди и плечу – когда у меня начинались ночные приступы моих первых провалов в ожившие кошмары полубредовых снов-галлюцинаций – даже тогда я не ощущала тебя хотя бы на десять процентов. Только цеплялась пальцами за этот грубый камень, оцарапываясь каждый раз о его грубые шрамы и твёрдые рубцы едва не до крови. Господи, я же понятия не имела, как вообще можно было найти на нём то самое место, где якобы проходила связывающая нас нить. Да и кто сказал, что она вообще была? Вдруг она мне просто привиделась или я придумала её для самоутешения? Чтобы мне жилось чуть легче и "спокойнее", чтобы было проще принимать тебя таким!

Правда и ты не сидел сложа рука, прекрасно понимая, что без необходимых поблажек и поощрительных призов удержать меня в нужном настроении не получится. Поэтому ты и стал вводить дополнительные бонусы к моему новому виду воспитания: где-то к концу третьей недели разрешил мне прийти в твой кабинет; в середине четвертой провёл небольшую экскурсию по квартире, разрешив посещать огромный зал отдыха-библиотеки (тот самый с угловой стойкой бара, декоративным бассейном и домашним кинотеатром, где ты провел со мной вторую полноценную сессию), когда ты будешь подолгу отсутствовать дома и если мне вдруг станет дико скучно в выходные подле тебя. Показал, где находится кухня, на тот случай, если у меня неожиданно проснется зверский аппетит.

Не скажу, чтобы мне когда-нибудь в отмеченные тобою уик-энды да ещё и рядом с тобой становилось скучно и тоскливо. Наоборот, я ждала их с не меньшим нетерпением, как и все твои приходы-возвращения домой с работы (или откуда-то там ещё). И мне действительно было плевать, что в эти часы я не могла заниматься при тебе чем-то другим, кроме как тихонечко сидеть у твоих ног на подложенных тобой подушках прямо на полу и безмолвно наблюдать, как ты работаешь или с кем-то разговариваешь по телефону всё по той же работе, якобы не замечая моего присутствия в упор. И мне нравилось заниматься этим бездельем именно в твоём кабинете (хотя я и могла в любой момент встать и уйти в ту залу, чтобы посмотреть какой-нибудь фильм или выбрать книгу из твоей обширной литературной коллекции мировой классики). Ведь именно в такие минуты мне разрешалось прижиматься к твоей ноге, обнимать руками колено или даже всю голень, ложиться головой на бедро…

И это на самом деле были удивительные мгновения, ни с чем не сравнимые и нигде ещё не описанные. Разве можно описать то, что я ощущала тогда и сейчас, саму возможность находиться рядом и настолько близко, насколько мне вообще тобой позволялось? Или те незабываемые первые секунды, когда я только-только прикасалась к тебе, оплетая неуверенными движениями дрожащих пальчиков твердый рельеф твоей ноги поверх мягкой ткани брючины. Когда прижималась щекой к мощному квадрицепсу бедра, невольно прикрывая от столь пьянящего ощущения веки и дурея ещё сильнее, едва твоя ладонь накрывала мой затылок или скользила фалангами по волосам, виску и щеке, задевая кончиками пальцев чувствительную кожу шеи под скулой и подбородком.

Именно в эти ускользающие микромгновения чистейшей эйфории, которые ты запускал мне прямо в кровь по моим же порам и нервным окончаниям ментоловыми гранулами пульсирующего времени, меня и уносило на заоблачные вершины моих обострившихся чувств осязания. Мне не нужно было никаких наркотиков или отупляющего алкоголя – ты и был в эти минуты моим самым сильным болеутоляющим наркотиком. Соприкасаясь и сливаясь воедино с моей оголенной нервной системой и запредельными эмоциями.

Не удивительно, что меня начали атаковать непрошенные мысли и ничем не гасимые желания меньше чем через неделю после моей выписки из больницы. А ещё через неделю я уже буквально подыхала от них физически и морально. И не сколько от них, а от вынужденного и постоянного погружения в твою близость, в засасывающую пучину собственных ощущений и невозможности что-либо изменить. Сходить с ума из-за тебя – из-за нескончаемого возбуждения и только от одного твоего присутствия, вспыхивая за одно незримое мгновение и всего лишь от сверхосязаемого скольжения твоего взгляда. Не вздрагивать, не всхлипывать и не стонать каждый раз, когда твои руки касаются меня, когда твой голос звучит не рядом, а буквально в моей коже – вибрирует, стимулирует и раздражает самые запредельные глубины эрогенных зон.

Ты хоть способен представить себе, что творилось со мной после того, как ты разрешил мне приходить в твой кабинет? Как мне приходилось сдерживаться в эти сладчайшие минуты наших новых и столь волнующих ритуалов сокровенного уединения? Тонуть в этих захлестывающих приливах первородного греха и порочного безумия, незаметно сжимая интимные мышцы и едва не кончая при любом твоём самом незначительном движении или машинальной ласки даже по моему лицу или руке. Сколько раз засыпая под твоей окутывающей тенью я мысленно молила тебя дотронуться до меня иначе, посмотреть на меня одним из тех вскрывающих взглядов, от которых буквально останавливалось дыхание, сердце и любые мысли о самосохранении.

Кто бы мог подумать, что я буду так ждать и так хотеть приближения того самого дня, когда ты наконец-то сделаешь это со мной снова! – заставишь умирать под собой, вынудишь молить о пощаде и желать большего!

Конечно, я не сумела удержать предательского блеска в своих глазах именно сегодня.

– Ну, вообще-то это не столь уж и большая новость, вернее, далеко не новая.

– Я должен сам догадаться или… ты всё-таки соизволишь озвучить её вслух? – ты даже склонил голову чуть на бок, поджимая губы и "недоверчиво" прищуриваясь, продолжая разглядывать моё невинное личико с высоты своего господского положения. Только улыбку скрыть тебе так и не удалось.

– Ты бы мог узнать и сам ещё днём, если бы позвонил доктору Воглеру и спросил его напрямую, что конкретно мы обсуждали с ним сегодня на приёме. Разве ты не делал такого раньше?

– Делал. Но только не всегда и не сразу. И сегодня я как-то прозевал этот момент. Вернее, не вспомнил о нём.

Что ж, притворяться, будто тебе это не так уж и интересно ты умел, как никто другой. Лучшего учителя по блефу не смог бы найти ни один прожженный аферист или заядлый игрок в покер. Так что за этот месяц многому научилась даже я.

– Ну, раз так, значит можно и дальше не вспоминать. Тем более мне давно не терпится спросить. – иногда я и вправду становлюсь слишком болтливой, а временами прямо-таки чрезмерно. Но ты ведь не станешь меня обвинять в том, что я настолько сейчас возбуждена из-за распирающих чувств маленьких женских радостей (не исключено, что и целого кусочка счастья!)?

– Спросить? – ты действительно и бровью не повел, якобы не обратив абсолютно никакого внимания на то, как я поспешно сменила тему. Единственное, что мне так и не удалось разгадать за всё то время, что я прожила здесь в Леонбурге рядом с тобой – когда и как ты скрывал свои настоящие чувства, за какими жестами, действиями или манерой говорить. У тебя не было каких-то выделяющихся привычек или машинальных движений. Такое ощущение, что ты никогда не повторялся, никогда по настоящему не волновался и не использовал одно и то же выражение лица дважды. Не удивительно, что когда-то я считала тебя своей лучшей (нет, именно исключительной в своем роде и неповторимой) фотомоделью. А за прошедшие десять лет ты мог отточить данное мастерство до совершенства. Поэтому… сколько бы я здесь не сидела вечеров и не наблюдала за тобой со стороны, мне никогда этого не надоедало. Более того, я начинала привыкать к этому настолько, что оно уже приобрело форму моей собственной любимой привычки.

Беспокоило ли это меня саму? Сложно сказать. Меня куда больше волновали мысли, что я потеряла столько бесценных кадров. Хотя я очень сильно сомневалась, что ты позволишь мне брать сюда свой фотоаппарат.

– Да, спросить. Доктор Воглер уже не первую неделю говорил, что не видит никаких существенных причин или препятствий, по которым я не смогла бы сейчас полноценно работать на своём официальном рабочем месте. Он сказал, что я могла выйти на работу как минимум недели две назад.

– Тебе так не терпится вернуться в Глобал-Вижн?

Господи, если бы ты только знал, как же мне хотелось в этот момент забраться тебе в голову или под кожу! Или хотя бы держать на твоём пульсе свои пальчики.

Чтобы ты не запомнил такой "мелочи"? Ведь именно две недели назад ты впервые разрешил мне приходить сюда, и лично я ни за что на свете не променяла бы эти дни ни на что другое!

– У меня там остался незаконченный проект! А отдавать его в чьи-то чужие руки… – очень показательно и почти театрально качаю отрицательно головой с напускным сомнением на своей недовольной рожице. – У меня нет для столь абсурдного решения никаких обоснованных предпосылок и тем более желаний. Он всецело мой!

– Почему ты думаешь, что его придётся отдавать, если он твой и закреплен за тобой?

– Потому что его сроки уже на исходе! Я должна была его добить как раз пару недель назад! Мне Робин еще в среду сказала, что на моё имя в мой кабинет прислали пригласительное на предновогоднюю вечеринку в ресторан отеля "Four Seasons". И главной темой данного мероприятия является не канун нового года, а празднование юбилея компании! Тот самый юбилей, на который я так ни черта ещё и не сделала по закрепленному за мной проекту! Реклама этого события уже идёт полным ходом больше месяца, а я не провела ни одной фотосессии ни с одним из её участников!

– И что тебе мешает провести их на следующей неделе? – ждать от тебя какой-то иной реакции?

Ну да. Ты же президент той самой крутой компании, о которой мы сейчас и говорим. Для тебя не существует таких понятий, как невозможно, нереально и невыполнимо. Ты даже и мысли не допускаешь, что такое в принципе бывает.

– Не знаю… – невозмутимо пожимаю плечами, как бы подражая твоему предсказуемому пофигизму. – Может потому, что на неё как раз выпадают рождественские и новогодние праздники? Ты сможешь прийти на свою фотосессию в мою студию, если я приглашу тебя на неё на следующей неделе? Твоя секретарша не бортанет мою, ссылаясь на твой забитый под завязку на полгода вперёд рабочий график?

Мне показалось или в сдержанной мимике твоего лица произошли какие-то значительные сдвиги?

Надо сказать, в этот момент я не спускала с тебя цепкого взгляда, даже когда невинно хлопала глазками, отводила их ненадолго в сторону и "смущенно" рисовала пальчиками по штанине брючины под твоей коленкой. И полученный мною результат в некотором смысле-таки превзошел все мои ожидания. Я что-то сумела в тебе зацепить и поэтому едва не заскулила от щемящего разочарования, проклиная всех богов и это грёбаное бессилие за то, что не имею никаких возможностей заснять тебя сейчас на свою фотокамеру!

– Так ты… на самом деле собиралась сделать серию фотографий с ведущими главами компаниями? – на шокированное изумление (и особенно испуг) твоя реакция мало чем напоминала, но то, что я застала тебя этим врасплох – сомневаться не пришлось. И твой вопрос, сведенный в удивленную шутку, не смог скрыть непонятного источника твоего лёгкого то ли волнения, то ли смущения, скользнувшего по твоему озадаченному лицу и заблокированному взгляду.

Единственное, что я так и не сумела разгадать, от чего именно ты так "разволновался" – от напоминания, что я намеревалась тебя снова (спустя десять лет!) фотографировать или что… этого может и не произойти.

– А разве не эта идея и не предложенный мною для данного проекта сюжет были одобрены и приняты единогласно дирекцией художественного совета? – а вот свою коварную улыбку сдержать мне так и не удалось.

Чтобы Я, когда-нибудь зацепила Тебя за какие-то там скрытые нити твоих "уязвимых" эмоций?.. Неужели такое возможно в принципе?

– Я уже сказала Робин разослать приглашения твоему отцу, двум его бывшим компаньонам, вице-президенту и нескольким директорам ведущих арт-отделов компании. Этот список так же был одобрен тем же советом в тот же день, так что… Ты не мог не знать наверняка, что это произойдёт! Или ты специально так долго не выпускал меня на работу? Надеялся, что я не успею ничего сделать за последнюю неделю?

– И судя по твоему тону, тебя уже ничего не остановит перед решением выйти на свой рабочее место именно с этого понедельника? – ты определённо проигнорировал мои последние фразы.

Но даже если бы я и оказалась права, разве что-то или кто-то сумел бы повлиять на весь ход событий и особенно на твои принятые по этому поводу решения? Они никогда не обсуждались, не критиковались и являли собой истину в последней инстанции!

И если ты сейчас скажешь, что и следующую неделю я должна буду провести в этой квартире, отменив все свои планы, кто мне вообще позволит возразить и уж тем более устроить показательный скандал с бурной истерикой?

– Я как-то не совсем уверена, что успею провести хотя бы половину из этих фотосессий. Тем более до Рождества осталось всего ничего. И, кстати… – эта тема волновала меня почему-то не меньше, хотя и не понятно из-за чего. Я же никогда не отличалась большой любительницей больших семейных праздников. – На счёт Рождества… Я так поняла ты не сможешь во вторую половину праздничной недели здесь появляться? И подготовки этой квартиры к совместному празднованию нам явно не светит – никаких рождественских ёлочек, гирлянд, ни веночков с омелой…

– Твоя квартира на Лайтвуд-сквер уже практически оформлена и полностью пригодна для жилья. Не вижу никаких проблем или препятствий, если ты вдруг решишь поставить в ней ёлку и придать ей праздничный вид, как и провести там все рождественские праздники со своими друзьями и возможными приглашенными родственниками. – ты даже не стал возражать данному факту, словно уже заранее был готов к его обсуждению.

Хотя, кого я обманываю? Ты и был готов, потому что прекрасно знал об этом! Это же Рождество! Ты уже расписал все дни последней недели этого года ещё до того, как я попала в больницу. И меня там не могло быть в принципе – ни тогда, ни сейчас. Ничего не изменилось. Это семейный праздник и ты обязан провести его со своей семьёй. А я не являюсь ею, даже самой её маленькой частичкой. Никакой и никогда!

– Но на праздничный приём в Four Seasons явиться буду обязана?

– Безусловно. И без каких-либо возражений с возможными поводами туда не идти. Если ты уже готова выйти на работу, то явиться на вечер, в честь которого ты собираешься фотографировать всех глав компании, ты будешь даже более чем просто обязана!

Тональность твоего голоса так и не изменилась, выражение лица и очень убедительного взгляда тоже. Только едва тлеющая на ленивых губах улыбка приняла более прохладный оттенок, лишь слегка охладив чарующий блеск твоих ласковых лезвий золотых клинков. И ты не прекращал всё это время скользить ими по моим чертам вместе с кончиками твоих нежных пальцев, как и удерживать моё собственное внимание за их острейшие грани.

И вместо того, чтобы задохнуться от очередного приступа неожиданной боли, разочарования и тоски, меня ещё больше выбивает всесжигающим напалмом твоей психофизической близости. Понимаю, что скрыть от тебя такое просто нереально! Ты прекрасно видишь и мой ответный блеск в моих возможно потемневших глазах (поскольку помутнело в них за эти секунды от прилива крови очень сильно) и распускающиеся по моим щекам, губам и скулам алые пятна неконтролируемого румянца. Возможно даже вбираешь своими пальцами жар моей кожи, усиливая его ещё больше именно касанием своей ладони и взгляда. А я абсолютно ни черта не могу с этим поделать. Потому что буквально горю в этом, едва не задыхаюсь и не цепенею. Она уже наливается обжигающими приливами в пульсирующих складках моей вульвы, в клиторе и в окаменевших почти до судорожной боли мышцах вагины. Ещё совсем немного и из меня потечет и начнёт сводить этим с ума ещё сильнее.

Если ты сейчас прикажешь тебе отсосать… Fuck! Я же кончу только от подобных слов, произнесенных твоим голосом и вида твоего возбужденного члена. И я действительно хочу, чтобы ты это наконец-то произнёс! Прямо сейчас!

Но в том-то и дело! Ты ничего подобного не говорил и не делал за весь прошедший месяц! Даже столь безобидной для моего здоровья мелочи, как оральный секс! Ну, хорошо! Может и не мелочи, но я впервые хотела этого буквально уже до истерики и никак не могла понять, почему? Почему ты лишал меня хотя бы этого? Неужели сильный прилив крови к моим половым органам может каким-то образом помешать восстанавливающим процессам моей внутренней регенерации? Да и как-то поздновато переживать об этом сейчас! Чтобы ты не заметил, как меня ломает и сжигает практически до костей столь откровенной похотью?..

– Может стоит вернуться к более приятной для тебя теме разговора? Ты же вроде собиралась рассказать, чем таким интересным тебя обрадовал на сегодняшнем приёме доктор Воглер.

Было бы у меня в этот момент побольше смелости и сил, вцепилась бы в твоё колено не только ногтями, но и зубами, поскольку желание выкинуть нечто эдакое и весьма безрассудное никак не хотело покидать моего тела, зудящих ладоней и наэлектризованных нервов. Наверное, это ещё не был предел всех пределов. Хотя ощущение, что я хожу на грани и довольно давно возрастало с каждым пройденным днём, пережитой ночью и целомудренными встречами с тобой просто с чудовищной прогрессией!

Бл*дь, сидеть в твоих ногах абсолютно голой, в одном единственном ошейнике (от одного вида которого, да ещё и на моей шее, у тебя должен вставать практически на раз!), жаться к тебе в столь унизительном и самом беззащитном виде и не получить в ответ ничего, кроме твоих снисходительных улыбочек и поглаживаний по головке?..

Или ты хочешь, чтобы я стала умолять тебя об этом лично? Думаешь, у меня не хватит духу и я не сумею?

– Вообще-то он это сделал ещё в понедельник, когда я сообщила ему, что у меня начались месячные. – зато краснеть от смущения при этих словах мне уже не придётся. Я итак красная до кончиков ушей! И на вряд ли от смущения.

Если до этого я понятия не имела, с какой стороны начать данный разговор, то только не теперь. Ты же хотел узнать, от чего меня так распирало за несколько минут до этого? Так получай по полной!

– Я помню тот день. Ты тогда очень… переволновалась, даже есть не могла.

– Я тебе и тогда говорила, что в первый день у меня обычно пропадает и аппетит и физическая активность. Ну а сегодня… – что-то у меня не получилось выдержать твой слишком пристальный взгляд. Похоже, я переоценила свои силы. А может просто снова испугалась? То ли себя, то ли зашкаливающей реакции на тебя.

Опустила взгляд к твоей домашней туфле, будто она куда сейчас для меня занимательней, чем черты твоего внимательного лица.

– Сегодня доктор Воглер сказал, что в ближайшие дни можно уже… не бояться заниматься… половыми… – кажется, от нового приступа волнения я забыла, как это вообще называется.

Половыми отношениями? А разве мы занимались с тобой именно ими?

– Ну… в общем… ты понял! Заниматься сексом! Вот! – это слово тоже звучало не вполне созвучно, но по крайней мере, оно охватывало куда больший спектр, чем предыдущее. – Я могу теперь заниматься сексом!

И идиотскую улыбку при этом сдержать мне так и не удалось. Но ведь всегда можно прикрыться смущением скромной школьницы, даже если на тебе ничего не надето. Даже если знаешь, что рассматривающий тебя Дэниэл Мэндэлл-младший делает это намеренно – наблюдает за всеми твоими немощными потугами и возможно наслаждается твоим скрытым отчаяньем, как когда-то наслаждался страхами и болью.

– Хорошо. Я ему позвоню, и мы обсудим с ним данный момент более подробно.

А вот подобного поворота событий я совершенно ожидала. Можно сказать, ты сдёрнул меня на землю с облаков абсолютно не напрягаясь (как всегда!). Неужели я и вправду думала, что ты прямо сейчас возьмешь и… Боже правый, какая же я дура!

– Ты будешь обсуждать с ним… как заниматься со мной сексом? – сама не знаю, как это вырвалось из меня и как я при этом не разрыдалась, не попросившись сразу же уйти в свою комнату.

– Нет, я буду обсуждать с ним другие, связанные с твоим здоровьем вопросы. И, да, мне надо узнать, какие для тебя сейчас допустимы физические нагрузки и не только в плане секса.

Тебе не обязательно было понижать температуру своего голоса, чтобы я смогла понять, насколько ты сейчас не доволен несвойственным для меня поведением. Я итак позволяла себе слишком многое, а сегодня, видимо, перешла все ограничительные рамки.

Хотя, какая теперь разница, если тебе всё равно плевать, что со мной происходит, чего я хочу и нужна ли я тебе такая вообще! Ты уже по ходу насмотрелся на меня голую выше крыши, так что возбуждаться тебе явно больше не с чего!

– Он прописал тебе новые контрацептивы?

– Да. – практически буркнула, едва не сжимаясь и не закрывая глаз.

– Прекрасно. А в остальном?.. Мы не обсуждали с тобой эту тему, ни в больнице, ни здесь… – но ты не позволил мне спрятаться или замкнуться в себе, как будто тебе хотелось, чтобы я оставалась не в меру болтливой и расслабленной, как и до этого.

Скользнул пальцами по линии скулы под подбородок, заставляя меня вновь поднять голову и посмотреть в затягивающую бездну твоих сверхпроницательных глаз. Твой давным-давно прописавшийся мне под кожу изощренный ритуал – безмолвная команда-предупреждение терпеливого Хозяина слегка зарвавшейся сабе.

И лучше тебе принять его сейчас, Эллис, чем потом жалеть о последствиях за своё поведение.

– Ты перенесла очень сложную и тяжёлую в моральном смысле для большинства женщин операцию. Я не спрашивал тебя об этом, потому что не был уверен, захочешь ли ты говорить об этом вообще. Мне трудно представить, как можно такое выдержать, чтобы в дальнейшем не изводиться от негативных мыслей и страхов при воспоминании о пережитом. Это ведь тоже даёт немалую нагрузку на психику и восприятие происходящего. Всегда хочется верить, что всё могло случиться по другому, мысленно искать причины и какие-то лазейки, которые якобы исправили бы ситуацию и перенесли её в иное, желаемое для тебя русло. И иногда подобные желания точат сознание, разум и чувства посильнее пыточных инструментов. Я понимаю, этот ребенок никогда не смог бы родиться в принципе, по всем показателям он являлся скорее доброкачественной опухолью, но никак не…

– Ты думаешь, что все эти недели я… переживала и переживаю из-за того, что мне удалили этот… этот сгусток органики?

У меня бы челюсть отвисла, при первых же фразах твоего монолога, но ты придерживал меня пальцами за подбородок, поэтому от изумления приоткрылись лишь пылающие от сильного притока крови губки. Если бы ты вдруг решил обсудить всё, что вытворял со мной в этой (и вне её тоже) квартире, и как тебя теперь беспокоит (а то и даже мучает) моё психическое состояние после всех твоих жёстких пси-манипуляций и сексуальных пыток… Но оказывается, ты распереживался о моих материнских инстинктах!

Серьёзно? Я не ослышалась и мне всё это не сниться?

– Как никак, но это тоже было в своём роде беременностью, пусть и патологической. В тебе зародилась жизнь…

– Какая жизнь? Да бога ради! – ей богу, я бы расхохоталась, но, боюсь, этот смех выглядел бы через чур натянутым, громким и истеричным, поэтому пришлось обойтись не вполне эстетичным фырканьем. – Эта так называемая жизнь меня едва не прикончила! И, честно говоря, я даже рада, что всё закончилось именно так и она оказалась внематочной беременностью. Я совершенно не представляю, что бы чувствовала и как бы отнеслась к иному повороту событий. Я… я… – а вот подбирать нужные слова становилось почему-то всё сложнее, хотя ещё до твоего проникновенного монолога мне казалось, что ты должен был понять меня как никто другой. – Я не была готова стать матерью и уж тем более не планировала ею становиться в ближайшее время. И вообще!.. Я редко кому в таком признаюсь, но я… не очень-то и люблю детей. Или, вернее, не сколько не люблю, а скорее боюсь. Да, у меня эта… детофобия!

– Такой фобии не существует. – это, конечно, хорошо, что ты улыбаешься и мне удалось тебя рассмешить своим нелепым подростковым откровением, но вот самой почему-то легче от этой мысли не становится. Мне сразу показалось, что ты мне не поверил, иначе не стал бы так прищуривать глаз и внимательней всматриваться в мои.

– А вот у меня она есть! – не знаю из-за чего конкретно, но что-то упрямо толкало меня изнутри доказать тебе, что я вовсе не выдумываю и не пытаюсь сгладить углы столь несвойственными для женщины фантазиями. – Я вообще не понимаю, как можно растить детей и не сходить с ума от переживания за них? Это же просто ужас какая ответственность! Я даже не могу себе вообразить, как брать их на руки, как держать, кормить, пеленать… Да меня точно инфаркт долбанет, если мне сунут в руки пищащий комок под названием младенец! У меня прямо сейчас от одной только мысли об этом холодным потом по спине прошибает. А быть беременной?.. Нет, нет и ещё раз нет!

Если ты не поверил паническому ужасу в моих широко раскрытых глазах, тогда, извини, я понятия не имею, как тебе доказать это иным способом.

– Услышать нечто подобное… Признаюсь, меньше всего я ожидал ТАКОГО именно от тебя. – да, вот только при этом продолжаешь улыбаться, будто с трудом сдерживаешься от распирающего желания расхохотаться в голос и прямо мне в лицо!

Может я и загнула, но это чистейшая правда! Надеюсь, тебя не потянет проверять её в реале?

– Я конечно знал, что ты всегда была нестандартной девушкой, но чтоб до такой степени…

– Можно было бы и догадаться. Если за столько лет я не рискнула родить ребёнка, значит, со мной что-то не так и не важно в каком плане – в физическом или психологическом.

– Я думал ты увлеклась своей всемирно известной карьерой.

Fuck! Как можно обсуждать подобные темы разговора и одновременно залипать взглядом на твоих… улыбающихся губах? Говорить об одном, а мысленно тянуться за их гипнотизирующим движением, дурея за считанные мгновения от желания накрыть их своим ртом, смять одержимой похотью, слизать забытый вкус языком, прочувствовать их лепной изгиб, упругость и ответные движения…

Если ты не сделаешь сейчас что-нибудь… то это точно сделаю я! И никакие запреты или удерживающие пальцы меня не остановят!

– Я много чем увлекалась. Но, знаешь… Если бы вдруг это оказалась нормальная беременность и я бы потеряла гипотетически нормального ребенка при иных обстоятельствах, думаю… эффект был бы таким же.

– И каким же? – на какое-то время с трудом контролируемый соблазн наброситься на тебя был погашен неожиданным страхом за собственную откровенность и твоей возможной на неё реакцией. В твоём проницательном взгляде (пронизывающем буквально до спинного мозга и до самого копчика!) больше не было улыбки. И я бы не смогла в эти секунды отвести от него своих глаз или попытаться соврать тебе в лицо, даже если бы сейчас за окном разверзся настоящий Армагеддон.

– Облегчение!.. Несказанное облегчение. Что уже все позади и меня не ждут всякого рода встряски и проблемы с данной беременностью. И если бы ты предложил мне сделать аборт…

– Я бы никогда тебе такого не предложил! Не стоит умасливать меня после случившегося подобными заверениями и использовать произошедшее в качестве нелепых доказательств тому, что уже никогда не произойдёт. Веришь или нет, но мне плевать, чей это был ребенок. Я бы никогда не заставил тебя делать аборты ни от других мужчин ни от себя. И, нет, я бы не выставил тебя за двери даже в этом случае. Ты останешься здесь при любых обстоятельствах, потому что только я имею право принимать данное решение…

– Я бы тоже могла обвинить тебя, что ты прикрываешься случившимся и используешь его для своей типа скрытой от других ипостаси благородного героя!..

Это определённо была не я. Кто угодно, но только не я! Но она это сказала… воспользовалась моим ртом, когда я оказалась настолько уязвимой, ослабевшей и беспомощной.

Честно! Я не хотела! Я и подумать не смогла бы о таком! Я вообще не понимаю, как это произошло!..

– Достаточно!.. Я всё понял! А теперь, будь любезна… – пожалуйста, не делай этого! Не смотри на меня так!

Но ты уже убираешь от моего лица руку и в замедленном движении (словно тебе с трудом дается каждый жест и физическое действие) откидываешься спиной и затылком на высокую спинку кожаного кресла. Мало того, будто и вправду читаешь мои мысли – отводишь потемневший и потяжелевший до неподъёмного для меня ощущения взгляд в сторону окна или куда-то ещё, туда, куда мне доступ точно был закрыт (замурован, забетонирован и подключен к оголенной электролинии в десять тысяч вольт!).

– Покинь мой кабинет.

– Как… куда?..

– Мне плевать! В свою комнату, в гостиную, да хоть куда-нибудь, но чтобы я не видел и не слышал тебя! И, сделай мне одолжение, не заставляй меня повторяться дважды, если не хочешь получить более доходчивого направления.

Наверное, я ещё не до конца осознавала или не поняла, о чем ты вообще говорил и чего на самом деле пытался от меня добиться. Может из-за твоего голоса и тебя самого? Чтобы узнать, как ты злишься, а, главное, до каких пределов зашкаливает твоё внутреннее негодование – для этого твоей бесчувственной интонации в словах и оцепеневшей позы в красно-каштановом кресле честер для меня определённо было слишком мало. Хотя, да, хватило и пары твоих последних фраз, чтобы меня накрыло моментально и по самую макушку сминающим ударом-вспышкой парализующего шока. Словно через меня действительно пропустили высоковольтным зарядом твоей неприкрытой ментальной ярости.

Как я ещё не вцепилась пальцами в твою ногу и не упала на пол? Как я не потеряла сознания и не закричала?..

– Пожалуйста… я… я… простите меня!.. – я даже не сразу почувствовала, как по моему лицу сбегают слёзы. Если бы мне сказали, что я плакала в тот момент, ни за что бы не поверила! – Этого больше никогда не повториться! Честно, я больше…

– ЖИВО! НА ВЫХОД! Ещё одно слово!.. – вот это и был самый настоящий и практически смертоносный удар. Твой сдавленный хриплый рык.

Впервые за столь невообразимо долгое время я услышала, как ты повысил свой голос почти до крика и меня подрубило им по всем сухожилиям и натянутым нервам, подобно термоядерному взрыву спавших до сего момента нечеловеческих страхов. Рвануло во всех уязвимых точках одновременно, заставив дёрнуться всем телом, как от реальной физической пощечины и едва не отпрянуть назад. Но ещё сильнее добило, как ты поспешно исправился, снизив тональность взбешенного до этого голоса до состояния арктического спокойствия и отмороженной бесчувственности.

– Просто сделай это! Уйди! МОЛЧА!

А что я вообще могла? Попробовать пойти тебе наперекор?

Господи, я же понятия не имела, на что ты был способен в таком состоянии. Я итак ощущала, как меня накрывало удар за ударом тем, что сейчас рвалось из тебя, и что ты так старательно и мастерски в себе удерживал. Мне хватило и этих нескольких секунд убийственных ощущений – вспарывающей до мяса и внутренностей взрывной волны моей собственной ответной боли, дробящей изнутри кости и костный мозг моральной и физической беспомощности.

Я вообще не знаю, как сумела выжить после такого, да ещё и как-то встать на ноги, сделать несколько неровных шагов… куда-то…

Остальное, как в каком-то чёрно-сером сне. Вроде должна видеть куда и где иду, а перед залитыми слезами глазами только въевшийся в сетчатку отпечаток твоего лица. Застывший лик – чеканная маска чёрного божества… вернувшегося благодаря моим стараниям изголодавшегося Дьявола и моего любимого палача.

Поздравляю, Эллис! Ты сделала почти невозможное! Испортила то, чего итак нельзя было исправить!

Не помню, когда и как добралась до своей спальни, моё тело сделало это за меня чисто на машинальных и условных рефлексах. Как бросилась на кровать, зарываясь с головой под одеяло, едва соображая, что делаю и зачем. Только лишь чувствую, как пропускаю через дрожащее от психического озноба тело нескончаемые разряды выжигающей боли, страха и сводящей с ума вины. Я боюсь думать, боюсь вспоминать и анализировать, мне проще просто рыдать в подушку и не подпускать к сознанию только что пережитые и въевшиеся в память картинки последних минут в твоём кабинете.

Но разве это возможно? Особенно, когда ты совсем рядом и совершенно один так же мучаешься от причиненной мной тебе боли. Как будто я ощущаю не свои детские страхи (наказанной и отправленной в угол за плохое поведение маленькой девочки), а именно то, что происходит с тобой сейчас. Словно тону и захлебываюсь под неподъемным прессом твоих ментальных атак, настолько сильных и мощных, что на собственные надорванные эмоции и развороченные раны уже не остается никаких осознанных сил. Впервые ясно понимать, что это не моё, что это ты топишь меня в своей боли и наказываешь очередным чувством вины, как самой страшной казнью из твоего обширного арсенала пыточных инструментов. И чем дольше я остаюсь в этом одна, тем глубже впиваются, дробят и вспарывают тело с рассудком зазубренные лезвия её ледяных кинжалов.

Господи… как? Как я это сделала и почему? Ведь всё же было так хорошо! Как я умудрилась всё испортить? Да что со мной не так?

Это ужасное наказание! Лучше бы всыпал мне реальной плетью или ремнем, вложил всю свою гребаную ненависть в настоящие физические удары, а не вынуждал подыхать в соседних комнатах через пару стен от тебя в этом невыносимом кошмаре! Так бы я хотя бы ощутила на собственной шкуре осязаемую силу твоей боли, и мы бы избавились от неё оба… может быть…

Я не знаю сколько прошло времени, сколько ты продержал меня (и себя!) в этом расплавленном безумии. Сколько бесчисленных ударов пульса оно циркулировало выжигающей кислотой по нашим артериям и сердцам лишая последних сил и желаний… раз за разом, вздох за вздохом, снова и снова? Я то прекращала рыдать, то начинала по новому кругу и, похоже, ей было попросту фиолетово насколько я уже от неё ослабла. Её переменного тока – нескончаемых перепадов от нуля и до сто тысяч вольт – было достаточно, чтобы сжечь меня до основания за ближайшие часы или минуты.

Но ты всё-таки пришёл, хотя я на это уже и не надеялась (по крайней мере не сегодня). Не знаю когда. Я не следила за временем и не хотела. Просто в какой-то момент собственная слабость уже казалось достигла своей крайней точки. Я слишком от неё устала, до раскалывающей головной боли, до желания отключиться прямо сейчас, а лучше сразу умереть… Но твой приход словно запустил целый блок скрытых резервов. Заставил вначале оцепенеть, застыть в позе умирающей страдалицы, которая тут же под тенью твоей близости забыла из-за чего она вообще всё это время рыдала. А затем уже превратиться в сплошной оголенный сенсор всех органов чувств одновременно – в слух, в осязание, во внутреннее зрение…

Я ведь так и не смогла обернуться и посмотреть на тебя. Не хватило ни смелости, ни духу. Попросту испугалась (едва не до смерти!).

Прикидываться спящей было уже довольно поздно, но и найти в себе сил – взглянуть в твоё лицо, узнать, насколько ты изменился (и изменился ли хоть как-то) с нашей недавней ссоры, я тоже не сумела! Я итак знала, что оно скрыто под пугающей тенью твоей самой тёмной и самой бесчувственной маски.

Теперь мне только и оставалось, что вслушиваться в твои шаги и неспешные передвижения, в ожидании того момента, когда ты подойдешь ко мне и заставишь посмотреть на тебя сам – заставишь принять неизбежное. Новую дозу смертельной боли или долгожданное спасение?..

Вцепившись перенапряженными пальцами в край одеяла, вбирать всеми клетками воспаленного тела каждый звук и любое проделанное тобою действие даже через стену, безошибочно угадывая, где ты и что сейчас делаешь. Как заходишь в ванную, как через несколько секунд включаешь воду. Спустя какое-то время снова выходишь в спальню… Ровным шагом на меня – к кровати. В десять бешеных ударов моего сердца за каждый твой приближающийся шаг.

Желание снова расплакаться так и не проходит до конца, но я всё равно не могу. Мне куда страшнее сделать это на твоих глазах – сделать тебе больно опять.

Последние футы последних шагов. Меня накрывает новой волной панического страха, едва ты окончательно накрываешь меня своей близостью – присаживаешься на край кровати и… осторожно касаешься моего плеча. Негласная команда-жест, которому я должна тут же и беспрекословно подчиниться – потянуться за её направлением, потянуться к тебе. Но я не могу! Всё что угодно, только не это!

Я не хочу, чтобы ты видел меня такой – раскисшей, заплаканной, с опухшими чертами лица… Я же думала, ты меня прогнал насовсем! Я не ждала, что ты явишься! Пожалуйста, не надо!

– Эллис, повернись и посмотри на меня. – и мне уже не нравится твой голос! Я не чувствую в нём ничего! Абсолютно НИЧЕГО!

Не надо! Умоляю!

Машинально и ещё сильнее цепляюсь за одеяло, разве что не вгрызаюсь в него зубами, и на этот раз слёзы сами по себе и без какого-либо усилия начинают заливать лицо. Бл*дь! Сколько можно? Я скоро от них свихнусь! От них и от твоей боли!

– Эллис! – давление твоей руки и пальцев становится более ощутимым и сильным, практически пробирая до костей. – Ты снова вынуждаешь меня повторять дважды. Прошу… просто повернись. Ничего смертельного не случилось…

Тепло, мягкость или что-то ещё? Я не понимаю! Не могу разобрать, как и поверить, что слышу их в твоём голосе и чувствую их намного глубже и болезненней, чем твою бездушность и апатию. Мне бы зажаться и забиться в угол ещё дальше, но я попросту не соображаю почему и как это делаю – отвечаю на твой двойной приказ-просьбу и чуть ли не машинально оборачиваюсь, раскрываясь меньше, чем за ничтожные доли секунды.

– Пожалуйста… простите меня!.. Я сама не понимаю, как могла такое сказать… Клянусь! Такого больше никогда не повторится!

О, боже! Твоё лицо в сумерках комнаты с едва различимыми чертами кажется невероятно тёмным, скрытым на треть чёрными тенями и полутенями живой, но по прежнему бесчувственной маски моего любимого Чёрного Бога. Ещё более пугающее и от этого завораживающее и притягивающее к себе ещё сильнее и непреодолимее, чем раньше. Если когда-нибудь (и желательно очень скоро) оно станет свидетелем и причиной моей смерти, то пусть им будет только оно и ничье больше!

– Всё уже позади… Тшшш… не думай об этом. Тише, моя девочка.

Твои руки оплетают мои плечи и затылок, поднимают и прижимают к твоей груди и плечу, убаюкивающий голос окутывает своими смертельными нитями ядовито-сладкого дурмана на сердце, в сердце, в измученном сознании… Господи, всего пара ничтожных секунд, мгновений в несколько надрывных ударов сердечной мышцы и меня затягивает в тебя подобно сильнейшему в миру притяжению чёрной дыры, на грани потеряться в ней (в тебе!), раствориться в твоей тьме окончательно и без права на возврат. Я и не хочу возвращаться! Больше никогда!..

Меня вскрывает уже до основания. Я просто не могу остановиться! Не могу поверить, что ты пришёл ко мне, потому что простил…

Если бы только я могла вцепиться сейчас в тебя со всей дури и больше никогда не отпускать… Но, похоже, у меня едва хватало сил лишь немощно скользить дрожащими пальчиками по мягкой ткани твоей синей сорочки. Я и сейчас с трудом понимала, что ты снял пиджак и от твоего мощного и сверхсильного (почти неуязвимого) тела нас отделял тонкий слой дорогой материи из египетского хлопка.

– Тшшш… всё хорошо. Я рядом… Ну всё. Успокаивайся. Я же не мог оставить свою девочку некупанной и грязной? И тем более такой заплаканной.

Я наверное точно чокнутая (хотя этот диагноз уже должен быть прописан в моей медкарте под графой хронические заболевания и необратимые патологии куда больше, чем два последних месяца!). Но я ощущаю, как меня ведет под твоими пальцами, глубоким голосом и словами и… снова режет выбивающим возбуждением по занывшим эрогенным зонам и мышцам в клиторе и в вагине. Ты не просто меня согреваешь своей сводящей с ума близостью, ты пускаешь её энергетической инъекцией мне под кожу в мою кровь, в сердце и в кости! Неужели я только сейчас поняла, что уже не смогу без неё? Что ничто и никто не согреет меня так, как это способен делать только ты один?!

– Посмотри на меня. Покажи свои зареванные глазки и улыбнись своему Хозяину.

– Не надо! Я не хочу, чтобы вы меня видели такой… такой страшной!

– Надо, Эллис! Я так хочу, как и увидеть, что ты больше не плачешь…

Разве тебя может что-то остановить и тем более если это я? Ты и сам это прекрасно делаешь своими руками – чуть отстраняешься, смещаешь пальцы правой руки с затылка на лицо, привычным и почти ласковым давлением на подбородок и скулы заставляешь меня откинуть голову назад и вновь встретиться глазами с бездонной глубиной твоей всепоглощающей тьмы. Но мне впервые не страшно тонуть в ней и особенно сейчас. Наоборот. Я ищу в ней спасение с долгожданным забвением! Мой самый сладкий и смертельный наркотик! Моя любимая чёрная бездна твоих калейдоскопических глаз – вязкая патока жженного сахара и красного солода, приторный хмель моей хронической зависимости и неизлечимой болезни. Я готова пить из этого источника до скончания вечности, до остановки сердца… до последнего удара последнего нулевого атома нашей Вселенной.

Я же свихнусь окончательно, сдохну на этот раз буквально, если ты снова это повторишь – если вновь позволишь мне уйти!.. Я ведь без тебя никто и ничто! Я даже не могу дышать и думать, если не увижу твоих глаз, не почувствую твоих рук и не услышу твоего голоса.

–…Уже всё позади… Ты у меня умничка… – если не буду ощущать твоих сильных пальцев и тёплого бархатного дыхания на своём лице… того исключительного мгновения – незримого перехода-слияния наших сердец и сущностей в тот головокружительный момент, когда твои губы прикасаются к моей переносице в нежнейшем поцелуе моего любимого Хозяина. – Я рядом… Я всегда рядом, что бы не случилось и… что бы я не сделал…