Читать книгу Первые славянские монархии на северо-западе Европы - Федор Иванович Успенский - Страница 10

Заключенный Арнульфом в 892 г. союз с уграми против мораван имел весьма печальные последствия для немцев и славян: уграм указана была дорога в Паннонию и далее на запад; для прохода их открыта была линия укреплений. Летописцы не щадят за это Арнульфа и порицают его горькими упреками: «Когда Арнульф не мог победить Святополка, мужественно ему сопротивлявшегося, открывши весьма сильные укрепления, пригласил на помощь венгров, народ беспокойный, дерзкий, способный на всякое злодеяние, ищущий лишь убийства и грабежей… Увы! слепое честолюбие царя Арнульфа; увы! несчастный и жалкий день! ‹…› Они (угры), прогнанные за Дунай и окруженные высокой насыпью, не могли делать своих обычных набегов; в царствование же Арнульфа разрушено укрепление и открыта была дорога им, потому что разгневан был император на Святополка, царя моравского… Сколько бедствий, сколько несчастий нанесли они империи франков, свидетельствуют города и страны, еще и доседе необитаемые».

Угры или мадьяры относятся к финскому семейству народов; жили они сначала на Дону и были подчинены хазарам. Уграм близко родственны некоторые народы по Волге, Уралу, Иртышу и Оби; в Средние века было несколько попыток у угров отыскать и вызвать к себе своих родичей за Волгой и Камой, но этому мешали цари московские. С течением времени, освободившись от хазарской зависимости, с примкнувшей к ним ордой хабаров, угры поселились на северо-восточном берегу Черного моря; здесь, заняв земли между Карпатами, Дунаем и Черным морем, вошли они в сношения с Киевским княжеством. Скоро греки и немцы обратили внимание на воинственный народ; немцы воспользовались их помощью против славян в 892 г., греки против болгар в 893 г. Но вскоре ни немцы, ни греки не имели сил противиться этим соседям, и более 60 лет угры наводили ужас и были бичом всей Европы.

Когда угры явились в Италию и Германию, с ужасом смотрели на них европейцы. Это были чудовища небольшого роста, со смуглым лицом, с глазами в глубоких орбитах, с гладко обстриженной головой и тремя косами, покрытые шкурами невиданных зверей. Общественное устройство их было племенное; скотоводство, охота и рыболовство удовлетворяли всем их жизненным потребностям. Главное богатство их состояло из быков и лошадей, которые летом и зимой паслись под открытым небом; со стадами передвигались и хозяева их с одного места на другое. Лошадь с детства была неразлучным товарищем каждого угра; на лошадях они постоянно сидели, путешествовали, отдыхали, размышляли и разговаривали. Употребления шерсти и тканей они не знали, умели только выделывать кожи добываемых на охоте зверей. Особенно обратило на себя внимание летописцев военное искусство угров. С шумом появлялись они на лошадях, покрытых железными панцирями или попонами из звериных шкур, с дротиком за плечами, с луком и стрелами в руках. В метании стрел приобретали они с детства замечательное искусство; на всем скаку с изумительной верностью они попадали в цель; избегали рукопашного боя и предпочитали биться с неприятелем издали. Поэтому редко они давали правильное сражение и еще реже предпринимали осаду укреплений. Если неприятель спасался в укрепленное место, они, спрятавшись, выжидали удобного случая захватить его или отрезывали подвоз съестных припасов. Небольшими сомкнутыми рядами нападали они, но, разделенные на маленькие отряды, всегда оставляли часть войска в засаде. Оттого-то все их движения отличались быстротой, и это давало им возможность сообщать борьбе новый и неожиданный оборот. Минутная победа обманывала неприятеля, и часто он, считая себя победителем, при новом нападении терпел жестокое поражение. Если неприятель был разбит и обращен в бегство, не прежде переставали они преследовать его, как немилосердно перебив до последнего человека; потом возвращались собирать добычу. У них была вера, что все, павшие на земле от их меча, на небе будут служить им как рабы; оттого они не имели пленных и ничто не могло спасти жизнь взятому ими в схватке.

Вот эта-то дикая орда угров была употреблена немцами против славян; средство удалось, как нельзя более: Моравская держава пала под их ударами, но угры не удовлетворились Паннонией и Моравией.

После Святополка осталось три сына; младшие должны были владеть своими уделами в зависимости от старшего брата Моймира II. Весьма в тяжелых обстоятельствах получил Моравию Моймир; война с Арнульфом еще не была кончена, да и воевать счастливо с Арнульфом мог только опытный боец; угры перешли из области потисской к Дунаю, ворвались в Нижнюю Паннонию, производили здесь жестокие убийства и насилия. При таких обстоятельствах состоялся мир у немцев со славянами осенью 894 г. По всему видно, что мир был невыгоден для Моравии; в следующем году, в середине июля, являются к Арнульфу в Регенсбург все князья чешские, бывшие прежде под властью Святополка, клянутся ему в верности и делаются его вассалами; в то же время бодричи пришли к нему с дарами и просили у него мира. Святополковичи должны были молча смотреть на поступок чехов и не обнаружили ничем своего недовольства: Арнульф скоро затем отправляется в Италию по приглашению папы Формоза. Отпадение Чехии, безнаказанное опустошение Паннонии, невыгодное перемирие с Арнульфом сразу обозначили отсутствие сильной руки, правившей страной. Не ограничиваясь внешним унижением, Арнульф употреблял еще и другие средства к более верному ослаблению Моравии. Нужно вспомнить, что Викинг, доверенное лицо покойного моравского князя, домашний человек его, с 893 г. является секретарем при дворе Арнульфа. Нетрудно предположить, что, зная хорошо и семейные отношения дома Святополкова, и внутреннее состояние страны, он весьма много помог Арнульфу действовать в Моравии и скрытными путями. Нельзя сомневаться, что братская распря между моравскими князьями началась и поддерживалась при содействии и подстрекательстве Арнульфа; известно, что князь Моймир высказывал Арнульфу свое неудовольствие на то, что при немецком дворе принимаются его изменники. Внутренние волнения в Моравии начались, конечно, вскоре по смерти Святополка; иначе трудно себе объяснить, почему так холодно и спокойно относился Моймир II к отпадению великих областей, входивших в состав державы отца его. За переходом Чехии в зависимость Арнульфа следуют сношения бодричей и потом отпадение сербов; Паннония блатенская снова делается немецкой провинцией и вверяется Брацлаву. В 897 г. открылась война между чехами и мораванами, первые идут к Арнульфу и просят его заступничества против врагов своих, мораван.

Восточная марка и наблюдение за Моравией поручены были Арнульфом маркграфу Люитпольду, его родственнику по матери. Люитпольд пользовался огромным влиянием и широкой властью, которая простиралась на Восточную марку, Каринтию, Чехию и земли по Энже. Его обширную власть делил с ним граф Арибо, брат его. Этот последний, конечно, с соизволения Арнульфа принимал деятельное участие во внутренних волнениях Моравии, поддерживал императорскую партию, когда возникла жестокая усобица между Святотополковичами. В это время баварское войско вступило в Моравию и опустошило большую часть страны; в следующем году повторилось подобное же вторжение баварцев. Императорская партия, представителем которой был Святополк, брат Моймира II, была слаба в сравнении с национальной; Святополк, осажденный в одном городе, был освобожден только с помощью баварского войска. Тогда партия Моймира, или национальная, взяла перевес; положение ее не было еще затруднительно и в 899 г., когда сын графа Арибо, Исанрих, открыто восстал против Арнульфа, сносился с Моймиром и при его содействии утвердился в марке[125]. Больной Арнульф лично вел против Исанриха войско, взял его в плен; но по дороге в Регенсбург пленник нашел случай обмануть стражу и снова искал покровительства у моравского князя. И по смерти Арнульфа (умер 8 декабря 899 г.), даже ввиду грозящей опасности от угров, баварцы в союзе с чехами предпринимали поход на Моравию, три недели беспощадно жгли и грабили ее; только равно обоим врагам угрожавшая опасность от угров заставила их подумать о мире в 901 г.

Весьма отрывочные и неполные известия фульдских летописей об отношениях немцев к славянам при детях Святополка восполняются частью документом, происхождение которого обязано поднятию церковного вопроса в Моравии. В последний год жизни Святополка Викинг оставил Моравию, в которой он семь лет управлял церковными делами на правах паннонского архиепископа; он занял при Арнульфе должность придворного канцлера, а потом, в 898 г. при посредстве того же Арнульфа, получил пасовскую епископскую кафедру. Явление весьма странное в церковных летописях, что духовное лицо с архиепископской кафедры переходит на епископскую. Паннонская кафедра оставалась незамещенной с 893 г. Смуты в Моравии по смерти Святополка, сопровождавшиеся частыми походами баварцев, давали немцам надежду, что и церковная, и политическая независимость Моравии клонится уже к упадку, что скоро настанет время господства их в Моравии, как это было в 870 или 871 г. Когда в 901 г. заключали они мир с мораванами, в переговорах принимал участие назначенный вместо Викинга на пасовскую кафедру епископ Рихгар, – вероятно, тогда дело шло и о церковном положении Моравии, ее подчинении зальцбургскому архиепископу.

Понятно, как должно было обеспокоиться немецкое духовенство при неожиданном вмешательстве папы Иоанна IX в дела моравской церкви. Вероятно, по просьбе Моймира II папа отправил в Моравию архиепископа и двух епископов; они должны были устроить запутанные церковные дела в Моравии и образовать из нее церковную провинцию, в зависимости от папского престола. Как происходило это дело, мы не знаем; сохранилось только письмо баварского духовенства, вызванное папским распоряжением. Время составления этого замечательного послания относится к промежутку времени между 21 января и серединой июля 900 г. Оно составлено на собрании всего духовенства, потому что подписались под ним архиепископ и пять его суффраганов; это могло быть в Рисбахе, где, как показывает один документ, было в том году собрание дворянства и духовенства, возвращавшегося из похода на Моравию, предпринятого в союзе с чехами. Весьма любопытно сопоставить послание 900 г. со всем тем, что мы знаем об отношениях немцев к паннонской архиепископии и моравским славянам. Тут холодно и без стыда отрицаются общеизвестные факты; искажаются события и выступают наружу бесчестные отношения немцев к славянам. Вся история Святополка моравского и архиепископа Мефодия лишена в этом памятнике всякого значения для государственной жизни Моравии и представляется временем мятежа, анархии и языческого отступничества. Но послушаем самих немецких епископов[126]. «Пришли от вас, – пишут они папе, – три епископа: Иоанн-архиепископ и епископы Бенедикт и Даниил в землю славян, называемых мораванами; но земля эта со всеми ее обитателями подвластна королям нашим и народу нашему, и нам, как в церковном отношении, так и относительно дани: ибо мы обратили их и сделали из язычников христианами. Поэтому-то пасовский епископ, в епархии которого находится земля этого народа, с самого обращения их в христианство, когда хотел и когда требовали того обстоятельства, без всякого препятствия являлся туда, неоднократно созывал синоды из своего и тамошнего духовенства, и с полномочием исправлял все, что нужно было, и никто не сопротивлялся ему открыто. И наши маркграфы, пограничные той земле, делали там постоянно свои собрания, налагали наказания и собирали подать, и нигде не встречали сопротивления[127], но вот овладел диавол сердцами их (мораван), и они оставили христианство, уклонились от всякой правды, начали вызывать к борьбе и жестоко отбиваться, так что и епископам, и проповедникам заградили путь туда, и делали они по произволу своему, что хотели. Ныне же, что кажется нам грустным и невероятным к большему оскорблению еще хвастают, что стоили им эти епископы немало денег…»

Далее указывается на незаконность распоряжений посланных папой епископов в чужой епархии.

«Предшественник ваш при князе Святополке посвятил епископа Викинга. Но он не поручил ему той древней пасовской епископии, а послал к новообращенному народу, покоренному князем. Когда наши легаты вошли в близкие отношения с этими славянами, то они обвиняли нас и бесславили, клеветали, сколько могли, потому что некому было защищать нас… наговаривали, что мы и с ними не ладим; хотя это правда, но причина неудовольствий заключается не в нас, а в их испорченности. Когда начали они нерадеть к христианству, отказались платить государям королям нашим и их чиновникам определенную дань и взялись за оружие, тогда вспыхнул у них мятеж. И если позволительно обращать в рабство покоренных оружием, то, в силу военного права, волей-неволей они должны будут подчиниться нашему царству. Поэтому мы препоручаем вам быть осмотрительными и предпочитать другим мерам меры уравновешивающие, чтобы рабское племя не усиливалось на счет благородного. Императоры и короли, предки светлейшего государя нашего Людовика, произошли от христианского народа франков, моравские же славяне произошли от презренных язычников. Те могущественно охраняли римскую республику, эти грабили ее; те укрепляли христианское царство, эти ослабляли его; те весь мир наполнили славой, эти прячутся за стенами в селениях своих; сила тех поддерживала апостольский престол, от набегов этих страдало христианство».

Между разными дурными качествами славян выставляют:

«Они приняли к себе огромное множество угров, по обычаю их обстригли свои лжехристианские головы, и натравили их на нас, христиан, да и сами нападали: и одних уводили в плен, других убивали, иных томили в темницах жестоким голодом и жаждою, бесчисленное множество довели до разорения, и славных мужей, и честных жен осудили на рабство, церкви Божии сожгли и все здания истребили; так что во всей Паннонии, нашей огромной провинции, едва ли найдется одна церковь, что могут подтвердить епископы, посланные вами, если бы они захотели сказать правду, много путешествовавшие и видевшие всю разоренную землю. Когда же мы узнали, что угры вторглись в Италию, видит Бог, как искренно мы желали помириться со славянами, обещая им во имя Всемогущего забвение всех бед, нам нанесенных, и возвращение всего, что оказалось бы у нас принадлежавшее им; мы желали, чтобы они пощадили нас хоть на то только время, пока мы будем в походе в Ломбардию, чтобы защищать престол св. Петра и с Божиею помощию освобождать народ христианский…[128] Общая скорбь и великая печаль обдержит всех жителей Германии и Норика о том, что единство церкви нарушено… одно епископство разделилось на пять».

Неизвестно, какие последствия имел этот протест, отозвался ли на него папа или нет. Видно, что главная цель послания была доказать неотъемлемость прав зальцбургской церкви на Паннонию. Потому нет никакого намека на распоряжения Николая I и Иоанна VIII относительно славянской церкви, обходится молчанием и апостольская деятельность архиепископа Мефодия. Кафедра его более 10 лет оставалась незанятой, латинскому духовенству удалось уже ранее заподозрить в глазах пап Мефодия, так что вся его деятельность, с этой точки зрения, могла считаться неправильной и ничтожной. Труднее было обойти епископство Викинга, тут сделан замечательный изворот: Викинг совершенно выделен из занимающего их вопроса, он посвящен был вовсе не в область, принадлежавшую пасовской кафедре, но к новопросвещенному народу, только что укрощенному войной и обращенному из язычества в христианство; отсюда заключают, что он не был епископом-суффраганом и его область не стоит в связи с кафедрой пасовской и Моравией[129]. Не совсем в чистом свете рисуется здесь и римская курия; в двух местах послание дает право предполагать подкуп ее. Зная, что материальные выгоды руководили римской курией почти во всех столкновениях ее со славянами, что сбор дани со славян является весьма выдающимся фактом в самом послании немецкого духовенства, мы не имеем причин сомневаться именно в таком объяснении следующих мест. «Варварские набеги язычников не позволили ни самому мне представить вам, ни через других послать причитающиеся сборы. Но так как по милости Божией Италия освобождена, то при первой же возможности обещаюсь препроводить их к вам». В этом обстоятельстве нельзя не признать по крайней мере некоторого объяснения, что папа легко примирился с притязаниями зальцбургского духовенства на Моравию и Паннонию. Другое обстоятельство, наводящее на то же предположение, – это хвастовство мораван, что им немало-таки стоили эти епископы.

Князь Моймир склоняется перед Арпадом и признает подчинение Великой Моравии венграм. С картины М. Мункачи

И из этого письма, и из фульдских летописей видно, что до 899 г. Моймир II еще не терял надежды на благоприятный исход дел: он обращался к папе, просил его о высылке епископов для устройства страны, вошел даже в сношения с уграми и нанимал их в военную службу, имел еще силу поддерживать немецкого маркграфского сына в его стремлениях утвердиться в марке; главного врага он видел в немцах. И действительно, занятый и ослабляемый вторжениями немцев (898–901 гг.), он не мог ни сделать приготовлений, ни выставить достаточной силы против угров.

После вторжения в Паннонию в 894 г. угры до 900 г. не имеют столкновений со славянами; может быть, Моймир уступкой некоторых областей принужден был купить у них мир, чтобы выдержать внутреннюю борьбу с немецкой партией и потом внешнюю с баварцами. Возвратившись из похода на Италию, угры отправляют в Регенсбург посольство ко двору Людовика Дитяти; но предложения их не были приняты. Тогда двумя отрядами идут они на Паннонию и Восточную марку; один отряд опустошил Паннонию, другой прошел Баварией до Энжи. Герцог Люитпольд, могущественный маркграф всех славянских марок в то время, поспешил навстречу врагу и разбил его на левом берегу Дуная. Повторяется постепенный и сильный напор угров на Моравию и Паннонию; они осаживаются в Хорутании в 901 г., от Тиссы доходят до Моравы, и вскоре затем имя Моравии бесследно пропадает из летописей. Не сохранилось известий, что предпринимал против угров князь Моймир, не знаем даже, когда угры одержали над ним решительную победу. Есть основания думать, что общая опасность от угров сблизила немцев и славян, что моравский князь пал в той же битве с уграми, в которой и герцог Люитпольд. Из тогдашних людей только герцог Люитпольд понимал всю опасность угорского соседства. После сражения с уграми в 900 г. он сейчас же приступает к сооружению крепости на Энже – Энсбурга, делается опекуном короля Людовика; другой королевский родственник, граф Сигхарт, строит крепость Эберсберг на Инне. Но многие не думали о грозящей опасности; при дворе заняты были соперничеством и распрями, Людовик разбирал ссоры и мирил своих любимцев. Набеги угорские как будто нисколько не изменили существующего порядка: на Дунае все еще происходила живая и деятельная торговля. Король Людовик по жалобам баварских епископов, аббатов и графов на незаконные притеснения относительно таможенной пошлины поручил маркграфу Арибо с другими чиновниками Восточной марки исследовать это дело. Королевскими поверенными были архиепископ Титмар, епископ Бурхард и граф Оттокар. На собрании в Раффельштеттине они наводили справки о том, какие были пошлины на Дунае со времени Людовика Немецкого до Арнульфа, ибо обычная дань и должна была сделаться законной. Раффельштеттинский торговый договор, любопытный вообще для истории торговли и производительности в придунайских странах, показывает, что между 903 (смертью епископа Рихара Пасовского) и 907 гг. (большой угорской битвой) Дунай был открыт для свободной торговли немцам и славянам и что между теми и другими были тогда мирные отношения.

Баварцы сделали непростительную ошибку, вооружившую угров и ускорившую кровавую развязку. Они пригласили к себе на пир начальников угорских и умертвили их. В 907 г. произошла ужасная битва немцев с уграми; об отдельной битве их с мораванами не упоминается в летописях. Остается предполагать, что там же, где пал цвет немецкого дворянства и духовенства, там же и мораване оставили свои лучшие силы, потерпев полное поражение[130]. Самостоятельность Моравии пала, население ее весьма ослаблено, угры заняли всю ее территорию. «По смерти Святополка… угры совершенно истребили мораван, заняли страну их и владеют ею до настоящего времени», – писал Константин Порфирородный; одна часть населения, пережившего этот погром, разбежалась по соседним странам, особенно к болгарам, туркам и хорватам.