Читать книгу Первые славянские монархии на северо-западе Европы - Федор Иванович Успенский - Страница 9

В то время как Кирилл и Мефодий были в Риме, защищая перед папой свое дело, моравский князь Ростислав начал новую войну с немцами. Завязав предварительно дружественные сношения со всеми недовольными немецким королем и предлагая им у себя приют и почести, Ростислав приготовлял себе союзников между соседними народами. Людовик Немецкий не сомневался в намерениях Ростислава: в 867 г. он отдал приказ военным людям приготовляться к войне[80]. В следующем году действительно начались военные действия. Вместе с мораванами поднялись чехи, сербы-лужичане, бодричи и другие славянские народы, терпевшие иго немцев[81]. Из Моравии вышло два войска: одно под предводительством Ростислава, другое – племянника его Святополка. Чехи вторглись в Баварию, опустошили ее и забрали в плен много женщин, сербы напали на Тюрингию, жгли селения, убивали поселян. Людовик не мог собрать войско ранее августа 869 г.; маркграф Шечской марки должен был до этого времени отражать чехов, – Карломан, как начальник Восточной марки и герцог Баварии, воевать с мораванами[82]. Когда готово было королевское войско, составился такой план военных действий: Людовик-младший с тюрингами и саксами назначался против сербов и бодричей, Карломан с баварцами против Святополка, а сам король с франками и алеманнами хотел двинуться на Ростислава. Но болезнь заставила его изменить решение и поручить свою часть войска младшему сыну Карлу[83]. Карломан и Карл с двух сторон напали на Моравию и нигде не встретили сильного сопротивления, Карломану удалось подойти к столице моравских князей Велеграду. Но город был окружен стеной и охраняем княжеским войском; королевич не решился взять его и, опустошив окрестности, воротился назад, чтобы соединиться с младшим братом. Оба войска сошлись в южной части нынешнего Градиштского края и потянулись в Баварию. Отступление Карломана и Карла объясняется славянским обычаем обороны. Ростислав и Святополк не вступали в открытое сражение, отступали перед неприятелем в глубь страны; неприятель везде находил опустелые селения и недостаток продовольствия. Это заставляло его отступать, но тогда-то и начиналась настоящая война: постоянные нападения с тыла, погоня за врагом до границы[84]. Несколько удачнее ведена была война с союзниками Ростислава. Людовик-младший принудил сербов обратиться в бегство, а чехов, служивших по найму в сербском войске, частью перебил, частью взял в плен. Король Людовик, узнав о неудачном походе на Моравию, спешил заключить с Ростиславом мир, как бы ни были невыгодны условия этого мира[85].

В этом же году начавшиеся смуты едва не низвели Моравию на самую крайнюю степень унижения. Как герцог Баварии и маркграф Восточной марки, Карломан не мог отказаться от притязаний на некоторые права над Моравией. За некоторое время перед тем искавший дружбы Ростислава и с помощью его достигший настоящего, почти независимого положения, он стал теперь сеять раздоры между моравскими князьями. Святополк, племянник Ростислава, вошел в тайные сношения с Карломаном, поддался его убеждениям низвергнуть дядю и занять моравский великокняжеский престол. Узнав о замысле племянника, Ростислав отдал приказание задушить его. Но Святополк избег опасности, напал на Ростислава, взял его в плен и отправил к Карломану. В Регенсбурге, в присутствии короля, состоялся над Ростиславом суд, которым назначена была ему смертная казнь. Король смягчил приговор, осудив Ростислава на ослепление и заключение в монастырь.

Резной костяной образок. Средневековая Моравия

Если Святополк, выдавая немцам своего дядю, надеялся быть после него полновластным государем Моравии, то он весьма ошибся в своих ожиданиях. Против него был и моравский народ, привыкший к правлению Ростислава и соединявший с его именем блестящее время побед, и самый союзник его по заговору Карломан, который, низвергнув Ростислава, имел в виду устранить от престола и его племянника. Мораване не признали Святополка своим князем и изменнически выдали его немцам. Карломан ворвался в беззащитную страну, без сопротивления овладел городами и крепостями ее, разграбил государственную казну и княжеские сокровища в Велеграде. Не желая восстановления княжеского достоинства в Моравии, он поручил управление ей графам Восточной марки Вильгельму и Энгильскальку[86]. Таким образом потеряна была только что приобретенная тяжелыми трудами независимость. Немцы хотели ввести в Моравии свои учреждения, маркграфы стали ездить по стране, собирать дань, судить народ своим судом; следом за ними пасовское духовенство должно было начать латинскую проповедь, собирать десятину и вырывать семена, брошенные недавно греческими проповедниками[87]. Но для мораван не пропало даром воспоминание о времени Ростислава. Еще недавно немецкие королевичи искали у них защиты, пограничные графы сражались под предводительством их князя: они не могли снести теперь, чтобы маркграфы попирали их свободу, теперь, чтобы маркграфы попирали их свободу, оскорбляли народную гордость!

Оставался из княжеского рода какой-то священник, по имени Славомир. Мораване заставили его принять на себя княжескую власть и позаботиться об очищении страны от чужеземцев. Общая опасность соединила весь народ и направила его силы к одной цели – освобождению от немецкого господства. Скоро стало ненадежным положение Вильгельма и Энгильскалька, с трудом держались они в защищенных городах, ожидая помощи из Баварии. А там производился в это время суд над Святополком. Не находя достаточно улик для обвинения его в измене и опасаясь, чтобы народное движение в Моравии не приняло опасных размеров, Карломан вздумал поручить Святополку усмирение мораван и наказание Славомира[88]. Горьким опытом пришлось изведать Святополку цену верности и союза с немцами; прикидываясь покорным слугой Карломана, он задумал жестоко отомстить ему за свою обиду. Во главе немецкого войска он проник до самой столицы Моравии Велеграда; расположился лагерем под стенами его, как будто с намерением осадить город. Между тем вошел в сношение с гражданами и войском, высказал им свое намерение изменить немцам, внушил доверие мораванам и назначил им время, когда сделать нападение. Немецкое войско не подозревало враждебных сношений и было совсем не готово к защите, когда мораване напали на него. Многие из немцев взяты были живыми в плен, многие перебиты; потеря их была велика и невознаградима. Мало было семейств в Баварии, Ракусах и Хорутании, которым бы не приходилось оплакивать своих близких. Радость Нориков о многих прежде одержанных победах обратилась в печаль и уныние[89]. Карломан, пораженный неожиданным оборотом дел и опечаленный гибелью своего войска, наскоро приказал собрать всех заложников моравских и выдать их Святополку, но взамен получил из Моравии только одного Ратбода. Святополк, навлекший на отечество много бедствий, взошел на престол несчастного Ростислава.

Можно было ожидать, что поражение при Велеграде еще сильнее, чем прежде, возбудит ненависть между враждующими сторонами. Святополк решился крепко отстаивать то положение, которое приобрела Моравия при его предшественнике. Следуя примеру Ростислава, он вошел в переговоры с чехами и славянами по Лабе и Одре; породнился с чешским княжеским домом, женившись на чешской княжне[90]. В 872 г. поднялись славянские народы по восточной границе немецкого государства. В мае было послано тюринго-саксонское войско против славян полабских, но действия этого войска не имели никакого успеха; потерпев неудачу, саксы и тюринги в беспорядке бежали назад, славянские женщины останавливали всадников, срывали их с коней и секли прутьями. Отряд, отправленный против чехов, одержал победу над пятью лехами и нанес поражение чешскому войску, стеснив его у Влтавы[91]. В Моравии против Святополка вел дело Карломан; после нескольких неудачных сражений, не надеясь наличными силами победить мораван, он просил у короля вспоможения. Стянув главное войско внутрь страны, Карломан, чтобы обезопасить себе отступление, оставил на Дунае флот с припасами; военный план Святополка рассчитан был на то, чтобы отрезать королевича от сообщения с Дунаем и сделать для него невозможным продолжительное пребывание в Моравии. С этой целью он отделил значительный отряд от своего войска и послал его против баварцев, стерегших на Дунае флот Карломана. План увенчался полным успехом, баварцы были разбиты, вся флотилия сделалась добычей мораван, неприятелю отрезано было отступление. Святополк погнал теперь Карломана к Дунаю и малой войной уничтожил большую часть его войска. В следующем году, перейдя из оборонительной войны в наступательную, он переправился через Дунай, овладел Восточной маркой и постоянными нападениями так стеснил Карломана, что только быстрая помощь немецкого короля могла спасти его. Людовик Немецкий прибыл в Регенсбург и, не ожидая счастливого исхода войны, решился положить ей конец. Обе страны, опустошенные и изнуренные войной, одинаково нуждались в мире. В 874 г. заключен договор в Форхгейме, которым определялись церковные и политические отношения Моравии на более прочных основаниях; союзники Святополка также заключили мир с немцами. Форхгеймским миром признана была самостоятельность Моравии в политическом отношении[92].

В это же время окончательно устроены были церковные дела Моравии и Паннонии. С 871 г. Моравия переживала весьма тяжелое время: земский князь содержался в плену, немецкие графы управляли страной, затем тянулась двухлетняя война. Паннонский архиепископ Мефодий осужден был на заточение и два года содержался в темнице[93]. Папа Адриан и его преемник Иоанн VIII во время политического унижения Моравии не принимали никаких мер к защите прав Мефодия. Но когда Святополк своими победами поставил Моравию на прежнюю политическую высоту, взволновал всех славян, пограничных с немцами, изгнал из Моравии латинское духовенство, тогда папа обратил внимание на незаконный поступок с паннонским архиепископом. В записке о правах зальцбургской церкви на Паннонию баварское духовенство ссылалось на давность времени и на распоряжение Карла Великого, подчинявшее Паннонию зальцбургскому архиепископу. При образовании независимого от Баварии паннонского архиепископата папа Адриан указал, а папа Иоанн развил и подтвердил неотъемлемые права св. Петра на Иллирию и Паннонию[94]. В 874 г. Иоанн VIII послал в Германию своего легата епископа Павла Анконского с полномочием – устроить церковные дела Паннонии. В грамоте, данной легату, так говорится о правах Рима: «Апостольский престол издавна привык совершать посвящения и определения не только в Италии и остальных областях Запада, но и в пределах всего Иллирика»; против семидесятилетней давности, на которую опиралось баварское духовенство, папа выставляет еще большую давность прав римского престола. «Многие разнообразные и очевидные указания, – писал он в том же году к королю Людовику, – могли бы заставить твою мудрость убедиться, что паннонская епархия издревле отчислена была привилегиями к апостольскому престолу… Только военные смуты помешали некоторое время посылать туда епископов, что и подало повод к сомнению. Права святой римской церкви неотчуждаемы, их не уничтожает никакое время, никакое разделение государств; да и самые римские законы в церковных делах допускают давность не иначе как во сто лет». Людовик не мог ссориться с папой из-за притязаний баварского духовенства и предоставил ему свободу в устроении Паннонии[95]. Таким образом восстание баварского духовенства, не нашедши поддержки в немецком короле, должно было остаться бесплодным. Грозное отлучение, произнесенное Иоанном VIII ослушникам, заставило их смириться. По смерти архиепископа Адальвина, вручая зальцбургскую кафедру епископу Титмару, Иоанн VIII мог потребовать от него полного отречения от Паннонии. В ноябре 877 г. Титмар получил, как верный и послушный сын римской церкви, знаки архиепископского достоинства[96].

Церковь Св. Маргариты в д. Копчаны (Словакия) – единственный сохранившийся храм времен Великой Моравии

Следствием настойчивых распоряжений папы Иоанна VIII было то, что архиепископ Мефодий получил снова свободу и вступил в управление своей паствой[97]. Весьма вероятно, что в форхгеймском договоре принимал участие папа, склонив Людовика Немецкого отказаться от вмешательства в политическую и церковную жизнь Моравии и Паннонии[98]. Заключив мир с королем, Святополк пригласил к себе Мефодия и поручил ему высшеее церковное управление Моравией, изгнав из нее латинское духовенство. Церковные права Мефодия простирались не только на Моравию, но и на Паннонию, в которой за два года перед тем деятельность его была прервана баварским духовенством[99]. При содействии Горазда и других славянских учеников Мефодий стал распространять христианство, строить церкви и умножать число священников. Ближайшему светскому начальнику Паннонии, Карломану, только дано было знать о восстановлении древней Паннонской епископии; он не мог по крайней мере открыто восставать против папского распоряжения.

Когда политическое положение Моравии, приобретенное долголетними усилиями ее князей и тяжелыми пожертвованиями народа, достигло желаемой высоты по отношению к иноплеменным соседям, тогда моравский князь с большим успехом стал стремиться к распространению своей власти между соплеменными народами. Моравия является в это время носительницей таких признаков образованности – государство, церковное устройство, национальное духовенство, – каких не мог представить у себя ни один славянский народ. И нужно признать, что христианство много способствовало Святополку в образовании его обширной монархии[100]. Еще в 871 г. он вступил в родство с чешским княжеским родом, женившись на чешской княжне; родственная связь должна была между чехами и мораванами усилить сношения, естественным следствием которых был их союз против немцев (872–874)[101]. Скоро затем князь чешский Борживой и жена его Людмила приняли христианство от архиепископа Мефодия, тогда Чехия открыта была для проповедников христианской веры и подчинилась в церковном отношении моравскому архиепископу. Но вместе с церковным влиянием Моравия делала успехи в Чехии и другого рода: если Святополк совсем не лишил Борживоя княжеской власти, то во многом ограничивал его и подчинил страну его своей власти[102]. Легенда рассказывает, что Святополк презрительно обращался с Борживоем, изгнал его из Чехии и сам управлял ею. К этому же времени нужно отнести крещение языческого князя в Висле и присоединение других областей за Карпатами, как намекает на то жизнеописатель Мефодия[103].

Распространение господства Святополка Моравского вело за собою проповедь христианства в подчиненных странах. Но все славянские земли были еще ранее разделены по епархиям немецких епископов, так что моравский архиепископ как ранее в Паннонии, так теперь в Чехии и за границами ее должен был столкнуться с немецким духовенством. Хотя зальцбургское духовенство и было принуждено согласиться на уступку Паннонии, тем не менее пасовский и регенсбургский епископы могли ратовать против отторжения от них Чехии и Моравии и против незаконного, с их точки зрения, распространения Мораво-паннонского архиепископства к северу[104]. Весь успех дела свободной проповеди христианства греческого обряда в державе Святополка, несомненно, зависел от личного расположения князя к своему архиепископу; если бы Святополк видел в деятельности Мефодия осуществление своих целей, если бы на славянское богослужение смотрел как на необходимое средство к сохранению завоеванной самостоятельности, то он дорожил бы своим архиепископом и защитил бы его от всех нападений. Но Святополк в этом отношении был далеко ниже своего предшественника Ростислава. Ему удалось сделаться могущественным властелином, раздвинуть широко над соседями свое господство, быть страшным для врагов и дать государству довольно прочное устройство; но он мало заботился о средствах, которыми достигал цели, его не одушевляла великая идея борьбы за свободу народа, свою власть он ставил выше общего дела. Немецкое духовенство скоро снова нашло доступ в Моравию, успело проникнуть даже ко двору и войти в доверие князя. Вызнав слабые стороны Святополкова характера и потакая его страстям, оно возбудило в неосмотрительном князе недоверие к Мефодию.

Жизнеописатель Климента так рисует отношение Святополка к Мефодию: «Святополка, человека грубого и невежественного, обошедши коварством, сделали они (немецкие священники) всецело участником своего учения. Да и каким образом он, раб женских удовольствий, не внимал бы больше им, чем Мефодию, отмечавшему гибельное для души зло в каждом удовольствии? Ибо что изобрел Евномий для привлечения большего числа учеников, то придумал также и безумный народ франков, т. е. снисходить ко всем грехам. Святополк, развращенный ими, вовсе не обращал внимания на Мефодия, даже относился к нему враждебно. И чего уж ни говорил ему с ласкою, какими угрозами не устрашал князя Великий!»

Стараясь раздуть неудовольствия между князем и архиепископом, враги Мефодия очернили его в глазах князя, будто он отступил от православия и недостоин епископского сана; распустили слух, что папа отнял церковную власть у Мефодия и возвратил Моравию немецкому духовенству. При папском дворе также нашлись люди, сочувствовавшие стремлениям немецкого духовенства и убедившие Иоанна VIII запретить Мефодию богослужение на славянском языке[105]. Не обратив внимания на папское письмо, переданное ему легатом, епископом Павлом Анконским, Мефодий продолжал, по требованию совести, исполнять свое дело. Но у него были постоянные соглядатаи, сносившиеся с римской курией; донося об ослушании Мефодия, они вместе с тем взводили на него обвинение, что он отступил от православия и распространяет заблуждения между мораванами. И Святополк, доверявший больше врагам Мефодия, послал наконец к папе пресвитера Иоанна для разрешения его недоумений о православии архиепископа Мефодия. В июне 879 г. папа отправил два письма в Моравию[106]. «Мы слышали, – писал он Мефодию, – что ты не то проповедуешь, что святая римская церковь приняла от самих апостолов, и вводишь народ в обман; поэтому приказываем тебе без всяких отлагательств явиться в Рим и лично объяснить, так ли ты веруешь и учишь, как обещал пред святою церковью». В письме к Святополку папа убеждает князя твердо держаться учения римской церкви и отвергать, как ложное, всякое другое учение, кто бы ни проповедовал его, епископ или священник; удивляется, что Мефодий отступил от православия и успокоивает князя, что к пресечению зла уже приняты меры отозванием в Рим Мефодия. Нимало не медля, архиепископ Мефодий предпринял третье путешествие в Рим, его сопровождало доверенное лицо моравского князя; в конце 879 г. они увидели папу Иоанна VIII.

Мефодию пришлось иметь дело с человеком, замечательным во всех отношениях. Читая буллы папы Иоанна VIII, невольно удивляешься его дипломатическим способностям. Он умел выпутываться из таких затруднительных обстоятельств, в которых потерялся бы другой на его месте. В труднейших положениях для него пригодно было всякое средство; с величайшим хладнокровием он заключал союзы и нарушал их. Из страха перед сарацинами, в надежде получить утраченную Болгарию и для приобретения союза в Византии, он не посовестился торжественно отлученного Фотия снова признать патриархом и почтить его похвалой. Слабые представители дома Каролингов, тратившие всю свою силу во взаимных раздорах, давали мало надежды Иоанну на содействие: теснимый с одной стороны итальянскими герцогами, с другой – постоянными нападениями сарацин, не раз папа обращал заискивающий взор на Восток, где с Василием I (867 г.) начала царствовать блистательная династия македонских императоров. В продолжение трудной десятилетней деятельности политика папы Иоанна VIII принимала разнообразные направления; в его действиях, письмах, поручениях и т. п. проглядывает более государственный человек, преследующий политические цели, чем тонкий богослов. Едва ли найдется другой папа, написавший столько отлучений, так страстно и неуклонно ведущий свое дело; но эта же страстность необходимо вела его к непоследовательности, резко выдающейся и в отношениях к Царьграду, и к Моравии. В 879 г., ко времени прибытия в Рим архиепископа Мефодия, положение папы было из самых затруднительных[107]. Уступая восточнофранкской партии, желавшей видеть императорскую корону на ком-нибудь из детей Людовика Немецкого, сделав в угоду этой партии запрещение славянского языка в богослужении, в то же время папа видел, что восточнофранкские короли не будут в состоянии защитить его от внешних и внутренних врагов. Гораздо охотнее отозвалея на призыв его византийский император Василий, одержавший победу над сарацинами у берегов Южной Италии. Сближение с Византией давало надежду возвратить Болгарию к римской церкви, отторгнуть далматинцев от церковного союза с Востоком. Все эти надежды готовы были осуществиться в 879–880 гг., требовалось только много такта и изворотливости, а в этих качествах не было недостатка у папы Иоанна VIII.

Неизвестны ближайшие обстоятельства, которыми сопровождались объяснения св. Мефодия с папой. Можно только удивляться уступчивости и сговорчивости папы: он не замечал или казался не замечавшим существенной разницы в вероучении Мефодия и западных богословов[108] и нашел возможным, после двукратного запрещения, снова разрешить славянский язык в богослужении и оправдать Мефодия. С Мефодием папа отправил к князю Святополку письмо, весьма замечательное по содержанию. Свидетельствуя в нем о правоверии моравского архиепископа, подтверждая за ним высшие церковные права в Моравии и признавая славянский язык годным к славословию Бога, наравне с еврейским, греческим и римским, Иоанн в то же время извещает о рукоположении для Моравии епископа из немецкой партии; разрешая вообще совершать литургию на славянском языке, он делает оговорку: «Ради большей торжественности читайте Евангелие на литургии сначала на латинском, потом на славянском языке, а если тебе (Святополку) более нравится латинская месса, то мы повелеваем для тебя служить обедни на латинском языке». Весьма сомнительно, чтобы искреннее чувство руководило папой, когда он делал эти распоряжения. Поставив епископом в Моравии природного немца Викинга, папа усиливал этим немецкую партию при дворе Святополка, вносил снова нескончаемые раздоры и ставил в сомнительное положение Мефодия. Сам же Святополк относился безразлично к славянскому богослужению, любил окружать себя пришлым духовенством, был в весьма близких отношениях с сыном Карломана Арнульфом, получившим в управление Каринтию и Паннонию. Таким образом, со времени возвращения Мефодия в Моравию, в конце 880 г., начались для него новые испытания. Пользуясь значением при дворе и личным расположением Святополка, немецкая партия, и во главе ее Викинг, поддерживаемый высшим немецким духовенством и герцогом Арнульфом, старались, потакая страстям дикого и грубого князя, рассорить его с Мефодием и снова возбудить к нему недоверие. Даже пущена была в ход грубая клевета, что послание, переданное Святополку Мефодием, подложно, что Викинг имеет секретные поручения от папы, которые выполнить он обязался клятвенно, что Мефодий, наконец, не признан настоящим архиепископом[109]. Для разъяснения недоумений, возбужденных этими толками, Мефодий принужден был обратиться к папе; он сам, может быть, был близок к мысли, что Викинг имеет от папы поручения, неизвестные ему, но близко относящиеся к настоящему затруднительному положению. Папа отвечал ему 23 марта 881 г. «Можешь судить, – писал он, – как мы соболезновали о тебе, узнав из твоего письма о случившихся с тобою несчастиях. О твоем правоверии засвидетельствовали мы нашим письмом к князю Святополку, которое, как ты знаешь, было послано к нему, а другого письма к нему не было отправлено; и ни ему, ни тому епископу ни явно, ни тайно ничего не поручали мы». Письмо заключается приглашением Мефодия явиться в Рим и обещанием наказать Викинга, если бы он оказался виновным. Но Мефодий хорошо теперь понял намерения папы Иоанна и не решился более искать его покровительства; путешествие в Рим казалось ему бесполезным после того, как папа так невнимательно отнесся к его жалобе[110]. Викинг, безнаказанно сделав подлог, продолжал злобно клеветать и выводить из терпения своего архиепископа; при всей кротости и сдержанности Мефодий наконец прибег против него к церковной казни и произнес проклятие. Моравский князь, преданный немецкой партии, готов был вступиться за Викинга: он натянул уже лук, обнажил меч против Мефодия, но приостановился – не спустил стрелы, вложил меч в ножны. Скоро затем случились обстоятельства, значительно ослабившие влияние немецкой партии на Святополка и давшие свободу Мефодию действовать самостоятельнее.

В период мирных отношений к немцам, с 874 до 882 г., Святополк привлек к союзу многих соседей. Если только скудными и отрывочными свидетельствами[111] можно подтвердить широкое распространение его господства, припомним, что здесь дело шло у славян со славянами: в современные же летописи записывались только те случаи, когда славяне приходили в столкновение с немцами. А у позднейших летописцев осталось воспоминание о зависимости от Моравии польского народа. Поэтому-то и неудивительно, если славянские ученые полагают, что Святополк распространил свою державу в это время на востоке и севере за Краков, по реку Стрый и Магдебург. Политические обстоятельства способствовали его властолюбивым замыслам: Каролинги при своей ограниченности тратили силы на междоусобные войны, ослабили надзор за пограничными марками и дали более простора славянам. Сильный и энергичный Святополк во всех отношениях превосходил своих ничтожных современников, толстых, лысых и простоватых Карлов каролингской династии. 12 августа 874 г. умер император Людовик II; по справедливости оплакивал его народ, потому что с того времени мир и спокойствие оставили немцев и франков. Император не имел потомства и не позаботился заблаговременно о преемнике. Было у него намерение оставить корону старшему сыну Людовика Немецкого Карломану, самому способному между молодыми Каролингами; но образовавшаяся в Италии сильная партия решила после него предложить корону Карлу Лысому; попытка Людовика Немецкого устранить этого кандидата не удалась, и Карл был коронован. Вскоре за тем, 28 августа 876 г., умер король Людовик Немецкий. Дети разделили его государство так, что Карломану досталась Бавария, Паннония и Хорутания; Людовику III Восточная Франция, Тюрингия и Саксония; Карлу Толстому Алеманния и Лотарингия. В качестве старшего королевского сына Карломан в 861 г. управлял Восточной маркой, а потом ему отдана была и Бавария. Сделавшись теперь королем немецким, Карломан передал своему незаконному сыну Арнульфу управление провинциями Каринтия и Паннония[112]. Вскоре за тем захворал он, целый год лежал без употребления языка, не имея возможности заниматься государственными делами и поручив ведение их Арнульфу. По смерти его, 22 марта 880 г., Арнульф имел права на баварскую корону и все отцовские владения, но Людовик III, король франков, пользуясь еще обстоятельствами болезни Карломановой[113], заставил присягнуть себе баварские чины и принудил Арнульфа довольствоваться Каринтией и Паннонией. Два года спустя (882 г.) Арнульф, с другими баварскими вельможами, должен был присягнуть императору Карлу Толстому (Людовик III умер 2 августа 882 г.)[114]. Этот император заслужил презрение современников за свои слишком мелочные душевные качества. Предпринятый им поход против норманнов в 882 г. еще более унизил его и возвысил в общем мнении предводительствовавшего баварцами Арнульфа. Частая смена властителей Германии и Франции вела за собой волнения в пограничных марках, восстания между вассалами.

Сильное движение обнаружилось в Восточной марке. Надо думать, что должности и бенефиции, даваемые в награду за верную службу при слабых личностях королевского дома, делались в некоторых родах наследственными, если не юридически, то, по крайней мере, фактически. Таково было положение графов Восточной марки из рода Вильгельма и Энгильрады; дети их, Вильгельм и Энгильскальк, наследовав отцу в графском достоинстве, в 870 г. были деятельными помощниками Карломана в проведении немецкого господства и немецкого устройства в Моравии. Но решительная победа моравского князя над баварским войском положила конец их господству в Моравии; в битве при Велеграде они, вероятно, и пали. Управление маркой передано было графу Арибо, обходя детей прежних графов. Но семья старых графов была довольно многочисленная, по Дунаю она имела обширные владения, пользовалась значением и связями в Баварии. Посаженный королем граф Арибо стоял им на дороге: и вот поднялись дети Вильгельма и Энгильскалька, Мегингош, Верингар, Энгильскальк и Пабо, за свои права; они решили или умереть, или получить отцовское достоинство. Мало уважая королевскую власть, самовольно лишили должности Арибо и выгнали его из марки. Он жаловался императору Карлу Толстому и снова получил маркграфскую должность. Не надеясь на могущественную поддержку со стороны императора и снова теснимый теми же графскими детьми, Арибо вступил в союз со Святополком и дал ему в заложники сына своего Исанриха. Тогда Святополк ворвался в Восточную марку, захватил одного из графских сыновей, по имени Верингар, и его родственника Везило; все имения их по ту и другую сторону Дуная были разграблены и сожжены, сами они изувечены. Графские дети обратились за помощью к Арнульфу, бывшему тогда в Паннонии. Это было причиной разрыва между Арнульфом и Святополком, состоявшими доселе в дружественных отношениях[115]. Впрочем, и ранее того моравский князь высказывал неудовольствие против Арнульфа по следующему случаю: «Ты принимаешь к себе врагов моих; если их не выдать, нам нельзя быть друзьями; твои вассалы злоумышляли на жизнь мою и искали у болгар союза против моей земли: если это неправда, поклянись мне». Летописи передают о двух походах Святополка в Паннонию, первый поход кончился опустошением верхней половины ее. В 884 г. военные приготовления Святополка и состав войска его был удивительной численности; с утра до вечера, стоя на одном месте, можно было видеть двигавшиеся в Паннонию войска. Беспощадны были и самые военные действия: двенадцать дней опустошал он страну и превратил ее в пустыню. В Нижней Паннонии, на реке Раабе, бились графские дети Мегингош и Пабо со Святополковым войском; битва была для них несчастлива: сами они утонули в реке, большая часть их войска взята в плен, многие пленники отпущены на свободу изувеченными. Миротворителем является император Карл Толстый. Он прибыл в Восточную марку; близ Тульны, в Кенигштеттине, назначил мирные переговоры, на которые явился Святополк с богатой свитой.

Реконструкция одной из западнославянских крепостей, по данным археологии

Выгоды, приобретенные этим миром, были весьма важны для Моравии. Очевидно, условия должен был предписывать победитель; страны, завоеванные его оружием, не могли быть снова уступлены немцам; Арнульф, кажется, совсем был устранен от переговоров, что особенно было благоприятно для Святополка. Недовольный невыгодным договором, Арнульф согласился на него только в следующем году. Граф Арибо, союзник Святополка, утвержден был маркграфом Восточной марки; Паннония и Хорутания соединена была с Моравским княжеством и в политическом отношении, давно уже соединенная с ним в отношении церковном. Теперь держава Святополка, начинаясь от самой Дравы к Дунаю, простиралась на север и восток далеко за пределы собственно Моравии[116]. С этого времени Арнульф еще более начал подыскивать под императором и стремиться сам к неограниченной власти[117]. В Святополке он мог иметь хорошего союзника при осуществлении своих видов на корону. И действительно, помощь славян была ему полезна, когда в 877 г. он открыто решился идти с войском славян и нориков в Трир, где находился тогда Карл Толстый[118]. В начале 888 г. он признан был пятью немецкими народами королем их и принял в Регенсбурге присягу в верности от всех чинов.

Теперь во главе немецкого и славянского мира стояли равные по личным достоинствам люди. Как Святополк, так и Арнульф достигли власти не совсем чистыми средствами. Святополк изменил своему прежнему союзнику, императору Карлу, чтобы угодить другому, более важному союзнику. Тот и другой не задумывались в средствах, когда нужно было склонить врага к уступке. Пройденное Святополком и Арнульфом поприще богато было приключениями. Понимая и зная друг друга, они едва ли способны были даром делать обязательные взаимные услуги. Оба были слишком беспокойны, сильны и энергичны и, располагая большими военными силами, опасны один для другого. В первое время отношения между ними были весьма прочные, Арнульф как будто избегал случая оскорблять своего союзника: Арибо, недавний враг Арнульфа, оставлен в прежнем достоинстве; дети Вильгельма и Энгильскалька вознаграждены графствами в другнх местах. Как высоко ценил Арнульф обязательную услугу Святополка и какое влияние на него имел моравский князь, показывает и тот случай, что папа Стефан VI обращался в 890 г. к Святополку с просьбой побудить Арнульфа посетить Рим и защитить Италию от злых христиан и угрожающих язычников.

В марте 890 г. Арнульф и Святополк съехались для переговоров в Омунтесберг, в Паннонии. О чем тут шло дело, чего хотелось тому и другому, сказать трудно, за недостатком положительных известий. Но с этого времени начались между ними сомнительные неопределенные отношения, которые повели к войне, гибельной для немцев и славян[119].

Вероятно, требования с той и другой стороны были сложные, потому что попытки к переговорам безуспешно повторялись и в следующем, и в 892 г., после чего Арнульф уже начинает искать себе союзников. В 892 г., возвратившись из счастливого похода против норманнов, Арнульф двинулся к востоку, надеясь еще уладить дело со Святополком; но Святополк не явился к нему для переговоров. Раздраженный Арнульф составляет сильный союз против моравского князя. На юге был привлечен к союзу Брацлав, управлявший землей между Дравой и Савой; угры, искавшие мест жительства в дунайских равнинах, вошли в соглашение с Арнульфом и были употреблены им против мораван; на всех окраинах старался Арнульф удалить союзников Святополка: так, по его приказанию вюрцбургский епископ Арно врывается в Чехию, чтобы отвлечь ее от союза со Святополком; так, он лишил чинов Поппо, графа Сербской марки, опасаясь его измены. Не видно, чтобы Святополк выходил в открытое сражение против такого сильного врага: войско на время собрано было им в укрепленные места, страна оставлена неприятелю. Четыре недели немцы и угры опустошали Моравию и Паннонию; но при всем том Святополк и к концу года столь же страшен был для Арнульфа, как и в начале. Так, после похода 892 г. Арнульф отправляет посольство к болгарам, чтобы возобновить с ними тульнский договор и просить о запрещении ввоза соли из Болгарии в Моравию; при этом послы его должны были идти весьма дальней дорогой, через землю Брацлава, так как вся Паннония была закрыта для них. На благоприятный для Святополка исход войны указывает и то, что недовольные Арнульфом вельможи продолжали искать у него убежище: разумеем несчастную судьбу потомков Вильгельма и Энгильрады. Энгильскальк, похитивший незамужнюю дочь Арнульфа, возбудил его негодование; но потом, снискав милость короля, своими грубыми поступками так озлобил баварских дворян, что они решили ослепить его. Его брат Вильгельм, опасаясь за свою жизнь, вступил в сношения со Святополком, но, обвиненный в государственной измене, наказан смертью; граф Каринтийский Руотберт, искавший убежища у Святополка, был схвачен и убит в Моравии со всеми спутниками. Снова пытался Арнульф унизить врага моравского и снова, пограбивши страну, при отступлении должен был терпеть неожиданные нападения, засады и с трудом пробираться в Баварию. Война еще не кончилась и в 893 г.: по приглашению папы Формоза – поспешить на помощь – Арнульф не решился сам отправиться в Италию, но послал сына своего Святополка. Таким образом вопрос, за кем останется верх, кто должен первенствовать из этих двух умных и деятельных государей, был еще не решен, когда в 894 г. умер Святополк Моравский.

Мы удержимся произносить о нем какое-либо суждение; деятельность Святополка рисуется нам в известиях врагов его и очерчена весьма слабыми красками. Из его подданных никто не сохранил о нем ни одного слова; вообще, трудно предлагать объяснения и побуждения в событиях того отдаленного и совершенно забытого даже самими мораванами времени. «Нет недостатка известий об этих событиях, – говорит Шлоцер, – но они весьма спутаны, часто противоречащи и, что всего хуже, весьма пристрастны. Здесь борются немцы против славян, как римляне против карфагенян; только эти, счастливые победители, говорят и хвастают, и преувеличивают, из патриотизма передают ложь и стушевывают истину: другую же сторону мы лишены возможности выслушать». Ограничимся же передачей того, что говорили о Святополке старые летописатели: с одной стороны, фульдский летописец и Регино, с другой – Константин Порфирородный и Козьма Пражский.

Рыцари Каролингов. Со средневековой миниатюры

«В 894 г. несчастным образом кончил жизнь свою Святополк, князь моравский, сосуд вероломства, который хитростью и коварством возмущал покой соседних стран и жаждал человеческой крови; умирая, он завещал своим не мир, а вражду». Писатель, несколько далее живший от театра военных действий Святополка, современник его Регино, называет моравского князя «мужем необыкновенного ума и хитрости». Но каким значением пользовался Святополк на далеком пространстве, это показывает нам царственный летописец Константин; несколько раз упоминает он о Моравии, везде называя ее Великой Моравией и Великую Моравию связывая с именем Святополка. Вот его отзыв о Святополке: «Князь моравский Святополк был храбр и страшен для соседних народов; он имел трех сыновей и, готовясь к смерти, разделил страну на три части и каждому сыну дал отдельную часть. Старшего по возрасту назначил великим князем, остальных двух подчинив его власти. Они убеждал их хранить мир и согласие на этом примере: связав три прута, дал их переломить старшему сыну; когда этот не мог сломать связки, предложил второму и затем третьему. Потом дал каждому сыну по одному пруту из этой связки, и они легко переломили каждый свой прут. Указывая на этот пример, он так говорил детям: если вы останетесь в любви и согласии между собой, никогда враги ваши не одолеют вас и не пленят; если же, из честолюбия и несогласия, захотите каждый верховной власти, отказывая в повиновении старшему брату, сами будете ослаблять друг друга и соседи-враги совершенно уничтожат вас». У родственных славянских народов, входивших в состав его великой державы, осталось воспоминание о Святополке; хотя в народном предании личность князя приобрела уже оттенок мифический, но замечательно направление, в котором разрабатывалась сказка. Козьма говорит о Святополке: «В том же году, как крещен был Борживой (в 894 г., по Козьме), пропал, как передает молва, Святополк, царь моравский, и более не показывался»; далее Козьма, по своим соображениям, объясняет, что Святополк мучился сознанием несправедливости своей против Арнульфа, на которого «он несправедливо и неблагодарно поднял вооруженную руку, забыв, что Арнульф подчинил ему не только Чехию, но и другие страны от Чехии до реки Одры и по направлению к Угрии до реки Грона… в глухую, темную полночь, тайком сел он на коня и, выбравшись из лагеря, направился к одному местечку на горе Цобере, где несколько времени тому назад три пустынника построили на его иждивение церковь, в огромном непроходимом лесу. Доехав до этого места, заколол коня, меч воткнул в землю и, при наступлении дня, явился к пустынникам; они не узнали его, постригли, одели в монашеское платье, и он жил с ними, не открывая своего сана; только когда почувствовал приближение смерти, объявил, кто он». Титмар Мерзебургский сохранил воспоминание о протяжении Моравского государства далеко на запад и о зависимости от Святополка славян полабских до Магдебурга: «Мораване в царствование Святополка были нашими господами. Наши предки платили ему каждогодную дань; он имел епископов в своей стране, по имени Моравия». В самой Моравии сохранилось до сих пор в народе воспоминание о справедливости Святополка и близости его к народу. Регино, Видукинд, Козьма и Титмар дают ему царский титул.

Но важнейшим явлением царствования Святополка остается и останется не то, чего он достиг своими усилиями, не его объединенная из славянских народов держава, которая сразу после его смерти и начала разлагаться; но то дело, против которого он ратовал, дело, которое не им начато и которое он не переставал тормозить. Имя Святополка в истории славянской церкви приобретает совершенно другой оттенок, чем в славянской истории вообще. Здесь, в связи с Мефодием, Святополк много теряет своей обаятельности и величия. Тут мы видим его жалким орудием немецкой партии, недальновидным человеком, во всем доверившимся креатуре немецкого короля Викингу, который обманывает его до самого 893 г. В самом деле, пристрастие Святополка к иностранцам военного и духовного сословия весьма выдается, при всей скудости известий из того времени; ни архиепископ Мефодий, ни один из его учеников, по смерти его, не вошел в милость князя Святополка.

С 881 г. прерываются сношения Мефодия с Римом; с 882 г. началась жестокая война у Святополка с Арнульфом; без сомнения, немецкая партия тогда была менее сильна при дворе моравского князя; с победой Святополка и успешным миром, закрепившим за ним всю Паннонию в 884 г., церковная власть Мефодия должна была значительно расшириться. Мы не знаем, что делала в это время немецкая партия: но ни у Арнульфа, ни у папы она ничего не могла выиграть, так как Святополк стоял на верху силы и могущества и был ожесточен против немцев. Весьма важное значение имеет здесь то свидетельство, по которому враги Мефодия старались заподозрить его в Греции перед императором и патриархом и что Мефодий путешествовал перед смертью в Царьград: «Злоба их на этом не остановилась, но еще говорили: император так недоволен им, что если бы он явился к нему на глаза, то не миновал бы казни. Но царь прислал письмо к Мефодию и просил его принять на себя труд побывать в Константинополе»[120].

Путешествие в Царьград должно относиться к промежутку от последнего путешествия в Рим до смерти Мефодия. Уклончивая политика папы, старание его угодить тем и другим, посвящение в епископы Викинга и почти без внимания оставленная жалоба Мефодия, ожесточенная война моравского князя с немцами, поставлявшая Мефодия в необходимость прекратить апостольские дела, – все это такие обстоятельства, которые делают весьма возможным путешествие его в Царьград[121]. Как скоро успокоились в Моравии от войны, опять появляются здесь следы деятельности Мефодия: к 884 г. относится освящение им церкви в Берне.

Когда заметили упадок сил Мефодия, спрашивали его: «Кого ты хочешь назначить из учеников преемником себе?» Он показал на одного из учеников, именем Горазд, и сказал: «Это из вашей страны благородный муж, хорошо научен латинским книгам и православен». Когда в Вербное воскресенье народ собрался в церковь, он поручил князя и клириков и весь народ благодеяниям царя и сказал: «Стерегите меня, дети, до третьего дня». Смерть его последовала 6 апреля 885 г. Над ним совершена была служба на трех языках: славянском, латинском и греческом, погребен в Велеграде, в церкви Св. Девы Марии.

Вслед за смертью архиепископа Мефодия начинается снова сильное движение немецкой партии при дворе Святополка. Мы знаем, что Мефодий сам назначил себе в преемники Горазда, но весьма недолго пришлось Горазду управлять моравской церковью: произошли события, едва не уничтожившие все дело св. братьев и заставившие учеников его терпеть преследования и спасаться бегством из Моравии. В 884 г. Святополк заключает мир с Арнульфом, входит с ним в близкие отношения, не прерывавшиеся до 892 г.; друг Арнульфа Викинг должен был получить прежнее высокое значение у Святополка и усилить немецкую партию. Едва ли дело не было в этом положении уже перед смертью Мефодия. Князь Святополк не был ревностным христианином, он не понимал величия подвигов Мефодиевых и если терпел его, то только потому, что видел доброе влияние его на народ и расположение в народе к славянскому богослужению. Уже раз он поддался обману Викинга и его партии, усомнился и сам в правоверии своего архиепископа; теперь снова клевета против Мефодия и его правоверия должна была найти доступ к нему. Немецкая партия действовала и перед папой. В половине 885 г. на папском престоле сидел Стефан VI. С согласия ли князя или самовольно, только Викинг хлопотал перед новым папой об утверждении себя в правах паннонского архиепископа, причем оклеветал Мефодия и его учение. Положение папы было таково, что заставляло его заискивать у могущественного князя моравского и не входит в исследование обвинений, взводимых против Мефодия. Надо думать, что в Моравии в то время было весьма резкое различие в вероучении латинского и немецкого духовенства; вошли уже в силу уклонения между Западной и Восточной церквями, на установление и выяснение которых особенно настаивает письмо папы Стефана. В письме к Святополку, изложив подробно догмат о происхождении Святого Духа и от Сына, учение о посте, папа продолжает: «В этом Священном учении находим мы твердым и Викинга, достопочтенного епископа и любезнейшего собрата, которого и послали к вам (к Святополку) для управления порученною ему церковью; ибо мы узнали вашу взаимную приязнь и твою об нем заботливость. Искренне примите его и относитесь к нему, как к духовному отцу и своему пастырю, с честию и должным уважением… Он примет на себя попечение о церковных делах и духовних должностных лицах, и будет рукополагать их… Мы весьма удивлены, услышав, что Мефодий упорствует в неправославии, затевает нестроения и несогласия. Если это справедливо, мы осуждаем вполне неправославие его. Анафема же, из презрения к кафолической вере произнесенная, пусть обратится на главу того, кто изрек ее. Ты же и народ твой невинны пред судом Св. Духа, если без изменения содержите веру, проповедуемую св. римской церковью. А что тот же Мефодий решился совершать священные требы, таинства и литургию на славянском языке, запрещаем властию Божиею и нашею апостольскою, под страхом отвержения от церкви, делать это, за исключением тех случаев, когда нужно дать наставление простому народу, прочитать Евангелие или Апостол на этом языке… упорных и неповинующихся, заводящих несогласия и соблазн мы позволяем извергнуть из недр церкви, как сеятелей дурной травы, если они не исправятся после двух внушений; и, чтобы одна зараженная овца не испортила всего стада, повелеваем во имя наше схватить ее и выгнать из земли вашей». С таким полномочием, добытым злобной клеветой, а может быть, и подкупом[122], явился Викинг в Моравию, когда уже Мефодия не было в живых[123]. Князь Святополк не был ревностным христианином, в тонкости догматические он не мог вмешиваться, партия немецкая пользовалась уже прежде его особенным расположением[124]; уважительный и почетный отзыв папы о Викинге, подозрение в ложном учении, заявленное в письме на Мефодия, были достаточными побуждениями для него дать немецкой партии полную свободу в Моравии. Викинг со своей стороны находил себя совершенно уполномоченным папой поступать против «упорных и не повинующихся» по произволу. У него всегда была притом поддержка в Арнульфе, с которым и Святополк был в хороших отношениях, помогши ему в 887 г. отнять королевский престол у Карла Толстого.

Положение славянской партии в Моравии, по смерти архиепископа Мефодия, представляется в следующем виде. Она была сильна своей численностью, но не влиянием: до 200 священников оставил Мефодий в своей епархии. Партия эта имела своего представителя в Горазде, еще самим Мефодием назначенном себе в преемники. Горазд ратовал против незаконного самоуправства Викинга, защищал своего учителя. «Но дерзкая партия немецкая устранила его от управления церковью, и с тех пор ересь поднимает голову и вооружается против православных учеников Мефодия». Существенным различием этих партий было учение об исхождении Св. Духа, жарко защищаемое с той и другой стороны; споры были так сильны, недовольство между партиями так велико, что дело едва не доходило до драки; наряду с этим князя Святополка продолжали более и более вооружать против учеников Мефодия. Чтобы положить конец борьбе партий, Святополк сделал такое постановление, по которому несогласные с учением немецкого духовенства лишались покровительства законов.

«Достанет ли слов рассказать, – говорит жизнеописатель Климента, – как воспользовались немцы своим перевесом? Одни вынуждали согласие на измышленный догмат, другие ратовали за учение отцов; одни приготовились все предпринять, другие все выстрадать. Стали бесчеловечно мучить приверженцев Горазда, грабили жилища их, соединяя нечестие с любостяжанием, других, обнаживши, влачили по колючим растениям, и так поступали с почтенными мужами и людьми, перешедшими уже за границы мужеского возраста; а которые из пресвитеров и диаконов были молоды, тех продавали жидам… Тех же, которые имели сан учительский, как Горазд, уроженец моравский, знаток греческого и славянского языков, назначенный Мефодием на епископскую кафедру, как пресвитер Климент, муж красноречивейший, и Лаврентий, и Наум, и Ангеляр – тех и других многих, заковавши в цепи, бросили в темницу. Только Бог, утешающий униженных, не оставил без помощи и этих св. мужей. Случилось сильное землетрясение; устрашились жители города, удивлялись и недоумевали, что бы значило это знамение. Подошедши к темнице, они увидели, что оковы спали с заключенных, и они пользуются всею свободою. Потом обременили их оковами, гораздо более тяжкими; но по прошествии трех дней опять произошло землетрясение, и слышен был при этом голос с неба, и спали с заключенных оковы. Ничего этого богопротивники не сказали князю, но подвергли праведников тем же истязаниям. Эти события происходили в отсутствие князя, если бы он был дома, не потерпели бы исповедники истины таких бедствий: хотя и был он особенно привержен к франкам, но боялся и святых мужей, особенно небесного знамения, три раза повторявшегося. После таких бесчеловечных мучений, не позволивши святым даже подкрепиться пищею, передали их воинам с приказанием развести по разным странам, прилегавшим к Дунаю, присудив таким образом небожителей к изгнанию из своего города. А воины вывели их из города, раздели и тащили по дороге обнаженными, мечами и копьями ударяли их по плечам и по бедрам. Отведши далеко за город, оставили их там, а сами пошли в обратный путь».

Изгнанные из Моравии, ученики Мефодия направляются в Болгарию. Они надеялись найти в ней успокоение, окольными путями пробирались туда, стараясь избегать людей, терпя недостаток в пище и одежде; в случае опасности расходились по разным местам, по Божьему изволению, чтобы больше стран окрестных просветилось светом Евангелия. В Болгарии они были представлены князю Борису и с радостью приняты им. Сюда пересажена была из Моравии начальная славянская литература, принесшая в Болгарии успешный плод при царе Симеоне (ум. в 927 г.).

Семь лет Викинг управлял Паннонией после Мефодия; папы не поднимали голоса против его самовольного поступка с учениками Мефодия; церковные дела приведены были в запутанное положение, Моравия наводнена немецким духовенством. В 892 г. завязалась война между Святополком и Арнульфом, тогда Викинг нашел неудобным оставаться в Моравии и сделался секретарем Арнульфа.