Читать книгу В Москве-реке крокодилы не ловятся - Федора Кайгородова - Страница 5

Настал тридцатый день рожденья. Михаил Ромашкин привык считать этот день грустным: кто – то ведь родил его, ведь были у него родители или хотя бы мама…

Однажды в детском доме, где вырос Мишка, и где на день рожденья и дети и взрослые старательно изображали веселье, кто – то из ребят после торжества сказал:

«Мы на этой земле никому не нужны, так зачем притворяться?»

«Вы государству нужны!» – очень серьезно ответила тетя Зина.

Так и запомнил Михаил Романов – государству он нужен! Тогда он еще не понимал, зачем. Но он все равно полюбил это непонятное государство самой нежной любовью. Он сладко засыпал с улыбкой на губах, мечтая когда-нибудь встретиться с большим добрым дядей с широкими плечами, так он считал, выглядит государство. Из близких у Мишки никого не было. Не сложилась и взрослая жизнь. Вернее, это другие так считали. Раз жены нет – значит, не сложилась жизнь. А Мишка считал себя вполне удовлетворенным. Он закончил институт. Он отслужил в армии. Он здоров. И, наконец, он работает механиком корабля. А это, что бы там ни говорили, была мечта его жизни.

День рожденья Мишка никогда не праздновал. Зачем, если день грустный? Он даже не говорил никому, что у него день рожденья. Начнутся фальшивые поздравления. Одним словом, собственный день рождения Михаилу Ромашкину не нравился. И хорошо, что он проведет его на работе, где всегда занят, где как раз накануне так вымотался, что проспал почти сутки. Это было как бы оправданием днюрождественскому непризнанию.

Михаил умылся в своей каюте и подумал о завтраке. Спускаться в кают – компанию не хотелось, но другой возможности позавтракать у него не было. Может, что – то от ужина осталось? Ромашкин не признавал таких изысканных тонкостей, как чашечка кофе по утрам – дома он всегда жарил яичницу или хлебал борщ.

В кают – компании, вопреки обыкновению, царила могильная тишина, и не слышался гогот молодых голосов.

– Привет, Сашок! – обратился Мишка к вестовому. – А где Иваныч? Что нового произошло на судне?

– Иваныч делает очередную ревизию своему хозяйству перед дальним походом, – ответил вестовой. – А на судне, кроме убийства, ничего не произошло.

– Осталось что-нибудь от ужина? Я бы съел, – отозвался Мишка.

– А кто бы сомневался? – ответил вестовой, накладывая полную тарелку вчерашней пшенной каши. – Я разогрел в микроволновке.

– Так какого убийства, Сашок? Ты имеешь в виду буксир? Что, придется его списать? Совсем плохи его дела?

– Да ты что, Ромашкин? В самом деле не знаешь или придуриваешься? Весь корабль на ушах, а он спит, как сурок. Тебя что, следователи не вызывали?

– Что – то я ничего не пойму! – Мишка застыл с ложкой в руке. – В самом деле, кого – то убили? Я спал, как убитый… Тьфу-тьфу!

– Вчера в трюме убили водолаза из Южного порта. Так говорят, по крайней мере, – сказал вестовой. – Может, еще и неправда. Может, сам помер.

– В нашем трюме?

– В нашем.

– Что там делать водолазу из Южного порта? Что вообще может делать водолаз на нашем плавкране?

– Вот и я о том же, – отозвался вестовой.

– А как фамилия водолаза, хоть знаешь?

– Костров. Серега Костров.

Ромашкин, который еще не отошел от стойки и стоял с тарелкой дымящейся каши, поставил ее на полку и угодил мимо. Тарелка упала на пол и, ударившись о кафельные плитки, раскололась на две половинки.

Уставившись на размазанную по полу кашу, Мишка глухо произнес:

– Сейчас! Я уберу сейчас.

– Да что с тобой, механик? Ты не болен? – заволновался вестовой. – Я сам уберу. Плохо тебе, что ли? Или… ты знал его?

– Кого? – с усилием спросил Мишка.

– Убитого?

– Да так, – неопределенно ответил Мишка и пошел в свою каюту.

Да! Он знал Кострова. Он познакомился с ним пять месяцев назад. При этом оба они стали участниками самых невероятных событий, которые хоть изредка, но встречается в жизни каждого из нас.

В то майское утро он должен был срочно сдать в управление очередной отчет. Михаил Сергеевич Ромашкин свою работу любил, и с удовольствием распутывал клубок неисправностей в своем сложном хозяйстве, если случались поломки. Чтобы разобраться, он составлял схему узла, а потом «читал» ее шаг за шагом. Поэтому его домашний компьютер был забит техническими описаниями механизмов. По этой же причине он предпочитал работать дома.

Накануне Ромашкин весь день просидел над отчетом, заснул поздно, оставив на утро лишь распечатку текста. В то утро Мишка включил компьютер. На мониторе засветилась надпись: «Удалите лишние объекты!»

«Надо почистить! – вздохнул Ромашкин, нагружая старенький принтер работой. – Да все некогда!»

Мишка лукавил. На самом деле он давно знал, что у компьютера заканчивается объем памяти. Ему было просто жаль расстаться с наработанными схемами, диаграммами и чертежами, многие из которых он сам создал.

Уложив в пластиковую папку отпечатанные листы, Ромашкин отправился в управление, поставив перед собой обязательство с делами разделаться до обеда. На вечер он был приглашен в гости. И по странному стечению обстоятельств – на день рожденья.

Жил Мишка на улице Гороховской, а ходил к метро через сад имени Баумана. Так он делал крюк, но в саду этом душа его оживала. Вот и ходил он по нему изо дня на день: туда, назад, да опять туда, назад. Другой человек просто бы пошел и погулял по саду, раз он ему так нравится. Только не Ромашкин. Прогулки он считал пустой тратой времени. И потом, глупо как – то гулять одному. Вообще Ромашкин считал себя если не сухарем, то несколько подсушенной личностью.

Все было, как обычно. Ромашкин шагал по дорожке, а навстречу ему – видение: маленькая девочка. Одна, совершенно одна. Светлые кудряшки из – под белой шляпки выбиваются. Платье колокольчиком топорщится. И вокруг никого – ни тебе дворников, ни тебе полиции, ни бабушек – дедушек, ни родителей. Мишка протер глаза и еще раз оглядел картинку. Действительно, крохотная прелестная девочка идет одна, а вокруг никого нет.

Ромашкин так и застыл посреди парка. Что делать ему, он представления не имел. Но в кино все же видел, что у маленьких девочек про маму и про имя спрашивать положено.

Ромашкин наклонился к девочке и задал глупейший вопрос, он это сам понимал:

– Ты кто?

Глупейший, потому что, ребенок – то малюсенький – премалюсенький. Такие, по его мнению, не только говорить, но и ходить еще не умеют.

– Аня! – почему – то правильно поняла его вопрос девочка и вопросительно уставилась на Ромашкина: дескать, ты что – то хотел?

– Ага, хотел! – подтвердил Мишка. – Где твоя мама?

– Нетю! – опять ответила девочка и пожала плечиками презабавно.

– Совсем?

– Со – сем! – повторила девочка.

И Ромашкин поверил. А как не поверить, если ребенок один по парку бродит? На самом деле неподалеку от них на садовой скамейке заснула бабушка девочки. Разомлев на солнышке, как она потом объяснила дедушке. Мамы у девочки действительно не было, во всяком случае, среди ее окружения.

– Та – ак! – протянул Мишка.

– Тя – ак! – повторила девочка, заглядывая снизу вверх на нелепого дяденьку.

– Что будем делать? – спросил Мишка.

– Деять? – опять повторила девочка.

Он с тоской оглянулся – вокруг не было ни души. Утренний город уже проснулся, но он обходил сад стороной, торопясь к метро. Дневной же город – мамаши с детьми, да старушки на пенсии – пока еще спал.

– Ну, давай пять! – вздохнул Ромашкин и протянул свою крепкую ладонь.

Девочка широко раскрыла свои и без того любопытные глазки, и с радостью ухватила Мишку за большой палец. Мишкино сердце сладостно ухнуло.

Все же вздохнув для порядка, как будто это было ему неприятно, Мишка сжал крохотную доверчивую ручонку и пошел прямиком в полицию. Но дошли они не скоро. Девочка оказалась крайне хозяйственной: то она останавливалась и насыпала песочек в карманчик нарядного платьица, то складывала в шляпку сорванную травку. К цветам она не подходила – какая же маленькая москвичка не знает, что за это полагается штраф, равный зарплате!

В полиции Михаил Ромашкин бывал два раза и то по очень уважительной причине: получение паспорта и вклейка новой фотографии. Гражданин Ромашкин даже не знал, где находится его отделение: полиция не так давно переехала. Оказалось, что он ходил мимо каждый день. Только он шел по улице, а отделение размещалось во дворе.

Ромашкин не предполагал, насколько изменились условия службы полицейских в современной столице. Отделение было похоже на цитадель: высокий бетонный забор, железные ворота, часовой с автоматом и в бронежилете.

– Зачем вы идете в отделение с ребенком? – камуфляжный постовой вышел из стеклянной будки и преградил путь Ромашкину.

– Это не мой ребенок. Я нашел его!

– Ну – да?! – засмеялся часовой. – Проход – ди, шутник! – совсем развеселился сотрудник.

– Странные пошли полицейские, – сказал Мишка вслух, забыв про ребенка.

– Ст – анные! – тут же отозвалась девочка, доверчиво не выпуская дяденькину руку.

Они вошли в огромное здание и сразу же оказались перед толстым непробиваемым стеклом, за которым полицейские прятались от хулиганов.

– Что у вас? – спросил дежурный.

– Вот, ребенок потерялся! – памятуя о беседе с постовым, ответил Ромашкин.

– Где нашли? – строго спросил дежурный.

– В парке имени Баумана?

– С какой целью вы там были?

– Ни с какой. На работу шел.

– Где живете?

– На Гороховой.

– Почему через парк? Там же ближе по улице? – строго сказал полицейский.

– Вы что, меня в чем – то подозреваете? Так и скажите!

– Идите прямо по коридору к инспектору.

Вместе с девочкой они дошли до 414-го кабинета. Их встретила приветливая женщина в форме лейтенанта полиции. Пожалуй, даже излишне приветливая. Это потом Ромашкин понял, когда последовали другие события.

– Заходите, заходите! – пригласила его дама словами и жестами. – Ух, как – кая куколка! Ваша? – она заправила волосы за уши и наклонилась к девочке: – Как зовут нашу бэб – би?

– Аня! – Ромашкину не понравилась жеманность офицера. – Нет, не моя! Я нашел!

– Нашли? Где же? – почему – то обрадовалась инспектор.

Ромашкин рассказал все сначала. Женщина внимательно слушала, не перебивая и не задавая вопросов.

Потом она опять повернулась к ребенку, занятому нехитрыми игрушками, расставленными на тумбочке:

– Утю – тю! – сделала она «козу» девочке.

Строго взглянув на нее, Анечка не улыбнулась, а пошла и села на стул.

– Вы случайно не знаете, где она живет? – спросила инспектор у Ромашкина.

Он уж было раскрыл рот, чтобы ответить, что представления не имеет, но видимо, где – то поблизости, раз такая ухоженная девочка гуляет в такую раннюю пору в саду.

Но тут Анечка отчетливо произнесла:

– Уица Го – оховская! Дом девять!

– О, да она у нас умница! – уже без всякого восхищения сказала инспектор. – Ну что же, оставляйте ее нам, – повернулась она к Ромашкину, – мы о ней позаботимся. Идите, идите, что ж вы стоите?

– А протокол? – спросил Ромашкин.

– Какой протокол? О чем? О том, что вы привели девочку? Зачем разводить бюрократию? Главное, что ребенок в полиции. Вы что же, полиции не доверяете?

– Я – доверяю! – ответил Ромашкин. – Но…

– Идите, идите, – замахала руками женщина, – не отвлекайте меня от работы.

Ромашкин вышел из кабинета, но уходить не торопился. Он зашел за поворот коридора, уставился на какую – то показательную доску и сделал вид, что читает свежие инструкции о том, какую надо проявлять бдительность, если встретишь брошенную в транспорте сумку.

Вскоре в конце коридора появилась плотная женщина в цивильном платье, круто завитая и ярко накрашенная, что определенным образом ее старило. В руках она несла незавернутую куклу «барби», держа ее толстыми пальцами за крохотную талию, и бутылочку «пепси», что несколько встревожило Мишку: он понял, что подарки предназначались Анечке, а детям такие напитки вредны. Мишка продолжал «читать» инструкции. Он ждал недолго. Через несколько минут обе женщины, щебеча без умолку, вышли из кабинета. У дамы в платье оказался низкий, с хрипотцой голос – о чем она говорила, Мишка не слышал. Держа Анечку за обе руки, они прошествовали по коридору и скрылись на лестнице.

Ромашкин пошел следом на некотором расстоянии, и увидел, что дамы направились к припаркованному во дворе отделения автомобилю «Форд – сьерра». Лейтенант в серой форме села за руль, а дама с найденным ребенком разместилась сзади. Ромашкин успел заметить, что номер машины заканчивался на цифру «56». Он и сам не знал, зачем ему это. Но вся эта история не нравилась Михаилу Ромашкину, совсем не нравилась.

А потом Ромашкин отправился в свое управление. Но смутная тревога за судьбу маленькой девочки в платье колокольчиком уже проникла в его сердце.

Это было пять месяцев назад, а, кажется, только вчера. Как странно, что маленькая девочка привела его к знкомству с убитым сегодня Костровым. А, может это, не тот, другой Серега Костров, с которым так нелепо свела его судьба? Да нет, конечно же тот! Нечего себя обманывать! С кем же он тогда говорил?