Читать книгу В Москве-реке крокодилы не ловятся - Федора Кайгородова - Страница 8

Ромашкина так и не вызвали к следователю ни утром, ни днем. Тревога, что кто-нибудь узнает о его отношениях Костровым, погнал механика к людям. Он хотел узнать, тот ли это Костров, с которым связана маленькая девочка. Он спустился вниз, проверил работу мотористов из трюма, попутно расспрашивая об убитом водолазе. Никто о нем ничего не знал. И вообще никто ничего не знал. Дмитрий Перов, правда, вспомнил, что слышал фамилию Кострова, но никогда не встречался с ним. Лишь только один из сварщиков сказал, что Серега работает у них недавно, что живет он где – то в Подмосковье и что он любит заложить за воротник.

– Но кто из нас не любит заложить? – добавил сварщик в оправдание.

– Семья? Да вроде жена есть. Он что – то такое говорил. Зачем потащился на плавкран, когда он сам с буксира? А кто его знает? – равнодушно ответил сварщик и опустил свою маску.

Ромашкин вернулся в каюту, решив все последние события разложить по полочкам и попробовать разобраться, кто и, главное, почему мог убить Кострова.

– Что же тогда случилось? Кто, кроме меня, мог иметь зуб на Серегу Кострова? – сказал Ромашкин, рисуя на листе бумаги чертиков и чебурашек.

Он отчетливо помнил тот майский день, когда встретился с девочкой в платьице колокольчиком в саду имени Баумана. Он отвел ребенка в полицию и отправился на работу, где успешно сдал отчет. Поболтал с дамами из бухгалтерии, которые его любили. Может, потому что он никогда не требовал проверить, правильно ли проведено начисление. Может, без всякой на то причины – бухгалтерами Мишка икренне восхищался: какое терпение требуется, чтобы изо дня в день заниматься такой рутинной работой!

– Я сегодня ребенка случайно нашел! – сообщил он им, чтобы узнать женский взгляд на проблему. – Совсем крохотного!

– Что вы говорите, Михал Сергеич?! – восхитилась Вера Ивановна. – Как могут родители отпускать одного маленького ребенка?

– В том – то и дело, что девочка сказала, что у нее нет мамы.

– Как это нет мамы? Полноте, Михаил Сергеевич! – вмешалась Татьяна Петровна. – Мало ли что дети выдумают. Откуда же она взялась, да еще в общественном саду?

– Как бы то ни было, но вы, Миша, все – таки поинтересуйтесь судьбой девочки! – сказала, закатив свои добрые заплывшие глазки, Вера Ивановна. – Сейчас такое творится! Вы имеете на это право! Вы же ее нашли!

Расставаясь с бухгалтерией, Ромашкин твердо решил вечером забежать в то отделение милиции, куда привел девочку. Тем более, что это как раз по пути, особенно, если идти не через сад, а по улице – стоит только свернуть от метро направо и войти во двор.

По дороге он успел забежать в супермаркет и купить какой – то замороженный продукт: Ромашкин названий не читал, сроков годности не проверял – покупал, что попадется. Так вместе с пакетом Мишка подошел к тем же воротам, второй раз за день. Часовой, сразу вспомнив нелепого папу, усмехнулся и ни о чем не спросил, а Ромашкин прошел прямиком к дежурному.

– А вас тут разыскивали родственники девочки, – сообщил ему тот, отвлекаясь от заполнения журнала.

– Наверное, поблагодарить хотят за то, что я ее нашел? – смущенно предположил Мишка.

– Не знаю, не знаю! Будете записывать их телефон? – равнодушно спросил дежурный.

Дома Ромашкин отрезал уголок плотного красивого пакета и вывалил на сковороду какую – то цветную еду. Подождав, пока нагреется сковородка, он убавил газ и, расправив смятый магазинный чек, на котором был записан номер телефона родственников найденной девочки, набрал цифры.

– Алле! – ответили сразу, словно ждали звонка.

– Меня зовут Михаилом Ромашкиным. Это я нашел вашего ребенка. Хотел узнать, как она?

– Где вы? Где вы живете? – крикнул в телефон нервный мужской голос. – Я к вам приду!

– Зачем? – спросил Ромашкин, которого смутила подобная бесцеремонность. – Что-нибудь случилось?

– Я вам все объясню! – нетерпеливо повторил незнакомец. – Скажите, где вы живете?

Мишка назвал свой адрес и пошел помешать то, что жарилось на сковороде. Пахло вкусно. Машинально рассматривая разрезанный пакет, из которого высыпал цветные кусочки, он прочел на английском языке «Суп президентский, по – французски». «Так, здесь написано, что эту брюссельскую капусту и сельдерей надо бросить в кипяток. Но теперь уже поздно!» – подумал он, выкидывая пакет в мусорное ведро. В конце – концов, какая разница что есть, если маленькие девочки бродят по улицам, как неприкаянные, а потом их по чужим квартирам отцы разыскивают! Что творится в мире, непонятно! Мишка включил телевизор, но не понял, что показывают. Открыл книгу, но не видел строчек. Вскоре раздался длинный тревожный звонок в дверь. Он сразу распахнул дверь настежь, и в квартиру влетел немолодой человек, плотный и с седой бородкой.

– Мы живем с вами на одной улице! – без предисловий заявил он, пытаясь отдышаться и начиная от этого кашлять.

Потом он протянул руку и представился:

– Степан Иванович Слепченко!

– Что случилось? – спросил Ромашкин, вяло отвечая на рукопожатие, ему не нравился этот взбалмошный человек.

Они стояли в узкой, как пенал, Мишкиной прихожей. Дедушка – судя по всему, это был дедушка – терзал свой галстук. На нем было надето длинное пальто не по сезону.

– Да вы пройдите! – сказал Мишка, заметив, что старичок нервничает.

– Мы не можем ее найти! – дедушка, не приняв приглашения, остался стоять в прихожей, как будто он торопился – в его глазах застыло отчаяние.

– Я так и знал! – вырвалось у Ромашкина.

– Что вы знали? Что? – дедушка схватил Мишку за отвороты пиджака. – Где она? Куда вы ее дели?

– Давайте все по порядку! Я ее как раз никуда не дел. Я ее в полицию отвел. В наше с вами общее отделение. А что они говорят?

– В том – то и дело, что ничего! – дедушка присел на тумбочку для обуви и закрыл лицо руками. – Они потеряли мою крошку!

– Как в полиции могут потерять ребенка? Что они говорят конкретно? – не понял Ромашкин.

– Там просто полная неразбериха. Ребенок у них не зафиксирован. Однако они признают, что ребенок был в отделении. Дежурный посылает к инспектору по делам несовершеннолетних. Это он сказал, что вы девочку какую – то маленькую привели, спасибо доброму человеку, – с отчаянием в голосе ответил дедушка. – Скажите, – в его голосе послышалось сомнение, – может, это была не Анечка? Опишите ее.

– Ну, такая совсем крошка, но очень самостоятельная, – ответил Мишка.

– Ах, это она! Безусловно она! – воскликнул дедушка.

– Белая шляпка, светлые кудри. Девочка сама подошла ко мне.

– Ну, конечно, она! Она такая! – Степан Иванович страшно заволновался. – Вы не могли бы мне дать воды? – он достал из кармана пальто таблетки и, проглотив две из них, запил водой из кружки, которую подал Ромашкин.

– Так, происходит что – то непонятное! – начал сердиться Ромашкин. – Либо вы мне морочите голову, либо полиция! Вас послали к инспектору? Так?

– Да!

– Ну? А она? Инспектор, я имею в виду? – Ромашкин когда попадал в неприятные ситуации, начинал говорить холодным тоном.

– А инспектор уехала на дачу! – закричал Слепченко. – Она, видите ли, отгулы срочно взяла! Телефон ее не дают, говорят, не положено. А детеей похищать положено? Нет, я, конечно, напишу жалобу, я буду требовать, я… Но время – то уходит…

– Надо было идти к начальнику!

– Ходил! – махнул рукой дедушка. – Он сказал: разберется. При мне даже звонил куда – то. Вроде как Анечку отдали какой – то женщине, которая хотела усыновить ребенка. Чтобы пожила, пока не найдутся родители. И та женщина тоже уехала на дачу, куда – никто не знает.

– Вот так дела! – присвистнул Ромашкин. – Когда же они успели все это провернуть? И уйти в отгулы, и отдать ребенка какой – то женщине? Я сегодня утром ее отвел. Быстро же действует наша полиция. А от меня – то вы что хотите?

– Пожалуйста, помогите нам! Вы были свидетелем всех событий, вам девочка доверяет! Я прошу вас! – дедушка отвернулся, стесняясь своего задрожавшего голоса и блеснувших глаз.

– А где же родители ребенка? – спросил, отчего – то напрягаясь, Ромашкин.

– У нее нет родителей. Только мы, дедушка и бабушка.

– Поехали! – сразу принял решение Михаил. – Я так понял, что адрес дачи инспектора у вас в кармане?

– Точно! Добыл! – он улыбнулся. – Я вижу, мы с вами не пропадем! – заметно повеселел Степан Иванович. – Эта дача где – то в Малаховке!

Это было ровно пять месяцев назад.

А в это время знакомая Ромашину девушка начищала ванну. На белых перламутровых боках ванны и так сиял веселый свет ослепительной чистоты. Это было Любочкино незамысловатое хобби – чистка раковин, ванн и унитазов при плохом настроении и при неприятностях. А поскольку неприятностей ей всегда хватало, а ванна и унитаз числились в ее квартире в единственном числе, то все эти предметы так и сверкали, как будто в них навсегда поселились крошки известного чистящего средства. Изредка Любочка поднимала голову и окидывала взглядом квартиру, но чистить, так жаль, было нечего. Даже сковородка и та сияла первозданным блеском. Ванна была последней цитаделью для ее кипучей натуры. «Тебе бы ребятишек дюжину!» – говорила ей бабушка. Но ни ребятишек, ни мужа в Любочкином поле зрения не наблюдалось. А годы уходили.

Впрочем, все относительно – успокаивала она себя. Иной рыдает над томиком Пастернака, другой часами убивается из – за потерянного рубля. Ей же сейчас хотелось плакать, потому что позвонил ее давний друг и сказал, что не придет, что у него дела. А по Любочкиным представлениям у человека не может быть никаких дел, когда его пригласили на день рожденья! Конечно, Мишка чудак, и с такими мелочами не привык считаться.

– Сколько наготовила! – сказала она, стягивая косынку на затылок и открывая роскошные каштановые волосы над изящным лбом.

Любочка оглядела стол, где стояли и селедка под шубой, и салат с шампиньонами, и даже запеченное на вертеле мясо. Подумала, что есть самой придется три дня.

С Ромашкиным они познакомились при самых романтических обстоятельствах – он ее спас от хулиганов. Это случилось в прошлом году, и с тех пор их отношения застыли на уровне вежливой приветливости.

Девушка, как водится, после чудесного спасения незамедлительно влюбилась в Ромашкина. Он, напротив, не слишком баловал ее вниманием.

Никому бы не призналась Любочка, но именно на день рожденья она возлагала свои тайные надежды. Потому и никого не позвала. А он даже не пришел! Обидно просто.

Любочка вытерла пот со лба тыльной стороной мокрой ладони и села прямо на пол возле ванны.

Она увидела свое отражение в зеркале и сказала вслух:

– Странное дело, вроде бы ничего! Почему же не везет?

– Да потому что дураков выбираешь! – тут же сердито ответила она сама себе недовольным теткиным голосом. – Вот что ты в этом Мишке нашла? Вечно молчит, слова из него не выдавишь. Зарплата маленькая. Да он и жениться – то вообще не собирается! И что у него за дела такие срочные появились именно в мой день рожденья?

– Ну, все! – рассердилась Любочка опять же на себя. – Чистить больше нечего! Пойду и погуляю! – эта фраза прозвучала даже как бы с угрозой, потому что гулять одной ей приходилось не часто.

Она решительно тряхнула густыми кудрями и встала, снимая с себя резиновые перчатки. Переодевшись в темно – зеленый брючный костюм, который, как она знала, выгодно подчеркивал ее фигуру, Любочка вышла из дому и направилась к троллейбусной остановке. Вскоре подошел ее 25-й, и женщина вошла в салон. Почти пустой в это позднее время. Троллейбус тихо катился по Покровке, как будто сам по себе.

Стояли невесомые майские ночи. Глядя в окно на узкие улочки, Любочка задумалась и не сразу поняла, что могут выяснять три активные женщины в столь поздний час.

– Плати сто рублей! Сто рублей, иначе не выпустим! – твердила мужеподобная дама с короткой стрижкой.

– Не буду я платить! – сопротивлялась пассажирка без билета, которую бдительные контролерши зажали в угол сиденья.

– Чего глаза вытаращила? – ярилась пассажирка на молодую контролершу. – Щас как дам в ухо!

– Да! – с достоинством ответила та. – У меня, как вы изволили заметить, действительно большие красивые глаза! И у вас такие же будут, если бесплатно ездить перестанете!

Ее монолог так сразил «зайчиху», что та безропотно вытащила мятую сторублевку. Заглядевшись на транспортную сцену, Любочка проехала две лишние остановки и неожиданно увидела на улице Михаила Ромашкина. Он шел, держа под руку пожилого господина в длинном пальто. Мужчины явно торопились.

«Все это странно! Непонятно! И чудовищно несправедливо!» – сказала Любочка и, встав с сиденья, прошла на заднюю площадку троллейбуса, чтобы никто не видел ее слез. Очнулась, когда водитель сказал по громкой связи:

– Конечная! Троллейбус дальше не идет! Конечная! Девушка, вы выходите?

Ромашкин вместе с дедушкой Слепченко поймали такси и направились в дачный поселок. Миновав Люберцы, машина остановилась у поста ГИБДД. Ромашкин спросил адрес, и сотрудник показал куда – то в глубину поселка. Машина долго петляла по тесным улочкам без названий. Спросить адрес было не у кого: Малаховка в вечернее время закрылась на семь замков, прохожих не наблюдалось. Уже далеко за полночь Ромашкин увидел возле одного из домов знакомые очертания машины «Форд – сьерра». Он вышел и исследовал номер – две последние цифры были тоже «56», как и те, что он видел возле отделения полиции.

– Это она! – сказал Ромашкин. – Машина инспектора, я обратил внимание на номер.

Они долго стучали в ворота, пока в соседних домах не начал зажигаться свет – только тогда появился какой – то мужик в полосатой пижаме, который молча впустил поздних гостей и также молча ушел в глубину дома.

– Как вы посмели явиться ко мне домой? – вместо приветствия возмутилась инспектор. – И вообще, как вы меня нашли? Мало ли что ребенок?! Ничего с этим ребенком не случится. Накормят, напоят, поиграют. Уж во всяком случае, ей будет лучше, чем в семье, где никто не следит за малышкой!

– Я т-тебя задушу! – дедушка побледнел и со сжатыми кулаками двинулся на наглую заспанную даму в теплом халате.

– Вит – тя! – завизжала инспектор. – Убивают!

Из спальни вышел заспанный Витя, почесывая затылок, но, заметив, что все вещи целы, а на его благоверную никто не покушается, потерял всякий интерес к событию. Он постоял для порядка в комнате, налил себе водички и ушел досматривать сны.

– Имейте в виду, – сказал Слепченко. – Я это так не оставлю. Я завтра же обращусь в прокуратуру!

– Хорошо! – согласилась инспектор. – Не надо никуда обращаться! Мы сейчас все решим! Не хотите ли пройти, чаю выпить!

– Мы хотим только одного: узнать, где девочка, – сказал Ромашкин, заметив, что дедушка отвернулся к стене и тяжело дышит.

– Я же и говорю, мы можем договориться, – затараторила инспектор. – Дело в том, что я не знаю адреса той женщины. То есть, я знаю ее домашний адрес, но не знаю, где ее дача. А она, по всей вероятности, на даче сейчас.

– Ну, так узнай! – не выдержал Ромашкин, стараясь не смотреть на деда, который держался за сердце. – И побыстрее, иначе, я вам гарантирую неприятности!

– Я всего лишь исполняла свой долг! – ответила дама. – А вот вы ворвались в чужой дом. У меня тоже есть собственная точка зрения на происходящие события. Здесь надо явно лишать родительских прав как родителей, так и дедушку с бабушкой. Впрочем, я сейчас все узнаю, – она стала набирать номер по мобильному телефону.

Через пятнадцать минут ей удалось узнать, где находится Анечка. Но при этом инспектор сообщила, что сама вынесет девочку, чтобы не тревожить всю семью. И что Слепченко не будет сообщать никому о том, что произошло.

– Мы согласны на все ваши условия! – ответил дедушка. – Только верните нам ребенка!

Они вышли из дома вместе. Витя, как видно, привыкший к подобному образу жизни супруги, продолжать спать.

– Может, на моей машине поедем! – предложила инспектор.

– Нет уж! Мы как-нибудь на своей! – отрезал Ромашкин, устраиваясь на заднее сиденье такси.

Из Малаховки они выбрались гораздо быстрее и вскоре выруливали на МКАД, где ночью чуть просторнее, чем днем.

– В Реутов идем! – сказал таксист, следовавший за «Фордом».

Машина повернула еще два раза направо и вскоре остановилась в одном из темных переулков.

Выйдя из автомобиля, дама подошла к такси и сказала:

– Вы не забыли мои условия? Вы не следите за мной. Я сама принесу вам ребенка! Уверяю, что он жив и здоров! Вот в залог оставляю вам свою машину.

И так как мужчины молчали, инспектор продолжила:

– Моя знакомая остановилась у родственников, и не хотела бы вмешивать их в какие – либо дела.

– Идите уже за ребенком! – грубо сказал Ромашкин, вспомнив свое детдомовское детство.

– Мы согласны на все ваши условия! – сквозь зубы добавил дедушка, державшийся, как видно, из последних сил.