Читать книгу Ухмылка статуи свободы – 2 - Фил Ахмад - Страница 3

Раннее утро. За горизонтом розоватым отблеском чуть слышно забрезжил рассвет. Заря нового мира. Подлетаем. Уже скоро. Под нами New-York, весь усыпанный огнями. Пространство, поражающее своей огромностью и беспощадностью. Вертикальный город, пропитанный уникальным духом двойственности. Город, единственный в своем роде. New-York City…

как много в этом слове

для сердца русского слилось.

как много в нем отозвалось…

Самолет развернулся и зашел на посадку. Я прильнул к иллюминатору. Вид за бортом завораживает. В голубеющем небе мимо нас проплывают полупрозрачные дымчатые клочки облачков, напоминающих растрепанную вату. Все проникнуто тонкими, еще слабыми лучиками восходящего солнца. Необычайно атмосферный пейзаж. Самолет начал снижать высоту, и на пестреющем ковре земли стали проявляться и обрастать деталями формы приближающейся поверхности. Внизу широко разлился Гудзон. Спокойный и величавый. Огромный солнечный шар медленно выполз из-за горизонта и залил светом окружающее пространство. Все вокруг мгновенно преобразилось от жизнетворной энергии светила. На побережье залива, вскинув могучую руку с факелом, в гордом одиночестве восстал покрытый зеленоватой патиной извечный символ Америки – Статуя Свободы, бессмертное творение Эйфеля, подарок Франции Новому свету. Статуя Свободы была специально изготовлена во Франции для США. Французы с большим пиететом относятся к античной мифологии. Возможно по этой причине, облику монумента приданы черты богини Гекаты. Геката – богиня ночи, мрака, колдовства. Первоначально эллины почитали Гекату богиней Луны, а впоследствии – могущественной повелительницей мрака, ночных видений и чародейства. Она действует во всех царствах природы: на небе, на земле и в преисподней. Геката – охотница, которую всегда сопровождает свора собак. Но её охота мрачная, ночная охота среди мертвецов, могил и призраков преисподней. В древности существовал таинственный культ Гекаты. Считалось, что богиня дарует мудрость в народных собраниях и судах, приносит победу в состязаниях и войнах, обеспечивает безопасность в мореплавании и удачу на охоте. Как владычица тьмы, Геката была в силах и разгонять подвластную ей тьму – вот что означают лучи вокруг её головы и факел в руках. Неудивительно, что Геката, как и Селена, считалась и богиней лунного света. Она и насылала кошмары, и защищала от них. Чаще всего Гекату изображали в виде трёх женщин в единой фигуре. Также она могла представать и в одном женском образе. Скорее всего, при создании скульптуры современные авторы имели в виду именно свет, разгоняющий мрак, и победу в сражении. Правда, от древней Гекаты в статуе Свободы осталось не так уж много: только лучи, отходящие от головы и факел. В самой Франции символом свободы считается фригийский колпак – его носили в Древнем Риме освобожденные рабы. Древнеримский головной убор украшает скульптурное воплощение свободной Франции на площади Республики в Париже. Американской скульптуре такого атрибута свободы не досталось. Отсутствие этой детали отнюдь не умаляет значимости и впечатляющей грандиозности монумента. Сама статуя имеет высоту 46,5 м и стоит на 47-метровом пьедестале, к вершине которого ведет лестница из 194 ступеней. А чтобы добраться до короны статуи, нужно преодолеть 354 ступени. Статуя Свободы – грандиозное скульптурное сооружение, по величине сравнимое разве что с известным творением Веры Мухиной «Рабочий и колхозница». На земле, как на топографической карте, уже различимы аккуратно расчерченные ниточки и узелки-перекрестки шоссейных дорог, по которым, словно муравьи, снуют крохотные авто. На этой живой паутине, словно игрушечные, стройными рядами выстроились кубики разноцветных домишек и строений. Едва различимые в туманной дымке шпили высотных зданий, как живые, тянутся к облакам и скребут небеса до самого горизонта. Это была АМЕРИКА. Меня охватила невыразимая гамма чувств. От волнения в груди забилось сердце. Восторг смешался с приятным беспокойством и незнакомым доселе ощущением пьянящей безмятежности. Душу наполнило радостно щемящее удовлетворения от того, что однажды поставленная и многажды выстраданная цель, наконец, достигнута. Состояние было олимпийское, чемпионское. Нечто подобное происходит в душе у альпиниста, в одиночку покорившего недоступную вершину Килиманджаро. Для меня это был поистине сакральный момент бытия, мгновение, в которое я испытал настоящий кайф победителя жизни. В этот краткий промельк жизни я с кристальной ясностью осознал, что любая, кажущаяся недостижимой, цель подвластна человеческой воле и что возможности homo sapience ограничены только его желанием. Какое же это сладкое слово – победа! Целительный бальзам на сердце. Амброзия для души. Боинг 747 плавно приземлился в аэропорту Нью-Йорка. В салоне раздались жидкие традиционные аплодисменты – ритуальная благодарность пилотам за мягкую посадку. Самолет пробежал по бетонной полосе и, замедлив ход, вырулил на стоянку. После непродолжительного маневрирования он остановился, судорожно вздрогнул от последнего рыка двигателей и замер. В этот момент лайнер был похож на утомленную длинным перелетом большую птицу с раскинутыми в стороны, слегка припущенными крыльями. Я приник к иллюминатору и с детским любопытством стал исследовать окружающее пространство. Мне было крайне интересно знать, из каких атомов и молекул вылеплен мир, к которому я так долго и упорно стремился. Необъятное взлетное поле было усеяно разнотипными воздушными судами. На фюзеляже каждого лайнера отчетливо выделялся логотип авиакомпании. На хвосте самолета была изображена эмблема флага страны. Между летучими монстрами ютились небольшие, видимо частные, самолетики с размалеванными корпусами. Каждая такая «птичка» несла на себе персональную картинку, которая, по всей вероятности, соответствовала художественному вкусу (или безвкусице) владельца летательного аппарата. Один из таких «игрушечных» мини джетов был окрашен в яркий розовый цвет и весь, от кабины до хвоста, разрисован пикантными картинками в игривом стиле журнала «play boy». Вместо стандартного логотипа на нем были изображены всемирно известные кроличьи уши, забавная эротическая придумка Хью Хефнера. Представить себе нечто подобное в СССР было невозможно даже в фантастическом сне. Случись такое – привлекут за аморалку и поместят в психушку на излечение от «тлетворного влияния». Но здесь другой расклад. Здесь – капитализм. В этом мире играют по другим правилам. Кто платит, тот и музыку заказывает. Кто девушку кормит, тот ее и танцует. У богатых шизоидов свои причуды. Извращайтесь на здоровье, господа миллионеры – любой каприз за ваши деньги. Невдалеке виднелось необычное, абстрактного типа сооружение, по виду напоминающее нечто инопланетное, космическое. Это было здание аэропорта. По идее авторов архитектурная форма нового аэропорта Нью-Йорка должна была олицетворять собой дух свободного полета. Желание заказчика – закон для исполнителя. В основу грандиозного проекта органической архитектуры был заложен принцип целостности, гармонии между внешней формой и внутренним содержанием. По замыслу архитектора здание воздушной гавани было символически выстроено в виде белой чайки с распростертыми крыловидными полусферами. В чреве этой гигантской птицы под мощными конструкциями бетонных крыльев располагался рабочий терминал аэропорта, в котором безостановочно кипела обычная человеческая жизнь. Неподалеку от терминала на высоченном рекламном щите ярко сияла неоновой подсветкой различимая издалека трехзначная аббревиатура – J.F.K. В моем пылком воображении эти англоязычные литеры представляли собой некий зашифрованный ключ от портала в иную реальность. Для меня, первооткрывателя, все это, в действительности, и был иной мир. Чужая планета. Неизведанная, манящая, непредсказуемая, пугающая своей неизвестностью terra incognita. К самолету подогнали трап. Пассажиры деловито потянулись к выходу. У трапа с вымученной улыбкой на недовольной физиономии стояла помятая бортпроводница с опухшими, красными от недосыпа глазами. Соблюдая стандартный прощальный ритуал, она как марионетка кивала пергидрольной головой с таким скорбным выражением лица, словно провожала каждого пассажира в последний путь. Для некоторых это действительно был последний путь – билет был взят в одну лишь сторону. На взлетном поле метрах в десяти от самолета нас ожидал автобус, предназначенный для перевозки прибывших пассажиров до терминала аэропорта. За рулем автобуса на широком кожаном водительском кресле черной скалой гордо восседал невероятно жирный человек в фирменной аэропортовской фуражке. Угольно-черная, с синеватым отливом, физиономия негритоса выражала крайнюю степень благодушия и доброжелательности. Жизнерадостный афроамериканец скалился во весь рот широченной ослепительно белозубой улыбкой каждому, кто входил в его автобус. Неизменная улыбка на лице – социальный ритуал. Общепринятый знак вежливости. Своего рода устоявшаяся общественная гримаса. Часть этикета. Во многих случаях эта национальное своеобычие походит скорее на театральную маску, нежели на искреннее проявление чувств. Жизнь человека в социуме, особенно в западном, – это театральные подмостки в реальном времени. Звучит банально, но это действительно так. На сценической площадке жизни каждый актер, натянув на лицо чужую маску, пытается играть свою собственную роль. Неосознанно и безотчетно. Нонсенс! Но таковы законы жанра.

Сакральная мудрость. Так было, есть и будет… C’est la vie…

не срывайте с людей маски!

вдруг, это – намордники?!

В некоторых обстоятельствах, человеческая маска может играть защитную роль. Ограждая личное пространство, мимика подсознательно нейтрализует агрессивность чересчур напористого и не сдержанного в эмоциях визави. Порой за мнимой, внешне добросердечной, улыбкой скрывается тайный замысел или дурное намерение. Человеческая сущность не меняется на протяжении столетий. Люди есть люди. В процессе эволюции радикально изменяется только антураж и декоративные элементы жизненного пространства человечества. Технический прогресс безудержно наводняет мир разнообразными бытовыми игрушками и технологическими приспособлениями. Стремительному росту дегуманизации человечества не видно конца. Невозможно предсказать, какое место в этом технократическом будущем займет «царь природы»? Поживем – увидим. Если доживем…

«НашеВсё», лицейские заметки. Для тех, кто понимает…

Но, если особо не углубляться в негативные детали поведения дюжинного человека, то, поверьте, намного привлекательнее лицезреть улыбающиеся лица жизнелюбивых, оптимистически настроенных людей, чем встречать на своем пути угрюмые и мрачные физиономии озабоченных и вечно недовольных жизнью субъектов. Можно сколько угодно рассуждать о духовном вакууме нации, осуждать неискренность и злословить по поводу приторных фейковых улыбок американцев. Но, чёрт побери, мне все-равно приятнее, выходя из автобуса, слышать от водителя недуховное и фальшивое «have a great evening, si», чем выслушивать искреннее и честное, идущее от сердца, «ну чо вылупился, на заднюю площадку проходим». Это говорит о многом… Высадившись у терминала, пассажиры с привычной уверенностью зашагали в нужном направлении. Чтобы не запутаться в лабиринтах незнакомого пространства я, бессознательно повинуясь инстинкту толпы, последовал вслед за ними. Это было верное решение. Иностранцу без посторонней помощи крайне сложно сориентироваться в огромном количестве указателей и табличек с изображениями непонятных символов и с виду нелепых сокращений. По своей сути все американцы – неисправимые хронофаги. Жадные и ненасытные. В голове каждого жителя Америки внутренний метроном безостановочно отстукивает темп, определяющий общий ритм внешней жизни. Знающие люди утверждают, что с представителями этой человеческой породы удобно есть дерьмо – они всегда торопятся. Перманентная гиперактивность – неотъемлемая национальная черта самосознания, стиль жизни людей. Время – деньги. Не теряй времени, когда видишь деньги. Поэтому американцы, особо не задумываясь, повально сокращают все, что только возможно. Тотальное «упрощение» как идеологическая максима органически присуще американскому народу. В голове простого человека укладывается некий шаблон, понятный всем без дополнительных пояснений. Отсюда в обществе проистекает примитивное оценочное суждение: «плохой – хороший». Эта универсальная дефиниция может относиться ко всему в жизни. Для более тщательного анализа личности существуют психологи и психоаналитики. Копаться в чужих душах – их бизнес. Упрощенчество, вульгаризация, как национальная черта, имеет свои исторические корни. Новый Свет главным образом заселяли выходцы из простонародья, коим были совершенно незнакомы ни светские манеры, ни галантерейная обходительность. Освоение новых земель было сопряжено с тяжелым физическим трудом, требующим принятия конкретных решений, приложения сил, а не пустословия. Суровый образ жизни повлиял на характер и на языковой стиль переселенцев. Общение приобрело преимущественно телеграфный характер. Фразы стали предельно ёмкими, слова обрезанными. Словно в символическом зачине колонисты рассчитывали только на свои силы, на свой труд и промысел божий. Тем самым отцы-пилигримы формировали отношения с государством. Обосновавшиеся на чужой земле новые американцы и аборигены-индейцы начали воевать против аристократических принципов. Затянувшаяся война с аристократической Англией, силой навязывающая свои моральные ценности, усугубила противостояние. Вторая война за независимость закончилась победой Америки. Упростив окружающий мир, опростилась и сама нация. Однако, как мудро подметил классик —

менее всего просты люди, желающие казаться простыми…

Редукция и замена вербальных символов на цифровые знаки и пиктограммы – эта особенность ярко проявляется в сфере дизайна рекламы. Чтобы привлечь внимание потенциальных клиентов, хорошая реклама должна быть предельно лаконична и визуально отличаться от обычного текста. Общая картинка должна убивать мозг наповал с первого взгляда. Рекламный текст или слоган должны воздействовать на психику так, чтобы клиент не тратил драгоценное время на полное прочтение и последующее осмысление графических символов, а мгновенно погружался в заложенный смысл на бессознательном уровне. Для достижения этой цели рекламщики используют примитивную, чисто американскую, технологию. К примеру, в словосочетание «for you» вместо требуемого предлога «for» вставляют в текст цифру «четыре», вербальное «to» – меняют на созвучное «два». В результате подобных языковых манипуляций получаются странные, нелепые, но вполне понятные даже безграмотному тупоголовому бомжу, мультяшные фразы типа «4you» или «2you».

нет такой рекламы, которая не нашла бы своего читателя…

Девиз американских рекламистов. Бесцеремонное манипулирование человеческим сознанием направлено на то, чтобы пустопорожнее словоблудие не тормозило нескончаемый выматывающий марафон к призрачной американской «успешности». Чтобы в этой безумной гонке не споткнуться о препятствие, не отстать от соседа, коллеги, соперника; чтобы догнать и перегнать любого и каждого. Если потребуется, превзойти даже самого себя… если получится. Чтобы успеть жить. Или выжить? Nobody knows… Сплошная гонка. Эрзац жизни… Движущая лента эскалатора доставила нас в зал получения багажа. Выхватив из кучи коробок, сумок и чемоданов свой изрядно помятый брезентовый кутыль, безобразно потерявший свою первоначальную форму от перетасовок багажа в перевалочных пунктах, я направился к пункту таможенного контроля. К моему удивлению, досмотр багажа носил неприлично формальный характер. Здесь, в отличие от жестких правил пулковской таможни, господствовало вопиющее безразличие к провозу на территорию Америки вероятного «контрабаса». Чернокожая таможенница, похожая на подгорелый гамбургер, не удосужилась даже взглянуть на экран монитора, когда мои вещи просвечивал рентгеновский сканер. Закинув ногу на ногу, мясистая туша небрежно развалилась в кресле и отвлеченно без умолку болтала по телефону. Видимо, доблестная американская таможня всецело доверяла своим ирландским и канадским коллегам. Да и какой смысл в том, чтобы лишний раз напрягаться и снова выполнять уже кем-то произведенную работу? Это не по-американски. В этой стране халява не прокатит. Любой overtime должен быть оплачен. В обществе эксплуатации человека человеком режим труда строго регламентирован. Если права работников нарушаются, на защиту обиженных встают профсоюзы. В этом случае эксплуататору трудового народа мало не покажется. Это вам не советская «школа коммунизма», карманная бюрократическая пустышка, профессионально стригущая взносы с покорного стада овец. По существу – подстилка правящей партии, погрязшая в формализме и словоблудии. Американские профсоюзы – хорошо организованная и влиятельная политическая сила, обладающая множеством законных инструментов воздействия на нерадивого работодателя. Lex est lex. В пункте пограничного контроля ко мне отнеслись со столь же вопиющим формализмом, как и на таможне. Инспектор с безразличным видом бюрократа задал парочку стереотипных вопросов о цели моего приезда в Америку. После чего с вежливой улыбкой гостеприимного хозяина и обычным в подобных случаях пожеланием «welcome to America», автоматически шлепнул в мой паспорт штамп въездной визы. Wow! Ну, теперь все позади. Мне и верилось, и не верилось, что сейчас, сделав каких-то пару робких шагов, я окажусь на долгожданной территории свободы. Чудо свершилось! Как же долго я ждал этого момента! Дольше ожидание – слаще встреча. Вот оно – мое оголтелое Щастье – совсем рядом. Во мне все ликовало. Каждая фибра души и тела испытывала неповторимый сладостный оргазм радости бытия. В это мгновение я во всей полноте ощутил мистическую связь времен и сопричастность чувствам Христофора Колумба перед тем, как тот вступил на незнакомую землю в начале грандиозной мировой конкистады. Исторические эпохи, масштабы личностей и значительность свершений, разумеется, несоизмеримы. Мощная каменная глыба, навечно застывшая в памяти потомков и крохотная, едва заметная, песчинка – величины несопоставимые. Но, несмотря на разделяющую нас с коллегой Христофором вековую пропасть, именно в этот знаковый момент экзистенциального соприсутствия чувства, эмоциональный настрой и мироощущение обоих авантюристов были абсолютно одинаковы и равноценны. В этом я был уверен на все 100%. Сейчас я был готов возлюбить и заключить в объятия весь окружающий мир. Даже дать доллар на пиво неопохмелённым врагам. Фантастический идиотизм! А вокруг продолжалась обычная жизнь обычных людей. Простая и незатейливая. Несмотря на обуревавшее меня чувство вселенской радости бытия, надо было спуститься с небес на бренную землю. Я отошел в сторонку и, с дрожью выдохнув душевные восторги, стал обдумывать свои дальнейшие действия. По залу ожидания словно муравьи, сновали цивильно одетые люди с тележками – видимо, подносчики багажа. Носильщики высматривали пассажиров с большим количеством чемоданов и сумок, чтобы предложить свои услуги. Один из них, низкорослый пухлый лысоватый человечек подкатил ко мне и с типично еврейским акцентом несколько раз протараторил на ломаном английском:

– Help, help, sir. One dollar, one dollar…

В ответ я отрицательно покачал головой. «Прочитав» мой красноречивый жест, багажный подносила учуял, что тут «one dollar» ему не отколется. Он вовсе не расстроился из-за недополученного доллара – big deal! Волка ноги кормят! Пухляк молча отреагировал на отказ от и шустро покатил свою тележку дальше, чтобы, не теряя времени, продолжить охоту на очередного клиента. Я был уверен, что в душе этот хмырь обозвал меня «поцем», и, чтобы морально расквитаться, мысленно отзеркалил ему стандартной формулировкой: «да пошел ты…» Что сразу бросается в глаза каждому, кто впервые оказался в Америке – это неприкрытая долларовая лихорадка. Тотальный денежный психоз. «Здесь нет места любви, кроме любви к доллару», – сокрушался хорошо познавший Америку Федор Шаляпин. То, что певец был прав, я понял сразу же по прибытию в страну. «Акулы» бизнеса атаковали и набрасывались на людей всюду, где только возможно – носильщики в аэропорту, таксисты, лавочники, продавцы hot dogs и прочие непонятные приставучие личности, как правило, чернокожие, навязывающие прохожим товары неизвестного происхождение и весьма сомнительного качества. Ничего не поделаешь – диктат свободного рынка в условиях развитого капиталистического общества. Неоспоримый факт действительности. В мире чистогана все продается и все покупается. Абсолютно всё. То, что нельзя купить за деньги, можно купить за большие деньги. И так – по монетарной нарастающей. Америка не приемлет половинчатости и неопределенности. Ей нужна конкретика. Аморфность – не ее стиль жизни. Эта страна самодостаточна и толерантна – никого не ждет, но никого и не выгоняет. Если ты не нарушаешь установленные правила социума, разумеется. Чтобы успешно интегрироваться в общество, суровые и бескомпромиссные реалии новой жизни я был обязан принять безоговорочно. Иных вариантов, кроме, как начинать осваивать законы выживания, жизнь мне не предлагала.

взялся за гуж – не говори, что не дюж…

Houston, we have a problem

Еще в Ленинграде, созваниваясь накануне перед отлетом, мы договорились, что Аркадий встретит меня в аэропорту. Чтобы мы смогли узнать друг друга, в руках он будет держать табличку с моим именем. Я внимательно оглядел зал ожидания, но среди встречающих человека с нужной табличкой не увидел. Вот незадача! Подождал еще немного – тщетно. В опустевшем зале ожидания не было никого, даже близко похожего на встречающего человека. В голову полезли дурные мысли. Может быть, ребята запамятовали о моем прилете? Или хуже: передумали принимать гостя? С первых шагов все пошло не по сценарию. Я снова оказался один. Неприкаянный путник в чужом краю. Я впал в легкий ступор. Густой туман сомнений стал окутывать мозг и обидчиво терзать душу. Из глубины подсознания внезапно выпорхнула гадкая мыслишка: на кой хрен ты вообще сюда припёрся? Кому ты здесь нужен? Вали-ка ты обратно, парень, и прямо сейчас. Билет в кармане, аэроплан под парами – «от винта!» – и нет ничего милей родного дома. От этой мысли стало невыносимо тошно. До невозможности. До умопомрачения. До дрожи в чреслах. Все мое существо переполняла невыразимая, острая жалостью к своему неповторимому «я есмь», беспредельно несчастному и всеми покинутому. Я еще никогда в жизни не испытывал по отношению к себе такого омерзения, как в эту минуту вопиющего малодушия и трусости. Амбиции превратились в дым. Самооценка упала ниже плинтуса. Самолюбие смешалось с пылью. В памяти болезненной чередой пронеслись черно-белые кадры бесчисленных мытарств, которые мне пришлось вынести на тернистом пути к вожделенной цели. Ментальный обзор нахлынувших переживаний поверг меня в мрачное состояние безысходности и хандры. Негативные реминисценции прошлого загнали в душевный тупик. Беда…

ах, господа, дайте же мне револьверт…

а лучше цианистый калий…

в моей смерти прошу никого не винить…

Мое гнетущее состояние было сходно с тем, что почувствовал легендарный командор, когда за три дня до открытия нового континента на борту парусника «Mary qeen» вспыхнул бунт. Утомленная долгими морскими скитаниями, измотанная бешеными штормами и бурями, истощенная голодом и утратившая всякую надежду команда судна потребовала немедленного возвращения назад, в Европу. Когда возмущение и гнев матросов достигли предела, с верхотуры смотровой площадки раздались истошные крики вперед смотрящего, – «Кар-р-рамба! Зе-е-емля! Я вижу зе-е-емлю!». Провидение в образе вестового, первым заметившего берег, спасло одиозного конкистадора от стыда, презрения и бесславного следа в истории открытий человечества. В критический момент командор с достоинством выдержал удар судьбы и смог завершить экспедицию. Мой внутренний «колумб» был также раздосадован и возмущен позорным, мелким, унижающим человеческое достоинство демаршем. Но чем я хуже старика Христофора? Мы с ним одной крови – мысль взорвала мозг. Неожиданно сквозь густой туман отчаяния пробился острый лучик яркого света и чудесным образом озарил тьму, окутавшую мое депрессивное сознание. В просветленной душе победным резонансом зазвучали отголоски священной миссии человека, открывшего Америку – для меня. Бросить все в самом начале пути и наступить на горло своей мечте? Безжалостно растоптать священные порывы мятущейся души? Это было бы подло и унизительно с моей стороны. Предательство себя, любимого, было выше моих сил. Под оптимистические звуки душевного аккомпанемента сиюминутное состояние душевной слабости скоропостижно скончалось. Все дурные мысли мгновенно испарились. Ум очистился от шелухи сомнений. Я бесповоротно утвердился в мысли, что обратного пути нет, и не может быть. Никогда… Чтобы прояснить ситуацию я решил позвонить ребятам домой. Оглядевшись, достал из кошелька новенький хрустящий доллар и подошел к газетному ларьку, чтобы разменять однодолларовую купюру на «квотеры» – монеты достоинством в 25 центов. Одна такая монетка обеспечивала целую минуту телефонного разговора. За несколько секунд до завершения временного лимита в трубке раздавался комариный писк предупреждающего зуммера. Для того, чтобы продолжить общение, необходимо было опустить в щель таксофона еще один «квотер». И так, минута за минутой, квотер за квотером, пока не наговоришься. Если точнее – пока не закончатся деньги, выделенные на телефонный разговор. С легкой ностальгической грустью вспомнил отечественные телефоны-автоматы. В использовании родной техники все было просто – закинул в серое железное нутро двухкопеечный «квотер» – и общайся на здоровье, сколько душе угодно. Можно разговаривать, пока не вспотеет ухо, пока не надоест. Или пока кто-нибудь из желающих позвонить не поторопит болтуна нетерпеливым стуком «двушки» в запыленное стекло телефонной будки. Дешево и сердито. Осталось в прошлом… увы…

что имеем, не храним…

потерявши, плачем…

Обидно… Но не очень… Поросло лопухами… Уже забыто… Я выудил из хранилищ памяти некогда полученные на курсах англоязычные знания и схематически выстроил в голове предложение, содержащее просьбу о размене моего доллара. Мысленно повторив в уме составленную фразу, подошел к прилавку и с холодной вежливостью англосакса обратился к продавцу:

– Excuse me, sir, please do me a favor – change this money, I need make a call.

При этом, «как у них» это принято, растянул губы в имбецильной holliwood smile. Я не был до конца уверен в грамматической корректности фразы – неясное волнение мешало сосредоточиться. Очень надеялся, что смысл сказанного все же дойдет до слушателя. Ситуация, в общем-то, тривиальная, житейская. Но для меня эта новая обыденность была весьма далека от практических занятий на языковых курсах. Сейчас в лице чернокожего человека передо мной предстал абсолютно реальный мир, в котором мне предстояло жить и общаться с его обитателями. Продавец с безразличием дрессированного осьминога подцепил мой доллар толстыми черными щупальцами, выдвинул кассовый ящик и спрятал в нем купюру. Покопавшись в ячейке, он отыскал в куче мелочи нужные монеты и, демонстративно зевнув мне в лицо, с явным пренебрежением раскидал по прилавку четыре затертых «квотера». С трудом подавив вспыхнувшее раздражение, я аккуратно собрал разбросанные монетки и, ехидно оскалившись, презрительно, сквозь зубы, выдавил из себя дежурную, лицемерно-вежливую фразу:

– Thank you, sir. Have a nice day.

Все как учили. Все «по-ихнему». В Америке инструментальная вежливость возведена в абсолют. Куда ни сунешься – везде встречаешь приторное «sorry» с неизменной клоунской улыбкой до ушей. Даже если ты в общественном транспорте случайно наступил кому-то на ногу или на улице невольно задел прохожего, то перед тобой будет рассыпаться в извинениях пострадавший от твоей неловкости: – «sorry!». И от его улыбки «станет мир светлей» … Ну и муть… Молчаливый ответ на мою наигранную и явно неискреннюю «благодарность» можно было без труда прочесть в пронзительном взгляде этого потомка африканских рабов. Глазищи чернокожего «сэра», жутко сверкающие белками на фоне черно-фиолетового лица, извергали глубокую, плохо скрытую животную злобу. Извечную и неискоренимую ненависть к угнетателям с белым цветом кожи. Выше голову, bro! Вставай, мир голодных и рабов! Black lives matter! Вместе мы сила! We shall overcome! Клинические дегенераты. Не живется им нормально в нормальной стране. Тупорылый валенок, похожий на черного африканского бегемота, был первым реальным чудаком на букву «м», с которым мне довелось пересечься на американской земле. И не последним, к сожалению…

«мудаки» – самая могущественная организация в мире.

у них везде свои люди…

Цитата из библии New Age Мудаизма.

Неприятная житейская мелочь не испортила мне настроения. В семье – не без урода. Глупое животное. Да пошел он, гиббон черномазый. Ку-клукс-клан ему судья… и пеньковая веревка с мылом в подарок… С большим трудом разобравшись с навороченным таксофоном, по технической сложности напоминающим, по меньшей мере, пульт управления космическим запуском, набрал домашний номер моих нью-йоркских знакомцев. После непродолжительного ожидания из трубки послышался мягкий женский голос, проникнутый легкой вопросительной интонацией:

– Hallo?

Это была Светлана. Живая. Настоящая. Разговаривающая. Выяснилось, что Аркадий перепутал время прилета и в данный момент пьет кофе с круасаном. После завтрака он сразу же отправится в аэропорт, чтобы меня встретить. К стыду своему, я не имел реального представления, что это вообще такое – круасан. Странное словечко. Не вызывало у меня никаких смысловых ассоциаций для сравнения и поиска русскоязычных синонимов. Чтобы не выглядеть в глазах моих американских друзей серостью и невеждой, значение незнакомого мне продукта уточнять не стал, а вежливо пожелал Аркадию приятного аппетита.

В завершение разговора Света добавила извиняющимся тоном:

– Sorry, что так вышло, Фил. Через полтора-два часа он будет на месте. Жди. Bye.

Торчать целых два часа в опустевшем зале ожидания мне было совсем не в кайф. Устал от всяческих ожиданий. Утомило долготерпение. Смертельно. Ждать и догонять – занятия весьма неблагодарные. Можно не дождаться. Или не догнать. К тому же не хотелось доставлять неудобства и обременять незнакомых людей излишними заботами. Я в раздумьях почесал репу и на секунду задумался: «Ну, Америка. Ну и что теперь, сидеть на жопе ровно и тупо ждать милостей от дяди Сэма? До второго пришествия? Сам справлюсь, не впервой преодолевать трудности». Как говорится, бывало и хуже, но реже. Жизнь закалила. Я попросил Свету не беспокоиться, уверив ее в том, что доберусь самостоятельно. Адрес известен, такси довезет. Язык знаю, объясниться смогу. На том и порешили. В общем, пока все складывалось ok. Жизнь продолжалась по намеченному сценарию. Остальное – мелочи, не стоящие внимания.

не переживай, переживешь…

Tаxi

а почему Нью-Йорк зимой и летом желтый?

а потому, что очень много в нем такси.

а в них мясистые – сидят таксистые,

по фене ботают, кого ты не спроси…

Стоянка такси примыкала непосредственно к выходу и располагаясь под одной крышей с терминалом аэропорта. Сервисные «шаттлы», курсирующие от аэропорта до ближайшего subway и обратно, останавливались снаружи, в отдалении. Не обращая внимания на призывы таксистов, знающие люди сразу ринулись к остановке бесплатного экспресса. В Нью-Йорке обычная поездка по городу на такси обходится примерно в 20 долларов. А тут – free. Экономия ощутимая. В дорогой стране и жизнь дорогая, поэтому, независимо от персонального дохода, американцы вынуждены экономить каждый цент из потраченного доллара. Это вовсе не скаредность, но жизненная необходимость. Деньги здесь считают абсолютно все: и богатые, и бедные, и нищие. В Америке так принято. Деньги любят счет. Американцы любят деньги. Ненасытно. Алчно. Патологически. Это взаимное чувство. Для истинного америкоса безграничное уважение к бледно-зеленому клочку бумаги под названием «доллар» граничит с религиозным благоговением. Почтительное, поистине святое, отношение к деньгам прививается человеку с рождения и не покидает его до последнего вздоха. Деньги становятся целью жизни, ее началом и концом. В США долларовые купюры различного достоинства имеют одинаковый формат. Разница только в номинале и покупательной способности каждой из них. В размере бумажных денег заложен некий смысл всеобщего равенства всех членов общества. Независимо от того, какой ценности бумага у тебя в руках, ты – полноправный гражданин этой страны. Америка – страна равных возможностей. Хочешь увеличить номинал того, что имеешь – работай, и твой доллар превратится в сотню. Таков менталитет свободного народа свободной страны… Двигаясь на ощупь, вооруженный лишь скудными крохами информации, почерпнутыми из сомнительных источников, я ровным счетом ничего не знал о социальных программах США. Тем более о бесплатных услугах в транспортной сфере. Необходимые полезные знания пришли позже из практической жизни. Пока же для меня существовал единственный доступный вариант – такси города Нью-Йорка. Таксомоторы выстроились в ряд нескончаемой желтой гусеницей. Желтой окраской машин такси мы обязаны американцу по имени Джoн Хертц, родившемуся в небогатой семье, которая иммигрировала в США из Европы. Впоследствии этот незаурядный человек достиг небывалых высот в деловом мире. Бизнес – это бешеная гонка, продолжающаяся 24 часа в сутки eight days a week. Это жестокое состязание, но в финале чемпион получает ВСЁ. Таковы правила игры под названием «business». Сурово, но справедливо. Чтобы вырваться в лидеры и обойти кoнкурентoв, Хертцу нужна была некая креативная идея. Для осуществления этой цели изобретательный бизнесмен придумал и реализовал незамысловатый, но весьма oригинальный план. Суть новоиспеченного бизнес-проекта состояла в том, чтобы в качестве платы за new car получать не cash, как это принято, а принимать взамен старый автoмoбиль пoкупателя (trade in). Продуманная форма новой коммерческой стратегии была выгодна обеим сторонам сделки. Владелец старой тачки экономил на утилизации и выигрывал в цене на новое авто. Пoдержанные машины предприимчивый Хертц приводил в нормальное техническое состояние, перекрашивал в жёлтый цвет и с успехом испoльзoвал в качестве такси. Напрашивается вопрос: пoчему Джoн Хертц выбрал именнo жёлтую масть для автопарка своих акул? Ответ очевиден: окрашенные в цвет подсолнуха машины компании Yellow Cab разительно отличались от всех остальных таксомоторов. В первую очередь разница в цвете кузова касалась классических чёрных фордов – главных конкурентов Хертца (автомобильный гений Генри Форд продолжал рушить свой бизнес, исправно и необдуманно твердя избитую фразу: «вы можете купить автомобиль любого цвета, только если он черный»). Опрометчивое заявление Форда было только на руку Хертцу. Желтые таксомоторы, выделяясь яркими пятнами на фоне чёрных фордов, сразу привлекали внимание, и люди без труда могли распознать их на улицах города. Yellow Cab размещала активную рекламу в прессе, фишкой которой было шокирующее заявление: «если опоздание водителя на ваш вызов превысит десять минут, то поездка будет оплачена за счет компании». Это был сильный ход. Компания Yellow Cab разрасталась, ширилась, множилась и в конечном итоге распространилась во всех штатах. Но мало кто знает, что влияние основателя Hertz Corporation на автомобильный мир было не меньше, чем у Генри Форда. Если Форд создал конвейер и сделал автомобиль массовым, то Хертц подарил миру классическое «желтое такси», придал популярность услугам проката авто, а попутно еще и основал первую крупную автобусную компанию в США. Сегодня компания Hertz предоставляет клиентам самые совершенные услуги в сфере проката автомобилей. Hertz – наиболее известный бренд в этой отрасли, и, конечно, настоящее американское достояние. Ведь не зря же в США говорят: «Если в вашем городе нет проката Hertz или ресторанов McDonald’s, то возникает вопрос: «А ваша дыра точно находится в Америке?» Америка – автомобильная планета. За всю жизнь среднестатистический американец на своем авто покрывает полотно дорог, по протяженности равное пяти расстояниям от земли до луны. В США автомобиль не роскошь, но средство передвижения и безопасности. Автомобиль – это еще и отличительная черта характера всей нации, который проявляется в крайнем индивидуализме и постоянном стремлении каждого американца отмежеваться от общей людской массы. Личное авто превращается в своеобразную «скорлупу», защищающую отдельного индивида от нежелательного воздействия внешнего мира. Сакрализация частной жизни порождает разобщенность и глобальное безразличие на бытовом уровне. Это, в свою очередь, вызывает безразличие государства к своим гражданам. На циничное отношение властей люди отвечают не менее циничной взаимностью: «пусть бомбы падают на дом президента, но только не на мой дом». Гуманистам подобный эгоцентризм, возможно, покажется не патриотичным. Но зачатки такого отношения к жизни были заложены в ее фундамент еще во времена покорения Америки, когда в борьбе за выживание каждому из конкистадоров часто приходилось надеяться только на самого себя. Взращенные последующими поколениями семена разумного эгоизма принесли свои плоды, которые органически вплелись в коллективное бессознательное и стали нормой поведения в американском обществе. Это не кондовый совковый эгоизм, идущий в противоречие с общественными устоями и отвергаемый блюстителями морали, как безнравственное человеческое образование, чуждое строителю нового общества. Стремление неординарного человека выделиться в безликой массе обывателей за счет своего таланта пресекалось на корню. В государстве серпа и молота было не принято выпячиваться без особого на то позволения свыше.

сегодня не личное главное,

а сводки рабочего дня…

«Нам не нужны яркие индивидуальности. Это – прыщи на теле здорового советского общества. Проявления злокачественной опухоли. Огрызки буржуазной морали. Пережитки прошлого тормозят движение к светлому будущему всего человечества. Мы наш, мы новый мир построим». Вся страна монолитной толпой семимильными шагами пёрла «туда», за горизонт. Уверенной поступью. В едином порыве. Под чутким руководством партии и правительства. Догоним и перегоним. Вперед к победе коммунизма. Дело Ленина живет и побеждает.

Вот такая вот «лампочка Ильича» – светит, но ни хрена не греет. Лучше бы он, сука, остался в шалаше…

Артур Шопенгауэр. Большая умница. Этому парню можно верить.

Западный эгоизм – это еще и показатель индивидуальной свободы человека. Право на личное пространство, как и на его защиту, руководствуется максимой: «действие твоего кулака заканчивается там, где начинается мой нос». Прагматический подход к жизни проник глубоко в души людей и превратился в новую религию со своими ритуалами и атрибутикой, присущей любому вероисповеданию. Всеобщее человеческое счастье – это утопия. Мозаика всеобщего благоденствия складывается из отдельных и разнообразных частиц индивидуального счастья каждого человека. Истинное равенство и вечное братство между людьми существует только в морге и на кладбище. Только там

Совковое чувство коллективизма «все вокруг колхозное – все вокруг мое» здесь неприемлемо. Подобное умозаключение абсурдно даже для малых детей. Элементарная логика подтверждает этическую максиму: то, что принадлежит всем, не принадлежит никому. В этой стране исповедуются иные принципы материальных отношений. Собственность любого вида определяет четкая грань: мое – это мое, твое – это твое. Других мнений в американской действительности не существует. Институт неприкосновенности частной собственности – «священная корова» США, это положение закреплено в Конституции государства. И ныне. И присно. И во веки веков. God bless America & private property. Amen! Среднестатистическая американская семья имеет в своем гараже один, два, а то и более автомашин, каждая из которых используется с определенной целью. В отличие от совдепии в Америке автомобиль доступен практически всем, кто имеет стабильный доход. Модель и стоимость авто подчеркивают только имущественный и социальный статус его владельца, не более того. Я считал, что в штатах у каждого должна быть собственная тачка. Это же Америка, а не Жмеринка. В своих убогих представлениях я исходил из совковых понятий о хорошей жизни. Советский человек жил по социальному шаблону, подспудно стремясь к общепринятому стандарту успеха: «дача, машина, квартира». Реализованная триада была символом материального благополучия homo soveticus. Поколение второй мировой было гораздо скромнее в потребностях. Эти люди просто радовались остатку жизни и довольствовались тем, что имеют – «главное, чтобы войны не было». Я очень удивился, когда узнал, что четырехколесному средству передвижения Аркадий предпочел дополнительный платный телеканал. На мое «почему?» он ответил, что в таком мегаполисе как Нью-Йорк, метро – наиболее удобный и самый дешевый общественный транспорт, позволяющий добраться до любой точки города. Автомобиль с неизбежными затратами на обслуживание, налогами штата, уличными пробками и вечной проблемой парковок – это головная боль и лишние расходы. Интересные люди эти американцы, – всё, вроде, доступно, а они отказываются от благ цивилизации. Причем, делают это осознанно, оправдывая собственную несостоятельность надуманными аргументами. Если взглянуть с кондовой совковой колокольни, то подобные мысли просто не укладывается в уме советского гомункула. Скажите, ну как можно отказаться от покупки личной автомашины? Запорожец… Москвич… Жигули… Волга… Родные названия – бальзам для души советского человека. В этих словах заключены звуки бесконечной радости и неизмеримого «щастья». В совке об этом люди мечтают всю жизнь. А здесь всё так просто делается: пришел в магазин, выбрал тачку, заплатил, уехал. И катайся себе на здоровье, радуйся жизни. И никаких тебе многолетних очередей, характеристик с места работы, рекомендаций парткома, профкома, месткома и решений дебилов трудового коллектива. Иначе – чёрта тебе лысого, а не машина. Эх, американцы, не умеют они пользоваться предоставленной свободой. Впрочем, каждому своё. У каждой нации свой коллективный разум. В каждой избушке свои погремушки. Таксомоторы, напоминающие стаю хищных акул, были все как на подбор: огромные, агрессивные, глазастые, поблескивающие никелем и хромом. Выбирай любую тачку – не ошибешься. В основном это были авто марки chevrolet caprice, принадлежащие старейшему популярному городскому перевозчику NY Taxicab Company. На кузове каждой машины красовался логотип известной компании. Но среди желтой автомобильной массы можно было заметить и другие машинки без каких-либо опознавательных знаков. Это были так называемые gipsy cab, как их называют у нас – «бомбилы». Я, конечно, был наслышан, что в Нью-Йорке существуют нелегальные такси, но чтобы они занимались перевозками в масштабах города и подменяли собой муниципальный транспорт – это для меня было настоящим открытием. Мне казалось, что подобные вещи можно встретить в совке, но никак не в Америке. Ну, типа в нашей раше коррупция и бардак, а тут – торжество закона и порядок. Но реальность оказалось совсем иной. Голь на выдумки хитра. Человеческая натура не меняется. Люди везде одинаковы. Меняются только игрушки, в которые они играют. Я лишний раз убедился в том, что если мне кажется, что в Америке чего-то нет, то это лишь значит, что я плохо искал. Я прикинул свои материальные возможности и, чтобы немного сэкономить, выбрал неброскую, довольно приличную на вид, лохматку «chevro» небесного цвета. Машина, по всем признакам, была из разряда gipsy cab. Зачем платить больше, если есть возможность за то же самое заплатить меньше? К тому же выбранный мной автомобиль был одной марки с фирменными yellow cab и по уровню комфорта ничем от них не отличался. По совдеповским меркам тачка была просто шикарная. Появление подобной эксклюзивной иномарки на улицах любого советского города несомненно произвело бы фурор и привлекло внимание любопытных прохожих. Стоило только какому-нибудь заграничному четырехколесному чуду появиться на улице, как толпа зевак тут же плотно окружала редкое авто. Однажды я наблюдал подобную сценку на одной из ленинградских площадей. Народ толпился около припаркованного в центре площади спортивного форда цвета «золотой металлик». Люди внимательно рассматривали и с дотошностью экспертов обсуждали каждую деталь экзотической машины. При этом доморощенные спецы восхищенно покачивали головами и причмокивали от восторга, боясь даже притронуться к кузову. В салоне форда за плотно закрытыми окнами статуазно восседали два коротко стриженных ковбоя и с презрительным безразличием к пристальному вниманию уличной толпы, курили, лениво потягивая из горлышка кока-колу. Пустая упаковка из-под сигарет «мальборо» с показушной небрежностью валялась на торпеде, ближе к ветровому стеклу. Ярко красная пачка была повернута лицевой стороной наружу, чтобы с улицы была хорошо заметна – эдакий моральный плевок в русскую народную душу. В те времена иноплеменное слово «marlboro» было не просто названием марки сигарет. Оно являлось понятием и символом иного мироустройства, в корне отличного от кондового русского «беломорканала». Иноземцы явно демонстрировали окружающему миру собственное превосходство. Неискушенный советский народ невольно уподоблялся дикарям туземного племени, возбужденных блеском грошовых стеклянных безделушек. Унизительная картина. Дикие нравы страны развитого социализма. А здесь, за океаном, серийный продукт американского автопрома давно стал обыденным и общедоступным средством передвижения. Когда я подошел к автомобилю, стекло дверного окошка медленно опустилось. Из чрева голубой акулы наружу высунулось маленькое бледное личико взъерошенного человечка. Осклабившись, я вежливо выпалил, – «Hi», и поинтересовался, свободна ли его машина. Вопрос был явно неуместный, чисто риторический, навеянный исключительно совковым опытом найма такси. Водила незамедлительно ответил согласным кивком головы, гостеприимно распахнул дверцу салона и запустил двигатель. Я решил уточнить стоимость поездки и назвал адрес моих друзей в районе Qeence. Расценки такси на поездки от аэропорта JFK до различных районов Нью-Йорка мне были хорошо известны – почерпнул полезную информацию еще в Союзе из туристических справочников и путеводителей. Мои тщательные раскопки необходимой прессы в пыли библиотек не пропали даром – сейчас эти знания мне очень пригодилось.

Знание – сила. Сила – деньги. Деньги – власть. Власть – универсальный ключ ко многим дверям в жизни. Этой жизни. Проблема в том, что

я ненавижу власть и деньги,

когда они в чужих руках…

Вопрос об оплате поездки был задан мной исключительно из чувства вежливости при обращении к незнакомому человеку. А также некого скрытого уважения к чуваку, который как проклятый, в бензиновом угаре пахал на таксомоторной ниве в сумасшедшем городе сплошных автомобилей. Таксист, психологически верно оценив ситуацию, своей профессиональной задницей мгновенно почувствовал явную выгоду от клиента. Без малейшей тени сомнения он решительно озвучил свою цену – «fifty dollars». То, что этот наглый тип произнес в своей речи классическое «dollars» вместо общеупотребительного разговорного «bucks», выдавало в нем еще совсем «зеленого» эмигранта. За недолгий срок пребывания в чужой стране он еще не успел впитать в себя национальные языковые нюансы. При этом на бесстыжей физиономии шоферюги не дрогнул ни один мускул совести. Я невольно возмутился – вот наглетура! – но виду не подал. Этот парень просто не знал, что и я знаю то, что знает он. За дурака он меня держит, что ли? Я же бывший советский торгаш, профессионал борьбы за денежные знаки, прошедший огни ОБХСС, воды бесчисленных проверок и медные трубы табаша. Меня даже в Америке на кривой кобыле не объедешь. Тем более – на сраном шевролюге позорной гомосексуальной раскраски. Ну и дела! Не успел я вжиться в американскую действительность, как снова повстречался с мудаком. В ответ я отрицательно повертел головой из стороны в сторону и прокурорским тоном припечатал этого козла рубящей фразой, которая, как мне казалось, должна была подспудно уличить его еще и в моральной нечистоплотности:

– Двадцать баксов, чувак, и ни цента больше… only twenty, man… no more…

При этом, не дожидаясь ответа, подхватил свои кутыли, твердо намереваясь обратиться к более сговорчивому водителю. Благо, свободных «моторов», застывших в ожидании немногочисленной клиентуры, было не счесть – конкуренция. Оценив мою реакцию, таксист занервничал, осознав, что сейчас он просто теряет клиента, а с ним на глазах его cash уплывает в карман конкурента. Понимая, что выбора у него нет, и шанс в скором времени заполучить клиентуру равен нулю, ушлепок тут же сменил характер и тональность разговора:

– Ok, ok. Well. Хочешь двадцать? Ok. Пусть будет двадцать. Как скажешь. Come on.

Я победно ухмыльнулся и сквозь зубы промычал что-то типа «ладно, поехали». Произнес это по-русски, чтобы окончательно заземлить стушевавшегося оппонента. Интонационно мое невнятное бормотание означало скорее «хрен с тобой, придурок», нежели выражало вежливую реплику. Водила, надо заметить, вполне разумно обратил мой предельно лаконичный «ответ» в свою пользу и воспринял его, как знак согласия с его вынужденной уступкой. После чего он радостно засуетился и, явно демонстрируя крайнюю степень подобострастия холопа перед барином, самостоятельно загрузил мои вещи в объемистый багажник своего chevrolet. Поехали. Плутая на ощупь по лабиринтам улиц, наша акула, наконец, вынырнула на широкий хайвей. Присоединившись к табуну разномастных железных коней, голубой chevrolet влился в плотный поток и с бешеной скоростью помчался в сторону даунтауна.