Читать книгу Игроки с Титана (сборник) - Филип К. Дик - Страница 10

В восемь утра барон Гуго Рейс, рейхсконсул в Сан-Франциско, вышел из «Мерседеса-Бенц 220-Е» и взбежал по ступенькам консульства. Вслед за ним поднялись двое молодых служащих МИД. Шагнув через порог, Рейс вскинул руку, приветствуя двух телефонисток, вице-консула герра Франка и, уже в кабинете, своего секретаря Пфердхофа.

– Барон, – обратился к Рейсу Пфердхоф, – только что поступила шифрованная радиограмма из Берлина. Первая категория.

Это означало: надо снять пальто и отдать его Пфердхофу.

– Десять минут назад звонил герр Кройц фон Меерс. Просил, чтобы вы с ним связались.

– Благодарю. – Рейс уселся за столик у окна, снял салфетку с завтрака – булочка, яичница-болтунья, колбаса, – налил из серебряного кофейника горячего кофе и развернул утреннюю Frankfurter Zeitung.[83]

Звонивший перед его приходом Кройц фон Меерс был шефом СД на территории ТША. Его штаб-квартира (разумеется, под «липовой» вывеской) находилась в здании аэровокзала. Отношения между Рейсом и Кройцем фон Меерсом оставляли желать лучшего, а все потому, что их полномочия пересекались в великом множестве случаев. Вне всяких сомнений, этим они были обязаны расчетливой политике берлинских верхов. Несколько лет назад, получив почетное звание штандартенфюрера СС, Рейс формально оказался в подчинении у фон Меерса. Рейс уже давно понял смысл этого хода, но так и не привык к тому, что с Кройцем фон Меерсом необходимо считаться.

Рейс внимательно просмотрел первую страницу газеты, доставленной из Европы «Люфтганзой» и прибывшей в здание консульства к шести утра. Фон Ширах под домашним арестом, а может, уже убит. Паршиво. Геринг засел на учебной базе Люфтваффе, окружив себя преданными ветеранами. Туда теперь даже мышь не проскользнет, не то что мясники из СД. А как дела у доктора Геббельса? Он, наверное, в самом центре Берлина. Как всегда, полагается только на свои мозги и безотказное красноречие. Если Гейдрих пошлет к нему взвод солдат, Геббельс не только уговорит их нарушить приказ, но еще того гляди переманит к себе на службу. Сделает из них сотрудников министерства пропаганды и общественного просвещения.

Рейс представил Геббельса в квартире какой-нибудь шикарной кинозвезды, с пренебрежением глядящего в окно на грохочущую сапожищами солдатню. Нет, этот Kerl[84] не испугается. Будет стоять со своей знаменитой ухмылочкой… левой рукой лаская дамскую грудь, а правой строча статейку для ближайшего выпуска Angriff.[85]

В дверь постучал секретарь, прервав раздумья Рейса.

– Прошу прощения. Опять звонит Кройц фон Меерс.

Консул поднялся, подошел к рабочему столу и взял трубку.

– Рейс слушает.

В ответ – голос шефа СД с густым баварским акцентом:

– Что-нибудь слышно об этом типе из абвера?

Вопрос фон Меерса застал Рейса врасплох.

– Ммм… – промычал он. – По моим сведениям, сейчас на Тихоокеанском побережье трое или четверо «типов из абвера».

– Я о том, который на прошлой неделе прилетел рейсом «Люфтганзы».

– А! – Прижав телефонную трубку плечом к уху, Рейс достал портсигар. – Он к нам не заходил.

– Что он сейчас делает?

– Черт, ну откуда мне знать? Спросите у Канариса.

– Давай-ка лучше звякни в МИД, попроси их связаться с Канцелярией, а те пускай прижмут Адмиралтейство и потребуют от абвера либо отозвать своих людей, либо сообщить нам, какого черта им здесь нужно.

– А вы не можете сами это сделать?

– По-твоему, у меня других забот нет?

«Ну, ясно, прозевали абверовца, – решил Рейс. – Кто-то из ведомства Гейдриха велел им глаз не спускать с парня, а тот отделался от “хвоста”. И теперь я должен вытаскивать их из дерьма».

– Если придет, я кого-нибудь к нему приставлю, – пообещал Рейс.

И подумал: «Интересно, с какой стати он должен сюда явиться?»

– Он прибыл под чужой фамилией, это как пить дать, – угрюмо произнес Кройц фон Меерс. – Под какой – мы не знаем. Ему лет сорок. Капитан. Аристократическая внешность. Настоящее имя Рудольф Вегенер. Он из Восточной Пруссии, из старинного дворянского рода. Возможно, поддерживал фон Папена в Системцайт.[86]

Рейс поудобнее устроился за столом. Фон Меерс зудел:

– Будь моя воля, я бы давно урезал флоту бюджет, чтобы эти дармоеды-монархисты не лезли…

Положив наконец трубку, Рейс с облегчением вздохнул и уселся завтракать. Булочка успела остыть, но кофе в кофейнике остался горячим. Выпив чашку, Рейс снова взял газету.

«И так без конца, – вздохнул он, мысленно возвращаясь к разговору с Кройцем фон Меерсом. – Этим типам ничего не стоит позвонить и в три часа ночи – ведь в СД дежурят круглосуточно».

Приоткрылась дверь, появилась голова Пфердхофа. Увидев, что Рейс закончил телефонный разговор, секретарь сообщил:

– Только что звонили из Сакраменто. У них там паника. Оказывается, по улицам Сан-Франциско разгуливает живой еврей.

Они посмеялись.

– Да ладно, – сказал Рейс, – позвони им, пусть успокоятся и пришлют на него бумаги. Что еще?

– Соболезнования.

– Много?

– Не очень. Если хотите прочитать, они у вас на столе. Я уже разослал ответы.

– Сегодня в час дня у нас встреча с бизнесменами, – сказал Рейс. – Мне нужно подготовиться.

– Я вам напомню, – пообещал Пфердхоф.

Рейс устроился в кресле поудобнее.

– Хочешь пари?

– Только не по поводу решения Партай. Вы об этом, полагаю?

– Изберут Вешателя.

Помявшись, Пфердхоф сказал:

– Гейдрих достиг своего потолка. Таких, как он, ни за что не допустят к прямому руководству партией – их слишком боятся. При одной мысли об этом у партийных тузов волосы встают дыбом. Не пройдет и получаса после отъезда первого эсэсовского автомобиля от дома на Принцальбертштрассе, как сложится мощная коалиция. Финансовые воротилы вроде Круппа, Тиссена…

Он умолк. В кабинет вошел шифровальщик с конвертом.

Это была срочная радиограмма, расшифрованная и отпечатанная на машинке.

Прочитав ее, Рейс увидел вопросительно-нетерпеливое выражение на лице Пфердхофа. Рейс скомкал листок, опустил в глиняную пепельницу и щелкнул зажигалкой.

– По их сведениям, к нам инкогнито направляется японский генерал Тедеки. Вот что, поезжай-ка в публичную библиотеку и полистай японские военные журналы, может, наткнешься на его фото. Особенно не светись. У нас здесь вряд ли найдутся сведения о нем. – Рейс встал, направился было к набитому папками шкафу, но передумал. – В общем, собирай любую информацию. В библиотеке должны быть статистические отчеты, не поленись заглянуть. Может, ты хоть что-нибудь о нем помнишь?

– Кое-что помню. Большой забияка. Сейчас ему, наверное, лет восемьдесят. Кажется, он отстаивал японскую космическую программу, которая потом с треском провалилась.

– Да, тут он дал маху, – кивнул Рейс.

– Не удивлюсь, если он едет сюда лечиться, – продолжал Пфердхоф. – В клинике Калифорнийского университета полно старых вояк из Японии. Здесь к их услугам немецкая хирургическая техника, которой на Родных островах днем с огнем не сыщешь. Конечно, сами они об этом не распространяются – патриотические чувства и все такое. Пожалуй, мы могли бы внедрить в университетскую больницу нашего человека, если Берлину так интересен этот японец.

Рейс кивнул. Возможно, старый генерал участвует в коммерческих спекуляциях. Сан-Франциско ими славится. Налаженные во время службы связи могут очень пригодиться в отставке. Но в шифровке не сказано, что генерал в запасе.

– Как только раздобудешь снимок, разошли копии нашим людям в гавани и аэропорту, – велел Рейс секретарю. – Возможно, он уже здесь. Сам знаешь, как в Берлине умеют канителиться. Если генерал уже в Сан-Франциско, Берлин придет в ярость – и нам влетит за то, что не перехватили японца, прежде чем получили на это приказ.

– Я зарегистрирую радиограмму, – сказал Пфердхоф. – Если возникнут вопросы, мы сможем указать точное время ее получения.

– Спасибо, – буркнул Рейс. Берлинские начальники – мастера перекладывать ответственность, а ему надоело быть мальчиком для битья. Сколько ж можно? – Да, подстраховаться не мешает. Пожалуй, стоит дать им ответ. Примерно такой: «Ваши указания запоздали. Объект уже прибыл. На данной стадии возможность перехвата исключительно мала». Сформулируй это как полагается и отправь. Понял?

Пфердхоф кивнул.

– Отправлю немедленно. И потребую квитанцию.

Секретарь вышел.

«Надо держать ухо востро, – подумал Рейс. – Не то, чего доброго, окажешься консулом у черномазой сволочи где-нибудь на острове возле Южной Африки. Возьмешь себе в любовницы черную “мамми”, и десять негритят будут называть тебя папочкой».

Он закурил египетскую сигарету «Саймон Арц-70» и аккуратно закрыл портсигар. Надеясь, что в ближайшее время его никто не потревожит, вытащил из портфеля книгу и раскрыл на закладке.

«Неужели когда-то он бродил по тихим улочкам, где неторопливо катили машины? Неужели то далекое воскресное утро в безмятежном Тиргартене не вымысел?.. Другая жизнь. Вкус мороженого – его уже никогда не ощутить. Теперь он радовался, когда удавалось поесть вареной крапивы.

– Боже! – кричал он. – Неужели они никогда не кончатся?

По городу шли огромные английские танки.

Еще одно здание – жилой дом, а может, магазин, или школа, или контора – отсюда было не разобрать, – вздрогнуло и превратилось в груду обломков. Под ними нашла могилу горстка бедолаг – и ни криков о помощи, ни предсмертных стонов. Гибель раскинула свои крылья над здоровыми, увечными и над мертвыми, от которых уже исходило зловоние. Смердящий, разлагающийся на глазах труп Берлина, беззвучно рассыпающиеся старинные башни, гордость города…

Мальчик взглянул на свои руки, серые от пепла. Все – живое и неживое – сгорело дотла. Все перемешано и отнято у него.

Так думал мальчик. Больше он ни о чем не мог думать, вернее, в этой сумятице, среди воплей и канонады, все мысли сводились к одному – к еде.

Шесть дней он не ел ничего, кроме крапивы. А теперь и ее не осталось – парк превратился в огромную воронку, на краю которой призрачно маячили человеческие силуэты: женщина со старушечьим платком на голове и пустой корзинкой под мышкой, однорукий инвалид с такими же пустыми, как и корзина, глазами. И девочка. Вскоре все они беззвучно растаяли среди пней и нагромождения стволов погибшей рощи, где прятался маленький Эрих.

А вереница танков все ползла и ползла.

– Неужели это не кончится? – спросил мальчик, ни к кому не обращаясь. – А если кончится, что тогда? Удастся ли нам наполнить желудки…»

– Барон, – раздался над ухом голос Пфердхофа, – ужасно не хочется вас отвлекать, но…

Рейс подпрыгнул как ужаленный и захлопнул книгу.

– Ничего, я слушаю!

«Ну и здорово мужик пишет! – восхитился он. – Совсем меня заморочил. Я ведь будто своими глазами увидел падение Берлина под ударом британцев. Брр! – Он поежился. – Удивительно все-таки, как сильно литература может действовать на психику. Даже бульварщина вроде этой “Саранчи”. Дураку ясно, почему ее запретили на германской территории. Я бы и сам запретил. Зря, конечно, я за нее взялся, но теперь делать нечего, нужно дочитать».

– В приемной моряки с немецкого корабля, – сообщил секретарь. – Пришли отметиться.

– Хорошо. – Рейс торопливо вышел.

В приемной сидели трое моряков в толстых серых свитерах, с густыми светлыми волосами и волевыми, слегка взволнованными лицами.

Рейс поднял правую руку и с дружелюбной улыбкой приветствовал их:

– Хайль Гитлер!

– Хайль Гитлер! – ответили они вразнобой и вручили Рейсу документы.

Отметив им явку в консульство, он вернулся в кабинет и снова раскрыл «Саранчу».

Раскрыл на случайной странице и не смог оторваться, вернуться туда, где остановился. Глаза сами забегали по строчкам, он почувствовал жар в затылке.

«Суд над Гитлером, – догадался он. – После капитуляции Гитлер попадает в лапы союзников. Господи боже! И Геббельс, и Геринг, и все остальные! Процесс в Мюнхене. Гитлер отвечает обвинителю-американцу».

«…в черном воспаленном мозгу, казалось, на миг ожил прежний боевой дух. Трясущееся дряблое тело выпрямилось, голова поднялась. Со слюнявых уст сорвался сиплый полулай-полушепот: “Deutschland, ich bin mit dir”.[87]

И сразу тех, кто смотрел и слушал, охватило оцепенение, они плотнее прижали к ушам головные телефоны, лица русских и американцев, британцев и немцев напряглись.

“Да, – подумал Карл, – снова мы слышим его… Нас не только разбили – перед нами раздели догола этого сверхчеловека, показав, кто он на самом деле. Всего-навсего…”»

– Барон.

В кабинет вновь вошел секретарь.

– Я занят, – бросил Рейс. – Пытаюсь прочесть эту книгу, черт бы ее побрал!

Но злиться было бессмысленно, он это знал.

– Снова Берлин, – сообщил Пфердхоф. – Сообщение в расшифровке; судя по началу, оно касается политической ситуации.

– А подробнее? – Рейс потер лоб.

– По радио неожиданно выступил доктор Геббельс. С очень важной речью. – Секретарь был порядком взволнован. – Нам предлагается опубликовать ее текст в здешней прессе.

– Да-да, – сказал Рейс.

Как только секретарь затворил за собой дверь, Рейс снова раскрыл книгу.

«Опять, наплевав на мои инструкции, сует нос куда не следует», – подумал он о Пфердхофе и перевернул несколько страниц.

«…в тишине Карл взирал на покрытый знаменем гроб.

“Вот он лежит передо мной, но на самом деле он ушел, ушел навсегда. И никакая в мире сила не вернет нам этого человека”.

Человека – или все-таки Übermensch,[88] в которого Карл слепо верил и которого боготворил даже на краю могилы.

Адольф Гитлер почил навеки, но Карл цеплялся за жизнь.

“Ты не пойдешь за ним следом, – шептал ему внутренний голос. – Ты будешь жить. И восстанавливать разрушенное. Мы все будем строить. Мы должны”.

Как же далеко, как чудовищно далеко завела его колдовская власть вождя?! И теперь, когда наконец поставлена точка в невероятной летописи, остается спросить: как этому человеку удалось пройти путь из захолустного австрийского городка через тлетворную нищету в Вене, через окопные ужасы, через политические интриги, через создание Партай – к посту канцлера, к тому краткому мигу, когда он считал себя чуть ли не властелином мира?

Карл знал: благодаря лжи. Адольф Гитлер лгал. Лгал всегда. Вел народ за собой, соблазняя его пустыми речами.

“Мы раскрыли твой блеф, Адольф Гитлер. И наконец узнали, кто ты на самом деле, что такое нацистская партия и для чего тебе потребовалась жуткая эпоха убийств и мегаломаниакальных фантазий. Мы поняли”.

Карл повернулся и пошел прочь от безмолвствующего гроба…»

Закрыв книгу, Рейс некоторое время сидел неподвижно. Он с удивлением обнаружил, что расстроился.

«Надо бы хорошенько нажать на япошек, чтобы запретили чертову книжонку. И вообще, они без труда могут арестовать писаку, как там его… Эбендсен, кажется? Власти у них на Среднем Западе хоть отбавляй. Похоже, нарочно смотрят сквозь пальцы…»

Его огорчила смерть Адольфа Гитлера, гибель Партай и самого рейха в книге Эбендсена. Но не только это. В романе звучал истинный пафос, утраченный в мире, которым правила Германия.

Как ему это удалось? Неужели дело только в таланте?

В арсенале этих беллетристов миллион всяких приемчиков. Взять того же доктора Геббельса – начал свою карьеру с художественной литературы, обращался к самым потаенным страстишкам, гнездящимся в любом человеке, какую бы респектабельность он ни изображал. Да, писатель должен разбираться в людях. Видеть всю их никчемность, трусость, похотливость и продажность. Стоит только писателю ударить в барабан, а уж отклик будет. Ему останется лишь похихикать над произведенным эффектом.

«Нет, вы только поглядите, как он играет на моих чувствах! – возмутился Рейс. – Именно на чувствах, а не на рассудке. И уж конечно, не за так. Свои денежки он наверняка огреб, Hundsfott.[89] Кто-то, несомненно, подговорил шельму, проинструктировал, что и как писать. Эти подонки чего угодно насочиняют, лишь бы платили. Наворотят гору дерьма – публика сожрет, не поморщится. Ну-ка, где ее тиснули? – Рейс глянул на последнюю страницу. – Омаха, Небраска. Последний оплот издательской плутократии США, некогда процветавшей в Нью-Йорке на золото жидов и коммунистов… Может, и этот Эбендсен – жид? Они еще не все передохли, еще пытаются нас отравить. Jüdisches Buch![90] – Он яростно захлопнул книгу. – Наверняка его фамилия – Эбендштейн. Как пить дать, за ним охотится СД.

Надо обязательно послать кого-нибудь в СГШ с визитом к герру Эбендштейну. Не исключено, что Кройц фон Меерс уже получил на этот счет инструкции. А может, и нет – в Берлине сейчас кавардак… Кому есть дело до какого-то еврея? А зря. Эта книга очень опасна. И если одним прекрасным утром мистера Эбендштейна найдут подвешенным к потолку, то на тех, кто проникся его идеями, это подействует отрезвляюще. За нами останется последнее слово. Постскриптум, так сказать.

Само собой, для такой задачи нужен белый человек. Интересно, что сейчас поделывает Скорцени?»

Рейс перечитал текст на задней обложке.

«А ведь боится, жидюга, – забаррикадировался в своем Высоком замке. Черта с два, мы тоже не вчера родились. Тому, кто до тебя доберется, возвращаться необязательно.

Может, конечно, это глупо. В конце концов, книга издана и разошлась. Да и территория подконтрольна японцам, случись что, желтопузые такой хай подымут…

Но дельце можно обтяпать так, что комар носа не подточит. Нужен толковый парень…»

Барон Гуго Рейс сделал пометку в записной книжке:

«Обсудить этот вопрос с группенфюрером СС Отто Скорцени, а еще лучше – с Отто Олендорфом из Reichssicherheitshauptamt.[91] Кажется, это он возглавляет Einsatzgruppe D[92] в третьем Amt».[93]

И тут его вдруг замутило от бешенства.

«Неужели это будет продолжаться вечно? – подумал он. – Сколько лет прошло с войны; казалось, самое главное сделано. И вот теперь – фиаско в Африке и полоумный Зейсс-Инкварт, осуществляющий идиотские замыслы Розенберга. Герр Хоуп был прав, издеваясь над нашей марсианской эпопеей. Надо же было придумать – Марс заселен евреями! А ведь мы их наверняка там встретим. Именно двухголовых и в фут ростом. Впрочем, мне на это наплевать, – решил Рейс. – Своих дел по горло, на авантюры, вроде посылки айнзатцкоманды за Эбендсеном, просто нет времени. Хватит с меня возни с немецкими моряками и шифрованными радиограммами, пускай Эбендсена ловят ищейки из СД. Им за это деньги платят. А если бы я и провернул это дельце, то еще неизвестно, где бы очутился – может, в следственном изоляторе генерал-губернатора США или сразу в камере с Циклоном Б».

Он тщательно стер карандашную запись, а потом и вовсе вырвал листок и сжег его в глиняной пепельнице.

В дверь постучали, вошел секретарь с пачкой бумаг.

– Речь доктора Геббельса, целиком. – Пфердхоф положил бумаги на стол. – Очень рекомендую ознакомиться. Отличное выступление, из лучших.

Закурив «Саймон Арц», Рейс углубился в речь доктора Геббельса.