Читать книгу Пришельцы ниоткуда - Франсис Карсак - Страница 3

В то мартовское утро 197… года я позвонил в дверь моего старого друга доктора Клера, разумеется даже не подозревая, что вскоре услышу фантастический и невероятный рассказ. Я говорю «старого друга» (пусть нам обоим лишь недавно пошел четвертый десяток), так как мы дружим с детства и только года четыре назад как-то потеряли один другого из виду.

Дверь открыла, вернее, чуть приоткрыла старуха в черном платье, какие носят все пожилые женщины в этих краях.

– Если вы на прием, – проворчала она, – то доктор сегодня не принимает, – возится со своими «опытами»!

Будучи прекрасным врачом, Клер, однако, почти не практиковал. Благодаря весьма значительному состоянию он мог себе позволить бо́льшую часть своего времени посвящать сложным биологическим изысканиям. Его лаборатория, оборудованная в отцовском доме близ Руффиньяка, по отзывам бывавших в ней иностранных ученых, являлась одной из лучших в мире. Не любивший распространяться о своих исследованиях, Клер лишь вскользь упоминал о них в редких письмах ко мне, но, по слухам, ходившим среди медиков, я знал, что он был одним из тех рассеянных по всему миру энтузиастов, которые уже близки к разрешению проблемы рака.

Старуха рассматривала меня с недоверием.

– Нет, врачебная помощь мне не нужна, – ответил я. – Просто скажите доктору, что его хотел бы видеть Франк Бори́.

– А, так, значит, вы и будете мсье Бори? Это другое дело. Он вас ждет.

В это время из глубины коридора послышался глубокий, низкий голос:

– Ну что там, Мадлен? Кого еще принесло?

– Это я, Сева!

– Входи же, черт побери!

От своей матери, русской эмигрантки, Клер унаследовал шаляпинский бас, статную фигуру сибирского казака и имя Всеволод; от отца, чистокровного перигорца, ему достались смуглая кожа и темные волосы, принесшие ему, в нашей группе студентов, прозвище «Клер-Обскюр»[1].

Он подскочил ко мне в два широченных шага, едва не вывихнул мне кисть могучим рукопожатием, заставил согнуться чуть ли не вдвое добродушным шлепком по плечу – это меня-то, некогда игравшего «столба» в регби! – и, вместо того чтобы, как обычно, сразу же провести к себе в кабинет, почему-то потащил обратно к двери.

– Какой прекрасный день! – торжественно провозгласил он. – Солнце сияет, да и ты приехал! По правде сказать, я ждал тебя только вечером, с автобусом…

– Я на машине. Но может, я тебя от чего-то отрываю?..

– Что ты, что ты, вовсе нет! Безумно рад тебя видеть. Как сам-то? И что с вашей новой батареей?

– Тсс… это же тайна! Сам ведь знаешь, я не могу об этом рассказывать.

– Ну конечно-конечно, таинственный атомщик! Кстати, благодарю вас за вашу последнюю посылку с радиоактивными изотопами. Они сослужили мне добрую службу. Но больше я не стану морочить вам голову подобными просьбами. У меня есть кое-что получше.

– Получше? – удивился я. – И что же?

– Тсс… это же тайна! – передразнил он меня. – Я не могу об этом рассказывать!

В коридоре, позади нас, послышались легкие шаги, и мне показалось, что за полуотворенной дверью мелькнул тонкий женский силуэт. Однако же, насколько я знал, Клер был холост и ни с какой женщиной не встречался.

Он, вероятно, уловил мой взгляд, потому что тут же обхватил меня руками за плечи и повернул спиной к двери.

– В любом случае, ты совсем не изменился! Все такой же… Ну что ж, пойдем в дом!

– А я вот не могу ответить тем же комплиментом. Что-то ты постарел, дружище!

– Хм… возможно, возможно… Давай входи первым!

Я хорошо знал кабинет Клера со шкафами, полными книг, из которых лишь немногие имели отношение к медицине. Там никого не было, но в воздухе чувствовался слабый тонкий аромат. Невольно я потянул носом, вдыхая приятный запах. Клер это заметил и объяснил, предупреждая вопросы:

– Да, несколько дней назад у меня тут была одна знаменитая актриса – просто приходила на прием! – и запах ее духов все еще держится. Поразительно, до чего дошла химия!

Завязался беспорядочный, как всегда в таких случаях, разговор о том о сем. Я рассказал Клеру о смерти моей матери и был поражен, когда услышал в ответ:

– Вот как? Очень хорошо!

– Как это – очень хорошо? – воскликнул я, возмущенный и огорченный.

– Да нет, я хочу сказать: теперь я понимаю, почему ты столько времени не давал о себе знать. Стало быть, ты остался совсем один?

– Ну да.

– Что ж, возможно, я смогу предложить тебе кое-что интересное. Но пока это лишь проект. Я расскажу о нем вечером.

– А как там твоя лаборатория? Что нового?

– Хочешь взглянуть? Идем!

Лаборатория – оборудованная уже после того, как я побывал там четыре года тому назад, – располагалась в просторной прямоугольной комнате со стеклянными стенами и занимала всю заднюю половину дома. Остановившись на пороге, я присвистнул от восхищения. Затем обвел помещение взглядом, заметив мимоходом микроманипулятор, искусственное сердце. В прилегающей темной комнате высился огромный рентгеновский аппарат. Посреди лаборатории, на столе, под легким чехлом скрывался еще какой-то прибор.

– А там что такое? – спросил я.

– Да так, ерунда. Все никак не доведу до ума. Пока это еще просто модель…

– Не знал, что ты сам собираешь для себя новые приборы. Хочешь, помогу? Как-никак я все-таки физик.

– Посмотрим. Не сейчас – позднее. Пока что я предпочитаю об этом не распространяться.

– Ну ладно, – произнес я с некоторой обидой. – Но если эта штуковина взорвется у тебя под носом…

Закончить фразу мне не позволил звонок во входную дверь.

– Черт! Мадлен вышла, придется открыть.

Оставшись один, я подошел к таинственному прибору, слегка приподнял чехол… И обомлел. Передо мной была не черновая заготовка, которую я ожидал увидеть, а восхитительная конструкция из стеклянных и металлических трубок, прозрачных и матовых ламп, туго натянутых проводов. На многочисленных циферблатах странные двойные стрелки указывали на деления, о значении которых я не смог догадаться. Я был привычен к всевозможным научным приборам – мы и сами пользуемся ими в нашей лаборатории, и довольно-таки сложными, – но ничего подобного я в жизни не видел.

Заслышав в коридоре быстрые шаги друга, я поспешно опустил край чехла и, приняв безразличный вид, стал рассеянно рассматривать зеленевший за окном сад.

– Дифтерия у ребенка, – объяснил Клер. – Моего коллеги не оказалось на месте. Придется скатать мне. Возьми какую-нибудь книжку у меня в кабинете, посиди почитай.

– Хочешь, я тебя отвезу? Моя машина – прямо у дверей.

– Давай. А то мою еще надо выводить из гаража.

Ведя автомобиль, я продолжал размышлять обо всех замеченных мной странностях. Клер ожидал меня только к вечеру и явно смутился, когда я приехал раньше. С пару минут он продержал меня на пороге дома, хотя снаружи было свежо, пусть уже и не морозно. Я заметил женский силуэт, мелькнувший в коридоре, и сразу же после этого Клер провел меня в дом. Узнав, что моя мать умерла и теперь я совершенно один на всем белом свете, он явно обрадовался. Наконец, этот странный прибор… Хоть убейте, но я абсолютно не понимал его назначения!.. Но главное, где этот прибор находился – в лаборатории биолога! Неужели Клер сам его изобрел? Вполне возможно. Но кто же тогда его собрал? Вспомнив те схемы, которые он собирал и паял в институте, еще на подготовительных курсах, я не удержался от улыбки.

Мы остановились перед какой-то фермой. Клер отсутствовал всего лишь с четверть часа.

– Пустяки. Успел вовремя. За дальнейшим лечением проследит мой коллега.

– Ты теперь совсем не практикуешь?

– Совсем. Нет времени. Только когда доктор Готье в отъезде или если я нужен ему для консилиума.

По возвращении Клер заставил меня загнать машину в гараж и помог занести чемоданы в комнату, где я обычно останавливался. Она была расположена рядом с его собственной спальней, и, когда мы проходили мимо его двери, мне показалось, что я услышал за ней легкий шум.

Полдник, приготовленный его старой кормилицей Мадлен, оказался, как всегда, превосходным, но Клер был не слишком разговорчивым. Его определенно что-то беспокоило; казалось, он хочет чем-то со мной поделиться, но никак не может решиться. Когда я объявил, что днем собираюсь съездить в Эйзи и навестить друзей, он вздохнул с явным облегчением и сказал, что будет ждать меня к семи вечера.

В Эйзи я заскочил к палеонтологу Бушару, который поведал мне странную историю. Полгода назад вся округа была взбудоражена «чертями», появившимися в лесу под Руффиньяком. Прошел даже слух, что эти черти утащили с собой доктора Клера, но слух этот явно был кем-то выдуман – через несколько дней после того, как черти исчезли «в столбе зеленого пламени», доктор объявился живой и невредимый. Он безвылазно просидел эти два дня в своей лаборатории, проводя очередной опыт.

Что касается чертей, то самым любопытным во всей этой истории было вот что: по крайней мере полтора десятка крестьян заявляли, будто видели их собственными глазами – черти походили на людей, но обладали сверхъестественной способностью пригвождать человека к месту одним взглядом. Префект, а также епископ Перигорийский распорядились, каждый по своей линии, провести расследование, но перед официальными следователями крестьяне держались уже не так уверенно. В конечном счете дело заглохло.

– И однако, – добавил Бушар, – должен сказать вам, что в ту ночь, когда пресловутые черти, как говорят, исчезли, я сам видел в небе над Руффиньяком столб зеленого пламени.

Сама по себе эта история была ничем не примечательна – мы то и дело слышим десятки подобных рассказов, – но я почему-то мысленно связал ее со странностями Клера.

Когда я вернулся, Клер выглядел уже гораздо более спокойным, словно после долгих колебаний принял наконец определенное решение. Стол в столовой был накрыт на троих.

– Ты что, ждешь еще кого-то? – заметил я.

– Нет, но я намерен представить тебя моей жене.

– Твоей жене? Так ты женился?

А про себя подумал: «Так вот что это за силуэт!»

– Официально мы еще не женаты. Но за этим дело не станет… Вот только документы получим. Ульна – иностранка.

На мгновение он замялся.

– Она – скандинавка. Финка. Так что предупреждаю: по-французски она говорит еще очень плохо.

– Стало быть, ты говоришь по-фински? Вот так новость!

– Я выучил этот язык в прошлом году, во время путешествия по Финляндии. Пробыл там десять месяцев. Я думал, что писал тебе.

– Да нет, не писал… Но я всегда почему-то думал, что финский язык очень трудный…

– Так оно и есть. Однако, знаешь ли, славянская кровь… – И он громко позвал: – Ульна!

Вошла странная худощавая девушка: высокая, с бледно-золотыми волосами, глазами неопределенного цвета – нельзя было сказать, серые они, голубые или зеленые, – и правильными чертами лица. Очень красивая, но в ней было что-то необычное, хотя я не мог понять, что именно. Возможно, золотистая кожа, так резко контрастирующая со светлыми волосами? Или неправдоподобно маленький рот? Или чрезвычайно большие глаза? Или все вместе?

Она грациозно поклонилась и протянула мне руку, которая показалась мне необычайно длинной, а затем очень низким, но певучим голосом произнесла несколько слов.

За столом я сидел напротив нее. Чем дольше я за ней наблюдал, тем больше мне становилось не по себе. С ножом и вилкой она управлялась весьма ловко, но без бессознательного автоматизма, который вырабатывается многолетней привычкой.

На протяжении ужина я в основном молчал – за всех говорил Клер. Старушка Мадлен была редкостной поварихой даже для этого края, где хороших кухарок – пруд пруди. Мой друг практически опустошил свой винный погреб, но я заметил, что Ульна ела очень мало и совсем не пила – в отличие от доктора, да и, должен признать, от меня самого.

К концу ужина мне все же удалось совладать со сковывавшим, буквально парализовывавшим меня смущением. Ульна все время молчала, но время от времени смотрела Клеру прямо в глаза, и у меня даже возникло странное впечатление, что так, посредством взглядов, они обмениваются – и вовсе не чувствами, а мыслями.

После десерта Клер тщательно сложил салфетку, оттолкнул стул и устроился в низком кресле перед камином. Зна́ком предложив мне занять место напротив, он позвонил служанке, чтобы подали кофе. Ульна вышла, но вскоре вернулась, держа в руках сложенную вчетверо газету, которую Клер взял и протянул мне. Бегло просмотрев заголовки, я увидел, что это газета полугодовой давности, и уже намеревался вернуть ее Клеру, потребовав объяснений, как вдруг заметил внизу страницы заметку, обведенную красным карандашом:

И ВНОВЬ – «ЛЕТАЮЩИЕ ТАРЕЛКИ»!

Канзас-Сити, 2 октября

Вчера, возвращаясь в сумерках с тренировочного полета на истребителе F-104, лейтенант Джордж К. Симпсон-младший заметил на высоте около 25 000 футов дисковидное пятно, которое стремительно перемещалось. Он начал преследовать неизвестный предмет и, сумев к нему приблизиться, увидел, что пятно представляет собой гигантский, с тонкими краями диск диаметром примерно тридцать метров при толщине в центре около пяти метров. Исходя из скорости собственного самолета, лейтенант Симпсон определил, что диск летел со скоростью, превышавшей 1100 км/ч. Преследование продолжалось уже минут десять, когда пилот вдруг понял, что таинственный предмет вот-вот пролетит над лагерем N., над которым строжайше запрещено появляться любым неамериканским летательным аппаратам. Приказ на сей счет был категоричным, и лейтенанту Симпсону пришлось атаковать нарушителя. В тот момент он находился примерно в двух километрах от диска и чуть выше его. Пикируя на предельной скорости, он выпустил несколько боевых ракет. «Я увидел, – рассказывает Симпсон, – как мои ракеты взорвались, ударившись о металлическую обшивку аппарата. В следующую же секунду мой самолет разорвало на части, а сам я обнаружил, что лечу вниз в отделяемой кабине. К счастью, сработал парашют!» Эту сцену наблюдали с земли многочисленные свидетели; в настоящее время эксперты изучают обломки самолета лейтенанта Симпсона. Что же касается таинственного аппарата, то он исчез, вертикально взмыв в небо на огромной скорости.

Я вернул газету Клеру, заявив скептическим тоном:

– Я полагал, однако, что официальные доклады, с которыми американцы выступили после продолжительного расследования, подрезали этой «утке» крылья. Так нет же – оказывается, в нее все еще кто-то верит!

Мой друг ничего не ответил. Медленно покачав головой, он нагнулся, щипцами вытащил из камина уголек и тщательно раскурил свою трубку. Потом, сделав несколько затяжек, знаком попросил служанку налить кофе. Ульна от кофе отказалась. Мы с Клером выпили свой в полной тишине.

Клер колебался. Я хорошо его знал и потому чувствовал, что он все еще спрашивает себя, как ему поступить. Наконец он разлил по рюмкам коньяк, посмотрел мне в лицо и сказал:

– Как ты знаешь, я не совсем уж профан в физике. Известно тебе и то, что я реалист, «matter of fact»[2], как говорят англичане. Так вот, об этой «летающей тарелке» я могу рассказать тебе длиннющую историю. И не смотри на все эти бутылки, что стоят на столе. Возможно, их количество впечатляет, но, уверяю тебя, ко всему, что я собираюсь тебе рассказать, они не имеют ни малейшего отношения. Вовсе не алкоголь так на меня повлиял. Я давно уже решил рассказать тебе все при первой же встрече. А история моя вот какая… Устраивайся в кресле поудобнее, потому что, как я уже сказал, она будет длинной.

Я прервал его:

– Я ношу с собой в чемодане небольшой магнитофон. Могу я записать твою болтовню?

– Если хочешь – записывай. Это будет даже полезно.

Едва я установил магнитофон, Клер заговорил. В тот момент, когда он произносил еще только первые слова, мой взгляд упал на руку Ульны, лежавшую на подлокотнике кресла, и я понял, почему эта рука показалась мне такой удлиненной: на ней было всего четыре пальца!