Читать книгу Тайна горного озера - Фёдор Быханов - Страница 10

Дважды за свою историю пустовала Новониколаевская тюрьма.

Да и то – ненадолго.

Что белые, что красные, заняв столичный град Сибири, первым делом выпускали из камер задержанных.

Силен стало быть, все еще принцип:

– Враг моего врага – мой друг.

Однако, одних арестантов, обретших волю, вскоре сменяли другие, взятые оттуда же – с городских кварталов.

Кого только не повидали серые кирпичные стены тюрьмы за смутные годы гражданской войны?

И все же появление этого заключенного вызвало у контролеров Домзака некоторое волнение:

– Как же – слух о том самой бароне, истории о чьей лютости в Забайкалье передавались из уст в уста, дошли и до здешних мест.

– Вот он, собака – в синем своем халате. Вырядился, подлюга, – бывало на караульной вышке плевался от злости какой из охранников, когда тюремный двор заполнялся вышедшим на прогулку.

Клацал затвор винтовки, а то и бритая шишкастая голова с хрящеватыми ушами и жидкими усами под вислым носом оказывалась в аккурат на прицельной планке.

Но было кое – что выше ненависти. Выше даже служебного долга охранника. Что не давало им вылиться в самосуд.

Этим чувством оказывался все же страх перед авторитетом крупных военначальников, кто изо дня в день наведывался к пленнику.

Уже все знали:

– Готовился показательный процесс.

И многие из командования военного округа считали своим долгом принять участие в допросах барона Унгерна.

Всякий раз настороженно входил в комнату допросов пленник.

Зыркал на сидящих за столом взглядом глубоко посаженных глаз и, сделав несколько шагов до привинченного к полу табурета, тут же затравленно закутывался в широкие полы своего монгольского халата с, торчащими на плечах, нитками от споротых генеральских погон.

Худоба, еще более проявившаяся после ареста, ясно говорила о том, что двухмесячная отсидка не пошла ему на пользу.

И лишь ответы – дерзкие, насмешливые, зачастую ставившие в тупик неопытных следователей, выдавали, все это время копившуюся в нем, дикую энергию, необузданный неуравновешенный нрав и высокомерие господина перед плебеями.

Но худо-бедно процесс приближался к концу и пухлая папка протоколов, составленных со слов, не скрывавшего свое прошлое, барона Унгерна была тому хорошим подспорьем.

– В одном виноват – слишком мало ваших стрелял, – чистосердечно признавался пленник, получая за это от следователей очередную папиросу.

Без которых особенно трудно приходилось такому заядлому курильщику, каким был барон.

И все же не ради такой благодарности, не скрывал Штернберг своего отношения к Советской власти.

– Но ничего, будет еще кому очистить Россию от большевиков. Дайте срок, – скрипел он зубами и в награду за словоохотство снова то и дело требовал папиросу, накуриваясь к концу допроса до одури.

А однажды, когда, казалось бы, все было ясно и обвинителям, и подследственному в исходе будущего процесса, это дело основательно застопорилось.

Началось же всё, когда рядом с обычными ревтребунальцами, с их по-мальчишески значительным видом, увидел барон не праздно любопытствующее начальство из штаба округа, а совсем наоборот – приветливую улыбку, знакомую ему еще по Монголии.

– Здравствуйте, Роман Федорович! Присаживайтесь, – жестом отпуская охрану, радушно пригласил, его ближе к столу коренастый сорокалетний командир с лицом, обожженым тем же гобийским злым пустынным солнцем, что и у самого барона.

– Я бы не желал Вам того же.

– Что так, господин Унгерн? Или поражения простить не можете?

Комкор Петр Щетинкин мог позволить себе насмешку.

Это его летучий экспедиционный отряд совсем недавно, двумя месяцами раньше – в августе 1921 года – в пух и прах разбил полки несостоявшегеся диктатора Хутухты. За то и орден на груди – Красного Знамени.

Именно к Щетинкину тогда привели барона, выданного своими же подчиненными из конно-азиатской армии, вовремя понявшими, что бежать из окружения некуда.

– Тогда я, Роман Федорович, дал маху – не выведал у Вас – куда обоз скрылся. Думал, что и так догоним. Да…

Пленный при этих словах словно помолодел, разогнулся на своем табурете, расправил худые плечи, озорно блеснул повеселевшими глазами:

– Черт лысый вам достался, а не обоз. У Фреда сто дорог и ни одной протореной.

Чем непроизвольно выдал часть тайны.

– У Фреда? Какого? – заинтересованно переспросил Щетинкин. – Уж не у Фердинанда ли Оссендовского – бывшего адъютанта Вашего?

– Неважно, – снова уперся глазами в пол барон, – главное, что жизнь не зря прожил, и ты, краснопузый, еще вспомнишь обо мне, когда самого к стенке приставят.

Так и не сказал ничего больше Унгерн про то, о чем до этого и вовсе не упоминал:

– Как и куда отправил награбленное? Где велел поляку спрятать те немалые сокровища.

Даже в зале военного трибунала, выслушав приговор, еще раз, напоследок, победно глянул в глаза Щетинкина.

Мол:

– Попомните еще!

Лишь в юности похоже складывалась жизнь этих, столь непохожих друг на друга людей.

Барон Унгерн фон Штернберг – потомок тевтонских рыцарей, как и полагалось на его древнем роду, окончил элитное Павловское военное училище, есаулом служил в Забайкальском казачьем войске.

И Петр Щетинкин, хоть и из крестьян, но тоже стал военным.

Правда, лишь в первую мировую войну сделал карьеру – на германском фронте выслужился, дошел до штабс-капитана, оказался за героизм, проявленный в сражениях кавалером четырех офицерских Георгиев.

В боях с германцами тогда оба прослыли храбрецами.

Да и потом, в гражданскую, оказавшись по разные линии фронта, не затерялись они среди других.

Унгерну сам адмирал Колчак вручил погоны генерал-лейтенанта и предписание стать во главе конно-азиатской дивизии.

А Щетинкин свой северо-ачинский партизанский отряд сам превратил в армию. Потом командовал Енисейской стрелковой дивизией. Был среди тех, кто судил в Иркутске колчаковских министров.

И вот надо же, выходит, самолично помножил, как потом говорил, на ноль и барона Унгерна.

Хорошо служил Щетинкин.

Но все же не зря злорадствовал тогда, на допросе, барон. Не забыли ему потерю «золотого обоза».

Правда, пост предложили все же немалый для любого другого – начальника штаба пограничных войск Сибирского Военного округа.

Да только для бывалого ли командира такая работенка:

– Контрабандистов ловить и в глухомани таежной – заставы строить?

Не выдержал он, попросился обратно:

– В Монголию.

Рапорты сдал один за другим, клялся, что разыщет следы упомянутого Унгерном «Фреда»:

– Скорее всего Фердинанда Оссендовского.

Обещал, что обязательно вернет республике утерянные сокровища.

И добился-таки своего – получил мандат инструктора Государственной военной охраны, тогда уже Монгольской республики.

Куда отправился не мешкая, с первой же оказией.

…В Ургу въехали ночью.

И если бы не прошлый опыт Петра Щетинкина, кто знает:

– Сколько бы петлял по грязным кривым улочкам их конный отряд, составленный в основном из новиспеченных командиров Народной Армии – выпускников Российских военных школ? Или вот таких как их самый старший – комкор Щетинкин – из бывалых вояк?

После окраинных низеньких лачуг бедноты, а затем – тонувших во мраке садов тибетских домиков и юрт состоятельных горожан, мощные строения крепости – импани, открылись во всей своей величественности.

Рассеянный лунный свет заливал высокий частокол на крепостном валу. Оттенял дозорные вышки, под островерхими крышами.

Лишь где-то в глубине внутренных построек мерцали освещенные окна.

– Стой. Кто идет? – громкий окрик часового, давно обратившего внимание на цокот копыт по набитой дороге, заставил путников спешиться.

– Мне бы в главный штаб, а этих ребят где-нибудь устроить на ночлег, пока не решится вопрос о их назначении, – дружелюбно протянул руку вышедшему начальнику караула Петр Ефимович. – Вот мандат мой.

В ту пору, когда Монгольская народная республика лишь проходила стадию своего становления, русская речь в Урге не вызывала удивления.

Особенно, как теперь, когда слышали ее от военного.

Ведь костяк армии, должной защитить как от внутренних, так и от внешних врагов, составляли бойцы еще того экспедиционного, отряда, что несколько лет назад под командованием Щетинкина очистил страну от унгерновских банд.

Вот и теперь, во внутреннем дворе гарнизонных казарм, бросив поводья дончака вестовому, комкор уверенно зашагал к освещенным окнам штабного корпуса:

– Помню еще что здесь да как, – улыбнулся в усы довольный концом утомительного путешествия Петр Ефимович. – Все же не мальчик уже – по неделе в седле гарцевать, возраст – за сорок, пора и остепениться. Начать кабинетную деятельность…

Обустройство не заняло много времени.

Переночевав в штабе, Щетинкин уже к вечеру следующего дня получил комнату в казарме.

– Устраивайтесь, товарищ! – открыл перёд ним дощатую дверь провожатый – худощавый парнишка в изрядно потертой форме цирика – рядового бойца Народной Армии.

При этом буквально покорив гостя исключительно открытым, честным лицом.

– Спасибо, дорогой!

Щетинкин, по-хозяйски оглядевшись, тут же взялся за перестановку мебели – дощатой лежанки и колченогого стола.

– Помоги, пожалуйста.

Стол перекочевал от окна в дальний угол, узкой как пенал, комнаты, а на его месте оказался лежак.

– Понимаешь, приходится порой до темени засиживаться над бумагами, а лучше чем у окна ночью не придумать мишени, – пояснил он своему помощнику.

И тут же спохватился:

– Откуда русский знаешь?

Парень ответил без запинки:

– Служил у купца на фактории. Потом воевал в вашем отряде.

Это обстоятельство еще больше расположило приезжего к ординарцу.

– Неужели? – обрадовался сослуживцу Петр Ефимович.

Ну а тот, в свою очередь постарался закрепить успех у нового командира.

– Так точно, товарищ Железный батыр, – молодцевато вытянулся, прижав руки по швам, боец.

Щетинкин, однако, не очень-то терпел солдафонскую муштру.

– Ну это ты брось, по струнке-то тянуться, – с. улыбкой положил ему руку на плечо Щетинкин, – Давай лучше знакомиться.

Цирик будто ждал этого.

– Тогон Удвал.

И Щетинкин обошелся без своего воинского звания, обозначенного двумя рубиновыми ромбами на пертлицах гимнастерки.

– Ну а я – Петр Ефимович.

Парень настолько понравился вновь назначенному инструтору республиканской Государственной военной охраны, что на другой день, представляясь Пунцагдоржу – Министру Внутренних Дел, Щетинкин попросил именно того себе в адъютанты.

И получил благожелательный ответ.

…Служба оказалась вполне схожей с той, что нес комкор в штабе пограничных войск Сибирского Военного Округа.

Так же пришлось налаживать контрольный режим на границе, создавать таможенные посты.

А это было совсем не просто там, где единстенный вид сообщения – верхом.

И всегда рядом был Тогон, оказавшийся не только приветливым, но и сметливым, хозяйственным хлопцем, взявшем на себя заботу о всех бытовых мелочах походного быта командира.

Всякий раз с интересом присматривался он к Петру Ефимовичу, по вечерам открывавшему сверток с документами, неразлучно носимыми в полевой сумке.

– Пора ужинать, вот с кухни горячее принес, – как-то окликнул парень увлеченного своим делом Щетинкина.

И, как оказалось, попал в самую точку.

– Да конечно, – отозвался от записей комкор. – Где там моя ложка?

Ужин не заставил себя долго ждать.

– Очень важные бумаги? Может прибрать пока? – обратился Тогон Удвал. Не зная, куда поставить котелки с кашей и чаем.

Так как на столе были разложены, испещренные крупным почерком, листы.

– Да уж нет, пожалуй! – утомленно потер виски Щетинкин. – Убедился в том, что зря веду все эти поиски.

Цирик заинтересовался по – настоящему:

– Не секрет – чего?

– Какой-же секрет – поиск того самого обоза, что проморгали мы тогда, разбив барона. Сколько лет прошло, а он как в воду канул.

Подумав секунду, комкор раскрылся до конца:

– И груз же опять не шуточный – военные трофеи баронаУнгерна.

Пока Щетинкин прожевывал густой кулеш и запивал его плиточным, кирпичного цвета, чаем, адъютант морщил лоб, словно решая какую-то мучившую его загадку.

– Спасибо за ужин, – окликнул его командир и тут же шутливо покачал головой, – то ли заснул уже?

– Да нет. Думаю о том обозе, – ответил парень. – Тем более, что слышал о нем не так давно.

– Где? – сразу заинтересовался Щетинкин.

Тот не полез в карман за словом:

– Стоял на посту н слышал как его упоминали.

И вот тут у Щетинкина словно искра мелькнула в мозгу, подав обнадеживающий сигнал к положительному исходу давних поисков:

– Кто, не помнишь? – спросил он и тут же получил исчерпывающий ответ.

– Министр финансов товарищ Данзан.

Столь твердое утверждение цирика, однако, требовало серьезной проверки.

Назавтра, уже с утра, Щетинкин отправился в министерство финансов, прихватив, с собою результаты собственных поисков.

Среди которых самыми важными и достоверными пока были исследования вариантов возможного местонахождения, награбленных несостоявшимся диктатором Хутухты, сокровищ.

– Меня зовут Данзан! – просто представился ему коренастый крепыш в роскошной, с иголочки пошитой, шерстяной командирской форме, но без знаков отличия на рукаве. – Вас, я знаю, Петр Ефимович!

Он так и расцвел располагающей к дружескому общению, улыбкой:

– Хорошо знаю, товарищ Щетинкин. Давно хотел лично познаномиться.

И тот не стал разводить дипломатию.

Сразу перешел к делу, заставившему его менять родные сибирские места на неласковые пока монгольские степи:

– Я, собственно, вот по какому делу…

Рассказ о поисках «золотого обоза» собеседник встретил, весь превратившись во внимание.

После чего. пригласил комкора прогуляться в хранилище ценностей прежнего правителя страны богдогэгэна:

– Это недалеко. Здесь же, в подвальном помещении здания. Может там найдем что интересное.

Государственный банк и в эти дни хранил немало редкостей, но все же они и в сравнение не шли с теми, что числились в перечне увезенного Унгерном.

– Вот полный реест содержимого его обоза, что все мы давно уже ищем, – достал Данзан из сейфа папку с бумагами.

И не только общим количеством показал их собеседнику, но и развернул веером:

– Тут один экземпляр на русском языке, – пояснил он. – Все же составлялся писарями конно-азиатской дивизии белых.

Щетинкин, обрадованный столь важной информацией, не мешкая, тут же погрузился в чтение описи.

Перечитывал страницу за страницей, пока не схватился за голову:

– Мать честная.

– В чем дело?

– Да ведь я видел эту штучку, причем совсем недавно! – возбужденно воскликнул комкор.

– Что именно?

– Вот, – он взялся читать строку за строкой. – «Золотая статуэтка танцующего Будды, украшенного самоцветными камнями высотой в полтора фунта с четвертью, весом в пятнадцать футов».

– Так где же Вы могли ее видеть? – впился Данзан горящим взором в лицо Щетинкина.

Но тот уже успел взять себя в руки:

– Ошибся, должно быть. – ответил военный финансисту. – Вот проверю, тогда точно все обскажу.

Быстро распрощавшись, он пошел к себе, чтобы еще раз обдумать увиденное и услышанное в Министерстве финансов республики…

Для себя-то Щетинкин уже и не сомневался:

– Точно видел этого золотого божка. А раз он был в обозе, значит никак не мог миновать рук Оссендовского.

И этот неоспоримый факт позволял начинать уже конкретные, а не теоритические поиски «золотого» обоза.

– Его это след! Его! – обрадованно бормотал Щетиннин, входя в свою комнату в командирском доме.

– Кого, Петр Ефимович? – переспросил, ожидавший его за приготовлением чаепития, Тогон Удвал.

– Там узнаешь. Лучше скорее собирайся в дорогу.