Читать книгу Тайна горного озера - Фёдор Быханов - Страница 11

Веская причина:

– Официально отправиться с инспекционной проверкой в самую северную провинцию – аймак Кобдо, – была у Щетинкина и раньше.

Но все откладывал Петр Ефимович этот неблизкий путь через всю, почитай, страну.

И не случайно.

Еще и года не прошло, как побывал он там, правда, по иному поводу. Но все же знал обстановку.

Да и полагался не столько на местных цириков, сколько на бойцов, когда-то своей погранслужбы Сибирского военного округа – сопредельной стороны.

И до сих пор был уверен:

– Уж они-то не подведут.

Тогда, побывав от штаба Сибирского Военного округа в приграничном уездном центре Кош-Агаче и проследовав по Чуйскому тракту до самой границы, комкор случайно – на пикете Юстыд встретился с ревкомовцами из Кобдо.

Они с восторгом принялись оказывать ему знаки внимания. Не забыв, как когда-то вместе с «Железным батыром» – как продолжали уважительно звать Петра Ефимовича, они громили вояк барона Унгерна.

Гость ответил искренной благодарностью за проявленное гостеприимство.

Не отказался он тогда и от приглашения посетить город Кобдо.

– Хотя и потратил на то лишнюю неделю, – но, как теперь оказалось. – Совсем не зря.

Теперь Щетинкин даже рад за тот визит к «закордонным» коллегам:

– Ведь именно в ту поездку в одной из двух кумирен – сооружений для духовной службы – и увидел золотую статуэтку «танцующего Будды».

Сейчас комкору оставалось только проверить:

– Как она могла попасть в столь отдаленные места? Неужели с помощью подручного Унгерну поляка?

…Минувший год совсем не изменил облик города Кобдо.

Куда немало дней следовал из Урги небольшой отряд комкора Щетинкина с мандатом на инспекционную проверку здешнего подразделения Государственной военной охраны.

Та же щебнистая пустыня простиралась в окрестностях, покуда можно было ее окинуть пытливым взором.

Лишь у реки Буянту унылый пейзаж приукрасили редкие пуки зелени на берегах, заросших кустарником.

На востоке, словно декорации в провинциальном театре, дыбились красные скалистые горы.

Своей дикостью лишь подчеркивая отдаленность этих мест от всей цивилизации.

…А вот и первые дома из тех двух улиц, что и составляют Кобдо.

Одна из них – главная, укрытая тенью густых тополей, упирается северным концом в крепостное сооружение – импань; южным – в сооружение поменьше – кумирню.

В небольшой буддистский храм.

– Тот самый, – где собственно и видел тогда Щетинкин. – Так его интересующего теперь, золотого божка из реестра «золотого обоза», составленного педантичными пмсарями барона Унгерна.

Очень хотелось ему побыстрее добраться до места, дать шпоры скакуну.

Но, под удивленные взгляды обывателей, высыпавших на улицу из одноэтажных, построенных из сырого кирпича, хижин, и без того озадаченных видом необычного зрелища, приходилось сдерживать душевный порыв.

Большой город Кобдо.

Конечно, особенно для здешних обитателей, старожилов пустынных мест.

Вереницей тянутся лавки торговцев мануфактурой, металлическими изделиями, шапками, прочей всячиной, завезенной купеческими караванами из самого дальнего далека.

Жилые постройки, хоть и выходящие во двор широкими окнами и почти повсеместно затянутые вместо стекла бумагой, все же создают впечатление некой причастности к культуре.

Ну а расположенные почти во всех дворах более-менее богатых домов амбары-байшины для складирования шерсти, шкур и другого здешнего животноводческого сырья, выдают основную сущность занятия горожан: куплю-продажу.

Но вот и сама импань, где сосредоточены местные ревком, гарнизон и пост государственной охраны.

Обширный прямоугольник крепости окружен рвом и глинобитными зубчатыми стенами с бойницами старых пушек.

Правда, Щетинкин не без удовольствия отметил и хищные пулеметные стволы, торчащие из амбразур сторожевых башенок.

– Готовы к любой неожиданности. Тут и проверять не нужно!

Прибывший из столицы отряд верховых встретил сам руководитель местных революционных властей – командующий войсками Кобдского и Алтайского округов Джа-лама.

Неопределенного возраста, но еще крепкий и бодрый старик, он и ранее был хорошо знаком Щетинкину по прежней работе.

– Здравствуй товарищ, – откликнулся Петр Ефимович на приветствие хозяина.

Сразу ощущая, как на него переходит то безграничное почтение, которое испытывали к Джа-ламе все из его окружения.

…Тому были веские причины.

Никто не ведал точного возраста здешнего живого воплощения богов.

Десятки лет назад он появился в степи с великой миссией освобождения монголов от векового владычества китайских захватчиков.

Провозгласив себя национальным вождем, Джа-лама сумел добиться всего, чего хотел, хотя и не сразу.

На его жизненном пути было множество сражений, преследований, как со стороны китайцев, так и царского правительства России, продержавшего его узником в Томске на каторжных работах.

И все же, какие бы испытания не выпадали на долю нового воплащения знаменитого в прошлом мыслителя Амурсаны, он всегда находил выход из положения.

Особенно прославился Джа-лама в качестве полководца еще до российской ссылки:

– В 1912 году, когда, собрав многотысячное войско, заставил капитулировать огромный гарнизон мощной и тогда крепости Кобдо, где теперь он воплощал власть, дарованную ему новыми властями.

Еще по прежнему своему приезду в здешние места, Щетинкин был наслышан о чудесах, на который был способен местный владыка.

Явно обладавший гипнозом и умением всесильного лекаря, делавшего достаточно сложные хирургические операции без наркоза.

Однако, обретя неограниченные возможности, тот теперь не столько исцелял подданных, сколько насаждал страх своими выходками неприрекаемого вершителя судеб. Вплоть до того, что мог просто прикончить коновода, не так быстро, как хотелось бы хозяину, оседлавшего ему коня.

Но теперь, с руководителем такого высокого ранга, каким был приезжий, Джа-лама обращался с подчеркнутым гостепреимством.

Он проводил гостей во внутренний двор, где занимал дом бывшего здешнего управителя – Сам-баня.

Здесь же располагалась и тюрьма.

На пороге которой взад – вперед расхаживал часовой с трехлинейкой.

Стояла и другая кумирня.

Совсем небольшая, но украшенная со вкусом.

– Ну-ка, товарищи, вы располагайтесь, а я можно пока в тот, другой храм заскочу на минутку? – развернув лошадь, Щетиикин было направился обратно.

Но к его удивлению, беспредельно приветливый только что старик, непреступно преградил дорогу.

Отрицательно покачав головой, Джа-лама бросил несколько резких фраз.

– Туда нельзя, – перевел сказанное Тогон Удвал. – Не велит обычай.

– Вот бесовая незадача, – чертыхнулся раздосадованный комкор.

Да что поделаешь.

Оказалось, что буквально накануне приезда конников из Урги, у одного из здешних китайских купцов умер близкий родственник.

И, как следует по его вероисповеданию, до отправки на родину тело поместили в ту самую кумирню, куда так рвался Петр Ефимович.

– Спроси коменданта – когда купец думает увозить покойного? – бросил комкор адъютанту.

Тот перевел вопрос.

И тут же на него последовал ответ:

– Завтра!

– Что ж, подождем, – согласился Щетинкин.

Сам же про себя подумал:

– За одну ночь божок никуда не денется.

Остановились однако, не в гостевых хоромах дворца, как это было в прежний приезд Щетинкина, а в доме, отведенным для уполномоченного местного аналога советского «ЧК» – Государственной внутренней охраны.

Тот, получив указание Джа-ламы, высокое столичное начальство встретил традиционным приветствием:

– Амыр-сайн, – с поклоном протянул Щетинкину руку пожилой китаец.

И про него все уже давно знал Петр Ефимович:

– Тот и до революции работал в здешней таможне тайчаки – начальника караула.

Очень удивилсй тому комкор вначале, еще в прошлый свой приезд:

– Как это уцелел представитель прежней власти?

Но объяснили, мол, честный человек, и тогда горой за правду стоял, да еще и помогал Джа-ламе, когда тот оказывался «не в чести» у правителей.

– Здравствуй, товарищ, – с дружелюбной потому улыбкой отозвался и сейчас «Железный батыр».

А после обмена рукопожатиями преподнес, как и джа – ламе перед этим, традиционный подарок – «хорьх»– узкий шелковый платок.

Дюжину каких запас еще в Урге на случай подобных встреч.

Амыр-сайн, в свою очередь, достал табакерку – плоскую фляжку желтого стекла. Протянул с поклоном.

Втянув из нее в ноздри изрядную дозу нюхательного табака, гость до слез расчихался.

– Крепок, язви его в душу! – смущенно вытирая носовым платком лицо протянул Петр Ефимович.

– Прошу к столу, – позвал хозяин, довольный как произведенным эффектом, так и тем, что русский начальник чтит традиции.

Вечеряли крепко.

Никто не стеснялся друг друга за казаном мяса и кувшином архи – молочной водки.

– На вид вроде слабенький напиток – так себе, а смотри как в голову шибает, – изрек наутро Щетинкин.

Решив раз и навсегда:

– Обычай – обычаем, а пиалушка с архи – дело лишнее.

– Тогон, ну-ка слей мне, – позвал он ординарца, выходя во двор умыться.

Парень охотно полил ему сначала в подставленные ладони.

Потом и окатил, раздетого по пояс, командира студеной ключевой водой из кожаного походного ведра.

– Хорошо-то как! – ежась на утреннем холодке, Петр Ефимович до красноты растер грудь и плечи лохмазъм полотенцем.

Но тут моцион прервал шум, раздавшийся у ворот крепости.

– Что – то случилось, – определил комкор, наблюдая за гомоном, вошедшей во внутренний явор импани, большой толпы разгоряченных китайцев – Тут уж не до закалки, пора готовиться к худшему.

Предчувствия не обманули его.

С недоброй вестью пришел сам Амыр-сайн:

– Плохо дело, начальник. На тебя купцы грешат и на твоих людей. Уже пожаловались самому Джа-ламе.

– Что случилось?

– Осквернили кумирню. Нарушили покой усопшего.

– Что ж, будем разбираться! – Петр Ефимович туго затянул портупею, перебросил через плечо узкий ремешок, на котором висела деревянная кабура с маузером. – Веди к Джа-ламе.

Рассказ возбужденного купца-китайца поначалу показался невероятным:

– Ночью кто-то проник в кумирню, опрокинул труп покойника, выворотил несколько статуй святых, стоявших в помещении для совершения ритуальных церемоний.

Чекист подтвердил:

– Никогда подобного небывало!

Но прикинув причины и следствия комкор понял, что святотатство, так или иначе, могло быть связаным именно с приездом его отряда.

Тут же в окружении гомонящей толпы растревоженных людей сам Джа-лама, вместе с комкором отправились в кумирню.

Где, так и не успел побывать Щетинкин вчера, услышав запрет на несвоевременный визит от здешнего владыки.

…Вход в храм был со двора, ограниченного с двух сторон рядами фанз, с третьей – своеобразными воротами с изображением дракона и другими символическими рисунками.

Внутри же все напоминало о погроме – усопшего хотя и успели вынести, а вот грубые, высеченные мз кедра, статуи лежали вповалку.

Щетинкин заметил, что кое-какие из них расщеплены ударами сабли.

Ее же следы носили и обезображенные рисунки на стенах.

– А где золотой божок? Я его здесь еще в прошлом году видел? – в упор спросил у Джа-ламы комкор.

– Вы имеете ввиду «танцующего Будду»? – не моргнув глазом, перёспросил тот. – Вот его-то ночью и украли!

При этом правитель просил не волноваться насчет самой пропажи.

По его словам выходило, что божек вовсе не редкость:

– Таких полным-полно повсюду.

Тем более, что и изготовлен, якобы, из бронзы:

– Только начищен был до золотого блеска служителями кумирни.

Это обстоятельство теперь можно было проверить только получив предмет разговора обратно.

Однако сам Петр Ефимович не забыл, с каким пиитетом ему всего год назад показывали реликвию, называя ее священной.

– И вот она пропала.

В аккурат перед его возвращением в Кобдо. И эта пропажа артифакта могла сильно усугубить ситуацию в регионе.

Только Джа-лама стоял на своем:

– В этом проблемы нет. Главное, что варвары потревожили покой мертвого.

Полдня ушло на выяснение всех обстоятельств ночного происшествия.

Но время не оказалось потраченным зря.

Щетинкину доложили, что на рассвете из Кобдо выехало несколько верховых.

– В погоню! – уточнив направление их движения, скомандовал Щетинкин.

На этот раз ему вроде бы повезло больше, чем тогда, когда от него ускользнул «золотой обоз» Оссендовского.

К вечеру на тропе, ведущей в Ургу, настигли нескольких верховых.

Но обыск навел на всех лишь уныние:

– Золотого божка у мнимых похитителей не было.

– Отправляемся назад, – решил Петр Ефимович. – Весь город перероем, но «Танцующего Будду» найдем!

Однако Джа-лама оказался гораздо проворнее недавних «дорогих гостей».

Встретил их назавтра еще на дороге, тогда совсем недалеко отряду Щетинкина оставалось до Кобдо.

– Что случилось? – после приветствия спросил его комкор.

– Можно наедине сказать несколько слов? – строго, без тени, обычной в подобных случаях, «гостевой» улыбки ответил старый правитель.

Петр Ефимович возражать не стал:

– Отчего бы и нет.

Отъехали в сторону от сопровождающих – того и другого.

После чего Джа-лама без обиняков выдохнул мучавший его вопрос:

– Как могло случиться, что Будда оказался в той комнате, где Вы ночевали?

– Так его нашли? – обрадовался Щетинкин.

– Да, когда убирали после Вас в гостевом помещении!

– И где же он сейчас?

– Вернули в кумирню.

Тут же, отвечая на посыпавшийся от русского командира буквально град вопросов, Джа-лама поведал историю появления в Богдо этой святыни.

Оказывается, много месяцев назад, еще во время революционных событий в Урге, оттуда проследовал большой караван в Россию.

К несчастью, на животных напал мор, а в Кобдо тогда не было достаточного количества сменных лошадей.

Джа-лама, а он был в сопровождении сравнительно малочисленной, по сравнению с казаками, охраны, не мог диктовать свои условия.

Путники просто не позволили таможенникам осмотреть поклажу.

Зато один из руководителей обоза – старый знакомый Джа-ламы по прошлым встречам, предложил выгодную сделку:

– Найти лошадей в обмен на золотое изображение «Танцующего Будды».

Говоря об этом, Джа-лама не стал скрывать:

– Мы не могли отказаться от такого предложения, сулившего обретение городом настоящей святыни еще со времен Чингисхана!

Будто забыв о своей недавней азиатской хитрости.

Когда пытался принизить значение божка и скрыть тяжесть потери от республиканского правительства.

– Горожане согласились на обмен, уступив даже собственных лошадей, – продолжил он повествование.

И вот надо же- произошла первая попытка похитить святыню, негодовал руководитель местных революционных властей. – Да еще все обвинения ложатся на приехавшего русского начальника.

– Я Вам верю, дорогой «Железный батыр», – закончил свой рассказ Джа-лама. – А вот за всех ли своих бойцов Вы сами поручитесь?

– Действительно, – после долгого раздумья протянул Щетинкин. – Без предателя тут явно не обошлось.

…В Кобдо, где уже успел вызвать один – и самый настоящий переполох, он решил пока не возвращаться.

Оставив на потом и более близкое знакомство с божком.

Тем более, что выяснил основное:

– Это был первый настоящий след золотого обоза, отправленного, как известно, бароном Унгерном со своим ближайшим приспешником – польским авантюристом и искателем преключений Фердинандом Оссендовским.

Простившись с Джа-ламой, Петр Ефимович велел повернуть лошадей и продолжать путь в Ургу.

Верно сообразив:

– Все нити произошедшего находятся именно там.

В близости же успешного окончания поисков алмазов диктатора он уже не сомневался. Ведь доверенный человек барона – беспорточный голодранец Фердинанд Оссендовский мог сорить только чужим золотом:

– Имевшимся тогда у него в неограниченных количествах.

А именно – добычей из сокровищницы Монгольской столицы.

Щетинкин не мог не радоваться первой удаче в своих долгих поисках:

– Как ни хитер враг, но дал он промашку. Оставил дорогой след в одной из двух кумирен города Кобдо.

И в дальнейшем следовало ожидать нечто подобное.

Главное:

– Стало понятно направление движения обоза.

В штабе Государственной Военной охраны скорый приезд инструктора Щетинкина вобщем-то прошел незамеченным.

Да и мало кто привык все свои дела заканчивать без проволочек.

И все бы ничего, но гору новых забот взвалил на себя Петр Ефимович. Среди которых следовало сначало решить главную:

– Выйти на след «доброжелателя», подкинувшего ему в Кобдо золотую статуэтку «Танцующего Будды». Явно, чтобы опорочить в глазах местного населения и навсегда зпкрыть доступ в город «Железному батыру».

Но тут последовал вызов к самому всесильному Балландоржу – начальнику Государственной внутренней охраны, исполнявшей в республике ту же зловещую и важную роль, какую на родине Петра Ефимовича отводили чрезвычайной комиссии – ЧК.

В его приемной ожидало своей очереди немало посетителей – как военных, так и штатских.

И не только местных чиновников, но и дипломатов из разных посольств и консульств, понимавших истиную иерархию во властных структурах молодого государства.

Поэтому комкор, привыкший к строгой пунктуальности, когда настал срок, не приминул заметить порученцу начальника строгого учреждения:

– Меня вызвали точно на это время. Долго ли еще ждать?

Тот с усмешкой глянул на рубиновые ромбы в петлицах гимнастерки рассерженного командира:

– Ждите сколько потребуется!

Такой поворот, дел, судя по всему, не сулил Щетинкину ничего хорошего.

И верно.

Когда, наконец, Балландорж соизволил принять инспектора Госвоенохраны, солнце за окнами дворца правительства уже клонилось за горизонт.

Вспыхнули ярким светом электрические лампочки – новшество, внесенное революцией в бывшие аппартаменты бывшего же властителя поднебесной страны – Богдо-гэгэна.

– Так это Вы и будете – комкор Щетинкин? – не отвечая на приветствие, через переводчика спросил местный «Железный Феликс». – Прошу доложить, что Вы там натворили в Кобдо?

– Что значит, натворил? – хотел возмутиться Петр Ефимович, но вовремя прикусил язык.

Он теперь прекрасно понимал:

– Не следовало бы сейчас вступать в пререкания с членом правительства.

Тем более, что имелся более верный способ добиться своего:

– За разговором прояснить обстановку.

Узнать, что за компромат имеется у того? И откуда поступил?

Потому ответил с наигранным удивлением быстрой осведомленности собеседника итогами его инспекторской поездки на границу:

– Вы имеете в виду инцидент в кумире с покойным китайским купцом? – как ни в чем не бывало, словно речь шла о деле вполне обыденном, спросил комкор.

– Вот именно! – напыщенно бросил Балландорж. – Не мне Вас учить, как нужно вести себя в чужой стране.

Он поднялся из своего кресла за большим письменным столом:

– Да и не мешало бы объясниться на счет кражи золотой реликвии.

Петр Ефимович ничего скрывать не стал.

Рассказал все то, что и без того могло быть уже известным хозяину кабинета от его «человека», а может быть и не одного, засланных в ближайшее окружение советского специалиста по охране пограничных рубежей.

Но теперь выручило Щетинкина и утверждение Джа-ламы о мнимой «бросовости» похищенного, было, божка. Попытку кражи которого приписали инспектору.

– Зачем бы мне нужен был такой бронзовый сувенир. Просто хотел проверить его принадлежность к «золотому обозу» Унгерна. Но, получилось, что ошибался.

Петр Ефимович призвал на помощь и возможное свидетельство «первоисточника».

– Вы можете сами обо всем узнать у товарища Джа-ламы.

В конце трудного для русского командира разговора, Балландорж словно черту подвел:.

– Придется вынести решение о Вашем, гражданин Щетинкин, пребывании в Монголии на заседание Высшего Государственного Совета.

Вот тогда и смекнул Петр Щетинкин откуда ветер дует:

– А не разыгран ли весь этот спектакль исключительно ради того, чтобы меня отстранить от поисков пропавшей казны Унгерна?

В коридорах бывшего дворца Богдо-гэгэна, вмещавшего сейчас практически все правительственные учреждения республики, можно было встретить кого угодно.

И ничему так не удивился бы инспектор госвоенохраны, чем разговору с еще одним посвященным в секреты – со столкнувшимся с ним лицом к лицу Данзаном:

– О, кого я вижу – «Железный батыр», – расплылся тот в слащавой улыбке. – Как дела?

– Лучше некуда, – хмуро, не собираясь ни с кем более делиться своими проблемами, буркнул Щетннкин.

– Да уж. Да уж. Не повезло Вам в эту поездку. Ну да ничего, вернетесь на Родину, все и уладится, – со скрытой насмешкой откликнулся министр финансов на неприветливость комкора. – Всего хорошего.

Пожал руку и пошел вкрадчивыми шагами по, устланному красной ковровой дорожкой, коридору.

Странная осведомленность неожиданного собеседника вдвойне насторожила Петра Ефимовича:

– Откуда он мог знать и тот об итогах его встречи с Балландоржем?

Волновало и другое:

– Кто поведал ему о происшедшем в инспекционной поездке в самую отдаленную часть республики?

Так, размышляя о насущных проблемах, Щетинкин отправился во свояси…

Вопросы, один загадочнее другого, роем вились в голове комкора.

И лишь вернувшись к себе в часть и обдумав все с ним происшедшее, он неожиданно успокоился.

Более того, по всему выходило:

– Теперь очень многое можно будет понять, узнав именно разгадку секрета странной министерской осведомленности.

…И день, и другой не выходил он из-за стола, склонившись над рукописью, делая записи в тетради, куда заносились подробности поиска «золотого обоза».

Даже неразлучному с ним в последнее время Тогону Удвалу запретил его беспокоить:

– Получи на меня сухой паек. Обойдусь без горячего. Только не мешай! Оставь одного!

Однако, во вторую ночь снова ушла «на нет» эта показная строгость.

Даже разрешил, заглянувшему к нему заполночь ординарцу:

– Заночевать у него в комнате:

– Что пойдешь в такую темень в казарму? Брось вон в угол шинель да спи!

Напряженность этих дней, когда, готовясь к своей отправке из Монголии, каждую минуту использовал ради главного дела, сказалось под утро.

Как ни крепился, но задремал.

Правда, не надолго.

Помогла привычка контролировать себя даже во сне. Вовремя выручившая старого солдата.

Тогон Удвал, убедившись, что командир спит, крадучись подошел к столу и начал быстро перелистывать листы с записями, ища в них самое важное.

– Руки вверх, мерзавец! – раздалось вдруг за спиной шпиона.

Испуганно обернувшись Тогон Удвал увидел зрачок ствола маузера, направленного ему прямо в лоб.

Легко, будто бы и не было утомления последних дней, соскочил Петр Ефимович с походной кровати.

И, не дав теперь уже бывшему, как видно, ординарцу опомниться, повел допрос:

– Говори. кто тебя послал? Чего ты у меня здесь вынюхиваешь?

Он нисколько не кривил душой, угрожая маузером:

– В противном случае пошлю тебе пулю в лоб и скажу, что защищался от твоего нападения!

По всему было видно, что комкор не шутит.

Да. и боевое прошлое его хорошо было известно Удвалу:

– Себе дороже может обойтись молчание.

…Все, что знал, поведал хитроумный цирик Щетинкину.

И о том, как еще при диктатуре барона Уигерна вступил в тайный буддийский военный орден, и о своей, еще юношеской мечте выйти из бедности.