Читать книгу Как Шагал в нарисованном Витебске шагал - Галина Дербина - Страница 8

Часть 1. 1973 год
Глава 6. Василек из Витебска

Оглавление

Шагал любил работать ранним утром, когда воздух свеж, а сам он бодр и полон сил. Сегодня он встал с предчувствием, что должно произойти нечто особенное. Поразмыслив, чего же стоит ожидать, пришел к выводу, что грандиозные события действительно произойдут, но не сегодня, а послезавтра, когда седьмого июля, в день его рождения, на холме Симеиз откроется Национальный музей «Библейское послание Марка Шагала». Это будет одно из главных событий жизни. А нынче его ждет работа, потом небольшой отдых и снова работа. Однако его мысли странным образом путались, он никак не мог настроиться. Стал писать начатый вчера букет: не пошло. Тогда он перешел к другому холсту, но и на нем не смог сосредоточиться. Тут он вспомнил о письмах, которые со вчерашнего дня лежали на столе. Подошел, поворошил, выудил одно, прочитал и отложил в сторону. Опять стал размышлять над тем, что все-таки в воздухе присутствует нечто необычное, таинственное, что вызывает в нем тревогу, но она, тревога эта, почему-то ему приятна и даже желанна.

Осторожно открыв дверь, вошла Бродская и, поставив на стол хрустальный графин с прозрачной жидкостью, в которой плавали дольки лимона и мяты, предложила:

– Кухарка приготовила лимонад. Я попробовала. По-моему, получилось, как ты любишь.

Шагал пространным взглядом посмотрел на графин, в задумчивости провел рукой по столу и молча отошел к окну; постоял немного и вновь вернулся на прежнее место.

Увидев, что муж в замешательстве бродит по мастерской, Валентина покачала головой и озабоченно произнесла:

– Марк, ты явно переутомился. Вчера ты так поздно лег. Эти журналисты совершенно тебя вымотали.

– Э, дорогая, брось. Я тоже задал им перцу. Да, задал! И не спорь, пожалуйста.

Валентина пожала плечами и, приветливо улыбаясь, тихо проговорила: – Тебе надо больше отдыхать, ты слишком много работаешь.

– Работа и только работа держит меня в тонусе, как оглобля старую кобылу.

– Кстати, ты напоминаешь мне вот эту твою кобылку. Бог знает сколько времени она смиренно тащит воз. Так и ты, все трудишься, трудишься. Сделай милость, передохни хоть часок, – указывая на картину с беременной лошадью, обеспокоенно ответила жена.

– Как раз и нет, ты не права. Сейчас я отдыхаю.

– Отдыхаешь, а чем сейчас занята твоя голова, разве не работой?

– Нет. Я никак не могу приступить к ней, что-то сдерживает, а что – никак не соображу.

Валентина понимала, что слишком много работы мужу уже не по силам и, вероятнее всего, его заминка связана с перегрузкой. Однако ей было отлично известно, что даже небольшое сокращение работы может сказаться на нем еще хуже. Она помнила слова, нередко повторяемые Шагалом, что отсутствие работы для него подобно смерти. На этот раз догадливая женщина решила применить старое испытанное средство: мужа необходимо чем-то озадачить, тогда он отвлечется от мыслей о живописи, и какое-то время его голова хоть немного передохнет. Встав напротив картины с лошадью, она глубокомысленно произнесла:

– Как хочешь, но иногда мне кажется, что эта картина непростая. Извини, но частенько твоя лошадка представляется мне живой.

– Ха-ха! Еще бы ей не быть живой! Я в нее столько души вложил. Но только не спрашивай, как неугомонный журналист, почему жеребенок в ее животе нарисован будто уже родился, а потом опять залез в живот и отдыхает там, как в теплой норке.

– Я не собиралась об этом спрашивать. Не считаю нужным повторять чужую чепуху. Я отлично понимаю, что на этой картине изображено как бы слившееся время, настоящее с будущим. Ведь так?

– Почти.

– Однако ты переборщил в композиционном решении, – озорно улыбаясь, сказала Валентина.

– А если конкретно?

– Вон какого большого жеребенка ты нарисовал в ее брюхе и при этом заставил тащить такую тяжелую телегу.

– По правде говоря, это не я заставил, так жизнь распорядилась. Но, несмотря ни на что, моя кобылка от работы только веселей становится. Погоди, она отдохнет немного, а после соберется с силами да как поскачет, – сказал он не столько о кобылке, сколько о себе.

– Люблю, когда ты шутишь.

– Я не шучу, – ответил Шагал, многозначительно улыбаясь.

Она подошла к мужу и, продолжая начатую шуточную игру, сказала с хитринкой:

– Что хочешь со мной делай, но ее веко только что дрожало. Смотри, смотри, она и сейчас подмигивает мне.

– Тебе? Такого просто не может быть! Посмотри на картину внимательнее, моя лошадь и не собиралась тебе мигать, просто насторожилась и все. Лошадка поняла, что о ней говорит автор, вот и сосредоточилась. Видишь, поводит ушками, это она прислушивается к моим словам. О, смотри, смотри, она вздохнула, – плутовато ответил он.

Бродская заулыбалась. Все получилось, как она задумала. Муж отвлекся и невольно отдыхает. И тут ей показалось, что лошадка действительно вздохнула. Женщина встряхнула головой, как бы смахивая наваждение, и опять взглянула на картину. На ней было все то же: пузатая кобыла, напружившись, тащила огромный воз, а внутри ее брюха лежал конек. Успокоившись, Валентина хотела было отвернуться, но тут живот лошаденки вновь дрогнул. Это жеребенок неловко повернулся и стукнул копытцем по утробе матери. Бродская отчетливо видела, как бок лошадки слегка встрепенулся. Однако она не поверила сама себе. Это было уж слишком невероятно. Женщина провела рукой перед глазами, как бы отстраняя от себя видение, и удивленно пробормотала:

– У меня что-то с головой… А-а, все понятно; доктор предупреждал меня именно об этом. Марк, извини, я покину тебя, мне надо немедленно принять капли.

– Нет, что у тебя за манера? Когда я прав, ты тут же уводишь тему в сторону.

– Дорогой, мне показалось… Я только что видела, как живот лошадки дрожал.

– Ах, вот как, видела? – не поверил Шагал. – А я вижу, что ты решила подшутить надо мной. Он обнял жену, наклонился к уху и тихо сказал: – Наверное, ты ужасно устала от моих бесконечных придирок и необоснованных претензий?

– Я никогда от тебя не устану, – негромко сказала она и нежно прикоснулась губами к его щеке.

– Спасибо, Вава. Ты так великодушна. А я все такой же, как и двадцать лет назад: неисправимый и очень сумбурный тип. Если бы ты знала, как я благодарен тебе. Мне так спокойно, когда ты рядом.

– Удивительно, насколько наши взгляды и ощущения стали схожи.

– Чего удивляться, столько лет вместе, – сказал он, глядя в ее глаза и приглаживая выпавшую из пучка прядь волос.

– Милый, ах, милый мой, я понимаю, что в данный момент не время… Но мне давно хочется признаться тебе… Да все никак не решусь.

– Что ж, раз не решаешься, тогда давай в другой раз продолжим разговор на эту тему, – неожиданно довольно резковато ответил Шагал и отошел к мольберту. Его лиричное настроение вдруг сошло на нет.

– Знаешь, в молодости я полагала, что жизнь женщины моего сегодняшнего возраста лишена радостей, которые составляют женское счастье. Я хочу сказать, что…

Не дослушав, Шагал прервал Валентину:

– Я тоже думал, что на долю стариков остается не жизнь, а мышиная возня. Слава Творцу, ошибся. Работы и в старости хватает.

Валентина сделала вид, что не расслышала, и хотела продолжить. Поняв это, он стал переставлять предметы, попадавшиеся под руку. Было заметно, он не хочет продолжения разговора, но жена упорно пыталась высказать то, что, видимо, давно рвалось наружу:

– Оказалось, что теперь мои чувства стали крепче, и я бы сказала, они стали мудрее. Я теперь понимаю любовь иначе, чем в молодые годы. Мои чувства к тебе…

– Остановись, Вава, не продолжай. Не надо тревожить себя. Мне кажется, я обо всем сам догадываюсь. Знаешь, давай лучше посмотрим письма, я их вчера бросил. Не стоит оставлять их без внимания, – опять прервал ее Шагал. Он чувствовал, что за трепетными словами жены последуют признания, на которые ему надо будет ответить чем-то исключительным, подходящим для ее искренних излияний, а он после смерти первой жены Беллы навсегда прекратил подобные объяснения с женщинами. Это произошло неосознанно, как-то само собой.

Немного сникнув, Валентина послушно подошла к столу. Они стали перебирать конверты и читать друг другу поздравления. Случайно из кучи писем выпал конверт с красными флагами и большой семеркой. «Седьмое ноября», – подумала Валентина, взяла в руки конверт и радостно воскликнула:

– О, Марк, совершенно невероятное событие! Взгляни, письмо из Советского Союза. Боже мой, судя по штемпелю, из Витебска!

– Дай сюда скорее!

Шагал быстро вскрыл конверт, вынул письмо и вздрогнул. Из него на стол выпал синий засушенный цветок. От неожиданности художник замер, наклонив голову и прищурившись, стал внимательно рассматривать его. Цветок был довольно сильно помят, но от него исходил нежный травяной запах.

– Кажется, это василек, – возбужденно сказала Валентина. Она протянула к цветку руку, но муж остановил ее.

– Осторожней, не сломай его! Видишь, какой он хрупкий. Погоди, я сам.

Как можно аккуратней он взял василек, но тот раскрошился в его руках. Лазурные лепесточки просыпались сквозь пальцы и медленно опустились к ногам. Тут же из глаз художника выкатилась слеза и упала на сухие лепестки. Раздался тихий звенящий звук, переходящий в волшебный перезвон колокольчика. Воздух за окном завибрировал и стал сгущаться в прозрачное облачко. Валентина присела рядом с мужем и аккуратно собрала остатки василька на конверт белорусского письма.

– Тихонько, не рассыпь лепестки, – досадуя на свою неловкость, попросил Шагал. Он забрал у жены фрагменты цветка и неожиданно увидел в проеме окна парившее облако, похожее на человеческую фигуру.

Художник прикрыл глаза, а когда открыл, все исчезло. А между тем таинственное облако не пропало, а переместилось на крышу. Там оно опустилось на черепицу и слегка расплылось. Вскоре в воздухе обозначилось подобие облачного человека. Вибрируя и покачиваясь, он становился все отчетливее. Вот у него яснее проявилась голова. Увеличиваясь, она стала похожа не то на кабачок, не то на большой перезревший огурец. Затем этот странный овощ стал напоминать голову с довольно солидной бородой. Видение подрожало еще немного, и у человека появились руки и ноги. Оглядывая окрестности, волшебный человек стал парить над крышей. При этом он как-то странно двигал руками, особенно левой. Наконец пальцы левой руки стали волнообразно подергиваться, пока не вытянулись в скрипку.

Этих волшебных превращений Шагал видеть не мог, но слышал странные звенящие звуки. Они были тихие, его ухо еле улавливало их. Звуковое журчание посвистывало то у окна, то где-то совсем рядом. Пытаясь сообразить, откуда могут исходить эти странные сигналы, художник покрутил головой, оглядывая стены мастерской. Наконец, догадавшись, взглянул на конверт и обнаружил, что синие лепестки подрагивают, время от времени испуская тонкие дребезжащие звуки. И как бы вторя им, такие же звуки слышались откуда-то с крыши. Недоумевая, Шагал осторожно прижал к груди конверт с лепестками и тихо, чтобы не спугнуть таинственное дребезжанье, попросил Валентину:

– Извини, Вава, я хочу побыть один.

Валентина вышла. Марк Захарович с любовью осмотрел лепестки, еще раз прислушался к звенящим звукам, аккуратно положил конверт на стол. Звуки притихли, как будто нашли для себя удобное пристанище.

Как Шагал в нарисованном Витебске шагал

Подняться наверх