Читать книгу Как Шагал в нарисованном Витебске шагал - Галина Дербина - Страница 9

Часть 1. 1973 год
Глава 7. Визитер из нарисованного Витебска

Оглавление

Шагал взял письмо, из которого пару минут назад выпал цветок. Как только расправил лист и увидел русские буквы, из его глаз опять выкатились слезы и упали на лепестки василька. Вдруг что-то глухо треснуло, будто лопнул каштан, упавший на землю. Шагал вздрогнул и увидел, как лепестки сами собой соединились, и он из засушенного превратился в свежий живой цветок. Тут же откуда-то сверху тихо зазвучала скрипка. В ее протяжной песне послышались горькая тоска и пронзительная печаль, потом ее голос стал тише, но не затих. Скрипка стала выводить мелодию душевного томления, а после, словно человек, запричитала, скорбя и оплакивая все несчастья земли.

– Ой, вей, как трагично, но при этом как красиво, – воскликнул Шагал и стал крутить головой по сторонам, пытаясь понять, откуда исходят звуки скрипки.

Ему показалось, что они льются с неба. Он поднял взгляд к потолку, но, ничего не увидев, закручинился. Вскоре небесная музыка привела его в печальное, но спокойное состояние. Облегченно вздохнув, художник приступил к чтению письма. Четкие буквы, выстроившись в аккуратные ряды, гласили: «Здравствуйте, уважаемый Марк Захарович. Давным-давно, когда вы еще не жили во Франции, а работали директором нашей витебской школы искусств, я была вашей ученицей. Это были самые наполненные времена моей жизни, теперь я стала пожилым человеком, но всегда, когда вспоминаю свою молодость, с теплотой думаю о вас, мой дорогой и незабвенный учитель. Когда узнала, что по приглашению министра культуры Екатерины Фурцевой вы посетите Советский Союз, обрадовалась. Я надеялась, что вы приедете в Витебск. Мы, двое ваших бывших учеников, вместе со своими внуками подготовили вам встречу – нарисовали синих коровушек и зеленых лошадок, таких же, как в тот памятный праздник первой годовщины Великого Октября в 1918 году. Помните?»

Как же было ему не помнить эти удивительно прекрасные дни, когда его жизнь была на подъеме. Правда, вскоре на собственной шкуре он испытал результаты катастрофического переворота, а главное, осознал, насколько ошибался про Великий Октябрь и его знаменитых деятелей. Сегодня эти воспоминания о заблуждениях молодости вызвали в нем приятную теплоту в душе. Удивляться тут нечему, то были счастливейшие годы начала его семейной жизни.

«Кураторы вашей поездки сделали все, чтобы вы не приехали в Витебск, так как то, что было связано с вашим искусством, не сохранилось, и хвалиться им было нечем. Как же мне жаль, что я не смогла увидеться с вами! Уж я бы нашла, что показать в нашем прекрасном городе именно вам. Он так похорошел, но ничего не поделаешь, жизнь распорядилась иначе. Вы не приехали.

От всей души желаю вам крепкого здоровья, радостных и счастливых лет жизни» …

«Спасибо, большое спасибо, дорогая. Ах, милая моя, ведь я сам испугался поехать в Белоруссию. Я боялся, что мое старое сердце не выдержит при виде того, что могилы моих родных сровняли с землей», – подумал Шагал и тяжко вздохнул.

«Понимая, что вы уже никогда не приедете в Витебск, сообщаю, что ваш дом на Покровской улице стоит, как и прежде. Он, конечно, выглядит потертым, но все же дом уцелел».

Шагал опять остановил чтение, отложил письмо в сторону и подумал: «Давно, ах, как давно, мой Витебск, я не видел тебя, не разговаривал с твоими облаками и не опирался на твои заборы. Как грустный странник, я только нес все годы твое дыхание на моих полотнах. Я не жил с тобой, но нет моей картины, на которой ты не присутствуешь. Все мое творчество дышит твоим духом и отражением», – он закашлялся, а после разрыдался. – «Ах, мой милый, милый дом, ты остался цел! Тебя не сломало время, и ты до сих пор стоишь в любимом городе. Помнишь ли ты меня?»

Придя в себя, он утер щеки и взглянул в окно. Там начался дождь. Набирая силу, капли стучали по черепице все сильнее, при этом на небе не было ни облачка. Шагал не успел удивиться невиданному, совершенно нереальному явлению природы, как услышал голос:

– Ты плачешь, Марк?

Вздрогнув и оглядывая комнату, ответил:

– Плачу. А кто здесь?

– Твой Скрипач, – сказал кто-то приятным баритоном.

– Не понял, кто? – спросил он и увидел, как в верхней части окна появилась мужская голова с длинной черной бородой. Свесившись, борода загородила лицо говорившего. Шагал невольно отшатнулся от миража с «лохматым» лицом, показавшегося ему демоническим.

– Да, Скрипач я, Скрипач, – уточнил человек и стал сползать с крыши. Это получилось у него не сразу. Мужчина кряхтел, сопел, но желаемое было не так просто выполнить, он использовал только одну руку. В другой Скрипач держал скрипку и смычок, а подмышкой еще и старую шляпу.

Шагал подбежал к нему и, помогая спуститься, спросил:

– Извините, иногда я вижу видения, и вы, вероятно, одно из них?

– Никакое я не видение. Я Скрипач, которого ты нарисовал в тысяча девятьсот… Э-э-э… Короче, много лет назад, – ответил он, нацепил шляпу на голову и расселся на подоконнике, как у себя дома в кресле.

– Как хорошо, что вы ко мне пожаловали, – улыбаясь, произнес Шагал, обрадованный, что к нему явился не демон, а обыкновенный и даже милый человек со скрипкой.

– Послушай, Марк, мы знаем друг друга столько лет, так что, может быть, на «ты»?

– Извольте, то есть изволь. На подоконнике, вероятно, не очень удобно для такого почтенного мужа, как ты. Спускайся ко мне.

– Мне и здесь неплохо, – категорично ответил музыкант и тут же проворно спрыгнул с подоконника. Положив шляпу на стол, он придвинул к нему стул и, не выпуская скрипку из рук, вальяжно расселся. – Ты лучше сразу скажи, что у тебя случилось? Если у тебя горе, давай разделим его пополам, и тебе сразу станет легче.

– О, дорогой Скрипач, я плачу от радости.

– Во-вторых, не скупись, делись радостью.

– А во-первых? – озорно уточнил Шагал, сообразив, что странный гость использовал прием разговора, который художник почерпнул от матери еще во времена далекого детства.

– Первое ты и сам отлично знаешь. В начале любого серьезного разговора надо присесть, – ответил Скрипач и, подвинув к нему стул, глубокомысленно прибавил: – У вас принято считать, что в ногах правды нет.

Шагал сел и, утерев последнюю слезу, с дрожью в голосе сказал:

– У меня такая радость, я поверить в нее не могу. Представляешь, мой дом в Витебске не тронули, его не сломали. Он по-прежнему жив!

– Хо-хо! Для меня это не новость. С тех пор как ты покинул Витебск, я сторожу твой дом и иногда играю на его крыше.

– Что?! Неужели более удобного места для скрипичного концерта ты не смог найти? – удивился Шагал.

– Это ты меня спрашиваешь?

– Извини, возможно, мой вопрос не совсем тактичен, но посуди сам, на скрипке играть приятнее на сцене, на худой конец, в комнате, ну уж никак не на крыше.

– Погоди, Марк, но ведь именно ты нарисовал меня играющим на крыше, так что…

– Ах, ну да! Как же я мог запамятовать? – хлопнув себя по лбу и заливисто рассмеявшись, сказал Шагал.

– Твоя забывчивость понятна. Ты увлекался подобными сюжетами лет эдак пятьдесят назад, а то и более, где уж тут помнить. Кстати, я должен заметить, что и других витебских скрипачей ты нарисовал играющими на крышах. С тех пор для нас это стало традицией, и мы всегда для наших концертов выбираем только городские крыши. Конечно, иногда я концертирую и в других местах. Да, да, не удивляйся! Случается, гастролирую даже за границей, – неожиданно Скрипач остановил речь, умерил пыл и тихо произнес: – Нет, Марк, я несколько переборщил. Сознаюсь тебе, это происходит редко. Если, по правде, то сейчас у меня случилась единственная в моей жизни заграничная гастроль. Оцени, я прилетел на Лазурный Берег и первое выступление на твоей крыше.

– О, спасибо, большое спасибо.

– Ну, как ты тут поживаешь?

– Да все слава Богу…

– О чем мечтаешь, чего желаешь для себя в будущем?

– Чего мне желать? У меня все есть. Главное, работы, слава Создателю, непочатый край. В общем, я доволен тем, как сложилась моя жизнь.

– А заветное желание? Есть у тебя заветное желание?

– Ах, мой дорогой, конечно, есть. Если б ты знал, как я хочу постоять у моего дома, хотя бы минуту. Как хотелось бы мне одним глазком взглянуть на наш двор, сад или на крышу дома. Чем старше становлюсь, тем сильнее тоскую по Родине.

– Нет ничего проще. Поезжай в Витебск и стой у своего дома хоть целую вечность. Можешь и по крыше прогуляться или посидеть у трубы часок-другой. Там я оборудовал для себя удобное гнездышко, даже диван поставил, так что прошу в гости.

– На чем же мне туда ехать?

Шагал слишком хорошо понимал всю невозможность осуществления мечты и невольно изобразил на лице беспомощную гримасу. Потом широко заулыбался пришедшей на ум идее и, указывая на картину с лошадкой, шутя спросил:

– Разве что поехать на моей брюхатой кобылке?

– Хотя бы и на ней. Зови, запрягай и поезжай, – уверенно предложил музыкант.

Художник воспринял этот совет как ответную шутку, но, решив подыграть Скрипачу, приказал нарисованной лошадке:

– Эй, любезная, пожалуйте ко мне!

Лошадка не сдвинулась с места. Плутовато улыбаясь, он обернулся к визитеру, всем видом показывая, что идея о поездке на лошади несостоятельна. Посетовал:

– Не слушается она меня.

– А ты васильком ее, васильком…

Марк Захарович взял цветок и, замахнувшись, вдруг опустил руку. Тихо сказал:

– Нет, боюсь. Что если василек опять рассыплется?

– Ты оживил его своими слезами, и теперь с ним ничего не случится!

– Неужели правда?

– Конечно. Он будет таким, пока ты сам будешь жив. Ну, Марк, смелей!

Шагал осторожно дотронулся цветком до лошади. Раздался гром, сверкнула молния, и перед ними предстала кокетливая дама не первой молодости, при этом она была на сносях. Неожиданно эта странного вида женщина приветственно заржала, приведя присутствующих в такой ступор, что даже дождь резко перестал идти, а некоторые капли так и зависли в воздухе, как будто, прежде чем упасть на землю, решили дослушать лошадиную «песню» до конца.

Как Шагал в нарисованном Витебске шагал

Подняться наверх