Читать книгу Рассказы - Галина Грановская - Страница 4

Вечером Фимка собирается в клуб. Напевая, натягивает красное платье, сшитое на заказ в быткомбинате специально к Новому году, прикладывает к груди янтарные бусы матери. Очень даже ничего, ей идёт. Хорошо все-таки, что Миранда Иванна разрешила старшеклассникам ходить на танцы во время каникул. Они-то, конечно, всегда ходили, ходят и будут ходить на дискотеку, но в учебное время обязательно кого-нибудь выставят для острастки дежурные учителя, которые вместе с родительским комитетом – вот делать всем им нечего! – бродят по субботам по домам особо «отличившихся» и, время от времени, заглядывают в Дом культуры или в клуб.

Фимка красит ресницы, накладывает тени. Приятно чувствовать себя взрослым, что ни говори. После минутного колебания из-под шкафа выуживаются сапоги в фирменной коробке. Мать их не носит, и вряд ли будет носить – каблуки высокие, у нее от них ноги болят, а Фимке и каблук в самый раз. Сапожки австрийские, мягкие. Можно попользоваться, пока мать пошла к Стрючихе, консультироваться насчет своего радикулита. Стрючиха лечит травами и консультации у неё дело долгое. Фимка всё крутится и крутится перед зеркалом, когда тоненько тренькает в прихожей звонок и сразу же в дверь протискивается Алька Ветошкина. Они с Алькой не то, чтобы очень уж закадычные подруги, но с кем ещё пойдешь на дискотеку? Другие девчонки живут далеко, а Ветошкина рядом.

– Ну, скоро ты?

– Сейчас-сейчас! – Фимка последний раз забегает в спальню, ныряет в шкаф.

Последний штрих. Ей нужны любимые материны духи, «Сигнатюр», но их нигде нет. Уже! Упрятала подальше. Ну и ладно, ну и обойдемся, ворчит Фимка, можем и другими попользоваться… Ветошкина, потея в дорогой шубе, злится и поторапливает. Фимка быстренько влезает в свое пальто, натягивает вязаную шапочку, с завистью покосившись на рыжую алькину лисицу. Чудо, а не шапка. Такой второй нет ни у кого из девчонок. И понятно, отец Ветошкиной не какой-то там дорожный инженер, он рыбкоопом заправляет. Но ничего-ничегошеньки не может сейчас испортить Фимке настроение. Пересмеиваясь, они с Ветошкиной бегут по улице. Под фонарями, в ярких конусах света, празднично кружатся снежинки, а вот и музыка уже слышится, доносится издалека от старого деревянного клуба, уже видны его полузамерзшие окна. Есть в посёлке новый Дом культуры, недавно построенный, но стоит он на краю поселка, где пока ещё только строятся две новых пятиэтажки и новый магазин, громко именуемый торговым центром. Говорят, через несколько лет там вырастет целый новый район. Но когда это ещё будет! А пока его нет – нет и котельной для этого района, а старая едва обогревает больницу да те дома с центральным отоплением, что уже построены. Так что в этом новом клубе холод жуткий, зимой – пар изо рта, какие уж там танцы! То ли дело, в старом клубе, привычно топимом печами. Тоже не жарко, но раздеться можно.

И Фимка с Ветошкиной раздеваются, вместе с другими девчонками бросая пальто на стол и стулья в кабинете завклубом. Те, кто принес туфли, тут же переобуваются. Парни уже вынесли из зала последние ряды стульев в крошечное фойе, по-простому – в «предбанник». Другие тут же, в «предбаннике» курили, переговаривались, делились местными новостями. В самом зале в углу сцены колдовал над аппаратурой Васька, что-то там подкручивал и настраивал. Пока же, для затравки, звучала какая-то незамысловатая танцевальная музыка.

– Видала? – насмешливо тянет Ветошкина. – Просто так и не подходи, ва-а-ажный. А вызовет Миранда на ковер…

Фимка не слушает. Она пересекает зал, чтобы быть поближе к сцене, где лучше слышимость, где ярче сияют радужные огни Васькиной цветомузыки. Васька кивнул ей и оглядел зал. Выключил верхний свет, оставив только лампочку у входа и на сцене. Поправил колонку. И сменил музыку. И все парни сразу потянулись из «предбанника» в зал. Танцы начались.

– Тото! – Алька прикрыла глаза, как будто песней наслаждается и ей все равно, пригласят её танцевать или нет.

Даже головой начала покачивать в такт – полное равнодушие к окружающим, – она слушает Тото Кутуньо. А может быть, так оно и есть. Алька любит музыку, дома у неё куча всяких записей и пластинок.

Рядом пёстрая компания девиц тут же организовалась в танцующую группу. Фимка с Ветошкиной оказались задвинутыми в угол. Одна из девиц, Зиночка-официантка, в блестящих розовых штанах кивнула Фимке – давай, мол, к нам! Фимка улыбнулась, но осталась стоять, делая вид, что высматривает кого-то из своих. Танцующих становилось все больше. Мелькнул Макаров, Иванчук из фимкиного класса. Эти всегда неразлучны, как и близняшки, сестры Стрельцовы, танцующие с ними. Стоять было неловко – надо было все-таки пойти, когда звала Зиночка, – не танцевать же с Ветошкиной, которая только и умеет топать как слон.

Неожиданно кто-то взял её за руку. Фимка резко оглянулась, что еще за фамильярность такая? Коротко стриженые волосы, галстук на белой рубашке. Ого-го! Откуда такой взялся? Фимке показалось, что она уже видела это лицо. Хотя нет, парень скорее незнакомый, но разве в такой полутьме с цветным миганьем толком разглядишь? Хорошо, что её пригласили! Вот главное. Значит, не считают уже малявкой. Фимка довольна, почти счастлива. Проходя мимо Васьки, взмахивает приветственно рукой – пусть видит. Но Ваське не до того, смотрит отсутствующим взглядом, ему всё равно, кто там с кем танцует, кто кого пригласил. Он делом занят. Пусть об этом сейчас никто не думает или не помнит, но что бы все эти друзья делали без него? С тех пор, как оркестр ушёл в новый ДК, а Сеньку Арбузова забрали в армию, именно он, Васька, крутит здесь музыку, что бы там ни говорили. Родителей, правда, поначалу таскали в школу. Миранда призывала к порядку, какая, мол, музыка, если Васька пока только десятиклассник и ученик вверенной ей школы? Что-то там о нравственности говорила и режиме дня. О режиме дня! Вроде он первоклассник какой-нибудь! Но потом с ней поговорил завклубом и попросил, – ну, в виде большого исключения, – иногда разрешать Василию бывать вечерами по выходным в клубе. Мол, больше некому сейчас музыкой заниматься. Cлушать пластинки столетней давности и, тем более, танцевать под них никто не будет. Ну, разве что иногда, неохотно согласилась Миранда. С тех пор Василий здесь вполне легально. У него и записи и цветомузыка – всё на высшем уровне. Радиотехника его конёк и единственное увлечение – были бы возможности и детали, он бы здесь такое сделал, что… Ладно, придёт время он и сделает. А пока пора поставить что-нибудь более динамичное.

Ох, это же любимая Фимкина – «Я с тобою»! Фимка чувствует, как замирает сердце, бегут по коже мурашки – как поют! – а партнёр её вдруг исчез, растворился в цветном сумраке, не сказав ни единого слова. Но какая разница, с кем танцевать? Отвлекся на несколько минут от своих кассет Васька, подошёл. Главное, она не стоит у стены, как некоторые расфуфыренные дурочки или слонята вроде Ветошкиной. И Васька парень ничего, но только никак невозможно принимать его всерьёз – заурядный, обычный, они знакомы чуть ли не с детского сада, и сидят за одной партой. Пусть он в своей физике-химии спец, каких нет больше не только в школе, но и во всем посёлке, Фимке он неинтересен.

«C тобою, любимый, всегда я с тобой, и пусть ты не знаешь об этом. Зимою, любимый, холодной зимой и праздничным ярким летом». Музыка уносит Фимку далеко-далеко, и нет уже полутемного зала с деревянным выщербленным полом, исчезли окна с мятыми плюшевыми шторами, тускло мерцающими в свете мигающих фонарей – есть только музыка и два голоса, высокий и низкий – переплетаясь, они зовут, увлекают в мир совсем непохожий, далекий от этой скучной и однообразной жизни…

Ах, как танцует Фимка! Все забывает. Жаль только, что быстро кончается песня и нужно открыть глаза и снова увидеть конопатую Васькину физиономию с рыжими кошачьими глазами, с капельками пота на лбу. А Фимка возвращается к Ветошкиной, уныло подпирающей стену. Но не успевает перекинуться с ней и cловом, как вновь возникает перед нею тот самый парень с немыслимой стрижкой столетней давности и в галстуке, единственном, наверное, на весь зал. Снова звучит мелодия, на этот раз поют на английском, и новая музыкальная волна подхватывает Фимку, снова в груди холодок и мурашки по телу – такая задорная, весёлая мелодия! Чувство ритма у Фимки что надо. И вообще она… Знаменитая актриса, поющая и танцующая так, что в зале поднимается рёв, и стулья ломают от восторга, когда она выходит на сцену! Но ей и на это наплевать, потому что на сцене для неё не существует ничего – ничего, кроме музыки и послушного ей тела…

– И откуда ты такая взялась?

Не понять, насмешка в голосе «галстука» или восхищение. И Фимка не отвечает. Прикрыв глаза, она вся в движении – не два-три заученных перед зеркалом па, а легко, легко, свободно и непринужденно. «Галстук» повторяет вопрос и Фимка досадливо морщится. Откуда – откуда! Какая разница, откуда! От верблюда. Какое это имеет значение здесь и сейчас? Она есть и будьте довольны, как довольна она. Разве она плохо танцует? Или в ней что-то не так?

– Спишь или балдеешь?

Да он зануда, этот «галстук»!

– Не обижайся… здорово это у тебя получается. Ну, буги-вуги эти.

То-то же.

– Зато у тебя не очень, – задирается Фимка в отместку.

«Галстук» смеётся. Или Фимке кажется, что смеётся – блики, мощный шум из усилителей. И ответа почти не расслышала – показалось, он сказал что-то вроде «давно не бывал». Не бывал – так не бывал, ей-то что? С розовыми щеками, слегка запыхавшись, Фимка выбирается из толпы. «Галстук» на этот раз не исчезает, оказывается рядом.

– Я тебя раньше здесь не видел.

А я тебя, хотела сказать Фимка, но что-то её останавливает. Она не может решиться на «ты». Васька дал полный свет и теперь ясно, что «галстук» куда старше, чем казался поначалу. И, наверное, намного, может быть, даже лет на десять. Как для неё – почти старик.

– Школьница, что ли? – догадывается «галстук». – Или приехала недавно?

Фимке нравится последнее предположение, но врать она не умеет. Да и не успевает ничего придумать – натыкается взглядом на Альку. Та делает какие-то знаки. Ну, чего ей? Поговорить не даст с человеком.

– Ефимова! Ленка!

– Ты, что ли, Ефимова? – Похоже, «галстук» удивлен. – Ефимова, значит… Так это твой батя дорогу тянет?

– Мой, а что? – Ну, Ветошкина, погоди!

Детский сад, читает Фимка а глазах «галстука»

– Работал я у твоего отца, вот что. А вы в пятиэтажке живете? – Он еще и уточняет! – В одном подъезде с… с Дороган, точно?

Точно-точно, с Анной Ивановной. Сейчас ещё и этаж назовет и номер квартиры. Всем, всем здесь всё известно! Как можно жить в поселке, где тебя знает каждая собака, где никогда ничего не происходит, где все так пресно и скучно?

– Угадал, – злится Фимка. – Исключительно точные сведения. Действительно, в одном подъезде с Анной Ивановной, могу познакомить!

«Галстук» улыбается, насмешливо и снисходительно.

– Тебя подружка зовет.

Ветошкина уже рядом. Суетливо тянет Фимку за рукав. Выйти? Зачем? Сейчас новый танец начнется. Неужели нельзя сказать здесь? Но от Ветошкиной непросто отвязаться. В «предбаннике», отдыхая от толчеи, заядлые курильщики ожесточенно поглощали никотин. Фимка поморщилась, она не переносила дыма.

– Ну, чего тебе?

Глаза у Ветошкиной как две плошки.

– Ленка, ты хоть знаешь, кто это? Знаешь, перед кем выпендриваешься? Это же Бочаров!

Алька кажется не на шутку встревоженной, а то бы Фимка ей показала, кто выпендривается.

– Какой ещё Бочаров?

– Господи, ну тот самый! Помнишь, следователя наша Лиль Сергеевна приглашала на классный час? Он случаи разные рассказывал. И про этого Бочарова тоже… Книги редкие таскал из райбиблиотеки и штампы выводил. Вспомнила? Два года дали, теперь, значит, вернулся с «химии»…

– С какой «химии»? – ошарашенно спрашивает Фимка.

Эту Ветошкину хлебом не корми, дай человеку настроение испортить.

– Ой, смотрит! Вышел и смотрит! Пошли домой, Ленка! Ещё привяжется.

– К тебе не привяжется, – тихо говорит рассерженная Фимка. – И вообще, Алина, рано тебе ещё на танцы ходить. Дома надо сидеть. И в девять спать ложиться.

Она повернула обратно в зал. Обиженная Ветошкина, пыхтя, топала следом.

– Зря ты, Ефимова, злишься. О тебе же беспокоюсь. Рассказывали, одна связалась с бывшим уго… с таким вот, потом не рада была.

Как хорошо, что в зале много народу и шумно, не слышно Алькиных «случаев из жизни». Мёдом человека не корми, дай другому настроение испортить. Заcуетились девчонки – Васька объявил белый танец. А Фимка почувствовала вдруг, как неудобны высокие каблуки. Зря туфли не взяла. И танцевать расхотелось – жарко, душно.

– Доложили уже? – «Галстук» возник рядом так неожиданно, что Фимка вздрогнула.

– О тебе, что ли? О тебе и так всем в посёлке все известно, – с вызовом ответила Фимка, чувствуя, как неприятно ноет под ложечкой. Сейчас начнет оправдываться. Или, что ещё хуже, скажет что-нибудь такое…

Но Бочаров ничего не сказал, улыбнулся своей снисходительной, полупрезрительной улыбкой и отвернулся. Смотрел в толпу танцующих, будто искал или ждал кого. А Фимка, стоя рядом, чувствовала себя несчастной и обманутой. Ничего-то она из себя не представляла, ничего не значила. Пустое место, малявка, с которой и говорить не о чем.

А народ заторопился, потянулся к выходу – не заметила Фимка, что уже перерыв, Васька дал полный свет и выключил музыку.