Читать книгу Рассказы - Галина Грановская - Страница 6

С вершины сопки весь поселок как на ладони. Низкое январское солнце насквозь просвечивало заросли маленьких кривых березок, улицу, одним концом упиравшуюся в вытоптанный в снегу пятачок перед бревенчатым магазином. С другой стороны петляла по лесу меж ёлок и сосен дорога, а по ней, взвывая, ехал КаМАЗ с яркой, охряной кабиной. Это была единственная машина, которая способна была добраться с железнодорожной станции своим ходом по недостроенной трассе. Иногда на такой приезжал домой отец. Фимка вспомнила – сегодня же суббота. Вдруг, действительно, отец? Машина, проехав еще поворот, остановилась как раз у пятиэтажки. Фимка напряженно всматривалась, стараясь разглядеть, кто же вышел из кабины. Но с такой высоты разве разглядишь. К тому же деревья мешали, так и не разобрала. Интересно, сколько сейчас времени? Наверное, не больше двенадцати. Ну да ладно. Фимка выбралась к спуску, поправила крепления и понеслась по лыжне вниз. Эх, катить бы вот так и катить на высокой скорости! А потом оторваться от земли и парить над лесом, заливом, домами посёлка, в беспорядке разбросанными по взгоркам и сопкам вдоль залива. Покружить над единственной более-менее прямой улицей с её деревянной мостовой и дощатыми тротуарами и… и конечно, свалиться, влететь с размаху в сугроб, запутавшись в собственных ногах. Нечего витать в облаках!

Выбравшись из сугроба, Фимка кое-как отряхнулась, сняла лыжи и побежала к сараю, где отец хранил свой мотоцикл, рыболовную снасть и всякие железки. Открыв непослушными, застывшими руками замок, бросила в угол лыжи, прихватила спрятанный портфель, заперла дверь. Сегодня уже третий день прогулов. Так и не решилась поговорить с матерью начистоту. Поговори с ней… А сегодня она вообще дома, выходной у неё, с утра уже прицепилась: проспишь да проспишь. Пришлось изобразить уход в школу. В обычные дни мать уходила раньше на работу, и Фимке удавалось незаметно отсидеть время уроков дома. Но суббота есть суббота, потому пришлось взять потихоньку лыжи и катить затемно на тот берег. Хорошо пришлось побегать – стоял морозец. Хоть не без пользы для здоровья, утешала себя Фимка, скользя по проложенной кем-то лыжне. Только бы не встретить никого, только бы…

А если это не отец? Что она скажет матери по поводу такого раннего возвращения из школы? Фимка вошла в подъезд и остановилась. Надо сначала что-нибудь придумать. Но придумать не успела – кто-то летел сверху, перепрыгивая через ступеньки. Это не мать, но… Нос к носу столкнулась с Бочаровым. С «галстуком». Значит, правда, толчётся в подъезде. Сердце у неё замерло от испуга. Если дойдет до матери… Со страху Фимка оцепенела, стояла как истукан посреди прохода, и даже не поняла сразу, что у Бочарова в руках. А когда сообразила, как завороженная уставилась на букет, покрытый хрустким прозрачным целлофаном и страх её как рукой сняло. Цветы. Белые. В такое-то время, в середине января! Их можно было купить только в городе, в областном центре и стоили они, наверное, уйму денег. Неужели это ей?

Увидев Фимку, Бочаров как будто обрадовался.

– О, хорошо, что тебя встретил! – Он протянул ей букет, и Фимка машинально взяла его. – Ты точно здесь живешь?

– Точно…

– Значит, так: передай это Аннушке и скажи: от Славки. Нет её сейчас дома, а я спешу, некогда ждать, на машине я. Так передашь, а?

Вот кто, значит, на КаМАЗе! А Фимка, глупая, радовалась, подумала, что отец. Она хмуро посмотрела на букет, вздохнула и, ничего не ответив, стала подниматься по лестнице.

– Аннушке! Анне Ивановне, с третьего этажа, – крикнул снизу Бочаров. – От Славки скажешь, вернулся, скажешь, из командировки!

Вернулся из командировки! Фимка почувствовала себя глубоко обманутой. Почему, почему так – кому-то цветы, а кому-то, можно сказать, слёзы? И всё из-за него, из-за этого Бочарова, «галстука» несчастного! Из-за него у неё такие неприятности, а он бы, несмотря на то, что танцевал с ней, даже и не заметил бы её и не узнал бы, встретив на улице, не живи она в одном подъезде с его любимой Аннушкой.

Уехать! Будь что будет, она должна поговорить с матерью. И прямо сейчас, не откладывая. Не маленькая, уже способна, между прочим, решать сама, что ей делать и как жить дальше. Фимка нажала кнопку звонка. Никто не открыл. Дома, что ли, матери нет? Вот почему Васька ждал её на площадке. Отперев своим ключом дверь, Фимка влетела в прихожую, швырнула на пол портфель и пнула его ногой. Ладно, она подождёт, но всё равно разговор состоится сегодня же – надоело дрожать и прятаться. А букетом этим лучше всего подмести пол. Но вместо этого, Фимка почему-то достала с полки хрустальную вазу и развернула целлофан. Какие странные цветы – никогда она таких не видела. Как будто искусственные. Толстый стебель с плотным зеленым листом, плотный белый цветок. Надо скорее поставить их в воду. Ишь, ты – «Аннушке»! Она что – бюро добрых услуг, передавать то да сё? Хотя, конечно, Анна Ивановна и не таких цветов заслуживает. Ей розы надо дарить. Таких, как Анна Ивановна, Фимка никогда раньше не встречала. Организовала хор – все у нее поют, даже старые-старые бабки. У них свои, старые песни, свои старинные наряды. Этих бабок даже на телевидение снимали для передачи «Край морошковый». И сама Анна Ивановна поёт здорово. И играет. Когда в ДК ставили спектакль, ей дали главную роль – роль журналистки, в которую влюбляется один молодой врач. Врача играл настоящий врач, Лудов. Говорят, он и влюблён был в неё по-настоящему, да только она дала ему от ворот поворот. То ли потому, что женат он уже два года, то ли потому, что просто не нравился.

Мать Анну Ивановну недолюбливает. Вертихвостка, ворчит, то с одним её видят, то с другим шуры-муры крутит. Но ни с кем Анна Ивановна ничего не «крутит». Просто характер у неё легкий, улыбается каждому. А мать не любит её за красоту, за умение одеваться. Фимка-то всё понимает. Даже отец, которому, кажется, ни до чего, кроме его дороги да рыбалки, дела нет, заметил как-то, что у Аннушки хороший вкус. Ох, мать и взвилась тогда! «Хорошо и недорого одевается? Откуда ты знаешь, сколько стоит то, что она носит? А я, что, по-твоему, одеваюсь дорого и безвкусно?» «Не о тебе же речь, – пытался погасить надвигающуюся ссору отец. – Ты тоже отлично выглядишь, особенно в своей норковой шубе». Он хотел пошутить, но мать шутки не приняла. «Ах, шуба! Да, шуба дорогая. Но я cто лет хожу в этой самой шубе! А она эти свои курточки постоянно меняет. Ещё вопрос, что в итоге дороже выходит… А что такое дорого, ты просто не знаешь. Зайди как-нибудь в нашу бухгалтерию и посмотри, как у нас в бухгалтерии некоторые одеваются. Какие у них серьги и кольца! Мне о таких и мечтать не приходится, хотя я на Севере провела полжизни». Фимка хотела тогда встрясть и сказать, что у матери, возможно, и нет таких колец, как у других, но её сберкнижка наверняка толще всех cберкнижек всей ихней бухгалтерии, но не решилась. Была охота вмешиваться. Шутки с матерью плохи, когда она в таком настроении. А в каком настроении она будет сейчас, когда Фимка ей скажет, что бросает школу, нетрудно представить. А тут ещё эти цветы. Начнёт выпытывать, от кого, кому и зачем… Не отнести ли их прямо сейчас, может быть, Анна Ивановна уже вернулась?

Фимка завернула цветы обратно в целлофан и поднялась на третий этаж.

– Открыто! – крикнули из-за двери.

– Вот, – Фимка протянула букет, не переступая порога.

– Мне? – Серые глаза округлились от удивления.

– Это от Славки, – вспомнила необходимую фразу Фимка. – Просил передать, что он уже вернулся из командировки.

Анна Ивановна слегка покраснела.

– Может, зайдешь? – спросила, беря цветы.

Фимке очень хотелось зайти, чтобы хоть одним глазком посмотреть, как живет Анна Ивановна, но она решительно замотала головой. Ясное дело, из вежливости её приглашали. Да и мать могла вернуться с минуты на минуту, объясняй ей потом, зачем поднималась к соседке и почему дверь бросила незапертой.