Читать книгу Послевкусие - Галина Коваль - Страница 6

Копчёная Москва затаила дыхание. «Жареное солнце!» Эти слова из песни Чичериной, очень подходили к светилу на небосводе этим летом. Дышать полной грудью нельзя, отравишься. Исчезла видимость, в смоге, как в тумане, прячется всё. Будто ватное чудище прижимается к стенам твоего дома и выдыхает яды.

– У меня грудь всегда была слабая.

Маша посмотрела в сторону кровати, где лежала Хельга. Удивительно! Как только она ложилась под одеяло, Маше начинало казаться, что там лежит ребёнок, а не студентка московского вуза.

– Давит и давит. – Руки ребёнка нервно теребили край лёгкого одеяла.

– Я не могу в такую жару чем-нибудь накрываться, – говорит Маша.

– А я не могу не накрываться. Неуютно мне.

– Ты плохо себя чувствуешь? У тебя болит где-то?

– И так век короткий, а тут ещё травят нас.

– Тебе не страшно знать и говорить об этом вслух? Читала в интернете о лилипуте-женщине в Индии, прожившей сто один год.

– Потому что её на руках носили и делали всё за неё. – Хельга решила переменить тему разговора.

Запах гари, мелкими порциями проникающий в квартиру, с каждым днём усиливается. Гарью пахнет всё, даже пища. Квартира напоминает бункер, потому как окна завешены мокрыми простынями. Маша встаёт и выходит на лоджию. Находит номер Сергея. Долго вглядывается в цифры. но звонит отцу… Мы знаем, какова была реакция отца. Он начал собираться в Москву за дочерью.

– Может, поездом всё-таки? Билеты достали бы, – предложила Татьяна.

– Когда это будет! Ты лучше обновки примерь, а я посмотрю.

– Кому-то плохо, а я радоваться буду.

– Ты имеешь в виду мою дочь? Пошёл у неё на поводу. Надо было сразу настоять на её приезде. Хочу увидеть обновки!

Борис Николаевич заливал кипяток в термос. В дверном проёме показалась его новая женщина в новом домашнем платье. Хлопок и загадочный крой. Если сложить палантин вдвое, прострочить по бокам далеко отступая от края, чтобы там были рукава, затем сделать разрез на сгибе для головы, то будет очень похоже. Насыщенный серый хлопок, отделан розовым кантом по краю. Затем серый велюровый костюм. Курточка на замке, низ в стиле шаровар.

– А блузка?

– Мне не с чем её мерить.

– Слушай! У нас с тобой вторая ночь, а я уезжаю.

– Так надо.

– Но и ещё что-то надо. Ведь правда? – Мужчина пошёл навстречу женщине.

Собачка будет бегать по кровати в недоумении, как же ей вести себя? Но она настолько невесома, что её присутствие в кровати никто из двоих не почувствует.

И поехал Борис Николаевич в дальнюю дорогу за тысячу километров. Будет ехать и вспоминать образ новой женщины, и будут мурашки бегать у него по коже от этих воспоминаний. Дорога дальняя.

Впечатления у Бориса Николаевича от Москвы гневные. Машине не проехать, дышать нечем, ничего не видно, и смотреть невозможно – глаза режет. Добрался до квартиры дочери злой от собственного бессилия изменить что-либо. Расцеловал дочь, перетаскал сумки в машину, туда же усадил странное существо, что жило вместе с его дочерью. Даже передохнуть отказался. В таком-то смоге?! Скорее бы вывести дочь на чистый воздух. И поехали.

– Они что тут, совсем рехнулись, правительство наше? Надо вывозить детей, беременных женщин и стариков! – Подумал. – Многовато будет! Но что-то же надо делать! – продолжал негодовать Борис Николаевич.

– Не кричи, пап, и так голова болит.

– Вот-вот! Может, уже отравление началось! Где аптека? Надо купить угля активированного и выпить сразу штук пять. Ты сколько весишь? Одна таблетка на десять килограммов. И пить обезжиренное молоко будете всю дорогу, вместо воды.

– Хорошо, пап, – сказала Маша.

– Хорошо, пап, – машинально повторила за ней Хельга, испугавшись мужской напористости.

Борис Николаевич посмотрел в зеркало заднего вида на подружку дочери. Та подняла колени, обхватила их ручками и выглядывала из-за рук и коленок, как взлохмаченная, несчастная белочка.

– Может, вы приляжете, а то выглядите не совсем здоровой. Вздремнёте, – предложил он девушке.

– Хорошо, – услышал в ответ, и существо тут же перестало отражаться в зеркале.

Оно мешком свалилось на сиденье и закрыло глаза. У ближайшего магазина Борис Николаевич остановился. Вернулся с таблетками и пачками молока. Достал из багажника надувную подушку и шерстяной плед. Тихонько подложил подушку под голову странного существа и накрыл пледом. Существо, почувствовав на себе плед, тут же вытянулось во весь свой небольшой рост и, кажется, заснуло. А росту не хватило даже на всю длину заднего сиденья. Кудряшки на непропорционально большой голове прилипли ко лбу.

– Может, не надо накрывать? – спросил отец у дочери.

– Надо. Она не может спать без одеяла.

– Странно.

– Она вся такая.

– Какая?

– Из странностей вся собрана, – шепотом пояснила дочь.

Отец и дочь не виделись давно, новостей много, они и принялись вполголоса разговаривать да разглядывать виды за окном.

– Пап, а с кем собачку оставил?

– С её хозяйкой.

Дочь помолчала. Ответ огорчил её.

– Значит, она уже не наша?

– Наша она, только и хозяйка её теперь тоже наша. Зовут собачку Джеки, а хозяйку Таня.

Из рассказа Бориса Николаевича Маша узнала историю знакомства отца с собачкой и её хозяйкой.

– Хоть книжку о вас пиши!

Борис Николаевич от этих слов дочери улыбнулся. Сколько раз он это уже слышал.

– Мама как?

– Ты, наверное, знаешь даже больше, чем я.

– На что она живёт?

Борис Николаевич вздохнул.

– Друзья помогают.

– А ты?

– Я не буду помогать, даже если ты с этим не согласна.

– Ясно. – Теперь вздохнула дочь.

– Сергею звонила?

– Да, и мне показалось, что сильно он не был огорчён.

– Это хорошо. Главное, не держать зла. Всё ещё у вас обоих впереди. Отец боднул плечом дочь.

– Только у Хельги никогда нет неизвестности, она всё за себя знает.

– Знать-то я знаю, а вот открыть пачку молока не могу.

Странное существо задышало в затылок Бориса Николаевича. Цепкие пальчики крепко держали пакет с молоком, и само существо почти протиснулась между двумя передними креслами в машине. Борис Николаевич остановил машину. Все напились молока. Есть никто не хотел. Остатки молока в пачке Хельга унесла с собой на заднее сиденье.

– Допью.

– Я могу ещё одну открыть, – предложил Борис Николаевич, стараясь не смотреть на Хельгу.

Его смущала необычная внешность. Остренькие локоточки, коленочки. Смешные гольфы, юбочка в клеточку. Черт те что! Всё на ней топорщится. И юбка, и воротник у блузки, и волосы на голове. Бог создал эту голову явно не для её владелицы. Глаза и те навыкате.

– Вам там удобно?

– Спасибо. Мне хорошо с вами.

Ответ понравился Борису Николаевичу и расположил к нему Хельгу. Оставшуюся часть пути он будет заботиться о ней.

Борис Николаевич позвонил Татьяне, сказал, что подъезжает. Он и до этого звонил, так что у Татьяны была возможность и время наготовить на четверых. Джеки счастлив: куда-то делся мужчина, постоянно стоящий меж ним и хозяйкой. Джеки подозревал, что это с ним его счастье болтает по телефону, но что он вернётся так скоро, никак не ожидал. Да не один! Привёз с собой свору дурно пахнущих дальней дорогой девиц. На всякий случай пёсик скрутил хвостик плотнее и присел на него, дрожа и волнуясь. Если Джеки уставился на обеих девиц, переводя глаза с одной на другую, то Татьяна уставилась на неказистого, даже корявого подростка, стоящего рядом с дочерью Бориса Николаевича. Она видела его дочь на фотографии и сразу узнала. Уродец выглядел вялым и болезненным.

– Кто это и что с ней? – закрыв за собой дверь в ванную комнату, спросила она Бориса.

– Устала, плохо переносит дорогу да ещё надышалась смога в Москве.

– Это понятно! Но почему она так выглядит?

– Дорогая моя, она лилипут.

– Что лилипут будет у нас делать? Что едят лилипуты?

– Она подруга Маши.

– Я понимаю.

Но по лицу Татьяны было видно, что она в растерянности.

– Я всё равно не знаю, как с ней себя вести.

– Обойдётся, дорогая. Мы же с ними не будем жить, уйдём к тебе.

Они вышли из ванной.

Маша, как и положено приезжим людям, сидела на стуле, положив руки на стол. Существо коленками стояло на стуле и ручками перебирало букет искусственных роз в вазе на столе.

– Какие замечательные грустные цветы. Они замёрзли, правда? Но им хорошо с вами.

Когда Татьяна увидела их в магазине, она точно так же и подумала. Цветы были грустные, замерзшие и очень красивые. Их никто бы не купил, решила Татьяна, и забрала их к себе. В квартире цветы смотрелись еще красивее. Странное существо думало и рассуждало, как она сама.

– Борис! Принеси из комнаты диванную подушку для гостьи на стул. Ей будет удобнее.

Как-то незаметно перестали обращать внимание на непривлекательность девочки. Хозяйка улыбалась гостье.

– Спасибо, – Хельга воспользовалась подушкой без всякого смущения.

Ноги её в смешных гольфах не доставали до пола, носочки ног забавно тянулись вниз. Маша находилась в сложной ситуации. Вроде у отца она, но не дома, и рядом женщина совершенно чужая. На «ты», на «вы»? Как с ней разговаривать? Отец разлил шампанское по бокалам.

– За дочь, за гостью, за хозяйку в доме!

Все выпили немного из своих бокалов.

«Ничего себе! – подумала Маша. – Выходит, папина квартира её, раз она хозяйка, а я кто же тогда? В мамином доме ухажёр поселился. Получается, что он там тоже хозяин, а кто же я?»

– Правда, на него Мишка похож? – Хельга протянула Маше через стол стеклянную фоторамку с портретом малыша, смахивающего на Мишку.

– Это мой сын. Он уже взрослый, – разъяснила Татьяна.

– У моего знакомого есть племянник, очень похож на вашего сына.

Три женщины склонились над фотографией.

Раздался звонок телефона. Татьяна ответила и долго стояла, слушала, затем ушла в другую комнату. Её не было какое-то время. Салаты были все попробованы, надо было разливать грибной суп. Борис Николаевич пошёл за Татьяной. Она сидела на кровати в комнате, сложив руки на коленях, со спокойно-отрешённым лицом.

– Что-нибудь случилось?

– Нет ещё. Завтра прилетает мой сын из Франции.

– Так это же радость!

– Разумеется. Я много лет ждала этого. Что теперь делать с этой радостью, как мне себя вести, я ничего не чувствую в себе?! – На последних словах, женщина сорвалась на крик. – Отец вырвал сына из моей жизни совсем ещё маленьким, дочь увели наркотики! Я что, такая плохая? Почему у меня не как у тебя? И эти совпадения… Взяла в руки фотографию сына эта странная девочка, а он в это время поехал в аэропорт.

– Его отец звонил?

– Да.

– Девочка тут ни при чём. Совпадение. Да не бойся, я с тобой! Справимся! Дочь поможет, её подруга.

– Да? Что это я раскисла? Страшно! Столько лет прошло! Его отец утверждает, что это его желание.

– Вполне понятное желание.

– Я уже и не надеялась. Какими словами мне себя оправдать? Столько лет меня с ним не было!

– Думаю, твой сын во всем разобрался, потому и едет на встречу.

– Всё равно страшно!

Они вернулись на кухню.

– Наливаем ещё шампанского. Есть повод. – Борис Николаевич постучал пальцем по стеклу фотографии. – Малыш с фотографии на пути в аэропорт, откуда прилетит к нам, но уже взрослым юношей.

Татьяна заплакала. Девушки ринулись её успокаивать, узнав, что сын рос без неё и на чужбине.

Встал вопрос размещения гостей. Тут взяла слово Маша. По её мнению, отец и Татьяна как молодожёны должны остаться в доме, в котором у них завязались отношения. Молодёжь пойдёт жить в квартиру Татьяны. Они будут приходить в гости, и постепенно всё наладится. Молодёжь там, молодожёны здесь.

Ровный гул самолёта всегда клонил Жерара в сон. Сейчас этого не произошло. Всё было неудобным. Кресла узкие, плед колючий, подушка сползала из-под головы. Мыслей в голове нет. Одно раздражение. Стюардесса костлявая вся и длинная. Идёт к нему и смотрит на него. Ну зачем? Кто её звал?

– С вами всё в порядке? Я могу что-то сделать для вас? – Стюардесса слегка прогнулась над нервным пассажиром.

– Я к маме лечу, – произнёс молодой человек, как маленький и капризный мальчик.

У стюардессы выгнулись брови. Она сделала вид, что заботливо поправляет плед, а сама закатила глаза и покачала головой. Это ещё не странный случай. Бывает и хуже.

– А к кому бы вы хотели лететь?

– К ней и хочу, – уже другим голосом ответил парень. Он заметил мимические ужимки стюардессы и взял себя в руки.

– Счастливого пути! – услышал ответ.

– Вместе с вами.

– Разумеется.

«И ходят они все и всегда одинаково». – Парень проводил стюардессу сердитым взглядом.

Возможно, и не надо было этого делать – лететь к маме в Россию. Только не развернуть самолёт и не выпрыгнуть из него. На кого он сердится? Отец не гнал к матери в Россию, это его личная инициатива. Удивительно то, что в раннем возрасте сын не испытывал желания встретиться с матерью. Желание приходило вместе с уходящим детством. Чем старше становился сын, тем сильнее было желание увидеть мать. Нужно ли это? Отец ни плохого, ни хорошего о ней не говорил. Раз в год маме отсылалась его фотография с коротким письмом, в котором рассказывалось о его успехах в учёбе, увлечениях. Письма писала бабушка и никогда их не подписывала. Текст на листе бумаги и дата. В конце жизни бабушка настоятельно рекомендовала внуку увидеться с матерью и русской роднёй.

– Это только кажется, что жизнь длинная и успеть можно всё. Не откладывай на потом вашу встречу.

Когда бабушки не стало, не стало и переписки, даже один раз в год. Из рассказов бабушки он понял, что мама, живя с отцом, так и не свыклась с тяжёлым трудом виноделов. Сезонные наймы рабочих по уходу за виноградниками, сбору урожая и его отжиму предполагали большой круглогодичный труд. Три раза в день кормить рабочих, приготовить пищу, стирать одежду, постельное бельё и терпеть их вечерние развлечения. Шумно, многолюдно и нестерпимо одиноко при всём этом. Случилось то, что случилось. Сын пустил корни вместе с виноградником отца и деда во Франции, а тоненький стебель пророс и цепляется в памяти за размытые картинки и образы, и тянется в Россию. Жерар заснул.

– Просыпаемся! Скоро посадка.

Мама Жерара, по рассказам бабушки, была поклонница творчества французского актёра Жерара Ксавье Депардье. Потому и Жерара назвали Жераром. Прямая, как ручка от швабры, стюардесса снова задержала на себе его взгляд.

«Циркуль. А ведь кому-то нравится!» – опять раздражался нервный пассажир.

Прошло несколько минут неприятных ощущений, сопровождающих приземление, и вот двигатели смолкли. Аэропорт Волгограда. Город-герой. Исторический город. Он находил и читал литературу о нём. Полёт в Россию откладывался и неоднократно. Возможно, из-за отца и его страхов по поводу существующего в природе «зова крови». Проще говоря, отец боялся потерять сына. А тут подружка Жерара прониклась желанием познакомить его со своей матерью. «Как же так, – подумал он, – я не знаю своей матери, а пойду знакомиться с чужой». И не пошёл, отложил это дело.

Но как только Жерар спустился по трапу с самолёта, страхи исчезли. Небо серое, скоро утро. Его мать мало изменилась, если сравнивать с фотографиями, хранившимися у них дома. Что-то заставило сына пройти мимо матери в толпе вновь прибывших, остановиться невдалеке и несколько минут наблюдать за тем, как ждут его, как ищут глазами. Поток прибывших пассажиров наконец иссяк. Его мать беспомощно заглядывала в пустоту терминала, прижимая к груди побелевшие кисти рук.

– Я здесь, мама, – сказал Жерар и не услышал себя.

Жерар хорошо говорил по-русски, но с явным акцентом. Голос прозвучал безлико и неэмоционально.

– Не плачьте, мама, мне придется это делать. – Он потянул свою руку из её рук.

Мать вздрогнула и цепко ухватилась за руку сына. Обняться они так и не смогли. Слишком уж солидным выглядел сын в свои двадцать семь лет. Мужчина, сопровождавший его мать, пришёл на выручку.

– Прошу в машину. У нас жара стоит немыслимая, а тут Татьяна разволновалась. Поедемте домой! Надо всем поспать ещё. Мы так с ног валимся. Я приехал только что из Москвы. Ехал своим ходом. Привёз дочь домой. Вы всё понимаете, что я говорю, или я делаю это очень быстро?

– Всё, – сказал француз и утвердительно кивнул.

Мать не отрывалась от сына. Он хотел отпустить её руку и уже давно, но понимал, что его рука сейчас принадлежит матери. Он ощущал мать чужой, растерянной, беспомощной, цепкой, и это раздражало. То, что сын рисовал в своём воображении, при встрече не произошло. Сны, в которых сын обнимал мать, не сбылись. Современная, красивая с виду женщина, как она жила без него? Он всегда хотел увидеть мать, он летел к матери и должен был встретиться с матерью, но рядом в машине сидела чужая бледная женщина с очень холодными руками. Неприятно.

Борис Николаевич сел за руль, обернулся и посмотрел на Татьяну. Это была она, но с пустыми глазами и застывшей маской на лице. Никакой мимики. Несколько секунд Борис Николаевич разглядывал их обоих. Татьяну, смотрящую на профиль сына, и Жерара, разглядывающего свои ботинки на машинном коврике.

– Меня зовут Борис Николаевич. Ночь на исходе, все устали от ожидания встречи. Сейчас мы поедем в дом вашей мамы, где вы выспитесь, соберётесь с мыслями. Таня живёт в моём доме, и ей тоже нужно поспать. Ей станет лучше, я уверен, и вам станет лучше.

Борис хотел спросить: «Вы согласны?» Но не успел. Ответ Жерара опередил вопрос:

– Я согласен. Хорошо.

Рука Жерара под предлогом рукопожатия отпустила руку матери. Он поспешно протянул руку Борису Николаевичу.

– Жерар. Очень рад. Приятно.

Пожатие было крепким. Мужчины посмотрели друг другу в глаза, и никто из них не увидел и не почувствовал того, что висело сейчас тяжелым и холодным камнем на сердце матери и сына. Парень обрадовался знакомству с Борисом Николаевичем, попросился на переднее сиденье, чтобы лучше рассмотреть панораму города.

– Я сюда. К вам. Можно?

Что мог ответить Борис Николаевич?

– Можно.

Мать осталась одна на заднем сиденье. Высохло всё. Горло, язык, рот, глаза. Руки стали горячими. Щёки горели так, что скользящие из уголков глаз слёзы, высыхали тут же, оставляя короткий шершавый след на щеке. Татьяна начала икать. Хорошо, что её мужчина что-то говорил и говорил её сыну, и тот ничего не услышал.

Мать читала про себя молитву. Сын разглядывал неизвестную ему страну из окна машины. Он был молод, и сейчас его окружало неизведанное. Оно и вытеснило на задний план детские обиды на мать. Сын обернулся только на секунду и сразу понял, что мать молится.

– Мы станем привыкать, мама. – Сын поспешно достал из кармана брюк крохотный мешочек из блестящей ткани. – Сам выбирал. Сам платил. Серьги для тебя, мама.

Подарок ещё был в руках сына, а мать уже сняла свои серёжки и положила рядом с собой на сиденье. Даже не разглядев подарок, тут же надела новые серьги. И о чудо! Сын улыбался матери, и ему хотелось это делать.

– Мама красивая. Очень идёт.

– Я с тобой согласен на сто процентов, – заявил Борис Николаевич и почувствовал, как запершило в горле и носу.

Серьги были тяжелые и раскачивались, касаясь дорогим металлом шеи и щеки. Гул в ушах исчез. Татьяна почувствовала себя увереннее, но что-либо сказать сыну, поблагодарить его так и не смогла. Борис рассказывал Жерару о том, мимо чего они проезжали. Тот внимательно слушал. У матери появилась возможность разглядывать сына, не смущая его этим.

«Жара, а он в костюме. Ткань лёгкая и красивая. Похоже, что это лён с добавлением шёлка. Не мнётся. Волосы лежат на плечах. Почти женская стрижка. Ухоженность чувствуется во всём. Сложён красиво. Накачанные мышцы рук и ног можно заметить и через костюм. Волосы русые. Странно! В кого? Родинка на щеке. У отца такая же была. Хорошо очерченные скулы и брови. Красивый у меня сын!»

Опять навернулись слёзы на глаза. В этот раз женщина быстро с ними справилась. Захотелось рассмотреть серёжки. Сняла одну, посмотрела и надела. Хотелось спать. Глаза просто слипались.

– Устала, мама? – спросил сын. – Перенервничала.

– Вот и приехали. В квартире сейчас моя дочь. Для тебя она сводная сестра.

Борис Николаевич и Жерар вышли из машины в утренние сумерки двора.

– Спокойной ночи, мама.

– До завтра, сынок, – прошелестел голос матери из салона машины.

Борис Николаевич пошёл в подъезд, за ним Жерар с небольшим саквояжем в руках. Сын обернулся и помахал рукой. Татьяна, положив голову на спинку сиденья, смотрела ему вслед. Серьги странным образом успокаивающе действовали на неё. Не было сил поднять руку и ответить на прощальный жест сына. Она закрыла глаза и стала слушать тишину. Как долго она ждала этой встречи, а кроме усталости и приятной тяжести в ушах ничего не чувствует.

Дверь в квартиру Татьяны оказалась незапертой. Мужчины переступили порог квартиры, вежливо уступая друг другу дорогу.

«Устрою дочери завтра скандальчик по этому поводу», – думал Борис Николаевич, пропуская вперёд себя гостя.

Свет в прихожей и кухне горел. На столе в комнате стояло что-то завёрнутое в махровое полотенце. Рядом на разделочной доске половинка яблочного пирога. Борис Николаевич прошёл к двери другой комнаты. Тихо приоткрыл дверь и посмотрел в комнату. Темно. Утреннего света от окна достаточно, чтобы разглядеть спящую на кровати дочь и рядом комочек гостьи под одеялом.

– Не дождалась тебя сестра. Уснула. Устала с дороги. Не обижайся!

– Нет. Нет. Это хорошо.

Жерар тоже хотел спать. Его ждал разложенный диван, предусмотрительно застеленный Машей. Есть гость не стал, сославшись на то, что его кормили в самолёте. Мужчины попрощались. Борис Николаевич ушёл, закрыв за собой дверь на ключ. Оставшись один, молодой человек и не думал что-либо разглядывать. Он стремительно разделся, аккуратно повесил одежду на спинку стула и упал на диван вниз лицом, ища оправдание своему нежеланию принять душ. Приятно распрямиться во весь рост! Нужно накрыться простынею, сестра ведь… Что значит сводная? Будем надеяться, что сестра не жаворонок. Жерар уснул.

Утро за окном лениво разбавляло тёмные краски светом. Тени от предметов на полу в кухне становились длиннее и отчётливее. Летом солнце встаёт рано. Хорошо, что шторы на окнах плотные. Хорошо, что есть кондиционер. Пока всё хорошо.

Жерар проснулся, будто его включили. Он знал, где он, и знал, что не один. Слышал шаги вокруг себя. Его разглядывали. Парень, не открывая глаз, продолжал лежать, притворяясь спящим. Хорошо, что он накрылся простынею. Плохо, что не с головой, тогда была бы возможность подсмотреть. Можно чуть-чуть приоткрыть веки. Ну-ка, попробую… Ему думалось, что сестра будет намного старше, чем этот подросток в пуховых носках. Девочка. Вон и грудь имеется, правда, маленькая, но она и сама маленькая ещё. Может быть, сестёр две? Точно две! Маша выходит из ванной и грозит пальцем девочке. Та обиженно уходит на кухню. Странная внешность. Может, даун? Нет! У них лица не такие. Надо вставать. Жерар прокрутил в голове несколько отработанных фраз, которые ему хотелось произнести во время знакомства с сестрой. Вчера выстроенные мысли казались вполне нормальными и правильными. Сейчас нет.

– Привет. Я проснулся.

Голос Жерара заставил девочек обернуться. Младшая так и не перестала жевать, и скулы её заработали ещё быстрее. Она торопилась прожевать и ответить на приветствие, да подавилась. Вместо того чтобы брату и сестре поздороваться, им пришлось заниматься странным подростком в пуховых носках, который стал синеть прямо на глазах. Пришлось Жерару несколько раз довольно жёстко стукнуть подростка по спине, а затем отнести в ванную, чтобы умыть, потому как была девочка вся в слезах.

– Обошлось, – с облегчением сказал Жерар и, присев подле девочки, подтянул носочки на её ногах. Маша засмеялась.

– Тебе бы так, – огрызнулся подросток и чмокнул куда-то меж бровей Жерара, так как лицо его было прямо перед ней. – Спасибо. Ты меня спас. – Её ручки погладили волосы парня на плечах.

– Это не совсем так.

– Мне лучше знать, а мы тебя ждали.

– Это приятно.

Молодёжь стала знакомиться. Потом умываться по очереди. Потом пить чай со вчерашним пирогом. Всем было легко общаться, совсем не так, как вчера в аэропорту было трудно общаться взрослым. Хельга принесла диванную подушку и забралась с нею на стул. Жерар проследил за этим. Он больше общался с сестрой, потому как она постоянно о чём-то его спрашивала, но глаза его как магнитом притягивала к себе девочка Хельга. С ней снова стали происходить странности. То она начала съезжать с подушки, и Жерару пришлось встать и поправлять её. То она уронила чайную ложку, и Жерар поднял её, вымыл под краном и принёс назад. То чай слишком горячий и его невозможно пить. В этом случае Жерар предложил добавить в него молоко из холодильника, полезно и чай станет не таким горячим. Хельга всё время старалась переключить внимание брата с сестры на себя. Глаз не сводила с иностранного гостя и всё время жевала, быстро и тщательно.

– Что с тобой? Ты как хорёк изголодавшийся! – рассердилась на неё Маша. Жерар в это время вышел из кухни, чтобы поговорить по телефону с матерью.

– Твой брат красив как бог. Подобного ему я никого не встречала. Меня трясёт всю, будто я экзамены ему сдаю. Что делать, Маш, а? – Было ощущение, что она клацает зубами о край чашки.

– Сводный брат, не кровный.

– Так ты за него можешь и замуж выйти! – удивилась открытию Хельга.

Она вскарабкалась на подушку, с которой все время сползала оттого, что постоянно двигалась. Потянулась за яблоком – надо же себя чем-то занять, когда «бог» вернётся. Она наклонила тарелку с фруктами к себе. В это время в дверном проёме появился «бог», Хельга так и застыла, держа руку на краю тарелки, с которой скатывались по одному все фрукты на стол, а потом к ногам «бога». «Бог» не гневается. Он подбирает фрукты, моет и складывает на место. Потом обходит стол, поднимает с пола носок, который свалился с ноги Хельги, и как ни в чём не бывало водворяет его на место. Замечает, что ножка очень холодная.

– У неё и руки холодные круглый год. И кончик носа, – соглашается с ним Маша.

Жерар берёт в руки яблоко, садится рядом с Хельгой и начинает его чистить.

– Яблоко хочешь?

Девочка хлопнула выпуклыми глазами и кивнула головой. Маленький человек наконец-то почувствовал себя маленьким.

– Порезать?

Глаза хлопнули, голова кивнула.

Брат рассказывал сестре подробности своей жизни с отцом во Франции. Изучал он земледелие, виноделие и журналистику. Зная русский язык, имеет стабильно оплачиваемые приглашения в качестве переводчика на разные мероприятия и праздники города. Отсюда много друзей и связей. Жил в провинции Шампань, в доме отца, есть комната в Париже. Он не женат, но в планы это входит. Жерар отрезал дольку яблока, и она тут же была выхвачена рукой Хельги.

– Не надо спешить. Подавишься.

Плечо молодого человека касалось головы девушки, или это она старательно дотрагивалась до парня. Он был таким тёплым, таким сильным, таким красивым! Таким, таким, таким…

– Отец женат на хорошей, трудолюбивой женщине. У меня есть и брат и сестра. Искать работу им не надо, она всегда есть в нашем доме и на нашей земле.

У его плеча завозились. Жерар посмотрел в выпуклые глаза, вспомнил свои обязанности. Отрезал дольку яблока и отдал девушке. Вдруг отобрал, вырезал сердцевину и снова отдал.

– Рад быть в гостях. Буду рад приезду сестры.

У его плеча вновь завозилась Хельга, с обиженным лицом протянула яблочную дольку, в которой Жерар не заметил семечку. Жерар поспешил исправиться и положил дольку яблока прямо в рот девочки. Еле успел отдёрнуть руку – так активно работали её челюсти. Глаза Хельги сердились.

– Рад буду видеть и Хельгу в доме моего отца.

Жерар смотрел на странного человечка у своего плеча и чувствовал, что это не просто слова вежливости. В ответ странная девочка радостно заболтала ногами под столом. Парень заглянул под стол. На одной ноге Хельги вновь не было носка. Совершенно спокойно молодой человек поднял носок и снова надел его на ножку девушки. В знак благодарности его ласково боднули большой головой в плечо. Жерар не заметил, как плотнее придвинулся к Хельге.

«Мне это кажется или… Парень воспитан и вежлив. Мне это кажется», – решила Маша, разглядывая сидящего напротив сводного брата и подругу.

Брат встал и вышел. Через минуту вернулся.

– Купил и маме и тебе серьги. Маме подарил ночью. Сестре дарю утром. Помни обо мне.

Серьги были точно такими же, как и для мамы. Только камень белый, а у мамы цвета табака – что-то между коричневым и зелёным.

– Жерар, это так красиво и так дорого, наверно! – Маша не рассчитывала получить дорогой подарок и растерялась.

– Это непременно золото. Память сестре.

Он наблюдал, как сестра любовалась подарком, как сняла свои маленькие серёжки и убежала в ванную комнату с подарком. Там нет никого и много света. Жерар посмотрел на Хельгу, опасаясь, что она обиделась. Может, пообещать купить что-то?

– Красивее тебя на земле нет человека, – сказала Хельга.

Сказала и сама задумалась, не сводя глаз с Жерара. Тот стоял у стола и мысленно переводил её слова, а когда перевёл, понял, что сказать такие слова, с такой достоверностью, мог только поистине красивый человек. Это не прозвучало как комплимент, нет! Это прозвучало как долгожданное открытие чего-то очень светлого, почти божественного. Жерар нравился женщинам и платил им той же разменной монетой. Франция – самая раскрепощённая во всех любовных проявлениях страна. Новым для него было то, что в данный момент никто ни с кем не заигрывал.

– Спасибо.

– И тебе спасибо.

Странное лицо подростка было сосредоточенно-спокойным. Такой взгляд Жерар наблюдал у бабушки. Мудрый взгляд.

– Мы купим тебе подарок, какой ты захочешь.

Жерар присел возле неё. Посмотрел на ручки, на крохотные пальчики. Осторожно подёргал за мочку уха, как бы давая понять, что именно купит для неё. Она погладила его волосы. Но как она это сделала! Как гладит счастливый ребёнок отца, как гладит счастливая мать сыночка. Умиротворённо и нежно. Хельга любовалась им…

– Лилипутам не идут дорогие украшения. У нас детская внешность.

Жерар не понял смысла сказанного.

– Кто ты? Откуда? Где твой дом?

– Я лилипут. Мама лилипут. Бабушка и дедушка лилипуты из цирка. И их родители тоже. Я всем говорю об этом сразу, чтобы меня долго не разглядывали. Маша со мной дружит не как с лилипутом.

Жерар смотрел на необыкновенного человечка и наполнялся нежностью. И далеко не жалостью. Он вспомнил значение слова «лилипут».

– Мы купим тебе тапочки, маленькие тапочки.

– В детском отделе, – подсказала Хельга.

Маша остолбенела в дверях и от увиденной сцены перестала чувствовать в ушах новые серьги. Пришлось подождать немножко, пока её заметили.

– Красиво очень, – сказал Жерар, имея в виду новые серьги на сестре. – Я предлагаю обняться.

Они обнялись.

– Как хорошо, что вы есть у меня, – сказала Хельга, смотря, как обнимаются брат и сестра.

– А ты у нас, – сказала Маша.

– Нас ждут. Скоро приедет папа. Надо одеваться.

Хельга ускакала в спальню. Маша убрала со стола и пришла к ней.

– Ты заигрываешь с ним? – обратилась Маша к подруге.

Хельга разглядывала своё отражение в зеркале.

– Заигрывать – это как бумажный бантик на ниточке. Помахал им перед носом котёнка, он и порвался весь. Нет, это совсем не то. Тут как обухом по голове, и я увидела себя со стороны. Мне не надо его приручать, быть служкой во всём и всегда, лишь бы он оценил мою заботу и остался со мной. Он делает это за меня. И, видно, бабушки ошибаются порой и говорят не дело совсем. Любовь и лилипутам нужна. Мать за ней и ушла, наверное.

Сердилась Маша, сердито произнесла свою тираду и Хельга.

– Не смей надевать дурацкие полосатые гольфы, – выпалила в сердцах Маша и получила рассудительный ответ.

– Я без них, как червяк в юбочке. В гольфах, пусть по-детски, зато не безобразно выгляжу. Ты сама посмотри…

Хельга доверчиво сняла гольфы и приподняла край юбки в складочку.

– Мне прямую юбку нельзя носить. Полное уродство!

Маша была сражена.

– Я стерва. Прости меня. Что на меня нашло?

– Всё нормально, иначе ты не была бы женщиной. Жерар мне тапочки собирается купить. Придётся отказаться. – Хельга счастлива незнамо почему, потому и шутила.

– Всё равно он уедет…

– Да, он уедет, а тапочки пусть останутся.

– Пусть.

Подруги обнялись и замерли, изучая собственные мысли. Голос Жерара вывел их из оцепенения.

– Уже идём. Как я выгляжу? – Маша спросила и ужаснулась тому, что Хельга никогда об этом не спрашивает.

– Ты, Маша, всегда красивая, даже голая.

– Может, мне дома остаться?

– Хватит умничать! Пошли.

Подруги вышли к Жерару. Высокая, стройная сестра его и странная мудрая девочка. Разные такие.

– Красивые подруги у меня сегодня, – сказал Жерар. И он нисколько не врал и не приукрашивал.

Маша взяла Хельгу за руку и повела к выходу. Когда дверь закрыли на ключ, эстафету перенял Жерар. Теперь он повёл за руку Хельгу по ступеням. Во дворе возле машины стоял Борис Николаевич и приветливо махал рукой. Подруга дочери уже не казалась ему странным существом. Нормальный человек, только маленький.

– Как мама чувствует себя?

– Спасибо, Жерар. Хорошо. Вы родные люди, но в данный момент чужие. Ей тяжело, вину за собой чувствует. И тебе, думаю, не очень легко.

– Понимаю. Хочу цветы купить. Это можно?

В цветочном магазине было холодно. Жерару всё интересно. Он красив, вежлив, его произношение выдаёт в нём иностранца. На него обращают внимание. Он выбирает для мамы бордовые розы, для сестры белые лилии. В каждом букете одиннадцать цветов. Ни фольга, ни целлофан ему не нравятся. Ленты для оформления букета жёсткие и все ядовитых оттенков. Ну всё иностранцу не нравится!

– Бант. Воздушный бант. Можно плетёный плоский лоток с ручкой… Я не посещаю сегодня кладбище. Это подарок маме, сестре и подруге. – Он оборачивается к Борису Николаевичу. – Хельга маленькая. Розы почти с её рост. Что купить?

Оба смотрят на герберы. Они напоминают Хельгу. Цветы головастые, лобастые, с выпуклой серединкой и без листьев на стебле.

– Нет, их не надо, – растерялся Борис Николаевич.

– Да… – согласился Жерар, блуждая взглядом по прилавкам. – Вот это, пожалуй.

Он показывает на маленький букет. Весь в кружевах и атласных ленточках.

– Это свадебный букет для невесты. За ним должны приехать и забрать. Он дорогой.

– Продайте его мне. Я настаиваю. – Жерар расстроился.

– Вы сделаете ещё один и продадите два букета, – посоветовал Борис Николаевич.

– Могу не успеть.

– Так продавайте быстрее, не тяните время и делайте второй, – стояли на своём мужчины.

– Ну, хорошо! – Продавец назвала сумму.

Жерар поднял глаза к потолку, мысленно перевёл на евро и выложил на прилавок цветные денежные знаки. Девушка-продавец ещё больше растерялась. Борис Николаевич достал бумажник и расплатился. Евро вручил обратно сопротивляющемуся Жерару.

– Потом, потом сочтёмся. Продавцу надо работать. Делать свадебный букет.

С охапками цветов мужчины вышли на улицу.

– Первые цветы первый раз для сестры.

Жерар открыл заднюю дверцу машины и положил белые лилии на колени Маши.

– Спасибо, братец. Ты меня балуешь.

– Как-как?

– Братец. Это уменьшительное от слова «брат». Ты же мне сводным братом приходишься.

– Уменьшительное… Как это? Не надо меня уменьшать. Я старше тебя.

Все засмеялись.

Маленький букет для Хельги прятался за большой охапкой роз. Жерар с цветами обошёл машину и сел на переднее сиденье. Машина тронулась.

– А это для маленькой Хельги. – Жерар обернулся к девушкам и протянул свадебный букетик лилипуту.

Борис Николаевич бросал взгляды в зеркало заднего вида, чтобы быть в курсе событий.

– У меня тоже цветы! – воскликнула Хельга так громко, будто Маша была где-то в другой комнате.

Все прониклись ее восторгом и радостью. Уж как она только ни вертела букет перед глазами! Обнюхала каждый бутончик. Вывернула на свой лад кружево, перевязала по-своему ленточки. Положила его между собой и Машей на сиденье. Через мгновение выхватила его оттуда, так как лилии касались других цветов. Стряхнула только ей видимую пыльцу от лилий и уложила букетик на свои колени. Подняла глаза и увидела, что Маша и Жерар наблюдают за ней и Борис Николаевич смотрит в зеркало заднего вида.

– Что? – замерла девушка. – Ой! Спасибо! Спасибо!

Она встала и обняла Жерара ручками вместе с подголовником. Было видно, что такой реакции Жерар не ожидал. Он напрягся и ждал, когда его отпустят. Похлопал руки Хельги у себя под подбородком, и только тогда его отпустили.

Они приехали. В дверях ждала Татьяна с собачкой на руках. Борис Николаевич сразу же забрал её, пока сын вручал цветы матери. Большое количество незнакомых людей привело собачку в бешенство. Она тряслась вся и тявкала. У Маши зазвонил телефон, и она закрылась в ванной комнате. Борис Николаевич опустил собачку на пол, спешно ставил что-то разогреваться на газовую плиту, исполняя приказ хозяйки.

Хельга осталась одна в коридоре. Собачка подле её ног вся извелась в бессмысленном лае.

– Можешь не драть горло. Казаться хозяином у тебя никогда не получится. Ты лилипут. Будешь всегда под ногами путаться, и смотреть на тебя будут свысока всегда. Ты маленький. Сейчас ты, как и я, никому не нужен. Как тебе тут живётся?

Собачка заткнулась. Только тряслась всем телом. Глаза мокрые, будто она плачет. Девочка присела возле неё на корточки и увидела в атласных пуговицах чёрного цвета своё отражение. Собачка повела носом в сторону букета.

– Можешь понюхать, – благосклонно предложила Хельга. – Вот видишь, совсем не страшно. Хочешь, открою тайну? Мы с тобой похожи.

Собака моргнула.

– Я вижу, ты согласна со мной. Давай дружить! Иди ко мне.

Собака оказалась на руках девочки.

Жерар с матерью стояли и слушали.

– Хельга, проходите в комнату. Как вам спалось на новом месте? – спросила Татьяна.

– Хорошо спала. И приснился жених невесте! – ответила за подругу Маша, вышедшая из ванной.

Пришло время садиться за стол. Татьяна расстаралась и наготовила много чего. Борщ, котлеты, холодец, вареники с картошкой и вишней и компот из свежих яблок. Селёдка под шубой произвёла большое впечатление на Жерара своими размерами. Борис Николаевич принёс диванную подушку. Жерар взял её у него из рук, словно зная, для чего она. Приподнял Хельгу и посадил на подушку. Собака ютилась на коленях Хельги, стараясь удержаться, – уж очень маленькой была девочка.

Обед прошёл замечательно. Жерар не выпускал из поля зрения свою подопечную. Ей было достаточно на чём-то задержать взгляд, и тут же это оказывалось в её тарелке. Ей позволялось кормить собаку с рук, запивать борщ холодной водой и есть зелёный лук вприкуску. Жерар поддержал ее в этом.

Татьяна заметила серьги в ушах Маши. Это заметил и Борис Николаевич и вопросительно посмотрел на дочь.

– Да, папа! Это подарок Жерара.

– Купил одну модель серёг для матери и дочери, – пояснил Жерар.

– Мне Татьяна Владимировна не мама.

– Как не мама? Мам… – Жерар повернулся к матери.

Все замолчали. Маша стала снимать серьги. Жерар жестом запретил ей это делать.

– Маша – дочь Бориса Николаевича, вместе живём мы совсем недавно.

– Моя дочь, твоя родная сестра, сейчас не со мной. Она в другом месте. – Татьяна вздохнула.

– Утром проснулся, увидел двух девушек и подумал, что у меня две сестры. Так есть. Две сестры. Купим третью пару серёг. Что расстроило тебя, мама? Далеко то место?

– Твоя сестра жила неправильной жизнью. По решению суда она отбывает срок в женской колонии.

Никто за столом не проронил ни слова, все ждали подробностей.

– Маме твоей на сегодня хватит воспоминаний, тем более что они грустные. Кто хочет кофе, а кто чай? – засуетился вокруг стола Борис Николаевич. Все выбрали чай.

Хельга подошла к столу. Вплотную к ней подошла собачка. Жерар встал, подхватил её под мышки и усадил на стул с подушкой рядом с собой. Внимательно оглядел её, ровно ли сидит. Девушка благодарно потерлась о его плечо головой. Собачка вскочила к ней на колени.

«Мой сын слишком ласков с этой девочкой. И Джеки тоже…» – подумала Татьяна и прошлась взглядом по лилипуту. Та сделала вид, будто разглядывает рисунок на бумажной салфетке.

– У вашего сына красивое имя, – сказала просто так, лишь бы сказать.

– Мама – поклонница Жерара Депардье, я поклонник Эдит Джованни Гассион. Певица Эдит Пиаф. – Жерар ласково посмотрел на соседку у плеча. – Ты на неё похожа.

Хельга хлопнула большими, слегка выпуклыми глазами.

– Эдит мало жила, но много чудила. Ей многое простится, ибо она много любила. Такие слова о ней я нашёл в книге Марселя Блистена «До свидания, Эдит!» и запомнил. У меня большая коллекция её снимков.

Татьяну кольнуло в сердце предчувствие.

«Неужели я могу быть на кого-то похожа, кроме как на лилипута?» – удивлялась Хельга, слушая рассказчика. У неё так же кольнуло сердце. Только тут напроказничала стрела амура.

Жерар посмотрел под стол, пощупал холодную ножку Хельги.

– Мама! Одолжи нам свои носки. У тебя ведь есть носки? У кого-то лапки холодные, как у гуся. Не забудь, нам надо купить тебе тапочки. Хочешь пушистые?

Глаза хлопнули в ответ. Голова кивнула.

Мать растерянно встала и ушла в комнату. Покопалась в шкафу своего мужчины. Новых носок не нашла. Пришлось нести стираные. Сын забрал их и надел на ножки лилипута сам.

– Хорошо?

Глаза хлопнули. Голова кивнула. Хельга немела, когда за ней ухаживал Жерар. Онемение это было приятным.