Читать книгу Начистоту. Книга писем - Галина Щекина - Страница 33

Айда за стол, обеденное время, беседовать в прихожей мы могли бы, хотя подумай, супчик ароматный, обжаренные с луком фрикадельки… Ты, вдовушка, конечно, изменилась. Ты раньше всё любила понемногу, особенно солененький огурчик с прилипшим чесноком или укропом, а нынче отвергаешь непреклонно любое мясо, банку с маринадом… Блинов не хочешь? Очень много теста.

Вчера еще писала ты мне письма листов по двадцать. Письма приходили все в основном сочувственные очень, и мощные, и именно в моменты, когда я в них особенно нуждалась. И я тебе пространные депеши писала километрами – ты помнишь? – собака приносила прямо в ванну, читая их, ты плакала зачем-то, и важностью проблемы заряжалась… Сегодня мы ни письменно, ни устно общаться не способны. Нет желанья.

Мы помогали в черные минуты друг другу, одинокие годами. Поэт машинно-тракторного центра, которому я правила подборку, в те дни активизировался очень, грозился перебить все окна в доме и в суд подать. И дома, и на своей работе.

Еще вчера! Как быть могло бы вечно! Вернемся же к листам бумаги желтой, к насыщенному бурному общенью. Там были не одни слова и мысли, ты создала прекрасные рисунки. Ни вьюги, ни белья, ни сковородок, ни рукописей, ни сердечной бури там не было. Но ты изобразила не мелочи, а сущность – надбытийно, что не «потом», а «прежде». То начало, что сотвореньем мира называют, поистине ребро Адаму – Ева. Для графики такой приличней было всё заново писать и по-другому, и библию попутно открывая!

То сотворенье мира беспредельно. Присвоить не осмелилась… Ну, как бы… Твой образ на бумаге был подарком, который для меня глобален слишком. Сегодня мне не надобно и даром подобной отвлеченности, излишне. Вчера еще я снизу вверх смотрела, не в силах это вымолвить. Сегодня я говорю – не вышло диалога.

Я лишь бытописатель, ты – эпична. Масштабы наши несопоставимы. Вчера ты восхищалась, что живу я не для себя. Что сделала так много, пространство создала, в котором могут развиться неожиданно таланты. Но что случилось? Нынче всё иначе. Сегодня ты считаешь, я душитель. Хотела ты приехать в этот город не потому ль, что здесь вспахали почву? Казалось, будет всё результативно, светло и вдохновенно… И на деле ты написала два больших романа, стопу статей. Вдобавок столько планов… Не знаю даже, что умеешь лучше – романы ли, эссе… Хороший критик читать умеет быстро – ты умеешь. Вчера тебя хотела напечатать, а вышло всё чудовищно. Альбомы твоих рисунков графики с любовью готовили тебе ко дню рождения – скупила ты, чтоб их никто не видел. Я так смешна с тряпьем комиссионным. Сегодня ты сама крутой издатель, мне книжку у тебя не напечатать, она не по зубам, не по карману.

О да, я клею страшные макеты и ножницами криво вырезаю, Пейдж Мейкер не работает, бедняга, компьютер маломощный, зависает и файлами графическими медлит. Он куплен для забавы и бирюлек, для сидиромов, где ему запомнить все книги, что сидят на жестком диске. Ну где же мне дождаться новых техник, когда поставят пейдж! Его не будет. Поэтому вручную, плохо, криво, но всё не пустота, не неподвижность… Ждать помощи мне неоткуда, знаешь, всё выдано до нас – для патриархов… Ждать помощи от мэра, президента, от спонсора, от друга – та же дикость. Сказал же Искандер, что он не нужен! Сказал он про себя, но всем подходит. Возможно, я суюсь, куда не просят, а книгами чужими занималась, поскольку как писатель не сумела создать свое значительное. К черту.

Про экспериментальную вещицу ты бросила презрительную фразу, чтоб я ее немедленно забыла как величайший стыд всей жизни. Мемуары? Перед тобою вянут мемуары. Тебя вдруг осеняет моментально, что хамка я по жизни и по текстам, и никогда не сделаюсь скромнее.

Мне говорили, я напоминаю дрезину, что гремит узкоколейкой, любого перееду, даже трупы. Как жаль, не при тебе, ты б согласилась, еще и от себя прибавила б эпитет.

Вчера ты одобряла всю программу. Сегодня прямо противоположно. Ты мной разочарована? Прекрасно.

Смотри, совсем растоптаны те люди, которых я открыла, чтоб печатать. (На них уже стоит печать Союза). Хотела им помочь – подвергла риску. Поэтому сегодня партизаню.

Ты ешь пока блины, вскипает чайник, вот слабое домашнее повидло, его сварила я из дачных яблок, когда их очень много уродилась, а сахару, конечно, не хватало. Талантлив кое-кто до безобразья. (Берет с воротником такой связала – художники позировать просили). Не то что в церковь! Нам и город тесен. Обещанный субботник отменяю. И если ты травмирована мною, убожеством всего – пора на отдых. Вчера ты знала: я твоя поддержка, сегодня говоришь, что я предатель. Вчера ты явно жаждала общения – сегодня мы покинуты друг другом. Сегодня ты являешься с подарком, всё происходит так, как я боялась. У вас ремонт, наверное, в разгаре, розетки ставят бело-золотые? Зеленый кафель, плитка «итальяно» в огнях, как та усадьба в кинофильме. А у меня всё скученно и скучно. И занавески клетчатые те же, и лампы на торшере все в заклейках. На стуле недошитая, в горошек, та юбка, что ты мне дошить хотела, а склочная машинка поломалась – руками доведу, как те макеты. Еще хочу я сделать бутерброды, простые бутерброды из батона… Я говорила, нужен суп, как воздух.

Всегда хотелось – от земли да в небо. Душа упрямо требует чего-то, что вряд ли умещается в натуру. Поэтому о будущем не будем. Печатаешь ли ты эссе на конкурс? Рассматривать в Берлин его отправим. И пусть его освоят единицы, читатель будем избранным… Приятно?

Ты видишь эту лодку на картине? Дрожат, переливаясь рябью, волны. И в серебре уключины, и в звездах. Она плывет в воде, но прямо в небо.