Читать книгу Дни крутых. Серия «Время тлеть и время цвести» - Галина Тер-Микаэлян - Страница 5

В апреле Антону позвонил расстроенный Илья Шумилов – сообщил, что заключил контракт с частным акушерским центром Баскова, и кардиолог центра Топильский обнаружил у Карины митральный стеноз. Прежде болезнь не давала о себе знать, однако обострилась во время беременности, и врачи утверждали, что степень риска для матери достаточно велика.

– Представляешь, предлагали даже прервать беременность. Я, если честно, уже в такой панике, что на все готов, но Каринка ни в какую. Понимаю ее, конечно, но… Старик, я хотел бы выслушать твое драгоценное мнение по этому поводу.

Антон вздохнул – вмешиваться в дела конкурентов было не в его правилах, но речь шла о Карине.

– Договорюсь с нашим кардиологом и скажу, когда вам подъехать.

Кардиолог, Сирануш Яковлевна Айвазян, седовласая женщина с крупным носом, была консультантом в отделении патологии беременности старого роддома еще при жизни Людмилы Муромцевой. Антон, помнивший, как высоко его мать и Евгений Семенович Баженов ценили Айвазян, заключил с ней контракт, несмотря на все возражения Лили:

– Ты посмотри на ее возраст – шестьдесят пять! У нас что, фонд помощи престарелым? Папа позволил тебе проявить самостоятельность в выборе сотрудников, но нельзя же этим злоупотреблять! У этой Айвазян даже нет ученого звания.

Антон даже не дал себе труда ей ответить – Филев предоставил ему право лично заключать контракты со специалистами, и отчитываться в своих действиях он не собирался. Лилю это тогда сильно задело – она отшвырнула оставленную для нее копию контракта и больше об этом не заговаривала.

С Айвазян они договорились на три часа, Илья и Карина приехали к одиннадцати. К трем Антон уже имел на руках все результаты диагностического обследования Карины. Сирануш Яковлевна появилась в начале четвертого и сразу же прикрикнула на бледного от волнения Илью:

– Это что тут за театр драмы? Антоша, а ну-ка уведи его в свой кабинет, мне тут такие нервные папы не нужны!

Она долго осматривала Карину, слушала, выстукивала пальцами, заносила данные в компьютер, приговаривала:

– Значит, хочешь обязательно рожать? Хорошая девочка, красивая. Говоришь, мама армянка, а папа грузин? Моя сестра тоже вышла за грузина. А ты, наверное, на маму больше похожа? Что ж, если хочешь рожать, то надо тебе постараться и очень себя беречь, слушаться докторов.

Одной рукой она неумело жала на клавиши, другой придерживала очки, всматриваясь в текст на экране. Карина с улыбкой спросила:

– А вы давно живете в Москве?

– Больше пятидесяти лет, деточка. Мои мама с папой приехали сюда работать сразу после войны, они тоже были кардиологами. А мы с сестрой родились в Ереване. Ладно, одевайся и пойдем к Антоше в кабинет, а то твой муж там, наверное, уже рысцой по потолку бегает.

Когда они вошли в кабинет Муромцева, там была Настя Воскобейникова – после разговора с Лизой в школьном туалете, она решила излить душу и Антону. Тем более, что он видел их с Алешей вместе и все знал. Однако, встретив Илью и узнав, по какой он здесь причине, она поняла, что теперь всем не до нее, и лучше отложить разговор до другого раза.

– Большая какая выросла, не узнала тебя даже, – Айвазян потрепала девочку по щеке и официальным тоном сказала: – Я все данные занесла в компьютер, Антон Максимович, вы попросите медсестру распечатать, а то я с этим прибором как медведь с лаптем управляюсь. То ли дело прежде – сиди себе строчи на бумаге, а потом пусть другие, как хотят твой почерк разбирают.

Все засмеялись, только Илья продолжал сидеть неподвижно и смотрел на Сирануш Яковлевну безумным взглядом. Она мягко ему улыбнулась:

– Что глядишь на меня, папочка? Пусть рожает, но надо лечиться. Давно надо было, а то вы, мужчины, такие – никогда заранее не интересуетесь, чем женщина болеет. Вам ведь другое интересно – кого раньше любила.

Шутка вызвала новый взрыв смеха, но Илья опять не улыбнулся. Лицо его было бледным и измученным, глаза обведены черными кругами. Обняв Карину за плечи, он серьезно возразил:

– Нет, я этого никогда не спрашивал.

Настя звонко и весело заметила:

– Не спрашивал, потому что знал, что Карина никогда ни о ком кроме тебя не думала.

Карина улыбнулась и нежно прижалась головой к плечу Ильи. Тот неловко помялся и вытащил из кармана пачку стодолларовых купюр.

– Сирануш Яковлевна, поскольку мы наблюдаемся не в этой клинике, а просто хотели с вами проконсультироваться, то разрешите оплатить вам консультацию…

Старуха сразу насупилась и подняла брови. Антон, не дав ей открыть рот, удержал ее руку, отстранявшую деньги:

– Нет-нет, Сирануш Яковлевна, Илья прав – это внеурочная работа, он обязан вам ее оплатить. Подождите, пожалуйста, я сейчас провожу этих веселых ребят, и мы с вами еще кое-что обсудим.

Ему известно было, что Айвазян нуждается в деньгах – ее внучка должна была осенью поступать в институт, и огромные деньги в семье уходили на репетиторов и подготовительные курсы. Проводив Илью, Карину и присоединившуюся к ним Настю, он вернулся в кабинет и вопросительно посмотрел на Сирануш Яковлевну. Она вздохнула и покачала головой.

– Митральный стеноз. Вторая степень, если классифицировать по Ваниной. В принципе, если не будет ревматической атаки, то это не противопоказание для беременности и родов, но в данном случае сопутствует врожденная поперечная блокада, поэтому нужно очень осторожно назначать сердечные гликозиды – я это указываю в рекомендации. Топильский, который ее консультирует, очень уверенный в себе мальчик, очень. Я его знаю.

Антон не сумел удержать улыбки – всех специалистов моложе шестидесяти лет Айвазян называла мальчиками и девочками.

– Но если понадобится ваша консультация, Сирануш Яковлевна, могу я на вас рассчитывать? Потому что это очень близкие мои друзья.

Старуха потрепала его по голове.

– Знаешь же, Антоша, что я никогда тебе ни в чем не откажу. Только не понимаю, почему ты ее сюда к себе не положишь, раз вы уже начали функционировать, в твоей клинике условия намного лучше, чем у Баскова.

Антон смущенно вздохнул:

– Если честно, то это… гм, не совсем удобно. Видите ли, Сирануш Яковлевна, ее муж… Если совсем точно, то он не ее муж, а муж Лилианы Шумиловой, которой принадлежит наша клиника. Так что, вы сами понимаете…

Айвазян в изумлении раскрыла глаза и даже потрясла головой, словно хотела сказать: «Ну и дела!». Правда, из деликатности она ничего не сказала, а перевела разговор на другую тему:

– Хорошо, Антоша, а ты мне скажи, ты у мамы давно был? Я недавно к мужу на могилу ездила и к Люде заходила – кто-то перед Новым годом по всему кладбищу ограды повыломал и у Людмилы тоже прутьев десять вытащили. Не люди – звери дикие. Я своему Мише буду новую ограду заказывать, ты не хочешь маме тоже оградку подправить? Я тогда насчет нее тоже с мастерами поговорю.

Антон опустил голову, почувствовав, как защемило в груди, – в последний он раз был на кладбище только в конце августа прошлого года, в годовщину гибели матери.

– Спасибо, Сирануш Яковлевна, если вам не трудно. Я приезжаю только в годовщину – положить цветы. В году как-то времени нет выбраться. Вы только скажите, сколько нужно, и я сразу же отдам деньги.

– Отдашь, конечно, но лучше сам съезди, посмотри.

Послушавшись ее совета, Антон поехал на кладбище. Могильная ограда действительно была сломана в нескольких местах, а портрет Людмилы на надгробии покрылся пылью и грязными водяными разводами. Он протер фотографию платком и, перевернув брошенное кем-то дырявое ведро, сел на него, вглядываясь в родное лицо.

«Мамочка, как же так получилось, мамочка? Кто виноват? Или нам бывает легче, когда мы найдем виноватого? Катя, например, додумалась до того, что готова обвинить дядю Андрея – ты бы, наверное, смеялась, если б послушала ее! Я почему-то стал иногда вспоминать своего отца – того, чье имя ты всегда от меня скрывала. Ты ведь знаешь, я много раз говорил тебе, что теперь у меня есть сестра Катя и… дочка Таня. Которую я, наверное, никогда ее не увижу. Помоги мне, мама!»

Антон провел на кладбище часа два, походил среди могил, пожалел о том, что Баженовы похоронены в другом месте. Подумалось даже, что хорошо бы нынче заехать за Катей и вместе съездить к отцу и деду, потом вспомнил, что она теперь опять с головой ушла в свой бизнес – открывает новое фотоателье. За две недели ему один только раз удалось до нее дозвониться – два дня назад, – а так домашний телефон то занят, то не отвечает.

– Катя, поросенок, – сердито спросил он, – куда ты пропала? Я уже в розыск собирался подавать.

– Не поверишь, Антошка, жутко занята! Встаю в половине шестого, домой добираюсь к часу ночи. Документы все получены, открываемся через неделю, Сейчас с компаньонами приводим в порядок помещение, грязно – жуть!

Голос у Кати был счастливый, и Антон от всей души порадовался за сестренку.

– Поздравляю, Катюша, помочь с уборкой?

Предложение было отвергнуто с ходу:

– Ни в коем случае, ты что приметы не знаешь?! Никто, кроме владельцев не должен видеть помещение офиса до открытия, дурная примета!

– Не знал, думал, это невесту до венчания жених не должен в свадебном наряде видеть. Ладно, Катька, тогда работай. У меня тоже сейчас под завязку, позже выберу время – заскочу к тебе домой.

Однако работы было невпроворот, Антону не всегда даже удавалось съездить домой. Коротая ночи в клинике, он добрым словом поминал Лилю, распорядившуюся – естественно, в своих интересах – оснастить его кабинет всеми удобствами.

Когда строительные работы были окончены, и клиника начала функционировать, официально Лиля стала приезжать с целью проверки финансовой отчетности. Муромцев знал, что это вздор – главный бухгалтер Сорокина, маленькая энергичная женщина лет сорока пяти с чрезвычайно портившим ее лицо длинным носом, в финансовых делах была виртуозом, и сама не раз говорила:

– Я в бухгалтерии всегда концы с концами сведу так, что ни один проверяющий не подкопается. Кого угодно могу обмануть, только не стану этого делать, у меня закваска не та, я, как была коммунисткой, так и останусь, пусть у нас Ельцин хоть сто раз партбилеты отобрал.

Антон знал, что это правда. И еще он почти на сто процентов был уверен, что помимо бухгалтерской работы в обязанности Сорокиной входит следить за главврачом Муромцевым и докладывать Лилиане о каждом его шаге. Поначалу его это раздражало, потом даже понравилось и придало весу в собственных глазах – похоже, он, Антон Муромцев, значительная персона, и Лилиана нуждается в нем гораздо больше, чем он в ней.

После короткого разговора с Сорокиной она входила в кабинет Антона, разгоряченная мыслью о предстоящей близости и, заперев дверь, бросалась в его объятия – смежив веки, одной рукой стаскивая с себя нижнее белье, другой пытаясь расстегнуть ширинку его брюк. В отличие от нее он не спешил – ласково, словно успокаивая, гладил по спине, похлопывал по ягодицам. Это ее бесило:

– Скорей, я не хочу ждать!

– Тихо, Лиля, подожди, ты что же, хочешь как кошка – за пять секунд?

– Иди к черту, не хочу ждать!

– Придется подождать, хозяйка, твой раб должен настроиться, он тоже желает получить удовольствие.

Ему не всегда удавалось долго ее дразнить – горячность Лили захлестывала их обоих. Они сплетались в объятии, где придется – на столе, на диване, на полу. Впрочем, диван был широким и мягким, огромный стол обит приятным на ощупь дерматином, а на полу лежал роскошный ковер с пушистым ворсом. Возле стены стоял бар с напитками, а прямо к кабинету примыкали ванная комната и туалет.

Однажды Лиля в своем нетерпении не захлопнула дверь. И в тот момент, когда ее ягодицы самозабвенно протирали дерматин стола, а разгоряченный Антон доказывал, что хозяйка может не сомневаться в его мужских способностях, дверь приоткрылась, и в образовавшейся щелочке мелькнул острый носик главного бухгалтера Сорокиной – возможно, та искала хозяйку, желая что-то уточнить. Испуганно охнув, она тут же отпрянула назад и скрылась, но все же Антон успел краем глаза ее приметить. Отдышавшись, он сообщил Лиле, что бухгалтерша их «засекла», на что она, пожав плечами, холодно ответила:

– Ну и что?

Мнение тех, кто на нее работал, интересовало деловую даму Лилиану Шумилову меньше всего. Посвятив сексу около часа, она приводила себя в порядок в ванной и выходила оттуда спокойной и холодной. Антон иронизировал:

– Смотрю, ты весь свой пыл отдала дерматину моего стола.

Лиля не реагировала на шутку, взгляд ее был непроницаем, тон голоса ледяным:

– На данный момент в клинике есть проблемы, требующие моего личного вмешательства? Без моего распоряжения никаких кардинальных изменений в работе, будь уж так добр.

Антон уже давно понял, что близко принимать к сердцу ее заносчивость и злиться – себе дороже. Лилиану следовало принимать такой, какой она была, со всеми ее недостатками и достоинствами. Да, были у нее и достоинства – энергична, работоспособна, изобретательна в сексе, могла бы при желании стать неплохим дизайнером. Во всяком случае, мебель в кабинете главврача была подобрана со вкусом, и Антон не ощущал дискомфорта, если дела вынуждали его проводить ночи в клинике.

На широком мягком диване ему часто снилось детство – мать, Андрей Пантелеймонович. После пробуждения сны забывались, но оставалось ощущение доброго и светлого. Однажды приснился дед Евгений Семенович. На лице старика отчетливо проступали морщины, в руках он держал карандаш и говорил:

«Главврач, Антоша, должен знать возможности своих сотрудников. Нельзя всю работу делать самому, каждый должен четко выполнять свои обязанности, но главврач несет ответственность за все».

Этот сон почему-то засел в памяти прочно и отчетливо – вспоминая его, Антон даже видел карандаш в руке деда.

Формально рабочий день Муромцева заканчивался в пять часов, однако в экстренных случаях дежурный мог в любую минуту связаться с ним по домашнему телефону или мобильнику. Поэтому, как ни странно, только в своем рабочем кабинете, он полностью расслаблялся – выключал мобильник, телефон и селектор. Это создавало приятное ощущение отрешенности от внешнего мира, а в случае необходимости к нему просто постучали бы в дверь кабинета. Поэтому, просмотрев последнюю информационную сводку данных о состоянии пациентов клиники, Антон уйти домой не спешил.

В тот день, где-то в начале седьмого вечера отключив компьютер, он откинулся на спинку кресла и закрыл глаза, ощущая себя выжатым лимоном. Дежурный врач позвонил к нему домой в четыре утра – в клинику обратился муж женщины, которой в районной больнице был поставлен диагноз «внематочная беременность». Его жена, много лет лечившаяся от бесплодия, считала себя беременной и теперь пришла в отчаяние, решив, что у нее никогда уже не будет детей. Несмотря на тяжелое состояние и сильные боли она отказывалась от предлагаемой операции, и ее муж срочно связался с частной клиникой Шумиловых, рекламный проспект которой он недавно видел в газете.

Разговаривая с дежурным врачом, Муромцев вспомнил распоряжение Лилианы не связываться с критическими случаями:

– Клиника функционирует меньше месяца, и пока, первые полгода, наша основная задача – создавать себе имидж. Комфорт, диагностика, новейшее оборудование, импортные медикаменты, внимательные и приятные доктора – пусть дамы взахлеб рассказывают об этом своим подругам. У тебя достаточно опыта – если видишь, что случай сомнительный, вежливо ссылайся на отсутствие мест.

Антон возражал:

– Ты, понимаешь, что говоришь? Здесь медицинское учреждение, а не клуб для обеспеченных дам. Если к нам с улицы доставят женщину с отслойкой плаценты и кровотечением, то мы просто обязаны будем ее принять – иначе нас лишат лицензии и возбудят уголовное дело за неоказание помощи.

– Это другое дело, в экстренных случаях больные или их родственники дают нам расписку, что при любом исходе не будут предъявлять претензий. Но если женщина с каким-то тяжелым заболеванием – почки там, сердце – решила рискнуть пятьдесят на пятьдесят и родить, то пусть делает это не в нашей клинике. Ты понял меня, Антон? Воспаления, полипы, кисты, миомы, бесплодие, аборты, неосложненные роды, консультации. Создай круг постоянных клиенток. И никаких летальных исходов!

– Никто никому не может дать стопроцентной гарантии.

– Эта твоя задача – определить степень риска. Ты – блестящий диагност, именно поэтому ты возглавляешь клинику, и я плачу тебе бешеные деньги. Учти, если пострадает имидж клиники, то в первую очередь пострадаешь ты – это отразится на твоем материальном благосостоянии, как ты понимаешь.

Ее тон и упоминание о деньгах, которые она ему платит, всегда вызывали у Антона еле сдерживаемое раздражение. Тем более что уже спустя две недели после того, как начали функционировать все три корпуса клиники – новый и два полностью реконструированных, – он понял, что его зарплата, еще совсем недавно казавшаяся пределом мечтаний, была, в сущности, не так уж и велика. Возглавлять и направлять работу столь крупного и многопрофильного медицинского учреждения, нести юридическую и моральную ответственность за действия всего медицинского персонала и материальную ответственность за дорогостоящее оборудование – нет, Лилиана явно недооценила его, когда предложила столь смехотворное жалование! Именно об этом он со злостью подумал, когда его рано утром разбудил телефонный звонок встревоженного дежурного врача:

– Антон Максимович, состояние тяжелое и диагноз под сомнением. Думаю, не стоит привозить женщину к нам из районной больницы, но вы велели во всех случаях сначала консультироваться с вами. Муж ждет у телефона, думаю, нужно тактично рекомендовать ему…

– Пусть везет к нам и немедленно, я выезжаю, а вы вызовите…

Антон назвал фамилии специалистов, которые должны срочно приехать в клинику, повесил трубку и, насвистывая, начал одеваться. Его новенький форд всегда стоял на открытой стоянке возле дома, и дороги в это время были еще относительно свободны, поэтому через тридцать минут он добрался до клиники – как раз в тот момент, когда улыбающаяся медсестра измеряла давление лежавшей на диване молодой женщине с бледным и испуганным лицом. Тут же по кабинету метался ее муж, встречая каждого входившего отчаянным безумным взглядом. Увидев Антона, он почувствовал в нем главного, и рванулся вперед со слезами на глазах:

– Доктор, ради бога, я все оплачу в двойном размере – только помогите, спасите ее! Мне уже ничего не нужно, я не хочу никакого ребенка! – он повернулся к жене и выкрикнул со злобным отчаянием: – Не хочу, слышишь?!

Она не отреагировала, ее голова бессильно откинулась назад, и глаза закатились.

– В кабинет диагностики, – отстранив мечущегося мужа, распорядился Муромцев.

Диагноз был поставлен спустя несколько минут: аппендицит на фоне ранней беременности. Антон вышел в приемную и обратился к бессильно упавшему в кресло мужчине:

– У вашей супруги нет внематочной, это аппендицит. Она беременна – шесть недель. Необходима срочная операция, сейчас я вызову хирурга, а мы со своей стороны постараемся сделать все, чтобы сохранить ребенка, но вы должны подписать документ…

– Да-да, – мужчина, словно ничего не понимая, кивал головой, и руки его тряслись, когда он давал расписку.

Женщина неплохо перенесла операцию, хотя пришлось принять срочные меры для стабилизации уровня гормонов и сохранения беременности. К вечеру, когда она окончательно пришла в себя, мужу сообщили, что на данный момент угрозы выкидыша нет.

В тот же день родили три беременные дамы, наблюдавшиеся в клинике амбулаторно. Одну из них выездная бригада успела привести в родильное отделение прямо с деловой встречи. Произведя на свет крохотную малышку весом в два килограмма, женщина решила, что свое дело сделала, а остальное находится исключительно в компетенции докторов, за то им и платят. Тут же из родильного она позвонила своей секретарше и велела принести на подпись какие-то договора. Другая пациентка почувствовала себя плохо, покупая картину в художественном салоне, и по дороге в клинику родила восьмимесячных близнецов весом менее двух килограммов. Тридцать пять недель – срок вполне нормальный, но при многоплодной беременности осложнения наблюдаются чаще, поэтому Антон велел педиатру ежечасно сообщать ему о состоянии детей. Третья дама даже до машины не успела дойти – родила очаровательного мальчишку в своем загородном коттедже, куда специализированный автомобиль клиники с трудом смог добраться из-за жуткой пробки на дорогах. Ребенок, хоть и недоношенный, весил три килограмма – вес вполне нормальный. В родильное отделение мамаша ехать отказалась – в соответствии с соглашением, заключенным между ней и клиникой, в подобной ситуации медики должны были ежедневно контролировать состояние новорожденного и его мамы на дому.

Помимо столь неординарных случаев в течение дня были проведены четыре плановые гинекологические операции, сделано десять абортов, и выполнен ряд сложных процедур в отделениях гинекологии и патологии беременности.

И теперь, закончив работу с компьютером и сидя с закрытыми глазами, Антон вдруг вспомнил, что Лилиана уже десять дней, как с командой Воскобейникова улетела в Умудию для проведения избирательной кампании. Ее не было в Москве, ее можно было не ждать, а вместо чувства свободы Антон испытывал ощущение, будто ему чего-то не хватает.

При мысли, что можно скучать о Лиле, ему стало смешно. Открыв глаза, он поднялся и нажал кнопку прослушивания записей автоответчика, который включала его секретарша, уходя домой.

«Антон Максимович, срочно свяжитесь… Антон Максимович, перезвоните… Антон Максимович…»

Надо же, сколько человек пытается достать доктора Муромцева в то время, как он по всем нормам трудового законодательства имеет полное право заниматься сугубо личной жизнью! Сотрет вот сейчас все напрочь, пусть звонят, когда положено, в рабочее время.

Внезапно одна из записей привлекла его внимание – звонила Альбина Баскова. Бывшая однокурсница и в каком-то смысле конкурентка – ее муж Константин Басков руководил специализированным платным акушерским центром. Тем самым, с которым заключил договор Илья Шумилов.

Баскова, как и его супругу, Антон Муромцев тоже знал по институту. Когда-то они были на «ты», но за пару лет до того им довелось случайно столкнуться у знакомых, и Басков Антону еле кивнул, даже остановил жену, когда та, обрадовавшись встрече, хотела завязать разговор. Антон пожал плечами и вскоре забыл об этой встрече. Теперь он, возможно, стер бы запись звонка Альбины, как и остальные, не будь ему известно, что именно она наблюдает за течением беременности Карины Чемия.

«Антон Максимович, большая просьба перезвонить по поводу вашей знакомой Карины Чемия по номеру…. Если будете звонить после шести вечера, то по номеру….»

И все. Он торопливо набрал последний из двух номер, который, как можно было предположить, был номером домашнего телефона Басковых. Ответил ему сам Константин Басков и, узнав, кто говорит, сказал очень вежливо, но голосом, в котором слышалась откровенная и глубокая неприязнь:

– Приветствую, коллега, очень рад, что вы позвонили, нам необходимо немедленно выяснить ряд вопросов.

Антон намеренно проигнорировал важный тон бывшего однокурсника.

– Привет, Костя, рад тебя слышать. Что там по поводу Карины Чемия?

Басков поперхнулся и сделал вид, что не заметил столь фамильярного обращения.

– Коллега, – сказал он нервно, – заключая с нашими пациентками договор, мы требуем полного и безоговорочного выполнения наших требований. В противном случае мы не считаем себя ни за что ответственными.

– Нормально, – одобрил Антон, – так что с Чемия, ты мне скажешь? Потому что я…

Басков раздраженно его прервал:

– Это в высшей степени некорректно, коллега! Наш центр заключает с женщиной договор о медицинском обслуживании, и после этого вы ее потихоньку обследуете, делаете какие-то свои прогнозы. В подобном случае я могу сказать лишь одно: если эта дама испытывает к вам такое доверие, то мы не будем возражать против того, чтобы расторгнуть контракт и передать ее вашей клинике.

– Да кончишь ты болтать! – прикрикнул Антон, потеряв терпение. – Ты скажешь мне, что случилось, козел несчастный? Или отдай трубку своей жене.

В конце концов, Басков, обидевшись на «козла», утратил выдержку.

– Сам ты козел, Муромцев, и всегда был козлом! – нормальным человеческим голосом рявкнул он. – Позвони в центр и сам объясняйся с Алей, она уже сутки не ест и не пьет из-за твоей знакомой.

Муромцев не без удовольствия повесил трубку и набрал номер центра. Баскова взяла трубку практически сразу.

– Антон, я два часа не могла до тебя дозвониться, – голос Альбины звучал встревожено. – Ситуация у нас следующая: наш кардиолог Топильский рекомендует немедленно прервать беременность по жизненным показаниям, поскольку он диагностирует третью степень риска, но Карина наотрез отказывается – ссылается на обследование, проведенное у тебя в клинике. Я читала заключение вашего кардиолога, но оно было сделано месяц назад, а сейчас по данным мониторинга и ЭКГ стремительно развивается отек легких и правожелудочковая недостаточность, частота желудочковых сокращений ниже пятидесяти.

– А ее… муж? Ты с ним говорила?

– Он вообще в невменяемом состоянии и на все согласен, но она… Я даже не думала, что такая спокойная и тихая женщина может так неразумно себя вести. Короче, Антон, я так поняла из ее слов, что это твои близкие друзья. Мы готовы расторгнуть контракт, и если ты готов принять ее в своей клинике…

– Ее муж далеко? Я могу с ним переговорить?

– Да, он здесь, пожалуйста.

Услышав в трубке вялый, словно сонный, голос Ильи, Муромцев понял, что тот действительно находится в состоянии прострации.

– Старик, давай, очнись, – торопливо сказал он, – сейчас привезешь ее сюда, мы быстренько соберем консилиум и все решим на месте.

– Слушай, я… ты же знаешь ситуацию, – в измученном голосе Ильи прозвучал горький смешок.

Они оба прекрасно понимали, что пребывание Карины в клинике Лилианы Шумиловой могло вызвать грандиозный скандал. Но Лилианы сейчас в Москве не было, поэтому Антон произнес как можно более равнодушно:

– Да ладно тебе, это не предмет. Так что давайте скоренько сюда, а я пока соберу свой консилиум. За меня не волнуйся – ты хозяин, клиника принадлежит тебе, за все и ответишь.

– Не издевайся. Ладно, сейчас приедем.

Антон связался по селектору с дежурным врачом отделения патологии:

– Надежда Ефимовна, минут через двадцать беременность, осложненная сердечной недостаточностью. Свяжитесь с кардиологом и пригласите специалиста из отделения перинатальной диагностики.

Потом он позвонил Айвазян домой.

– Сирануш Яковлевна, я сейчас вышлю за вами машину – тяжелый случай. Та женщина, которую я вас просил проконсультировать месяц назад – Чемия. Она поступает в нашу клинику.

– Эта красивая девочка, у которой мама армянка? Что случилось?

– Точно не скажу, они еще не подъехали, но мне позвонили и сообщили, что диагностирована правожелудочковая недостаточность, отек легких и нарастающая брадикардия. Я, конечно, не специалист, но, судя по картине, не исключена интоксикация гликозидами.

– Тогда я сейчас тебе продиктую, какие дополнительные анализы сделать до моего приезда – пока доедет твоя машина, а потом мы проберемся в клинику через все эти пробки.

Айвазян жила в Химках, и знала, что даже в лучшем случае дорога в оба конца займет около двух часов. Когда она приехала в клинику, Карина уже лежала в третьей палате отделения патологии. Дежурный гинеколог закончила первичный осмотр, и Антон попросил ее и врача из отделения перинатальной диагностики пройти к нему в кабинет, чтобы обсудить только что полученные данные обследования плода.

Илья, дожидавшийся в коридоре окончания осмотра, вошел в палату и застыл возле кровати Карины, глядя прямо перед собой странно-бессмысленным взглядом. Он, казалось, даже не заметил вошедшую Айвазян. Улыбающаяся медсестра подала ей распечатку результатов анализов, расшифрованные компьютером кардиограмму и эхокардиограмму.

– Я не хочу прерывать беременность, – тихо сказала Карина, приподнявшись на локте и взглянув на вошедшую Айвазян огромными темно-карими – почти черными – глазами. Она пыталась, но не могла сдержать одышку, и кожа ее лица имела синеватый оттенок, – вы же говорили, Сирануш Яковлевна…

– Говорила, девочка, говорила, – бодро ответила Сирануш Яковлевна и повернулась к почти столь же бледному Илье, – а ну-ка все посторонние идут погулять и оставят меня с нашей девочкой.

Антон, заглянувший в палату, поздоровался с Айвазян и крепко взял приятеля за локоть.

– Пойдем ко мне в кабинет. Пойдем, пойдем.

Тот раздраженно отмахнулся и, резко повернувшись, почти бегом выскочил из палаты. Антон покачал головой:

– Извините, Сирануш Яковлевна, парень уже поехал. Ладно, я вас оставляю, а вы побеседуйте с Кариной.

Сирануш Яковлевна молча кивнула – она уже бегло просмотрела поданные ей медсестрой распечатки и теперь, шевеля бровями, внимательно изучала историю болезни. Потом, сняв с шею фонендоскоп, старуха долго выслушивала Карину, переворачивая ее в разные стороны.

– Дигоксин отменить, – неожиданно резко сказала она, повернувшись к медсестре, – алупент ноль пять внутривенно, триамтерен отменить, назначить вместо него индапамид. Через два часа ЭКГ.

– Я хочу этого ребенка, – тихо произнесла Карина, – я рискую, но это мое дело и моя жизнь, в конце концов.

Сестра записала назначение и вышла, а Айвазян, повернулась к Карине и потрепала ее по плечу.

– Не шуми, девочка, если очень хочешь ребенка, так в чем дело – будет у тебя ребенок. Сейчас мы все посмотрим, все проверим, нужно будет – сделают тебе комиссуротомию.

– Что сделают? – голос Карины дрогнул.

Сирануш Яковлевна устало и ласково улыбнулась.

– Это несложная операция на сердце, ее делают даже беременным. Не бойся, все, что можно мы сделаем.

Вошли две медсестры. Одна начала возиться с капельницей, другая с приборами. Айвазян поднялась, тихо сказала что-то одной из медсестер и шутливо погрозила Карине пальцем.

– Сейчас схожу и посмотрю, что наши люди делают, а ты веди себя хорошо, ладно?

Она вышла, а медсестра – та, что устанавливала датчики приборов, – тихо сказала другой:

– Зин, я вчера в ресторане с мужиком познакомилась – отпадешь!

Карина закрыла глаза, невольно прислушиваясь к тихому разговору девушек. Лекарство из капельницы медленно поступало в ее вены, на экранах мониторов световой зайчик вычерчивал кривые.

Сирануш Яковлевна, шаркая, вошла в кабинет Антона, и он немедленно поднялся ей навстречу.

– Садитесь, Сирануш Яковлевна, мы вас ждали. Это вот Альбина Александровна Баскова, – он указал на сидевшую возле окна очень коротко остриженную темноволосую женщину, – она ведет Чемия и приехала с ней и ее супругом, потому что очень беспокоится.

– Вела, – поправила его Баскова, – если пациентка отказалась принять наши рекомендации и предпочла вашу клинику, то мы не можем возражать, но, естественно, снимаем с себя всю ответственность. Меня просто чисто по-человечески тревожит ее состояние.

Лицо у Альбины Александровны было усталым, и в голосе звучала некоторая обида, которую она, как ни старалась, не могла скрыть. Антон примиряюще дотронулся до ее плеча.

– Ладно, Аленька, давай послушаем, что скажет Сирануш Яковлевна, – он повернулся к старухе и протянул ей распечатки. – Вот заключение гинеколога и перинатального диагноста. Я их не стал задерживать, потому что с этой стороны отклонений нет. Фоно- и электрокардиограммы плода в пределах нормы, кардиотограмма и нестрессовый тест без отклонений. Сейчас вопрос в том, стоит ли пролонгировать беременность на фоне стационарного лечения или прервать по жизненным показаниям.

Илья сидел, закрыв лицо руками и, казалось, не слышал того, что происходило вокруг него. Однако при последних словах Антона он внезапно сорвался с места и с исказившимся лицом крикнул:

– Нет! Никакого вопроса не стоит! Прервать беременность и немедленно! Я не хочу этого ребенка, я уже ненавижу его, понимаете? Я отец и я имею право! Не надо! Что вы ей сейчас сказали? – с неприязнью обратился он к Айвазян.

Та поглядела на него с внимательным сочувствием и покачала головой.

– Не кричи, мальчик, не надо кричать. Мы сделаем все, что надо, почему ты нам так не веришь? Антон Максимович, накапайте ему успокаивающего, и побольше. Пусть полежит на диванчике.

Антон достал из шкафчика стакан и лекарство и начал отсчитывать капли.

– Не надо мне никакого успокаивающего, – возразил Илья, но все же выпил жидкость, которую Муромцев чуть ли не насильно влил ему в рот.

– Лошадиную дозу в тебя влил, – удовлетворенно подмигнул Антон, ставя стакан на столик, – а то всем мешаешь. Посиди тихо, без тебя разберемся.

– Волноваться не надо, все твое волнение передается жене, – говорила Сирануш Яковлевна, удобно располагая свое полное тело в кресле, – ребенка ругать не надо, зачем так? Нехорошо.

Секретарша Антона, улыбаясь, внесла кофе и поставила перед гостями. Альбина нервно вскинула голову и, не дотрагиваясь до своей чашки, сказала:

– Простите, у меня очень мало времени, вы не могли бы сказать мне, какой у вас прогноз, и что вы собираетесь делать?

– Я жду, – невозмутимо ответила Айвазян и спокойно отхлебнула кофе, – сейчас я сделала несколько назначений, посмотрим изменения ЭКГ, а потом будем решать. Кстати, вы были правы, Антон Максимович, – она хитро прищурила глаза и повернула голову к Муромцеву, – ей был назначен коргликон через пять часов после приема дигоксина.

Антон вскинул голову.

– Значит…

Старуха кивнула.

– Похоже на интоксикацию. Кстати, – она повернулась к Басковой, – на ЭКГ признаки гипертрофии правого желудочка выражены неявно, лично я не пальпирую. А ваш кардиолог – этот мальчик Топильский – не предлагал комиссуротомию? До двадцати недель операцию надо было делать, если уж он предполагал вторую стадию митрального стеноза.

Альбина хмуро покачала головой.

– Ухудшение наступило внезапно, мы не ожидали. Вы думаете, передозировка гликозидами? – она спросила нерешительно, но тут же в голосе ее появился вызов. – Топильский очень квалифицированный кардиолог.

Айвазян со свойственным ей добродушием лишь пожала плечами.

– Я ничего не думаю, девочка, часа через два ЭКГ покажет.

Илья вдруг почувствовал, что у него слипаются глаза, и неудержимо тянет сползти по спинке дивана вбок. Голоса окружающих доносились откуда-то снаружи, смысл фраз не доходил. Антон легонько подвинулся и подложил под голову приятеля подушку.

– Похудел он с прошлого раза, как я его видела, – вздохнула Сирануш Яковлевна с сочувствием глядя на худое бледное лицо, – совсем больной стал. Переживает.

Баскова поднялась.

– Я, поеду, спасибо за кофе Антон. Если ты не против, завтра позвоню и узнаю, как Карина. Не провожай меня, я найду дорогу.

Антон все же проводил ее до выхода. Он чувствовал неловкость и понимал, что Альбина ощущает то же самое.

– Не нервничай, Аля, – сказал он ласково, пока они шли по длинному коридору, – я сам тебе позвоню и сообщу, когда все точно определится.

– Да-да, – она оглянулась и заметила: – А у тебя тут очень даже неплохо, вы ведь не так давно начали полностью функционировать? Я даже не знала, что ты собираешься открыть здесь клинику. Конечно, если б вы открылись раньше, Карина с самого начала наблюдалась бы у тебя – ведь вы с ними близкие друзья.

– Ты встречаешь кого-нибудь из наших? – спросил он – просто так, чтобы поговорить о чем-то не относящемся к Карине Чемия, но Альбина вдруг оживилась.

– Ты ведь никогда не приходишь в институт на встречу выпускников, а мы каждый год в мае собираемся с ребятами.

Антон скептически улыбнулся.

– И бывает что-нибудь интересное?

– Ну почему ты так – совсем, как Костя. Он тоже не может понять, зачем я туда хожу. Разве не приятно встретиться, узнать, кто есть где? Мне, кстати, в этом году несколько человек уже говорили о твоей клинике.

– Да? Ну и что говорят? – засмеялся Муромцев.

– Ты же знаешь, как люди любят говорить. Я, конечно, не стану передавать, кто и что, но говорят много и самое разное, – она скромно опустила глаза, давая понять, что не все отзывы о клинике Антона были благоприятны.

Он усмехнулся – в устах завистливого конкурента даже столь сдержанное высказывание можно было посчитать за лесть.

– Ну и не нужно мне знать, кто чего говорит. А из профессоров наших на встречах кто-нибудь бывает?

– Да, конечно, многие приходят. В этом году даже Сигалевич приезжала.

– Сигалевич?! – Антон споткнулся.

Алевтина неправильно поняла прозвучавшее в его голосе удивление и поспешила напомнить:

– Разве ты не помнишь Ревекку Савельевну? Она читала у нас генетику. Это же Сашки Эпштейна мать.

Она смотрела на него с недоумением, и он сумел из себя выдавить:

– Нет, я помню, конечно.

Чего ему, собственно, было смущаться? Столь занятой человек, как доктор Антон Максимович Муромцев, вполне мог забыть имя лектора. Однако Антону вдруг показалось, что Альбина читает его мысли, и он смутился. Она ничего не заметила, и продолжала рассказывать:

– Ты, кстати, не слышал в новостях, что Сашку похитили?

– Похитили? – на этот раз Антон изумился совершенно искренне.

– Значит, считай, что я тебе сообщила. Из-за этого Ревекка Савельевна сейчас здесь – они ведь в Израиль уехали очень давно, а теперь она специально приехала, выяснять в министерстве насчет Сашки.

– Подожди, ты поподробней не можешь? А то я не врублюсь – кто его похитил, где?

– Он приехал с какой-то миссией – в Чечню, кажется, или Ингушетию. Там же постоянно кого-нибудь похищают.

– Так он, вроде, жил и работал в Германии – я читал его работы.

– Да, Ревекка Савельевна что-то говорила – у него там семья, кажется.

Антон проводил Баскову до ее машины, и подождал, пока она усядется за руль. Перед тем, как завести мотор, Альбина вдруг вспомнила:

– Да, кстати, может быть, ты захочешь связаться с кем-нибудь из знакомых – мне в последний раз надавали кучу визиток, я с тобой поделюсь, – она высунула из окна руку и протянула пачку белых картонных прямоугольничков.

Если честно, то Альбина Баскова слегка лукавила – муж велел ей всегда спрашивать у знакомых визитные карточки, потому что любое знакомство может оказаться полезным. Во время последней встречи выпускников она выпросила около полусотни визиток. Из них Константин Басков отобрал около тридцати, а остальные велел выбросить. Ими-то Альбина, и решила «поделиться».

– Спасибо, – взяв пачку, машинально поблагодарил Антон и помахал отъехавшей однокурснице.

Он взглянул на верхнюю из зажатых в руке белых картонок и прочел напечатанные крупным латинским шрифтом телефон и электронный адрес Ревекки Сигалевич в Тель-Авиве. Под ними по-русски были от руки написаны ее временный адрес и телефон в Москве. Поморщившись, он поискал глазами, куда бы выбросить визитки, но поблизости не оказалось ни одной урны, поэтому рука автоматически сунула пачку в карман.