Читать книгу На перекрестье дорог, на перепутье времен. Книга первая: В ИМПЕРИИ ОСМАНОВ - Галина Тер-Микаэлян - Страница 7

Епископ Гарабет сообщил Нерсесу имя астролога русского посланника, ни о чем не спрашивая. Впрочем, глядя на тонкое умное лицо епископа, невольно приходила в голову мысль, что он знает все, и ему нет нужды задавать вопросы. Это был красивый мужчина лет тридцати пяти-сорока с прекрасными черными глазами и огромным крючковатым носом, который, однако, ничуть не портил его, придавая сходство с орлом. Голос Гарабета имел приятный бархатистый оттенок, завораживающе действующий на окружающих, движения рук отличались изяществом.

– Не отказывайся, айр сурб, когда Томара пригласит тебя принять участие в одном из магнетических сеансов, – с улыбкой посоветовал он, – о твоем визите к Томаре немедленно станет известно, и интерес к месмеризму станет прекрасным предлогом, все знают, что Томара увлекается магнетизмом. Знакомы ли тебе труды французского врача Месмера?

Нерсес кивнул.

– В Валахии мне даже пришлось быть участником месмерического сеанса, который проводили два врача, называвшие себя учениками Месмера. Не из любопытства, – с легким смущением поспешил добавить он, – священник одной из епархий просил у меня совета – не знал, как отнестись к тому, что две его прихожанки увлеклись месмеризмом. Я нашел сие явление хоть и не греховным, но весьма неполезным для организма. У некоторых чрезвычайно впечатлительных особ наступал кризис, который, как говорят, иногда заканчивается ухудшением болезни или даже смертью. Поэтому я посоветовал священнику отговорить своих прихожанок от посещения сеансов. Что касается меня, то я, прикоснувшись к железному пруту, торчавшему из чана, никакого магнетического воздействия не ощутил.

Гарабет засмеялся.

– В таком случае можешь принять приглашение Томары без всяких опасений.

– Да, Србазан хайр.

– Его святейшество патриарх Даниел желает, чтобы после получения степени маснавор (архимандрита) ты завершил свой трактат и был удостоен степени цайрагуйн (протоархимандрита), – продолжал Гарабет.

Нерсес послушно наклонил голову.

– Завершив порученные мне дела, я немедленно засяду за работу, Србазан хайр.

Епископ улыбнулся.

– Мне известно твое усердие, айр сурб, – сказал он, – но надеюсь, иногда мы сможем встретиться и поговорить за чашкой кофе. Беседа с тобой всегда доставляет мне истинное наслаждение. Игра в шахматы тоже.

Василий Томара, потомок греческого купца Ивана Томорки, немало лет отдал дипломатической службе. Когда-то он представлял Россию в Венеции, вручал грузинскому царю Ираклию ратификационную грамоту от имени Екатерины Второй, отправлен был Потемкиным в Исфахан к Али-Мурат-хану с предложением заключить союз против османов. Правда, не доехал – с полпути повернул назад, узнав, что Али-Мурат-хан умер. Теперь в царствование Павла Первого Томара был назначен чрезвычайным посланником в Константинополь.

На первый взгляд он производил впечатление человека суетливого, экзальтированного и не очень умного. Выдать его мог лишь взгляд – острый, внимательно и пристально изучающий собеседника, – но Томара обычно прятал его под тяжелыми, чуть припухшими веками. Он слушал Нерсеса, не задавая вопросов, и время от времени кивал головой, что можно было принять за понимание или сочувствие. Обсуждать услышанное Томара не стал, не поинтересовался также, как и что намерен делать Нерсес далее, и этим дал понять, что каждому из них следует заниматься собственными делами, о которых другому знать необязательно. Зато, как и предвидел епископ Гарабет, он пригласил гостя принять участие в месмерическом сеансе.

Кроме Нерсеса в большой комнате с полностью зашторенными окнами присутствовали две дамы из фанариотов (богатые греки, живущие в аристократическом греческом квартале Фанар) и один египтянин с крючковатым носом и широко раздвинутыми глазами. Магнетизер – по манерам и внешнему виду его можно было принять за одного из изгнанных революцией французских аристократов, – очевидно, имел солидный опыт, поскольку во время сеанса одна из дам упала в обморок, другая ударилась в истерику, а сам Томара закатил глаза и застыл, откинувшись на спинку стула. Египтянин и Нерсес не ощутили ровным счетом ничего. Араб был этим сильно разочарован, Нерсес же покинул дом посла с явным облегчением.

Утром следующего дня ему принесли от епископа Гарабета записку с приглашением увидеться и побеседовать за чашкой кофе. День обещал быть жарким, поэтому Гарабет предлагал встретиться до полудня, пока солнце на раскалило землю и крыши домов.

Кофейня на берегу Золотого Рога, где они обычно встречались, была открыта в конце шестнадцатого века греком Каламбики и сразу обрела популярность среди местных жителей. Даже после 1633 года (1042 год лунной хиджры), когда султаном Мурадом Четвертым Кровавым кофе был повсеместно запрещен, у Каламбики можно было тайно получить божественный напиток.

Случались, конечно, и неприятности: в 1656 году (1066 год лунной хиджры), при малолетнем султане Мехмеде Четвертом в кофейню забрел переодетый визирь Кёпрюлю, следивший за соблюдением порядка в империи. Он послушал откровенно высказываемые здесь вслух крамольные мысли, которые, как всем известно, навевает кофе, и в тот же вечер хозяина, зашив в мешок, утопили в заливе. Однако у казненного остались дети и внуки, они с честью продолжили семейное дело – сначала тайно, а после отмены Сулейманом Вторым запрета на кофе в 1688 году (1099 год лунной хиджры) уже и открыто.

К концу восемнадцатого века заведение Каламбики приобрело в Галате (район Константинополя, где в основном селились греки, евреи и армяне) известность. Завсегдатаи порою проводили здесь по нескольку часов, играя в шахматы или карты, беседуя с приятелями и – конечно же! – потягивая несравненный кахве (кофе). В основном велись серьезные богословские споры, обсуждались философские проблемы или семейные дела, о политике предпочитали не говорить – все знали, что вокруг немало ушей, готовых подхватить и извратить любое слово.

Постоянными посетителями у Каламбики были жители Галаты – греки, армяне и евреи. Проживавшие в столице турки избегали Галату, район «неверных», и лишь изредка в кофейню заглядывали турецкие матросы с прибывших в порт судов. Тем не менее, хозяин, не желая ссориться с улемами, открывал кофейню после утренней молитвы и закрывал с заходом солнца, а во время ночных празднований Рамадана здесь, как и в мусульманских кварталах, давал представление Театр Теней, забавляли зрителей озорные Карагез и Хаджи-Вада (персонажи Театра Теней), или сказочник развлекал народ, повествуя о похождениях бессмертного Хаджи Насреддина.

В жару хозяин предлагал желающим подняться на крышу, где стояло несколько столиков. Слуга, быстроногий улыбающийся мальчишка, расстилал коврики, приносил подушки, и под широким парусиновым навесом, защищавшим от палящих солнечных лучей, можно было до бесконечности наслаждаться божественным напитком, подставляя лицо прохладному морскому ветерку и любуясь открывавшимся на залив видом. Нерсес и Гарабет любили пить кофе наверху еще и потому, что сюда кроме них редко кто поднимался – ступеньки лестницы, ведущей на крышу, частично обломились и опасно потрескивали при каждом шаге, поэтому посетители кофейни – большей частью отличавшиеся дородностью греки и венецианцы – предпочитали не рисковать.

В день, когда Нерсес получил от Гарабета приглашение, они успели до наступления зноя удобно расположиться на крыше кофейни Каламбики в полной уверенности, что их беседе никто не помешает. Шустрый мальчишка-прислужник принес им кофе с ледяной водой и побежал вниз, бесстрашно прыгая по скрипящим ступенькам. Зной все усиливался, и даже ветер с моря уже не нес прохлады. Гарабет, сделав глоток крепкого кофе и запив его водой, словно невзначай заметил:

– Я уже давно слышал, что Святейший Гукас болен. В монастыре говорили, будто он подхватил сильную простуду, и врач прописал ему лечение от кашля.

«Католикос был прав, скрывая от всех свою болезнь, – подумал Нерсес, – в Эчмиадзине есть люди, которые доносят в Константинополь обо всем, что творится в монастыре»

Он постарался ответить, как можно более беззаботным тоном:

– Я тоже слышал, что Святейший был слегка простужен.

Епископ Гарабет тяжело вздохнул, взгляд его подернулся грустью.

– Поначалу и мы в Константинополе так думали, – печально ответил он, – никто не подозревал, насколько серьезна болезнь. Но недавно из Эчмиадзина прибыл вардапет (ученый наставник, чин армянской церковной иерархии) Агаси, от него я узнал, что Святейший болен неизлечимо.

Нерсес смешался и ответил не сразу:

– Брат Агаси так и сказал, Србазан хайр?

Гарабет улыбнулся своей тонкой загадочной улыбкой.

– Я понял это по его лицу и взгляду. Не обязательно задавать вопрос, чтобы получить ответ, айр сурб, нужно просто говорить о том, что тебя интересует, и внимательно следить за собеседником. Учись наблюдать за лицами, айр сурб.

Гарабет был старше Нерсеса – католикос Симеон Ереванци рукоположил его в дьяконы в тот год, когда маленького Тороса привезли в школу Эчмиадзина, – и мог себе позволить поучительный тон. Нерсес с улыбкой покачал головой:

– Неужели так просто, Србазан хайр? Но ведь не каждое лицо выдает своего хозяина, надеюсь.

– Каждое, айр сурб, каждое, – благодушно усмехнулся епископ, – вот твое, например. Я ведь вижу, что и ты давно знал о болезни Гукаса, но скрывал это.

Последние слова Гарабет произнес с легкой иронией в голосе. Нерсес не стал возражать.

– Да, Србазан хайр, я знал об этом еще с весны, – просто и печально ответил он, – не нужно меня упрекать в том, что я тебе не открылся, так мне было велено.

Голос его дрогнул. Гарабет, перейдя на грабар – древнеармянский, к концу восемнадцатого века ставший практически мертвым языком и известный лишь священнослужителям, – сказал:

– Я не упрекаю тебя, айр сурб, мне самому тяжело. Я люблю Гукаса, как родного отца, но жизнь каждого из нас в руках Всевышнего. Не сомневаюсь, что Святейший сейчас озабочен судьбой Святого Престола. Прежде лишь султан и шах утверждали в сане избранников, ибо под их властью находится разодранная на части Армения, однако теперь и Россия не останется в стороне, – его пристальный взгляд впился в лицо Нерсеса, – кого Гукас назовет преемником? Это Иосиф Аргутян?

– Да, Србазан хайр, – слегка прикрыв глаза, Нерсес четко и медленно, словно заучено, произнес: – Святейший просил передать патриарху Даниелу, что делает это, не испытывая никакой приязни к Аргутяну, но лишь ради блага Святого Престола. Он молит Даниела не противиться и испросить у султана берат для Аргутяна. Я должен говорить с патриархом Даниелом, Србазан хайр, и прошу твоей поддержки во время этого разговора.

Епископ Гарабет покачал головой.

– В любом случае я не смогу ее оказать, поскольку через несколько дней отбываю на Крит по делам церкви. Что же касается патриарха Даниела, он не пошел бы против воли Святейшего, но Аргутяна не поддержат ни собрание епископов в Константинополе, ни даже эчмиадзинский синод.

– Аргутян более всех остальных озабочен интересами армянского народа, – настаивал Нерсес, – уже много лет он при поддержке России добивается создания Армянского царства.

– Действительно, – глаза епископа недобро сверкнули, – Аргутян в своих честолюбивых замыслах грезит о Святом Престоле и мечтает об армянской короне для своего племянника. Он, как мне недавно стало известно, даже заказал свой портрет в одеянии католикоса, хотя его еще никто не избрал, да и Гукас пока жив. Аргутян лишь будоражит персидских и турецких армян, маня их Армянским царством. Но даже если армяне получат свое царство, то долго ли оно просуществует?

– Вспомни историю, Србазан хайр, – горячо воскликнул Нерсес, – в свой первый поход султан Сулейман Кануни разорил Венгрию, но не тронул сербов, потому что они находились под протекторатом Австрии, а с австрийским императором у султана тогда был мир. Если Армянское царство будет существовать под протекторатом России, османы и персы не посмеют его тронуть.

Страстность, звучавшая в словах молодого иеромонаха, заставила Гарабета снисходительно улыбнуться.

– Русским не нужно Армянское царство, им выгодно, чтобы армяне жили в России и обогащали ее ремеслом и торговлей. И знаешь, что я еще скажу тебе, айр сурб? Армянскому патриархату Константинополя тоже не нужно Армянское царство под покровительством России. Турки хотя бы не вмешиваются в дела нашей церкви, русские же христиане, когда-нибудь они захотят главенства своей церкви над нашей. А это значит, они захотят присвоить себе часть того, что принадлежит нам.

Как всегда в минуту сильного волнения, бровь Нерсеса влетела кверху и переломилась пополам.

– Честолюбивым помыслам не должно быть места, когда речь идет о благе народа армянского, – стараясь смягчить тон, возразил он, – об этом и только об этом должны быть мысли церкви, Србазан хайр! Тяжела жизнь армян в мусульманской стране, разве не стонут от непомерной джизьи (налог на веру) и произвола пашей армянские крестьяне Муша, Диярбакыре и Вана?

Лицо Гарабета приобрело благочестивое выражение.

– Люди должны с благодарностью принимать то, что даровано им по милости Господа всемогущего, айр сурб, – возведя глаза к небу, он перекрестился и приложил руку к сердцу, – османы, захватив земли Армении и Византии, не мешают армянам, грекам и евреям исповедовать свою веру. Да, немусульмане платят здесь джизью, таков закон. Но и у мусульманских крестьян жизнь ненамного легче, из своего дохода они содержат мулл и улемов.

Нерсес стиснул зубы, чтобы сдержать вспыхнувший в душе его гнев, но заставил свой голос звучать ровно и почтительно:

– Народ наш пребывает во тьме и невежестве, Србазан хайр. На армянских землях закрыты все армянские школы, армянских мальчиков разрешено учить лишь при церкви. Однако священники наши в большинстве своем сами плохо образованы. И какое будущее ждет детей армянских крестьян, выросших под властью мусульманских правителей?

– Лишь Бог определяет долю страданий и благоденствия, которая отведена каждому из нас, айр сурб, – сухо ответил Гарабет, – армянские крестьяне и их дети должны добросовестно трудиться, неся свой крест.

Нерсес прищурился.

– Неужели константинопольский патриархат не обеспокоен тем, что мхитаристы пользуются безысходностью положения, в каком находится народ наш? Они строят католические школы для армянских детей и обращают армян в свою веру, обещая им защиту и покровительство папы римского.

Епископ равнодушно махнул рукой.

– Не тревожься, айр сурб, эта проблема уже решена. Патриарх Даниел почти добился от султана запрета католическим миссионерам проповедовать и открывать школы на землях империи. В ближайшее время католики будут высланы из страны, ахтарама под угрозой вечного проклятья начнут возвращаться в лоно григорианской церкви. Чтобы получить прощение, им придется уплатить церкви немалый взнос за свое отступничество.

Забыв о почтительности, Нерсес возмущенно вскричал:

– О чем ты говоришь, Србазан хайр? Разве высылка католиков и уплата взносов раскаявшимися ахтарама уменьшат страдания армянского народа? Разве мы, служители Божьи, будучи пастырями, не обязаны беречь и защищать свою паству?

Губы епископа искривила усмешка, тон его стал снисходительным:

– Оглянись вокруг, айр сурб, и ты увидишь дворцы, которые не уступают в роскоши султанскому дворцу Топкапы. Они принадлежат армянским купцам, банкирам и менялам. В Константинополе дела их процветают, ибо Порта широко пользуется их услугами. Эти армяне верны вере наших отцов и почитают Святой Престол, они и есть та паства, которую берегут наши епископы. Ибо служители Божьи тоже ценят богатство и роскошь. Для чего им Армянское царство? К тому же, все мы хорошо знаем историю и не верим русским.

– Русские – наши единоверцы, Србазан хайр, ты не можешь не знать, сколько раз армяне, обращались к русским, моля защитить их от ига мусульман.

– Разумеется, знаю, – весело блестя глазами, согласился Гарабет, – история рассказывает, как русский император Петр Первый предательски обманул армянских меликов Арцаха и грузинского царя Вахтанга. Он заключил с ними военный союз против персов, мелики и Вахтанг со своими войсками несколько месяцев ожидали прихода русской армии, но она так и не явилась.

– Буря на Каспии тогда разметала русские корабли, – устало возразил Нерсес, – к чему вспоминать событие, случившееся более, чем три четверти века назад, Србазан хайр?

– И спустя десятилетия русские остаются прежними, айр сурб, они ищут лишь своей выгоды. Чуть больше десяти лет назад князь Потемкин, зная о недовольстве армянских меликов Арцаха Ибрагим-ханом, через Аргутяна обещал им помощь, если они поднимут восстание. И что же? Мелики восстали, но не получили никакой помощи и были разбиты.

Нерсес покраснел – то же самое он недавно говорил католикосу. Возражение его прозвучало достаточно вяло:

– У политики свои законы, Србазан хайр.

– Да, конечно, политика, – насмешливо протянул Гарабет, – из политических соображений русская императрица Екатерина заключила договор с грузинским царем Ираклием и взяла на себя обязательство защищать Картли-Кахети. И что же? Четыре года назад, когда войска грозного Ага-Магомет-хана превращали Тифлис в руины, русские войска даже с места не сдвинулись. А все политика – Россия не хотела портить отношения с новым иранским шахом, поэтому не выполнила своих обязательств.

Нерсес знал об этом не хуже Гарабета. Тем не менее, он был согласен с католикосом Гукасом, видевшим будущее армян в союзе с Россией.

– Ты ведь не станешь отрицать, что множество армян нашли в России убежище и спасение, Србазан хайр. С дозволения покойной императрицы Екатерины и благодаря энергии Аргутяна армяне выстроили для себя на русских землях города Нор Нахичеван и Григориополь. В самых крупных городах России с благословения Аргутяна открыты армянские школы. Разве столь великие заслуги не дают ему права занять Святой Престол?

Лицо Гарабета выразило столь сильное презрение, что рот его искривился, а кончик орлиного носа качнулся в сторону.

– Великие заслуги! Да велика ли заслуга – убедить императрицу приютить в своей огромной стране наш трудолюбивый народ? Народ, который построит города на пустующих землях, разовьет ремесло, поддержит торговлю с Востоком. Велика ли заслуга – предложить Потемкину укреплять границы России, переселяя в приграничье армян, живущих в мусульманских странах? Аргутян еще много лет назад обещал армянам помощь императрицы Екатерины, Потемкина и самого великого Суворова в создании Армянского царства. Что стало с его обещаниями? Императрицы Екатерины и Потемкина уже нет в живых, император Павел и Суворов воюют с французами, им не до армян. Нет, айр сурб, ни патриарх Даниел, ни епископы не видят заслуг Аргутяна. Тем более, не захотят епископы навлекать на себя гнев султана, избирая католикоса, который станет проводить политику, полезную русским. Сегодня русские и османы объединились в борьбе против французов и Бонапарта, но завтра опять станут врагами – слишком многое не могут они поделить меж собой.

Рассуждения епископа были логичны, Нерсес не мог этого не признать. Ясно ему также стало, что вряд ли удастся переубедить искушенного в дипломатии Гарабета. Печально вздохнув, он сказал:

– Святейший полагал, что превыше всего ты ставишь верность Святому Престолу, Србазан хайр. Желая видеть Аргутяна своим преемником, он рассчитывал на твою помощь, но даже думать не мог, что ты восстанешь против его воли. И что мне теперь остается делать, как сообщить ему, умирающему, что ты отказываешь ему в помощи? Посоветуй, Србазан хайр, найди для меня слова.

Кроткий тон и прямой открытый взгляд Нерсеса смутили епископа, он отвел глаза.

– Не из недостатка почтения к католикосу Гукасу говорил я так сейчас с тобой, айр сурб, а объяснял тебе, как обстоят дела. Скажи, знаком ли тебе епископ Давид из рода Корганьянов, пребывающий ныне в Константинополе?

Бровь Нерсеса вновь взлетела вверх, во взгляде его, устремленном на собеседника, мелькнуло недоумение, но он тотчас же сообразил, что Гарабет никогда и ничего не говорит бесцельно.

– Епископ Давид? Года три или четыре назад мой крестный представил меня ему в Эчмиадзине, но более мы не встречались.

– Сейчас епископ Давид Корганьян в Константинополе, тебе это известно? Называл ли Святейший, посылая тебя сюда, его имя?

Нерсес пожал плечами, не понимая, к чему клонит Гарабет, и почему так пристально и изучающе на него смотрит.

– Мне неизвестно, что епископ Давид в Константинополе, Србазан хайр, – с достоинством ответил он, – и Святейший имени его при мне не упоминал. Имеют ли вопросы твои отношение к нашему теперешнему разговору?

Поняв по выражению лица молодого иеромонаха, что тот не лжет, Гарабет удовлетворенно кивнул.

– Имеют, айр сурб. Ты знаешь, я всегда относился к тебе лучше, чем к кому-либо другому, поэтому твой кроткий упрек меня задел. Открою тебе, что епископ Давид состоит на жаловании у русского посланника Томары. В Константинополе он старается подкупом склонить визирей Порты к признанию Аргутяна. Чтобы привлечь на его сторону епископов, он раздает от имени Аргутяна дары и обещания, при этом распускает грязные слухи о патриархе Даниеле. Сомневаюсь, чтобы Святейшему об этом ничего не было известно.

Лицо Нерсеса вспыхнуло.

– Я не могу без доказательств поверить твоим словам, Србазан хайр, ибо они порочат не только епископа Давида, но и задевают Святейшего! Не хочу сказать, что ты лжешь, но ведь каждый из нас может ошибаться.

С губ Гарабета сорвался понимающий смешок.

– Я и не заставляю тебя верить, айр сурб, – ничуть не обидевшись, добродушно возразил он, весело глядя на хмурое лицо Нерсеса, – если Святейший Гукас ничего тебе не сказал о Давиде, значит, не счел нужным. Думаю, что ни с патриархом Даниелом, ни с епископами тебе говорить об Аргутяне не стоит. Патриарх чувствует себя оскорбленным из-за гнусных наветов Давида, а с епископами… Думаю, Давид путем подкупа сможет добиться большего, чем ты своими горячими речами. Но ты меня спросил, что тебе ответить Святейшему. Ответь, что я, епископ константинопольский Гарабет, осведомлен обо всех интригах Давида Корганьяна. Действовать заодно с Давидом не буду, но и препятствовать ему из уважения к Гукасу тоже ни в чем не стану. Хотя мог бы – Давид продажен, его легко перекупить, заплатив больше, чем платит Томара. Но пусть Всевышний без меня решит, быть Овсепу Аргутяну католикосом или нет.

Нерсес вынужден был согласиться, он сделал все, что мог. Было горько оттого, что католикос Гукас, поручая ему миссию в Константинополе, ни словом не обмолвился о Давиде Корганьяне, однако даже в мыслях его не возникало упрека – Святейший никому, кроме Бога, не обязан давать отчета в своих деяниях. Какое-то время оба собеседника молчали, потом Гарабет крикнул вниз хозяину, чтобы им подали еще кофе и шахматы. С залива донесся чистый юношеский голос, поющий:

«Куда, крича, летишь так быстро ты, стая черных журавлей?

Несешься ль ты с родного края?

Скажи, что там теперь случилось?

Тот край милее мне всех стран»

Грубый окрик прервал молодого певца, который за пением, очевидно, забыл о работе. По отчаянно трещавшей лестнице вновь взбежал легконогий мальчишка, в одной руке у него был поднос с двумя чашками кофе, в другой – шахматная доска. Он ловко собрал пустую посуду, поставил на столик чашки, наполненные кофе с плавающей пенкой, открыл шахматную доску, расставил фигуры и убежал.