Читать книгу Твоя любовь холодной бездной дышит… - Галина Турбина - Страница 2

Вилда, положив под спину подушки, сидела на кровати. Сон никак не шел к ней, слишком много переживаний свалилось на неё сегодня. Вечером она ушла спать на женскую половину, хотя почти всегда оставалась в их общей с мужем спальне. Но вечером Ланко сказал, что раз у них в доме чужие люди, ей следует быть в женской половине дома, поближе к их девочке. Она хотела позвать к себе спать Агнию, но потом передумала. А вдруг муж всё же придет среди ночи к ней? Всё-таки они не привыкли спать отдельно, и он и она всегда мучились вдали друг от друга, и редкая ночь проходила у них без любви и ласки, да и утро частенько начиналось с этого.

Ланко, её Ланко, влюбилась она когда-то с первого взгляда в пригожего, улыбчивого, весёлого парня, что нанялся к их отцу в караванную охрану. Так и любит до сих пор, и она ему люба доселе. И не упрекал он её никогда, что пустая она, не смогла родить ему дитя, всегда жалел, тешил и лелеял. И Агнию принял как родную, хоть и чужая она ему по крови. После смерти их с Ладомилой отца, взял на себя всё непростое и хлопотное торговое дело, что оставил им батюшка. И не упустил ничего, не разорил, учился на лету всему, ещё и приумножил со временем доставшееся наследство. Вилду радовало, что муж очень редко отлучался надолго. Он, в отличие от тестя, который жить не мог без того, чтобы самому отправляться в путешествия за новым товаром, нанял людей, которые за него это делали. Потому что любил жену, боялся за неё, и не мог быть долго с ней в разлуке.

Вилда тяжело вздохнула. Да, любви в их жизни было достаточно, а вот деток боги не дали. Вроде бы и она никогда не жаловалась на здоровье, да и у Ланко с мужской силой было всё хорошо, но вот ни разу не понесла Вилда. Вначале ждали, надеялись, потом по знахаркам-травницам да лекарям ходили-ездили, да всё без толку. Здоровая она, и у мужа всё хорошо, а вот не было у них деток и всё тут. Последние несколько лет уже и перестали ждать и надеяться. Агния стала им заместо дочери. И теперь придется её отдать, отпустить. Но они ведь знали, что это когда-нибудь случится. Но опять на что-то надеялись. И ведь прекрасно оба понимали, что Агнию всё равно, скорее всего, лучше отдать отцу, отправить в Ногутфьёр. Но пока она ещё маленькая, пока ещё возможно было, держали у себя. Вилда думала, что ещё хотя бы пару лет у них есть, но, видимо, боги распорядились по-другому.

Агния – их отрада, она скрашивала им с мужем бездетные годы. Но всё-таки эта радость с большой долей горечи. Ведь если бы не смерть сестры, то и не жила бы, скорее всего, девочка с ними. Так что их радость одновременно и горе для неё, Вилды.

Рано Вилда с сестрой остались без матери, умерла она, рожая недоношенного до срока третьего ребёнка. Остались девочки с отцом. А батюшка их занимался торговым делом, даже слыл удачливым купцом, привозившим редкие и дорогие товары из чужих краев, куда мало кто отваживался добираться. И мог он со временем уже нанять в подчинение торговых людей, а самому только прибыль считать. Но не мог сидеть дома Демир Коловран, манили его дальние страны, неизведанные земли, и оставлял он малолетних дочерей на нянек и родственников и пускался в путь.

А когда возвращался из дальних путешествий, Вилда и Ладомила с жадностью слушали рассказы тятеньки, дивились подаркам, что привозил он из чужих, а бывало и заморских княжеств, ханств и королевств. Но не только это привозил он издалёка, ещё Демир перенимал некоторые обычаи чужих земель. Например, давать образование девочкам наравне с мальчиками. И на своих дочерях опробовал это. Но не очень стремилась Вилда к знаниям, а младшая сестра усердно училась, надеялась со временем быть помощницей отцу, смутил Демир своими рассказами младшую дочь, заразил её жаждой путешествий. И стала уговаривать Ладомила отца, чтобы взял он её с собой в следующий раз.

Давно хотел побывать Демир Коловран в Ногутфьёре, что находился в трех тысячах верстах на осенник (северо-запад) от них, за густыми лесами, высокими горами. Не любили там пришлых, не всяких пускали они на свою землю, мало что поэтому было известно о Ногутфьёре. Да и жители этого королевства очень редко покидали его, и уж тем более ещё реже заходили так далеко, как в их княжество. Слухов о королевстве ходило много, в том числе и страшных – что живут там сплошь злые, темные колдуны, жаждущие людской крови. Но и другое говорили про Ногутфьёр – стоит на страже это королевство, охраняет весь мир от страшных, потусторонних чудовищ. И если бы не защитники из Ногутфьёра, давно бы в Явь пробились твари из бездны и все пали бы под их натиском.

И вот именно в этот далекий, загадочный и неизведанный Ногутфьёр отец взял с собой Ладомилу. И как ни уговаривала Вилда, как ни противилась этой затеи, не послушались её ни отец, ни сестра. В конце травеня (май) уехали они в сторону осенника (северо-запад), направляясь в Ногутфьёр.

Но не увидел больше Демир родного дома, умер в Ногутфьёре от чужеземной лихорадки. Ладомила тоже заболела, но выздоровела. И вернулась в княжество без отца, но не одна, а с супругом. А стал им наследник доминара, одного из семи соправителей Ногутфьёра. Нет, в Ногутфьёре и король сидел на троне, но, как рассказала ей Ладомила, ограниченный во власти, вместе с ним правили и доминары, они являлись советниками, правителями, самой высшей верховной властью. И очень не понравилась доминару Яльдиру возлюбленная сына из варварского далекого княжества, что на карте-то находилось с трудом. Но не послушался отца Эрмерик, даже угрозы лишить его титула, наследства и выслать из королевства вместе с невестой, или сгноить в темных казематах, не подействовали на него. Он женился по всем законам Ногутфьёра (потом они повторили брак уже по законам Криевии) и уехал вместе с женой, не ожидая, когда его изгонят с позором из королевства или закроют в сырых подвалах острожного замка.

Воспоминания растревожили душу Вилды, защемило сердце застарелой болью. Сестра встала перед её глазами, как живая, не удержалась Вилда от слез.

Ах, сестренка бедовая! Как же так случилось, что ты стала женой чужеземного принца? Конечно, хорош он был тогда, ох как хорош, даже у неё, к тому времени счастливо замужней несколько лет, ёкнуло сердечко, когда увидела впервые мужа своей сестры – Эрмерика Яльдира. Высокий, статный, косая сажень в плечах, синеглазый, с медными вьющимися локонами почти до лопаток, забранными в низкий хвост (как же ей было жаль, когда он подстригся, чтобы не слишком выделяться здесь, в Криевии), с бархатным, вкрадчивым голосом, но в котором могла и сталь при случае звенеть. И чудная, иноземная одежда, что носил он, так безумно шла ему, и опять же жаль было, когда он стал одеваться как все мужчины в княжестве. Единственное, что он не сделал в угоду Криевии – брился чисто. Говорил, что пробовал отпустить растительность на лице, но есть мешают ему борода и усы, крошки запутываются в них и чешется всё под ними. И даже если бы отрастил Эрмерик бороду и усы, всё равно смотрелся бы чужеродно, не выглядел бы местным. Во взгляде, осанке, повадках, жестах виделось, что он издалёка, и вырос не здесь.

Но и Ладомила была красавицей, под стать мужу – невысокая, гибкая, как ива, с огромными колдовскими зелёными очами, с русыми косами до колен. А как пела Ладомила! Её чарующий голос можно было слушать бесконечно. И как светилась счастьем сестрёнка рядом с мужем. Да и он не мог налюбоваться на неё, надышаться ею.

Чуть больше года прожили сестра с мужем у них в доме, и вроде бы пытался Эрмерик приноровиться к новой жизни, но видела Вилда, что трудно ему, воротило его, особенно вначале, от непривычной еды, незнакомого уклада, постоянного «тыканья» вместо уважительного «вы». Не терпел он похлопывания по плечам, дружеские тычки кулаком в грудь, объятия, полу-объятия, всячески избегал сам и не позволял другим этого делать. Он вообще не любил когда к нему прикасались. То, что для них было нормой, само собой разумеющимся, для него дикостью, неправильностью и неудобством. А то, что для него было обыденно и привычно, для них казалось баловством, блажью. Например, вилки, которые он пытался ввести в их обиход. По его рисункам местный кузнец выковал несколько штук, но не прижились вилки в их хозяйстве, ими пользовались только Эрмерик и Ладомила, и то, как подозревала Вилда, только в угоду мужу. Но хорошо, что Вилда вилки никуда не дела, и вот сегодня выложила на стол для гостей.

И язык Эрмерик знал плохо, когда приехал в княжество, правда, научился бегло говорить быстро, но первое время его злило, что многое не понимал в речи окружающих его людей. А Вилда, общаясь с зятем, выучила язык Ногутфьёра и сама дивилась, как легко ей дался чужеземный говор и письмо. Даже Ладомила, побывавшая в Ногутфьёре, и несколько месяцев говорившая только на их наречии, так не освоила их язык, как она, Вилда. И хорошо, что Вилда научилась говорить по-ногутфьёрски, и племяннице передала чужеземную молвь, теперь и Агния может свободно общаться с гостями и у неё не будет в королевстве таких трудностей, как у её отца, когда он приехал в княжество.

Эрмерик помогал Ланко в его торговых делах, иногда сопровождал в качестве охраны караваны с товаром, если недалеко это было. Но делал всё это с неохотой, вынуждено, к другой жизни он привык.

И было ещё, что напрягало всех близких, но Эрмерика раздражало и злило особенно. Он – колдун, вернеё, маг, как такие, как он, назывались в Ногутфьёре. А в княжестве быть колдуном опасно и означало быть гонимым изгоем. Не любили их в княжестве, опасались, избегали. Вот и приходилось Эрмерику прятать, не показывать свои умения и навыки. А ведь в Ногутфьёре маг – это почет, богатство, высокое сословие и титул. Вилда не знала на что способен Эрмерик, как колдун, но Ладомила как-то обмолвилась, что у её мужа были силы защитить их всех, ему ничего не стоило спалить половину города. Может он и даст отпор и будет оборонять их до последнего, вот только и его силы не безграничны, так что, всё равно лучше ему молчать и не выдавать себя.

Но в один не такой уж прекрасный день пришло письмо с оказией из Ногутфьёра, в котором отец Эрмерика писал, что смиряется с его женитьбой, прощает непокорного сына, и просит вернуться домой вместе с женой. Но требовал поторопиться, так как болен, и боялся, что не доживёт, если Эрмерик и дальше обижаться и долго раздумывать будет. И он уехал. Вот только жену с собой не взял. Тяжёлая к тому времени была уже сестрёнка, и беременность давалась ей не просто. Она плохо себя чувствовала, опухали ноги, тошнота и головокружение не давали ей встать с постели вплоть до обеда, который она частенько пропускала. Ладомила, казалось, таяла на глазах. Возможно, причиной тому была перенесшая ею не так давно лихорадка, подточившая здоровье. Брать с собой жену в таком состоянии означало убить если не её, то ребёнка точно. И оставлять жену Эрмерик тоже боялся, но Вилда видела кручину в его глазах, чувствовала, что он буквально рвется на родину, ведь даже безумная любовь к жене не могла затмить тоску по тому, что он оставил в Ногутфьёре. И позволил Эрмерик Вилде и Ланко уговорить себя уехать, о чём потом горько сожалел и корил себя сверх меры. Отправляясь в Ногутфьёр, он сказал, что хочет лучшей доли для своего ребёнка, чем ему суждено, если они останутся здесь. Эрмерик обещал вернуться к жене, как только разберётся, надеялся, что успеет до родов. Успел, да вот только на её похороны, она совсем немного не дождалась его, умерла за несколько часов до его приезда, не выдержав тяжелых родов.

Вилда никогда в жизни, ни до этого, ни после, не видела, чтобы так убивались по кому-либо, как Эрмерик по своей жене. У Вилды тоже было горе – умерла её сестра, и ещё не затянулась душевная рана после смерти отца, но видеть страдания зятя было невыносимо. Чтобы предать Ладомилу земле, её из его рук с трудом забрали, он не хотел жену отпускать, всё никак не мог поверить, что она мертва. Все боялись, что он наложит на себя руки, или сокрушит и сожжет всё вокруг в приступе бессильной ярости оттого, что ничего уже не может изменить. Вилда надеялась, что маленькая дочь утешит его в горе, но Эрмерик даже не захотел её видеть, сказав, что это она виновата в смерти Ладомилы, и лучше бы погибла она, а жена осталась жива, а ещё лучше – никогда бы ей не зачинаться и не рождаться. Все были потрясены его словами, но подумав, решили, что это говорит в нём безутешное горе. А время лечит и когда-нибудь, увидев своё дитя, он проникнется любовью к дочери, ведь она продолжение любимой жены.

Но Эрмерик, так и не взглянув на дочь, уехал в Ногутфьёр, даже не дав имя ребёнку. Тогда Вилда сама назвала девочку за яркий огненный цвет волос Агнией. Эрмерик несколько лет не интересовался дочерью, не отвечал на отправляемые с оказией письма Вилды, потом вдруг стал изредка писать, причем письма доставлял курьер из Ногутфьёра и ответ забирал он же. В посланиях Эрмерик давал распоряжения по поводу дочери, а подарков для неё никогда не передавал. И вот прислал за Агнией своих людей.

Ещё уезжая из княжества после похорон жены, Эрмерик сообщил, что его отец умер и он стал доминаром. А три года назад написал, что женился. Значит, у Агнии есть мачеха, и это совсем не радовало Вилду. Неизвестно как примет падчерицу новая жена Эрмерика. А если уже у Эрмерика родился наследник? И Агния ему не нужна. Но ведь он прислал за ней. Только вот зачем? Эрмерик никогда не видел дочь, и проникнуться отцовскими чувствами ни с того, ни с сего вряд ли мог. Тогда в чём дело? А, может, вспомнил как относятся к колдунам в их княжестве и решил, что дочери здесь небезопасно?

Вилда пыталась отогнать тяжелые думы, всё равно, у них с Ланко нет иного выхода, как отдать Агнию Эрмерику. Он любил мать Агнии, бросил ради неё всё, к чему привык, отказался от богатства, титула, уехал вслед за любимой в неизвестные для него дали. И Вилда надеялась, что и дочь он примет и полюбит. Нет, она помнила, что он сказал про ребёнка когда-то, но ведь прошло столько лет, душевная рана затянулась, раз женился. А впрочем, неизвестно по каким причинам он опять пошёл по венец. Может, совсем даже и не по любви. Он доминар, а значит обязан иметь наследника, которому мог бы передать титул, земли. Может поэтому ему пришлось жениться? А если опять влюбился?

Вилда не знала, могут ли в Ногутфьёре наследовать девочки наравне с мальчиками. А если могут? Отец рассказывал, что в каком-то заморском государстве это так и есть. Так почему бы этому не быть и в Ногутфьёре? Может поэтому Эрмерик забирает к себе дочь? Ведь она его старший ребёнок. Вспомнив, что сказала Каппельмер Агнии, Вилде пришла бредовая мысль – а не замуж ли хочет отдать Эрмерик дочь? Да нет, девочке ведь всего двенадцать, в таком возрасте под венец не идут. У них в княжестве только в пятнадцать – шестнадцать лет девицы начинает невеститься, а уж замуж и того позже идут. Вряд ли в Ногутфьёре не так. Да нет, она, Вилда, сошла с ума, раз предполагает такое. И, насколько она помнила Эрмерика, он – не чудовище, способное на такую низость. Хотя бы в память о любимой жене Эрмерик не сделает ничего плохого своему ребёнку.

Но, тем не менее, если бы Эрмерик не выразил желание забрать дочь к себе, то Вилде пришлось бы настаивать на этом. И она, и её муж очень боялись, что у Агнии проявятся какие-либо способности к колдовству. А колдуний у них не так уж редко обвиняли в каких-либо греховных деяниях и убивали, а то и сжигали на кострах за якобы чёрное колдовство, даже не пытаясь разобраться, виновата ли женщина в бедах, постигших людей. И ни она, ни её муж не смогли бы защитить девочку, разве что погибли бы вместе с ней. Но бывало и другое – девочек, замеченных в колдовстве, забирали к себе жрицы богини Мары. Больше этих девочек никто не видел, так что неизвестно хорошо бы это было для Агнии, или наоборот хуже, чем такая судьба нет ничего.

Все эти годы они надеялись, что не коснется Агнию наследство её отца – способность колдовать. Но с каждым годом эта надежда таяла неумолимо, как снег весной. Пока всё проявлялось в почти незаметных мелочах, но девочка росла, скоро превратится в девушку. И вот тогда стоит ждать беды. Вилда помнила, как говорила ей Ладомила, что в Ногутфьёре девочки, до того, как прольют первую девичью кровь, почти не способны на колдовство, но потом, взрослея, они становились всё сильнее в этом не богоугодном по меркам княжества деле. Но, как не странно, и в королевстве не приветствовались женщины–маги, там чаще всего запечатывали колдовские способности ещё в нежном детском возрасте, до первых месячных дней, иначе, по мере взросления это будет сделать сложнее, вплоть до смерти, если девушка становилась уже взрослой и её дар развился. Агнии уже двенадцать и женские дни могли прийти со дня на день, титечки-то вон уже растут.

Или не намерен её отец «запечатывать» дочь? Ведь и такое случалось в Ногутфьёре, насколько она знала от Ладомилы.

Да, конечно, Агнии придется нелегко, но она будет жива, и всё образуется, будет хорошо. По крайней мере, Вилда на это надеялась и не уставала приносить жертвы богам и молиться им о благополучии Агнии, которая ей больше дочь, чем племянница.

Вилде, как и Агнии, не понравилась женщина, которую прислал Эрмерик. Ей бы хотелось, чтобы рядом с племянницей была добрая, нежная, спокойная женщина, любящая детей. Но было очевидно – нэлесса Каппельмер такими добродетелями не обладала. Но, может быть, у неё есть какие-то достоинства, которые привлекательны и нужны именно для воспитания девочек из благородных семей? Но в это Вилде не очень верилось.

Но зато ей глянулся Аннерс Мёрк. Он сильно напомнил ей Эрмерика, нет, не внешне. Кареглазый, темноволосый Аннерс совсем не походил на голубоглазого и рыжего Эрмерика. Да и безупречным красавцем, в отличие от Эрмерика, Аннерса нельзя было назвать. Его узкое, длинное лицо с крупным носом, большим ртом и тонкими губами нельзя было назвать идеально правильным, но также привлекало внимание мужской силой, сквозящей в его чертах, в выражении строгого, властного лица. И тот и другой обладали какими-то врожденными чарами, естественными, как дыхание, делающими их притягательными для женщин. И в Эрмерике, и в Аннерсе чувствовалась одна и та же благородная порода, один и тот же, как сказали бы в княжестве, замес.

Вилда очень на Мёрка рассчитывала и надеялась, что он не даст Агнию в обиду этой сушёной вобле Каппельмер хотя бы в пути, и у неё были для этого основания.

Аннерс Мёрк запретил нэлессе Каппельмер тревожить девочку. Нэлесса рвалась к Агнии, чтобы немедленно переодеть в одежду, которую привезла с собой для неё, и выговорить ей за то, как она вела себя за столом. Каппельмер возмущало то, во что одета девочка, по её мнению так не должна выглядеть благородная нэлессита. И манеры Агнии ужасны, здесь в княжестве понятия не имеют об этикете и не обучили девочку ничему, что должна знать наследница доминара Яльдира. И ей, нэлессе Каппельмер придётся нелегко, потому что столько всего упущено в воспитании и образовании Агнии, а времени у них мало, чтобы всему научиться.

Эти слова больно ударили Вилду, они с мужем и так старались дать Агнии образование и воспитание.

Мёрк оборвал стенания Каппельмер, и сказал этой неприятной женщине, что девочка и так расстроена тем, что её увозят из родного дома чужие люди, и нужно понять, что нэлессита Агния жила в других условиях, чем приняты в их королевстве. Так пусть она придёт в себя, успокоится, осознает перемены, а переодеть девочку можно и завтра, или даже перед самым отъездом, а до этого она может ходить и в привычной для неё одежде, тем более, что задерживаться здесь они не намерены, и уже через два дня уедут. А так, как им придется провести в пути почти три месяца, то у нэлессы ещё будет время научить девочку манерам и этикету, что необходимы благородной нэлесситы. Так что, пусть нэлесса Каппельмер наберется терпения и сочувствия к ребёнку. И вообще, если здесь люди живут не так, как в Ногутфьёре, то это не означает, что они хуже, поэтому не надо их осуждать и не стоит фыркать на родных нэлесситы Агнии. Тем более, что девочка – дочь её господина, а значит стоит выше по положению, чем она, нэлесса Каппельмер. И пожелал ей не забывать этого.

Вилда мстительно наблюдала, как у нэлессы некрасиво пунцовеют впалые щеки, как она ловит ртом воздух, пытаясь найти слова для ответа Мёрку. Но он не стал ждать, когда Каппельмер что-то скажет, развернулся и ушёл во двор, где его ждали дела.

До ужина Мёрк и его спутники занимались подготовкой к отъезду, им помогал Ланко, дядя Агнии. Мужчины осмотрели карету, лошадей, сбрую, отдали женщинам одежду и обувь, требующую стирки, чистки, ремонта. Назавтра собирались в город, чтобы докупить необходимое в пути.

Вилда сказала нэссу Мёрку, что для Агнии всё приготовлено для долгой дороги. Мёрк выразил желание завтра осмотреть и отложить что из этого можно взять в Ногутфьёр, а что никогда не пригодится и лучше оставить здесь. Тем более, что карета не безразмерная. На возмущение Вилды, что мужчине не следует рыться в девичьих вещах, Мёрк ответил:

– Агнию трудно назвать девицей, она ещё ребёнок. Но если её вещи будет перебирать нэлесса Каппельмер, то она вряд ли хоть что-то одобрит. А думаю, Агнии хотелось бы взять с собой то, что ей будет напоминать о её жизни здесь в княжестве. Вы же, нэлесса Вилда хотели бы, чтобы у нэлесситы Агнии осталась память о вас и вашем муже? Так что, мне всё осмотреть или Каппельмер?

– Хорошо, – вздохнула Вилда, – я разрешаю вам осмотреть вещи Агнии.

Ланко сказал Мёрку, что видел их мечи и луки и не сомневается в том, что он и его люди отличные бойцы, но выказал опасение, что Агнию будут сопровождать так мало людей.

Но Мёрк только усмехнулся на это и ответил:

– Каждый из моих людей стоит десятерых, а то и больше. Тем более что и кучер, который правит каретой, не так прост, как кажется.

Когда Агния отказалась выйти к ужину в большую столовую, Мёрк обеспокоился тем, не заболела ли девочка и выразил сожаление, если это вызвано их приездом. Но Вилда успокоила его, сказав, что у Агнии просто выдался непростой день, и ей следует отдохнуть, и потом с ней всё будет хорошо. Нэлесса Каппельмер проворчала, что потакать Агнии не следует, это всё капризы, и она должна выйти к ужину. Но под тяжёлым взглядом Мёрка замялась, пошла некрасивыми красными пятнам и, запинаясь, добавила, что, возможно, девочке и правда нездоровится и ей лучше побыть в кровати.

Вилда, видя всё это, почти уверилась, что у Агнии появился защитник. Но всё же, занимаясь привычными делами, её не отпускали горестные мысли, что им с мужем совсем скоро придется расстаться с ребёнком, который стал для них роднее родных. И её уже сейчас снедала тоска по ней.

Всё это вкупе с растревоженными воспоминаниями не давало Вилде уснуть. Но, в конце концов, она забылась неспокойным сном.