Читать книгу В родных Калачиках. Воспоминания о советском детстве - Галина Вервейко - Страница 11

Отец наш, заканчивая последний курс сельскохозяйственного института по специальности «экономист», должен был работать в селе, по своей специальности, в каком-нибудь совхозе. Братику моему было годика два или три, когда наша семья переехала жить в Сергеевку. Отец получил в совхозе полублагоустроенную двухкомнатную квартиру (тогда молодым специалистам в селе их давали сразу) с отоплением и холодной водой. Бабушка, Прасковья Андреевна, поехала тоже, чтобы помогать водиться с внуком. Наша калачинская квартира опустела. А меня, чтобы не переводить в другую школу, решено было оставить жить во время учёбы у бабушки и дедушки Вервейко, на улице Вокзальной в Калачинске.

У дедушки и бабушки в Калачинске

Мне было очень плохо, сиротливо без родителей: приходить в гости, это – одно, а жить постоянно без них – другое. Я очень скучала и неуютно себя чувствовала под сердитыми взглядами бабушки – Марии Алексеевны. Понятно: ведь они теперь с дедом несли ответственность за меня. А я подолгу не хотела уходить из школы, оставалась там после уроков, то, выпуская стенгазеты, то, посещая какие-нибудь кружки по разным предметам, то, помогая учителям и вожатым готовить какие-нибудь мероприятия. В общем, стала очень «общественным» ребёнком, за что родители мои получали в конце учебного года благодарности за воспитание исключительно активного ребёнка. И чем позже я возвращалась, тем не довольнее была бабушка, всегда в чём-то подозревавшая меня.

Спасала любовь ко мне деда. Он с удовольствием помогал мне делать уроки, сочинял со мной заметки в газеты, а по вечерам читал нам с бабушкой вслух книгу «Тени исчезают в полдень» (мы теперь жили в их доме втроём). Она пряла на прялке пряжу или вязала что-нибудь из неё (чаще – шерстяные носки или варежки для детей или внуков). Топилась печь, около которой, свернувшись калачиком, располагался серый полосатый кот Васька. А за окном, зимой, завывала метель… И от этого в доме становилось ещё уютнее – в тепле.

Я любила, когда дедушка в комнате доставал из комода верхний шкафчик. Там хранились «семейные драгоценности»: письма, открытки. Он начинал читать вслух, что пишут дети о своей жизни, а затем показывал мне семейный альбом, как «доказательство» написанного в письмах. В семье очень любили фотографироваться: и семейно, и по одному. Он всегда внимательно следил за судьбой каждого своего ребёнка и внука, гордясь их успехами и переживая за их неудачи. От этого и их с бабушкой жизнь не была одинокой в надвигающейся старости. Они чувствовали, что дети не забывают их вдалеке от родного дома.

В Сергеевке у родителей

На каникулах я уезжала с отцом в деревню: он приезжал на казённой легковой машине и забирал меня. Там было хорошо. Прекрасно чувствовалось на природе каждое время года. Летом мы ходили гулять с бабой Паной и братиком в берёзовую рощу, посадив его в «сидячую» коляску (идти туда было далековато от дома). Над рощей каркали вороны. Рома смотрел на них удивлённо, показывая рукой и повторяя за ними: «Кал-л, кал-л…» Романок, как тогда его все звали, начинал разговаривать, и это получалось у него очень смешно. А когда мы подъезжали к роще, он очень выразительно нараспев сообщал: «Это на-зы-ва-ет-ся «пти-тий го-ло-док» (птичий городок)! Во дворе, в Калачинске, его «тискал» весь двор, когда он там появлялся, он был такой хорошенький, слегка пухленький – всеобщий любимец.

В выходные я ходила с отцом на работу в его кабинет конторы совхоза. Там стояла металлическая счётная машинка, на которой с «жужжанием» интересно было считать: вжик, вжик, вжик… А папка в это время «закапывался» в свои деловые бумаги и отчёты.

А бабушке моей – Прасковье Андреевне, когда она уходила на пенсию, подарили старинную чёрную пишущую машинку. Она стояла у нас дома, на столе, и баба учила меня печатать на ней. Но маме она почему-то мешала: в один прекрасный день она унесла её в какую-то организацию, сказав мне:

– Ну, зачем она тебе? Так, поиграть?

И мне было очень обидно: вот так просто потерять свою мечту, потому что в душе я всегда была «писательницей». Правда, никто, кроме деда, не воспринимал это моё увлечение всерьёз.

Однажды я с кем-то из соседских девчонок ходила в клуб. Но мне показалось, что там пусто и скучно. Днём парни играли в настольный теннис и бильярд, а по вечерам молодёжь собиралась на танцы. Но меня это мало ещё интересовало в том возрасте.

В это время у меня серьёзно заболела мама. Она быстро худела, теряла силы, но врачи никак не могли поставить ей правильный диагноз. И бабушка частенько плакала на улице и говорила, что, наверно, нам с Романом придётся расти сиротами… Отец тоже переживал, однажды даже зарыдал, когда мы остались с ним вдвоём в калачинской квартире. Маме часто вызывали «скорую помощь», она лечилась в калачинской больнице, потом – в Омске. Вернулась она поправившаяся, посвежевшая. Но я за её долгое отсутствие – месяца четыре – отвыкла от неё, и как бы привыкала заново.

Возвращение на родину

Когда отец получил диплом и «ромбик» (значки тогда такие выдавали всем выпускникам вузов) о высшем образовании, родители снова вернулись в Калачинск. Папа стал работать в инспекции Госстраха, сначала – инспектором, а потом – начальником. Мама вернулась работать в кинопрокат.