Читать книгу Продавцы грёз. Том 2 - Геннадий Башунов - Страница 8

Двери довоенного стадиона оказались напрочь заблокированы, и работорговцу пришлось вести Иваллу и Короса через большой пролом в стене. Ни одно из поколений хозяев боев не удосужилось расчистить этот пролом, поэтому Корос буквально перенес Капитана через кучу обломков. Когда наемный убийца поставил Иваллу на пол, ей под левую ногу попался какой-то обломок. Вскрикнув от боли, она практически упала на Короса, благо тот успел среагировать и максимально осторожно подхватить ее.

– Мать твою, – прошипела Ивалла сквозь зубы. – Не могли разобрать здесь все?

– Нельзя, – отозвался проводник, не поворачивая головы, – это все неживое. Его нельзя трогать.

– Нельзя трогать мертвое? – переспросила Капитан. – Разве вы не трогаете трупы? Как же вы охотитесь?

– Неживое – не есть мертвое. Трупы людей, животных, птиц, рыб – это живые трупы. Дерево, камень, металл – живые материалы, из них можно сделать настоящие дома, повозки, корабли. А это все… – работорговец обвел помещение рукой, – никогда не было неживым, но его убили еще раз во время Великой войны. Неживое трогать нельзя. Когда-то, сразу после войны, здесь жили другие люди. Они вынесли отсюда все, что им могло пригодиться в быту. Сделали вот эти проходы. – Они как раз миновали грубо выдолбленный в стене проход и прошли в следующее помещение. – И убитое неживое их прокляло. Все они умерли, и им на смену пришли те, кто живет здесь сейчас.

– Умерли? – хмыкнул Корос. – Что же их убило?

– Не что, а кто, – строго сказал проводник. – Их убило живое. Мы, наши предки. Убили за грех. Неживое трогать нельзя. Они забрали неживое в свои дома и сделали их неживыми, потому и умерли.

Ивалла воздержалась от комментариев, как и Корос.

Действительно, в диковатом убранстве стадионе, сочетавшим в себе белые стены с черными гладкими прямоугольниками разного размера, читалось запустение. Это место разграбили после войны и разграбили основательно. Странные стеклянные ящики лежали в грудах осколков, из стен торчали пучки проводов, но ничего, что могло бы сгодиться хотя бы как подставка для двери, здесь было не найти.

Они миновали еще два пролома, прежде чем выбраться из-под развороченной трибуны на сам стадион. Южная его часть сильно пострадала во время войны и от времени, но северная сохранилась практически неприкосновенной. Там, у большого портала, ведущего под трибуны, собралось около сотни работорговцев и их гостей. Причем, женщины, присутствующие на трибунах, явно все пришлые: слишком хорошо одеты.

Рядом с порталом при помощи ежей с колючей проволокой и костров огородили площадку шагов двадцать на двадцать, и именно там сейчас вяло дрались двое голых мужчин. Гости посвистывали и выли, хозяева хранили мрачное молчание.

– Мне нужно вернуться в обоз, – сказал проводник, останавливаясь. – Вы можете занять любые места. – Он повернулся, чтобы уйти, но почти сразу остановился. – И еще. Если вы пришли сюда за дорогим человеком, что бы ни происходило, не пытайтесь вмешаться в ход поединка. Это карается смертью вне зависимости от того, кто нарушитель порядка. Даже если потом уничтожат весь род.

Он ушел. Корос, фактически, протащил Иваллу через стадион и усадил чуть поодаль от других гостей. Они удостоились лишь пары равнодушных взглядов.

– Это не он, – выдохнула Ивалла, всмотревшись, наконец, в дерущихся.

Хотя понять было сложно, настолько оказались дерущиеся измазаны в грязи и крови. Один из противников уже неподвижно лежал на животе, уткнувшись лицом в грязь. Его ладони безвольно скользили по земле, но он не мог ни подняться, ни перевернуться. Второй сидел на его спине, то давя кулаками поверженному в затылок, то бестолково нанося несильные удары.

Это была жуткая и жестокая драка полутрупов.

– Он уже не может драться, – выкрикнул один из работорговцев.

– А твой не может его убить, – огрызнулся другой. – Ладно, сдаюсь, – буркнул он, подумав.

Двое молодых парней, на лицах которых появились лишь первые татуировки, раздвинули ежей и вышли на «арену». Один оттащил победителя, помог ему встать на ноги и повел в подтрибунные помещения. Второй, грубо ухватив побежденного за ноги, поволок его прямо по земле, словно ребенок сломанную игрушку. Вытащив поверженного на край круга, он остановился, будто бы что-то забыв.

Через секунду стало ясно – что.

Хруст шейных позвонков был слышен даже сквозь вздох толпы. Одна из женщин расплакалась и принялась умолять своего спутника забрать ее отсюда. Другую вырвало. Несколько голосов произнесли «Омерзительно», будто что-то омерзительное произошло только сейчас. Ивалла считала омерзительным само происходящее на арене и каждого, присутствовавшего здесь по собственной воле. Но она была родом с островов.

– Один выходит из круга живым… – прогремел над стадионом голос Хаза, заглушая все звуки.

– …второй – мертвым… – хором отозвались все присутствующие работорговцы и кто-то из гостей, видимо, бывшие здесь не впервые.

– …чтобы дать жизнь другим, – закончил Хаз. – Выводите следующих.

Алексея не было и в следующей паре бойцов. Поэтому Ивалла просто закрыла глаза, чтобы не смотреть на происходящее.

Стоило сразу догадаться – эти бои носят ритуальную цель. Когда-то проигравших наверняка сжирали. Но сейчас…

Даже если Алекс умрет, она выкупит его тело. Но он не умрет. Он сильный, очень сильный. Куда этим заморышам до него. Эти рабы голодали месяцами. К тому же, Алекс – избранник Продавцов грез, уж если у него по словам Авера должен зарасти простреленный позвоночник, ему ничего не стоит разобраться с каким-то там голодным рабом.

Эта драка закончилась быстрее прошлой – один из участников смог уронить противника на ежа, и тому пробило легкое. И, как заклинание, в голове Капитана пронеслось «Один выходит из круга живым, второй – мертвым, чтобы дать жизнь другим. Выводите следующего».

– Капитан, – буквально простонал Корос.

Ивалла открыла глаза. Ее сердце переполняла надежда. Радость от того, что она сейчас увидит любимого. Который победит, обязательно победит…

На ее глаза непроизвольно выступили слезы.

* * *

Алексея вели куда-то, и он не слишком хорошо понимал – куда. Сегодняшний день был, пожалуй, одним из худших за последнее время: его лихорадило с самого утра, ноющая боль сводила его с ума, гной буквально стекал с незаживающей раны на правой руке, хотя пару недель назад казалось, будто она даже начала подживать. Утром он не смог самостоятельно поесть, а значит – не смог поесть вовсе: его порцию под молчаливое согласие надсмотрщика сожрали другие рабы. Но, кажется, сейчас это не самая большая его проблема.

После распродажи рабов в караване осталось не так уж и много – полдюжины мужчин и пара женщин. Самых неказистых и слабых мужчин и самых некрасивых женщин. В общем, остались те, кого никто не захотел покупать, и он, чужак, которого вроде бы никто не продавал, но никто и не пришел выкупить из плена.

– Ты теперь один из них, – сказал ему Ном в тот же вечер, когда было принято решение выступать на зимовку.

Алексею нечего было ответить. Через четверть часа его просто переселили из хозяйского фургона в клетку к другим рабам. Впрочем, он настолько дерьмово себя чувствовал, что ему было плевать на это. После смерти Орайи стрелок в принципе относился ко всем своим тяготам как-то отстраненно, словно смотрел на себя со стороны и, пожимая плечами, повторял «Ну что ж, бывает». По сравнению с той болью, которую он испытал в день смерти зеленоглазой, незаживающая рана и рабство были лишь неприятными и раздражающими, но не достойными особого внимания недоразумениями.

О том, что двоих отберут для каких-то ритуальных боев, разговоры начались сразу после того, как караван двинулся. Кто-то надеялся на остановку и торги где-то в пригородах или у крупного скопления ферм, но этого не произошло. Алексея сразу списали в одного из участников (покупать его в таком состоянии никто бы не стал), а все остальное время гадали, кто же составит ему компанию.

Конечно же, выбрали его, невзирая на баснословные барыши за его выкуп, на которые все эти недели рассчитывали работорговцы. Выбор сделал сам Хаз, предварительно осмотрев рану и пробормотав себе под нос что-то вроде «зимой все равно сдохнет». Компанию ему составил лысоватый замухрышка, имени которого землянин даже не запомнил. С полчаса назад его труп протащили мимо помещения, в котором Алексей в числе прочих ждал очереди.

В ноздри Представителю второго клана ударил запах грязи, крови и дыма. Куда более приятные запахи, чем те, которые преследовали его последнюю неделю. Небольшая клетушка в фургончике, где жило семь мужчин, а вместо отхожего места была небольшая дыра в полу, в принципе не могла пахнуть хорошо. А уж если учесть, что в последний раз мыли там, наверное, пару поколений назад, можно радоваться возможности чувствовать хоть какие-то запахи. Алексею иногда казалось, будто он вообще потерял нюх. Но, выходит, нет.

Впрочем, сейчас это его не слишком обрадовало.

«Продавцы грез, борьба за власть над миром… Меня сейчас замутузит до смерти такой же полудохлый доходяга, как я. Я сдохну, захлебнувшись в грязной луже под взглядами нескольких десятков работорговцев. Об этом ли я мечтал, желая изменить свою жизнь? Хрен его знает. Об этом ли ты думала, Алария, когда тащила меня сюда? Наверняка, нет. Но даже это будет лучше медленной смерти от сепсиса».

Чужак заставлял себя думать об Орайе. Не о том, как она умирала на его руках и перед самой смертью призналась в любви, нет. О том, что он сможет клонировать (или, быть может, лучше сказать – «воскресить»?) ее со всеми воспоминаниями, если победит в войне. Но смерть возлюбленной оказалась слишком жестоким шоком, а рана и вызванная ей лихорадка высасывали из него последние силы, крупицы надежды и жалкие остатки воли, что у него еще были.

Его провели через узкий проход между двумя ежами и оставили посреди грязного круга. Ветра никакого внутри стадиона быть не могло, но ему в лицо попало несколько клубов дыма, вызвавших тяжелый приступ кашля. Прокашлявшись, Алексей потер слезящиеся глаза.

К нему уже вели второго бедолагу, с которым ему предстояло сражаться. Это был тощий мужичок лет тридцати, и в другое время стрелок разделался бы с ним без особых проблем. Но сейчас не в его пользу говорило хотя бы то, что мужичка не вело из стороны в сторону при каждом шаге.

Драться на кулаках Алексей никогда не умел, но он попытался изобразить какую-то боевую стойку. Хорошо получилось только ссутулиться, склонить голову да глянуть на противника исподлобья. Правую руку не удалось поднять даже на уровень груди, а колени полусогнутых ног норовили то сойтись, то разойтись.

Единственное, что Алексей сейчас мог – пытаться сражаться за жизнь. Он никогда не ляжет на спину чтобы спокойно умереть. Пусть у него нет ни шанса, он будет драться, ползти, скрестись, извиваться, и остановит его только смерть.

Кажется, его противник был сведущ в драках куда больше. Войдя в круг и дождавшись команды, он принялся заходить Алексею за правую руку, совершенно четко определив уязвимое место. Впрочем, они были голыми, и не заметить гноящуюся распухшую рану мог разве что слепой.

Стрелок начал поворачиваться в сторону противника, стараясь хотя бы держать его на виду. Слишком медленно, слишком поздно…

Доходяга наскочил на него и нанес быстрый удар прямо в раненое плечо.

Алексей не думал, что у него хватит сил на громкий крик, но у него хватило, еще как. Он заорал от боли так, что заглушил даже крики зрителей. Крича, бестолково махнул левой рукой, попытавшись достать врага, но тот уже отскочил на пару шагов от него и вновь принялся заходить за спину. Стрелок шагнул вперед, намереваясь хотя бы раз достать раба кулаком, однако тот отступил еще дальше. Единственное, что у Алексея получилось, так это разбрызгать в разные стороны капли кровавого гноя.

На второй удар землянин успел среагировать, поэтому кулак противника врезался не в рану, а грудь. И это был приличный удар, сбивший ему дыхание. Отступать враг не стал, убедившись, наконец, что Алексей не прикидывается, а действительно практически не может сопротивляться. Еще один тычок в рану, удары в грудь, голову, живот…

Алексей пятился назад, стараясь прикрыться, но даже это у него выходило плохо. Потом… потом был удар в грудь, после которого он начал опрокидываться назад, и следом второй – прямо в подбородок. Его челюсти лязгнули, он прикусил язык, в глазах вспыхнуло.

В грязь он упал уже без сознания.