Читать книгу Материализация легенды - Геннадий Бурлаков - Страница 39

Теперь я сидел в кресле в её кабинете и смотрел на красивую молодую женщину напротив.

– Что Вы можете рассказать о том, что там изображено?

Я смотрел на нее и искал в выражении лица подвох. Не знаю, рассказывать или нет ей о своих снах.… В конце-то концов, это только сны, – как я расценил, – и ничего более. По снам человека не определяют в психушку, – только по действиям, да и только по его же собственному согласию, насколько я знаю. Закончила свое существование принудительная карательная психиатрия советских времен, прекратились лоботомии средневековья и электрошоки нацистов, ледяные купания советских времен и жалостливые взгляды медиков прошлого начала века. Теперь псих-больной моего уровня, если он не опасен для социума (тьфу, надоел уже этот термин от моих рассуждений в часы бодрствования), и не склонен к суициду, то он может жить в своей обычной человеческой среде.

Ну что такого, если мои сны станут прелюдией нового романа или даже серии романов, как серия романов «Метро 2033»? Если честно, то ничем, кроме шизофренического бреда, – с моей точки зрения, – многие авторы не наполнили это коллективное произведение, – «Новую вселенную «Метро», серию романов…. Я не берусь оценивать художественную и эмоциональную значимость…. И я не берусь отрицать, что это не вариант течения событий в далеком или недалеком будущем для Москвы, Питера и других «метро-содержащих» городов. Я не отрицаю возможность случайного или сознательно вызванного природного или техногенного апокалипсиса. Но вы вчитайтесь сами: ведь половина героев этих романов описывают не столько события будущего, сколько свои психиатрические ощущения. И можно говорить, что рассуждения этой половины героев есть канва произведений и большая их часть. Можно рассуждать, что эти ощущения навеяны хронической гипоксией подземелий, поеданием грибов неясной «наполненности», вдыханием сжигаемого пластика, мутациями, просто психическим перерождением в длительной темноте. Даже если представить себе следующее поколение людей, выросших в темноте и без доступа к книгам, газетам, интернету, – о чем они будут говорить и что им будет сниться? Как они это выразят словами?

Но никто из авторов этих романов не сел в психиатрическую больницу только за то, что написал и тем самым пересказал свои, может быть, сны или глюки!… Да такое и быть не может! Если Менделеев изобрел свою таблицу Менделеева во сне, если Бетховен слышал свои произведения тоже во сне. А сколько композиторов, писателей и поэтов сначала создавали свои песни, стихи, рассказы, романы в тиши ночной между сном и бодрствованием? Кто это знает?

Может быть я гениален? Может это МОЙ шанс?

– … Вы расслышали мой вопрос? Что изображено на Ваших рисунках?

– Да, конечно, конечно слышу! Просто я любуюсь Вашей красотой и не могу переключиться ни на что другое. Ваши глаза, Лейла, как озера…

– Хватит, хватит обо мне… – перебила Лейла. – Давайте о Вас. Я хочу услышать ответ на свой вопрос. Мне это, поверьте, очень интересно.

– Да ничего особенного. Это остров в океане.

– Вы там ранее были?

– Откуда у нищего клерка столько денег, чтобы плавать по мировому океану и исследовать неизвестные острова? Нет, конечно. Мне этот остров приснился.

– А расскажите-ка мне это поподробнее…

…И я рассказал… Я рассказал, как я летал над миром, как птица или как герой романа Александра Беляева «Ариэль». Как плавал, и уверял себя, что я Ихтиандр. Облик Зверя, Карающий Меч, – я даже рассказал про ту красную «Феррари» и её хозяина с револьвером около ресторана. – А чем они не часть моих сновидений: то ли сон, то ли явь, то ли конгломерат из этих понятий?

Я потерял чувство времени, и всё рассказывал, рассказывал, рассказывал… Она ничего не говорила, – только слушала. Даже вопросы не задавала. Делала какие-то записи в своей тетради, – и снова слушала. Наверно так безудержно говорят все влюбленные, когда хочется говорить обо всём, и не умолкать, боясь, что день закончится, что надо будет расставаться, когда ты остановишь поток своих слов… Что прекратится то гипнотическое состояние от звуков голоса, транс от произнесенной околесицы, иллюзорная близость со слушателем… Сколько же лет я молчал?

Ну нет, я, конечно, говорил на работе с сотрудниками, общался в чатах, разговаривал с водителями такси… Даже с предметом своей офисной любви перекинулся несколькими словами… Но со времени разговоров с мамой я никогда так долго не говорил, а меня никто так долго не слушал…

Она не перебивала, не морщилась, не отвлекалась, не смотрела по сторонам или в окно… Что-то писала время от времени в лежащей на коленях тетради. И только меняла позу, – типа перекладывала ногу на ногу: то правую ногу сверху, то левую. Разглядеть ее ноги было трудно под ярким салатовым медицинским костюмом, да еще и халатик сверху… И туфли – «лодочки» на низком каблуке на ногах… Интересные «лодочки», хм… Но я уже на представлял себе точеные ножки, божественную талию, девичью грудь… Блин! Ну и куда я с такими мыслями зайду? Буду бредить теперь не девушкой-копирайтом, а женщиной-психиатром? Да мне точно пора к психиатру!

«Сестричка, а как тут пройти к психиатру? Да нет, – тут я уже был, и мне не стало лучше, – только хуже. Покажите мне специалиста, кто может побороть мой аутоспермотоксикоз. Ой, и не спрашивайте! Это надо или показывать, или прятать… Ах, Вы опять привели меня сюда, откуда я и вышел. Мне здесь помогали со снами, а не во сне… Здесь самый лучший специалист? А по какому критерию Вы оценивали этого специалиста?»

Но даже самые длинные рассказы и романы в жизни заканчиваются рано или поздно. Закончил и я. Мы сидели молча некоторое время, я смотрел на нее, а она в свои записи, – и что-то там дописывала и подправляла.

Потом она взяла со стола мою историю болезни стала ее внимательно перелистывать.

– А что это? – она показала мне одну из страниц истории болезни. – Ничего, что я Вас об этом спрашиваю?

Это и был, как я себе представлял для себя, настоящий шедевр. Это был центр моей всей империи во сне. Это было средоточие моих мыслей в течение дня. Это была мишень, куда я рвался каждую ночь, в каждом сне, – и, рано или поздно, достигал своей цели. Но по достижении этой цели я каждый раз продолжать искать дальнейший путь, – вглубь, вниз, в историю…

– Ничего. Это и есть тот остров в океане.

– А как Вы его могли так подробно увидеть? Ведь это, практически, подробная карта местности.

– Так я за время сна налетался над ним, – аж устал во сне. Летал часто и неоднократно, часто высоко, да и на всех высотах над островом летал.

– Но Вы же компьютерщик, как я читала в истории болезни, а не картограф.

– Но это не сложно было…

– И часто Вам ранее приходилось чертить столь подробные карты?

– В некоторых компьютерных играх мы с другими игроками изощрялись в сложности новых карт для игры, – и потому мне приходилось рисовать и более сложные ландшафты.

– Понятно. Вы не будете возражать, если я подумаю несколько дней над Вашим рассказом, а на сегодня наше общение закончено?

– Как можно!… Конечно! Я, наверно, Вам ужасно надоел. Сколько это времени мы уже беседовали?

– Это не важно. До встречи.

– Бай!

Я вышел за дверь, – просто окрыленный. И не увидел, как Лейла включила копир и вложила туда историю болезни.