Читать книгу Геха - Геннадий Дмитриевич Сердитов - Страница 6

В какой-то момент они переехали жить в двухэтажный бревенчатый дом, Геха помнит до сих пор его адрес: Интернациональная улица, дом 19. Улица была широкая, мощёная булыжником.

Году в 1980-м заместитель главного конструктора Геннадий Дмитриевич Сергеев летел в командировку в Северодвинск, аэропорт Архангельска их не принял из-за сильной метели, и их лайнер вынужден был сесть в Сыктывкаре. Пассажиров завели в зал ожидания и велели слушать объявления. Геннадий Дмитриевич вышел в город и спросил у таксистов, далеко ли находится улица Интернациональная.

– Да вы на ней как раз и стоите, – ответили ему.

Был по северному чёрный морозный вечер, его рвали в лоскутья лучи фар и прожекторов. Ревели двигатели самолётов, кричали репродукторы, клочья пара поднимались от людей и моторов, на сколько хватало глаз всё двигалось, работало, шумело. И понял он, что это огромное аэродромное хозяйство навсегда поглотило и улицу его детства, и детский сад, и тюрьму… Боясь отстать от самолёта, он ещё несколько часов толкался в аэропорту. Это был современный индустриальный мир, ни разу не похожий на солнечный тыловой провинциальный Сыктывкар его далёкого детства.

На Интернациональной улице в их с сестрой компании появился Лёнька. Был он на год или два старше Гехиной сестры Гали и приходился внуком хозяевам дома, где они заняли каморку под лестницей. Мать у Лёньки умерла рано, а отец, дядя Толя, художник, вернулся с фронта с прострелянной кистью правой руки. По этой причине он не писал картин, а малевал левой рукой на клеёнке лебедей и продавал их на рынке. Дядя Толя был по совместительству ещё и запойным алкоголиком. И буйным во хмелю, Геха помнит, как этого пьяного художника, бьющегося на полу, всем миром связывали полотенцами.

Лёнька же оказался на редкость активным пацаном. У него была книга Перельмана «Занимательная физика» и он постоянно пытался проделать описанные в ней опыты. Кроме того, он учился играть на виолончели. И таскал их с Галей по своим любимым местам в Сыктывкаре. То они лезут на парашютную вышку, на лестнице и площадках которой почти все доски выломаны, то ползут по ржавому железнодорожному мосту, где досок, похоже, никогда и не было, то переправляются на большой лодке на другой берег Вычегды, где Геха не запомнил ничего, кроме валявшегося на речном песке белого зубастого черепа какого-то большого животного. Запомнилась ему и такая сценка: они сидят на высоком берегу Вычегды, по реке буксир тянет баржу, а на барже полыхает пожар. Какой-то человечек ползёт по канату с баржи на буксир. Было очень смешно, хотя вполне возможно, что этого человечка потом судили. И даже расстреляли. Или отправили на фронт. В штрафбат.

Вести с фронта слушали все. Радио было включено постоянно. Левитановское «от советского Информбюро» завораживало, заставляло всех замолчать и повернуться к чёрной тарелке на стене комнаты или к серому фанерному раструбу на уличном столбе. В остальное время звучали песни – Лемешев пел «Три деревни, два села» или мужской хор затягивал «Распрягайте хлопцы коней». Ходили они и в кино. «Она защищает Родину», «Неуловимый Ян», «Антоша Рыбкин» – эти фильмы они смотрели по несколько раз.