Читать книгу Чабанка - Геннадий Григорьевич Руденко - Страница 20

В воскресенье я переодел ребят, стараясь сделать это побыстрее, потому что старшина обещал отпустить сегодня и меня. Я очень хотел оказаться в Одессе, я очень скучал за гражданской едой, моей мечтой была обычная пельменная, да и просто нормальных людей увидеть хотелось, людей которые не носят сапоги в такую жару. Когда я получил свою увольнительную, все счастливчики уже давно уехали. Автобусом «Григорьевка – Новый рынок» доехал до конечной, до Нового рынка, а потом, расспрашивая дорогу, пешком до Потемкинской лестницы. В этой точке я уже мог самостоятельно ориентироваться.

Прежде всего надо было удовлетворить потребность. Очень хотелось найти пельменную с «сидячими» местами. Но до самой Потемкинской мне не встретилось ни одной. Пельменных была масса, но все как забегаловки, с высокими столами-стойками. Эти заведения были созданы не для еды, а для питания, для скорейшего приема пищи внутрь спешащего туловища, а мне надо было воплощать светлую солдатскую мечту неспешно и, желательно, сидя.

Наконец я нашел то, что искал – как раз напротив памятника Потемкинцам располагалось приличное заведение с нормальными столиками и с ненормальными ценами. Но разве есть цена у мечты?!

– Вам с горчицей, уксусом или сметаной?

– Мне полторы порции с горчицей, уксусом и сметаной.

Немного сбережений у меня было, счет я им знал, мне еще хватало на мороженое и сладкую воду на потом – гуляй, не хочу!

Вторая половина августа, на Приморском бульваре отдыхающие со всего Союза, красивые девчонки, солнце, лицо само собой расплывалось в улыбке. Я расслабился. Я гулял, я знал, что по Одессе гуляют постепенно. Приморский бульвар, Оперный театр, Дерибасовская, поел мороженого в кафешке, что под кинотеатром, Горсад, назад на Карла Маркса, потом налево через Матросский переулок в начало Приморского бульвара, Приморский и снова Дерибассовская, площадь Мартыновского, кусочек Совармии, Садовая и я на Новом рынке, на конечной остановке нужного мне автобуса. Уже темнеет, но ещё только девять часов, а в части надо было быть в десять, к отбою. Ехать от силы сорок минут – успеваю. Стою, жду.

Через десять минут, к моей радости на остановке появились еще Войновский, Эдик Луговой и Толик Белый, тоже киевлянин, тот самый остряк-шептун за моей спиной на входе в часть. Еще через десять минут мы начали нервничать. Главное, что кроме нас – военных, на остановке больше никого не было. Мы в десятый раз проверили расписание на табличке. Это успокаивало, если даже не было автобуса в 21:15, то последний должен быть в 21:45. Но опоздать из первого увольнения..! Кошмар!!!

Через еще пятнадцать минут мы с облегчением увидели… нет не автобус, а еще троих военных, дедов с нашей роты, казахских немцев.

– Давно ждем, военные?

– Я здесь уже полчаса, – отвечаю я.

– Надежда умирает последней, – бодро так говорит Менго.

– А мы будем убиты как раз перед самой надеждой, – не поддерживает его оптимизма Гейнц.

– Корнюш нас сгниет, падла. А я своей чувихе обещал, что буду через неделю, а теперь обломится. Вот непруха! – третий.

– Ребята, чего стоим? По воскресеньям автобусы часов в шесть, в семь последние уходят, – мимо шаркает домашними тапочками дедушка, реальный, в том смысле, что не дедушка Советской Армии.

– Вот те на! А как же расписание, дед?

– А тому расписанию много лет уже, внучек. Разве теперь порядок?

– Так пацаны, это залёт. Что делаем?

– Ну, мы то первый раз в увольнении, а вы что не знали, что автобусы не ходят? – Эдик спрашивает дедов.

– Да мы всегда экспрессом от вокзала или с площади Мартыновского до Молодой Гвардии, а там любой автобус до части. Удобно, у экспресса до Лузановки ни одной остановки, а другие через каждые сто метров на Пересыпи останавливаются, – растеряно оправдывается Менго.

– Так, что делать?

– Вернуться на Мартыновского – риск, слишком поздно. Надо идти пешком до Пересыпского моста, это недалеко, оттуда трамваем до Молодой Гвардии, а там что-нибудь придумаем.

– Правильно, на Молодой можно сесть в автобус, что смены ночные возит на Припортовый завод.

– Пошли, пацаны.

Мы пошли от Нового рынка по улице куда-то в сторону моря. Было уже темно, на углу очередного перекрестка увидели одиноко светящуюся табличку «Приёмное отделение», наверное это было здание какой-то больницы. Белый остановился.

– Хлопцы, у меня идея. Все равно наши отмазки, что, мол, мы расписания не знали, старшине до фени. Это наши проблемы, скажет он. Давайте вы меня заведёте на больничку и скажите, что мне плохо. Я попробую шлангануть⁵⁴, а вы просите телефон и звоните в часть, предупреждайте, что не можете вовремя вернуться, типа, меня героически спасаете.

– Идея в целом клёвая, но как же ты, Вайс, шлангом прикинешься? А как колонут тебя до самого радикулита? Хуже ж будет и уже только тебе, – Эдик оценивающе смотрел на Белого-Вайса.

– Не сцы, Мальвина, с нами Артемон. Прорвемся. Ну давай!

Я стучал в запертые двери, Войновский и Эдик на своих плечах держали Вайса, а наши деды исполняли только роли статистов, сраженные нашей активностью и потенциальной изворотливостью. Наконец дверь открылась, Вайса положили в приемном покое на кушетку и начали обследовать. Дежурный врач расспрашивал нас, что случилось. Мы отвечали, как договорились с Толиком, мол, встретились на автобусной остановке, его сильно с животом прихватило, чего он ел, мы не знаем, совсем плохо ему, мы и на автобус сесть не смогли, остались с товарищем, в общем – спасите, Христа ради! А еще вы нам справку выправьте для старшины нашего, деспота и дайте позвонить. Нам отвечали, что товарища нашего сейчас обследуют, жизнь ему, по всей вероятности, спасут, справку дадут, а телефон – вот он, звоните, коль дело военное. В это время во входную дверь постучали и дежурный, бормоча себе под нос, что-то типа: «больной перед смертью потел? Потел, доктор. Это хорошо», пошел открывать дверь.

В прихожей возня, диалог громкий, но слов не разобрать. Хлопнула дверь, врач вернулся к нашему Вайсу. Я пододвинул телефон образованному Менго.

– Звони.

– А кто знает номер телефона?

– А кто вообще может знать номер телефона воинской части? – резонно спрашивает Луговой.

– Дежурный по Военному Округу, наверное, – подсказываю я.

– Ну и что мы ему скажем? Что мы в самоволке?

– Правильно, лучше не звонить, опоздали и опоздали. А так раздуем ЧП на весь гарнизон, только хуже будет.

– Верная мысль.

– Главное, чтобы номер у Вайса проканал⁵⁵. А то лепила больно стрёмный⁵⁶.

– Да, врач просто, как с нашей призывной комиссии – Рентген хуев.

Так прошло еще минут тридцать. Снова стук в дверь, мимо прошел дежурный, снова те же голоса и спор уже на повышенных тонах. Дежурный вошел к нам.

– Ребята, там ваша помощь нужна. Помогите, пожалуйста, человеку.

Мы в недоумении вышли на улицу. На улице стояли открытый бортовой грузовик и водитель с неряшливой седой щетиной:

– Ребята, помогите, очень прошу.

– Ну чего там у тебя, – предвидя коммерцию, развязно спрашивает бывалый Эдик.

– Дык, покойник у меня в кузове. Пацанчик, малолетка утоп, мне приказали, вот я его сюда и привез. Первый раз я здеся. Хотел сдать в приемное, а мне этот дохтор говорит, морг, типа, там в конце улицы за воротами железными. Дык, ворота там есть, да только ж никто их не открывает в эту пору.

Было уже начало двенадцатого. Мы стояли в растерянности.

– И чем же мы тебе можем помочь, отец? – Эдик уже совершенно другим тоном.

– А вас же шесть человек, я подъеду к воротам, двое перелезут через ворота, двое залезут и сядут на ворота, а двое станут в кузов. Так мы пацанчика через ворота и передадим, с Божьей помощью. Да, вы не боитесь, он в брезент замотан, и малец совсем, не тяжелый.

– Пошли, пацаны, надо помочь, человеку.

Мы были так растеряны и придавлены, что не совсем понимали всю бесперспективность затеи. И только когда распределились по плану деда: он сдал задним бортом к самим воротам, мы залезли в кузов, стараясь не смотреть в ближний к кабине угол, где в свете одинокого мутно-желтого фонаря была видна кучка брезента, я и Войновский забрались на высокие ворота и спрыгнули на другую сторону, Эдик и Менго сели поверх ворот, а двое остальных начали возиться в кузове; только тогда до меня дошло:

– Ну, принимаем мы труп с тобой, Серега, а дальше что? Если ворота не открыли и в морге никого нет, что мы с тобой будем его сторожить здесь до утра?

– Не. Чего это мы? Дед пусть и сторожит.

– Так тогда, зачем перебрасывать через забор? Пусть в машине и лежит, а дед до утра в кабине кемарит⁵⁷.

– Правильно, Геша. Э, деда.., – мы выдали наши доводы «на гора».

– Так мне же уезжать надо, ребятки.

– Э, нет, постой. Если в морге нет никого, куда мы труп денем?

– А если и есть кто, с каких это тот, кто там есть, у нас такой груз примет?

– И правда. Растерялся я, хлопцы.

– Вы покурите, а мы с Сергеем сейчас морг найдем и проверим, есть ли там кто.

Ребята остались стоять в кузове вместе с дедом, а мы в почти полной темноте пошли искать морг. Слева от нас возвышалось здание больницы, а с правой стороны можно было различить одноэтажное длинное здание с полуподвальными окнами. Похоже. В середине здания дверь, рядом табличка. Сергей присветил спичкой – оно. Мы постучали несмело. Ответа не было. Постучали в ближайшее окно – тишина. Я остался у двери, а Серега пошел дальше, заглядывая в полуподвальные окна.

– Ген, здесь есть какой-то слабый свет. Окна грязные. У-у-у, блядь, трупы голые валяются! Иди сюда.

Я со злостью пнул дверь ногой что было мочи и в тот же миг раздался вопль Войновского:

– А-а-а!!! Мать твою, а-а-а!!!.. Я теп-п-перь, блядь, заика на всю жизнь. Суки!

Я уже бежал к Сергею. Действительно в одном окне мерцал неяркий свет. Я еще не понял, что так перепугало Сергея, как вдруг свет начал становиться все ярче и ярче. Я обомлел, по спине ползли противные мурашки, в животе заурчало – то ли пельмени были несвежими, то ли… не знаю, но только я с трудом сдерживался, чтобы, не сходя с места, не заняться более важным в тот момент для меня делом. Наконец к грязному стеклу приблизилась рука со свечой, вслед появилась блеклая мужская рожа. Мужик кивнул нам и снова стало темно. У Войновского, что называется, зуб на зуб не попадал. От ворот кричали наши пацаны:

– Что стряслось?!

– Э, вы там живы? Помощь нужна?!

– Живы, – смог крикнуть в ответ и я.

Мы с Серегой пошли назад к двери. Над дверью зажглась тусклая лампа и дверь открылась. Мужик в халате:

– Ну, вы чё кипишуете, военные?

Я вкратце объяснил ситуацию.

– Сейчас, ключи от ворот возьму. Орут тут среди ночи.

Мы разошлись, он назад в морг, а мы к воротам. На этом, слава Богу, наша роль должна была считаться законченной.

– Все, пацаны, сейчас ворота откроют и мы свободны.

Пришел работник морга, открыл ворота, дед сел снова за руль, начал сдавать назад, а мы пошли по темной улице в сторону приемного отделения.

– Вы, чё орали так, что мы в кузове чуть не обхезались?

– Это я штаны должен проверить, – говорю я. – Ну, я вам доложу, пацаны, и обстановочка там. Темно, как у негра в заднице, я у двери, а Серега пошел вдоль морга…

– Смотрю я в окна подвальные, – продолжает Войновский, – все темные, а в одном свет такой неяркий и мерцающий. Я присмотрелся, а там два трупа один на одном валяются. Бздошно так стало. Я Генку позвал, он ногой по двери со всей дури как умочит, а трупы и зашевелились. Я думал, что я обоссусь.

– Може там санитар бабу ебал! – высказал догадку Луговой.

– А может он труп ебал? Как это называется? О – некрофил, еб твою мать!

– Не-е, он потом, когда свечку в руку взял, так нижний труп с кушетки исчез, во! Точняк! – вспоминает Сергей.

– Може на пол сбросил, извращенец хуев?

– Ну и салабоны у нас! В ночи по моргам шастают, ебать-копать, – откомментировал происходящее дед.

– Я, пацаны, на больничке в Киеве на Петра Запорожца часто в это место наведывался, внутрь, дальше коридора не заходил, брехать не буду, но снаружи морг знаю хорошо. Не может быть окон в помещении, где трупы хранятся, или, если они есть, то должны быть полностью закрашены. А это точно санитар сестричку трахал при свече, романтик, ебать его в рот, вот наших несмелых стуков и не слышал, а как я уже въебал со всей силы, он и зашевелился, – выдал я свою, обоснованную опытом, версию.

– Точняк, похоже Гена прав, а мы чуть не обделались.

– Ну чё, может деда уговорим, он нас подбросит куда-нибудь?

– Ну его на хуй! Не полезу я к нему опять в кузов!

От пережитого волнения мы матерились больше обычного. Это была бравада, наша реакция на стресс. Мы не спеша шли по улице, курили. Наше опоздание не казалось нам уже таким страшным.

– А малолетку жалко… Правда, пацаны? Такой маленький…

Дверь нам открыл знакомый врач. Насвистывая веселый мотивчик, пригласил нас следовать за ним. Я тоже знал некоторые медицинские шутки, спросил:

– Доктор, жить будет?

Врач правильный ответ знал, ответил как пароль:

– Доктор жить будет. Ну что ж, прощайтесь со своим товарищем…

– Это в каком смысле? – нам было не до подобных шуток.

– В том, что он остается у нас, а как немного легче ему будет, переведем в военный госпиталь. Я вам выписал уже все необходимые документы. Завтра, послезавтра пусть ваш эскулап из части приедет к нам.

– А что с Толиком?

– У вашего Толика сильнейшая пневмония.

– Что?!!!

– Да, вот так – воспаление легких.

– Летом?… А живот?

– Да, анамнез бывает схожий вначале. Но температура у него под сорок сейчас. Ошибки быть не может, мы уже и рентген, и анализ крови ему сделали.

Вайс лежал цвета мартовского снега на обочине столбовой дороги:

– Передавайте привет старшине, – только и просипел он.

Мы не могли у него ничего спросить, так как за нашими спинами маячил доктор. Забрав вожделенные документы, мы вышли на улицу.

– Ну, вы что-нибудь просекаете, чуваки? Он же здоров был на все сто перед этим.

– Какое воспаление легких? Да у него хроническое воспаление хитрости!

– Вы чё, парни? Он спас нас, реально. Молоток Вайс, потом расколем, как он лепилам такую туфту прогнал, – Эдик, как всегда, был трезв до неприличия.

Забегая вперед, скажу, что так никогда мы и не узнали, как Вайсу это удалось. На все наши расспросы он только хитро улыбался и говорил:

– Заболел я, в натуре заболел. Про Горького, про Максима читали, как у него кровь выступила, когда он своего главного героя пришил? Психология, бля! Вот и со мной это приключилось.

Но кто же в это мог поверить?

А в ту ночь мы быстро пешком дошли до Пересыпского моста, к моему удивлению, за ним стоял светящийся трамвай, через минут десять он поехал. На Молодой Гвардии, простояв перед этим пятнадцать минут, мы решили более не задерживаться и дошли пешком до дорожного КПП, где объяснили ситуацию дежурному офицеру, он нам и остановил какой-то военный грузовик, который довез нас до Чабанки. В роте была тишина, все спали, тревоги по поводу нашей пропажи не объявляли, поэтому и мы легли спать. Думаю, каждый из нас засыпал, переживая события еще раз, облекая их в слова, готовясь к завтрашнему рассказу, даже рассказам.

На следующее утро, когда перед всем строем мы докладывали старшине о случившемся, правда, не по военному перебивая друг друга, наша история обрастала такими подробностями, что хоть в обморок от страха падай. Мы с Войновским чувствовали себя бывалыми волками, для которых все равно – что в морг по ночам ходить, что в нашу столовку днем. Уже никто и не вспоминал, что от крика Войновского проснулось пол-Одессы.

А было все именно так, как я сейчас описал. Вайс же вернулся в часть только через три недели и по болезни получил заветную «не бей лежачих» должность вечного дежурного по штабу. Вот такая она – солдатская смекалка!

Ладно, проехали.