Читать книгу На страницах юмор, шутки, а в душе тоска. Книга в трех частях - Геннадий Мещеряков - Страница 10

Степь. Глухая деревня, вытянутая по Узеню на три километра. А в начале прошлого века, может быть, даже пораньше, здесь жили двадцать тысяч человек.

Осталась одна улица. Словно огромный рот с выпавшими зубами прижался к реке, чтобы напиться: край-то полупустынный, засуха – через год.

А в эту весну случилось невероятное. Паводок залил даже сухую балку, вышел из берегов Узень и постучался в дверь к тем, кто построил дом у самой реки. Это пол-беды. На левом пологом берегу больница стояла, чуть поодаль – жилые дома, свиноферма и птичник. Правые к левым через плотину ходили.

Не удержали паводковую воду валы на косогорах, и она снесла плотину.

К большому паводку, конечно, готовились, запасли продовольствие, определили места возможного переселения. Но и опростоволосились, во многом надеясь на плотину.

Так думала Маркеловна, разнося сельчанам почту. Как ей на левый берег попасть? Там больные, одинокие старики, и все ждут весточки. Одна надежда – Пахомыч. Рыбак, у него моторка.

Торпедами, не надо подгонять, неслись по реке свиньи, спокойно, не спеша, плыли гуси, течение сносило их за крайние дома, и там образовался птичий базар. Значит, вода подошла к свинарникам и птичнику со всех сторон, и образовался остров.

– Пахомыч, махнем через Узень, мы мигом. Есть бандероль, письма, телеграмма.

– А если вода еще поднимется на метр, не до телеграмм будет.

К почтальону подбежала продавщица Галя:

– Передай дочке гостинец, на сносях она. Поцелуй за меня.

– Сколько дочке-то? – спросил Пахомыч.

– Восемнадцать.

– Тогда и я ее поцелую.

– Вон, свиноматку целуй, смотрит на тебя с благодарностью: не рискнула с поросятами в животе в ледяную воду прыгать, в лодку попросилась, – пошутила Маркеловна.

– А свиньи – умнейшие животные, вон как форсируют Узень, организованно, точно солдаты, без лишнего хрюканья. Буду сейчас перевозить тяжелобольных и сильно беременных, а надо было загодя.

– На ловца и зверь бежит, – схватил Маркеловну у больницы за руку доктор Игорь Сергеевич. Во рту у него дымилась сигарета, успокаивая людей. – Медсестер нет, а ты баба опытная, санитаркой работала. Будешь сопровождать девчонку, еще вчера должна была родить. Никаких нет. Все будет окей.

Сопровождала Маркеловна ту самую дочку продавщицы. На самой середине реки, сейчас раз в десять шире и быстрее, надумала Аня рожать. Пахомыч не знал что делать. Было спокойней, когда упал с лодки и добирался до берега, ухватившись за хвост борова. Орала Аня так, что даже на костылях бежали к реке больные, а на другом берегу скопилось пол – деревни.

– Давай, Анка, в книгу рекордов попадешь, посреди половодья степняка родишь, – кричал пьяный и мокрый с головы до ног скотник Василий.

– Маркеловна, на тебя надежа, – старалась перекричать его мать Анки.

Пахомыч чуть не заплакал, когда заглох мотор, с перепугу не на тот рычажок нажал. Греби хоть ладошкой, она у него как весло – работал всю молодость молотобойцем.

Спокойной казалась одна Маркеловна. Разорвав на пеленки свое платье, она оставалась в одной рубашке.

– Все нормально, – сказала Пахомычу, – Ты же мужик, заводи мотор.

Мотор затарахтел вместе с криком ребенка. Вот тут и покатились слезы из глаз, а, может быть, Узень плеснул в лицо водичкой – кто его знает? Главное, человек родился. Вон как оглашает криком водное пространство. Хлопали люди в ладоши, кричали «Ура!»

На носу лодки сидела Маркеловна, прижав к груди маленький сверток. Мадонна!

Потом местный художник и ваятель слепит из гипса скульптуру: в лодке – роженица, рядом – сельский почтальон с ребенком на руках, и за рулем – Пахомыч.