Читать книгу На страницах юмор, шутки, а в душе тоска. Книга в трех частях - Геннадий Мещеряков - Страница 12

Почтальон Никитична не смотрела телевизор, не читала газет. Кажется, родилась с почтовой сумкой. К концу рабочего дня ее ноги гудели как телефонные столбы, а дома пять внуков…

Если бы не точки психологической разгрузки или загрузки (она еще не определилась) был бы кердык.

День выдался летний. Люди обнажились, некоторые чересчур. Незнакомых не было, поэтому кивала головой всем, обязательно отвечала на реплики.

– Сумка тощая, Никитична. Не выписывают газетки? – спросил уборщик с первого участка.

– В школу иду, учусь в пятом классе. Без среднего образования только в дворники.

Продавцов кваса и воды было столько, что слышались глотки людей, заливавших в перегревшиеся тела прохладные напитки.

– Никитична, хочешь кваску? – позвала стоящая у киоска женщина. – Как «Мерседес» побежишь.

– По ямам-то и кочкам? Как бы на костылях почту не разносить.

– Так ты побеспокойся, по просьбе трудящихся.

– Статус не тот, почтовая сумка мешает. Могут и по собственному желанию…

Зашла в больницу, чтобы отдать врачу – эндокринологу заказное письмо.

– Здравствуйте, Венера Георгиевна!

– Здравствуй, Никитична! Присядь. Отдохни, сейчас отпущу больного.

Венера Георгиевна родилась с перекошенным ртом, разной длины руками. Одна сторона лица была полностью деформирована, говорила она плохо и больные ее не понимали. Переводила медсестра.

При первой встрече с Венерой Георгиевной Никитичне стало плохо. Отхаживали ее долго. Откроет глаза – она, и снова в небытие. Может, не так все было, любит она пошутить. Но сама рассказывала.

Напротив врача сидел пожилой человек с седой бородкой.

– В вашей диете обязательно должны быть икра, осетрина, семга, ананасы.

– Я это все ем постоянно.

– Да, – ее рот скривился от удивления еще больше. – Глаза ваши мне не нравятся. Пили под Новый Год?

– Как же, немного коньячку.

– Сколько это немного – грамм пятьдесят?

– Обижаете, Венера Георгиевна, грамм пятьсот.

– Что? Валя, – крикнула она медсестре, прикорнувшей за ширмой после новогодних праздников, – выпиши ему инсулин и все, что попросит…

На крыльце райпотребсоюза пузатый человек орал в мобильник:

– Пойми, там нет мово интереса. Ну и хрен с ним, что дорога общая, в кармане вошь на аркане. Какой миллион ускреб? Ты это, за базаром следи. Нету у меня денег, и все.

Посмотрев на Никитичну, спросил:

– Опять надо брехунок выписать? Там одна блевотина, а не выпишешь будет большой геморрой.

Пискнул мобильник, заиграл «Мурку».

– Подожди, Никитична. Марфа, привет! Что, что? Кто на заду у тебя ждет? Николай? Ах, ты огород имела в виду. Теперь тебя подстегнул к своим проблемам, какой упертый. Я же говорю: нет мово интереса. Или вот что: пусть даст на неделю свою актрису, как он ее называет. Что, все буфера ей помяли, своротили сцепку? Если не будет этой самой актрисы-матриссы – только отлив. Все завязали. Вот, Никитична, живем, как на море: то прилив, то отлив.

– И все в свой карман.

– Не в чужой же, всеобщие блага – в прошлом. А брехунок подпишу, даже два – один тебе, все равно заставят…

Снова заиграли « Мурку», снова раздалось по улице: «А я говорю – нет мово интереса». Телевизионная мачта ретраслятора показалась ей наркотической иглой, воткнутой в тело города, по которой сползали похожие на кровь розовые сгустки облаков.

Из подъезда пятиэтажки выскочила с сумкой и фонендоскопом в руках медсестра скорой помощи.

– Эх, и вредный мужичок, – пожаловалась Никитичне.

– К нему и иду.

– Вам бы медаль «За мужество», – восхитилась медсестра.

И орден бы дать не мешало. Старик был жадный, злой. Недавно потерял зрение и стал еще злее. Заставил пригласить в свидетели соседку, прежде чем открыть дверь.

– Сволочи, – орал он на всех – на родных и близких, на чиновников и социальных работников, особенно на врачей, дошел до прокурора. Бригадами приезжали из больниц и поликлиник, но что припишешь: давление, как у космонавта, сердце здоровое. Немного спина побаливает, так и молодых вон как скручивает.

Она смотрела на него – маленького, обмоченного, с всклокоченными волосами. Один глаз стеклянный, другой словно немного видит, и все время бегает туда – сюда, как на старых часах. Страшновато.

– Вот вам пенсия, семнадцать тысяч рублей.

– Все правильно? – спрашивает он у соседки.

– До копеечки, – подтверждает та.

– Пока, Федор Владимирович, увидимся.

– Тоже мне профессор Беляев: чем смотреть мне – стеклянным глазом?

В редакции брехунка, расположенной в центре развлечений и досуга, где постоянно звучали песни, Никитична отдыхала. В газете журналисты не работали, всех сократили. В кресле редактора сидела Матрена Васильевна из местного училища. Корреспондентами числились кулинар Елена Маленькая и техник мукомольной промышленности Елена Большая. Никитична приходила в брехунок к чаепитию. Прослушав последние новости, Никитична не выдержала:

– Девоньки, а когда вы работаете?

– Надоело нам работать, – сказала Елена Маленькая, – мы перешли на самообслуживание.

– Так не выписывают газетенку.

– Зато нам удобно, – вставила Елена Большая. – В редакции и парикмахерская, и столовая, и переговорный пункт, и справочная, и товары первой необходимости.

– Хватит, надоело. Липовые чиновники, липовые депутаты. Буду баллотироваться в мэры…

В приемной мэра города Анны Никитичны Ершовой собрались местные начальники.

– Как вы думаете, возьмет нас в свою команду новый мэр или пора подыскивать другую должность, – спросил Эдуард Вениаминович из потребительского союза.

– Не верю я, что 70 процентов горожан за нее проголосовало, – высказал сомнение начальник городского рынка.

– А что тут непонятного: была почтальоном, все ее знают, – вставил главный коммунальщик.

– И она знает всех, в том числе и нас, – подтвердил начальник почты.

– Скорее всего, не подпишет Анна Никитична наши заявления. Не только она, все знают, как мы попали в свои кресла, – заявила редакторша.

Раздался звонок телефона, незнакомая присутствующим секретарша сняла трубку, послушала и утвердительно кивнула головой.

– Сегодня приема не будет, Анна Никитична знакомится с новыми работниками мэрии, – сказала весело она.