Читать книгу Лидерство - Генри Киссинджер, Валери д`Эcтен - Страница 11

В 1946 году началось медленное восстановление Германии как государства. Были назначены выборы во все высокие эшелоны власти, возрождались административные структуры, политическая ответственность постепенно переходила к самим немцам. В январе 1947 года США и Великобритания ввели в своих зонах оккупации единую экономическую политику. Годом позже к ним присоединилась Франция, превратив Бизонию в Тризонию. Экономист Людвиг Эрхард был назначен директором Экономического совета, руководившим постепенным переходом к новой валюте – дойчмарке. Эрхард связал его с отменой государственного контроля над ценами и карточной системы. Смелая экономическая политика Эрхарда стала двигателем возрождения, которое в свою очередь привело к политической реконструкции, основанной на конституции, одобренной союзными державами³⁵.

23 мая 1949 года, через четыре года после безоговорочной капитуляции, новая конституция Германии (Основной закон) вступила в силу, и была официально провозглашена Федеративная Республика Германии, вобравшая в себя три западные оккупационные зоны. Несколькими месяцами позже на базе советской оккупационной зоны была учреждена Германская Демократическая Республика.

Раздел Германии стал продолжением линии раскола Европы. Этот процесс достигнул своего пика в августе, когда состоялись выборы в бундестаг. 15 сентября бундестаг избрал канцлера. По конституции для его избрания требовалось абсолютное большинство голосов, и отправить его в отставку можно было опять же только абсолютным большинством голосов, отданных за преемника, что являлось стабилизирующей мерой. Хотя Аденауэр был избран парламентом этого половинчатого государства с разницей всего в один голос (предположительно его собственный), он сумел победить на выборах четыре раза подряд и прослужить канцлером четырнадцать лет.

Тем не менее суверенитет Германии был сильно ограничен. Союзники, осуществлявшие верховную власть в оккупированной Западной Германии через своих верховных комиссаров, официально заверяли немецкий народ, что он «будет пользоваться самоуправлением в максимально возможной степени». Однако они выделили ряд вопросов – от внешней политики до «контроля за использованием денежных средств, продовольствия и других товаров», – по которым окончательные решения принимались тремя верховными комиссарами и оккупационными властями³⁶. Процитированный выше Оккупационный статут вступил в действие за две недели до основания ФРГ и обладал большей юридической силой, чем конституция страны. Родственный документ, Рурский статут, перевел под контроль союзников одноименный промышленный центр и определил критерии демонтажа немецких промышленных предприятий в счет репараций³⁷. Еще одному промышленному региону, Саарланду, однако, довольно рано был присвоен автономный статус.

Трения между союзниками, стремящимися сохранить контроль, и правительством ФРГ, пытавшимся возродить самоуправление, проявились особенно ярко 21 сентября 1949 года, когда три верховных комиссара встретились в Бонне с новым канцлером Федеративной Республики и первым главой государства после Гитлера Аденауэром. Он еще до встречи подтвердил, что не намерен оспаривать раздел Германии и ущемление ее суверенитета различными статутами, навязанными союзниками в качестве меры безоговорочной капитуляции. В то же время вступление в должность он использовал для того, чтобы показать, что не намерен поступаться своим достоинством и самоуважением. Аденауэру определили место за пределами красного ковра, на котором стояли верховные комиссары. После начала церемонии Аденауэр, грубо нарушив протокол, покинул свое место, перешел на ковер и сел рядом с комиссарами, дав понять, что Федеративная Республика в будущем, даже признав ответственность за прошлые грехи Германии, будет притязать на равноправный статус.

В короткой благодарственной речи Аденауэр подчеркнул, что как канцлер он принимает Оккупационный статут и другие ограничения суверенитета. Подчинение Германии положениям статута, заметил он, совпало с ее разделом. Поэтому, признавая необходимость этих жертв, он в то же время призвал верховных комиссаров применять положения различных статутов «гуманно и великодушно», а также использовать содержащиеся в них оговорки, чтобы способствовать таким изменениям и процессам, которые позволили бы немецкому народу получить «полную свободу».

Сердцевиной благодарственной речи Аденауэра был не призыв к милости победителей, а беспрецедентная концепция новой Европы, с которой он связывал будущее Германии. Отрекаясь от возврата к национализму и от притязаний довоенной Европы в любой форме, Аденауэр нарисовал картину создания «позитивной, жизнеспособной Европейской федерации», призванной преодолеть «узкую националистическую концепцию государств, господствовавшую в XIX веке и начале ХХ века. […] Если мы сейчас повернемся лицом к истокам европейской цивилизации, вышедшей из христианской веры, то мы обязательно восстановим единство европейской жизни во всех областях. Это – единственная действенная гарантия поддержания мира»³⁸.

Речь Аденауэра подразумевала глубокую трансформацию всей страны. В контексте безоговорочной капитуляции этот расчетливый призыв к равенству с победителями был единственной заявкой, которую Германия могла себе позволить.

Речь Аденауэра открывала новые важные горизонты. Свежеиспеченный канцлер соглашался с бессрочным (и, возможно, окончательным) разделом страны и одновременно провозглашал проведение внешней политики в партнерстве с зарубежными державами, оккупировавшими Германию. Подтверждая покорность Германии воле победителей, он заявлял о стремлении немецкого народа к союзу с ее историческими противниками в Европе и с США.

Аденауэр выдвинул эти идеи, не прибегая к высокопарной риторике. Каждая страна, считал он, толкует обязательства на свой лад, и ораторские излишества только отвлекают от этого простого факта. Ненавязчивый стиль Аденауэра к тому же служил намеком на то, что новая Германия намерена участвовать в формировании новой Европы посредством консенсуса.

Ни одному европейскому лидеру больше века не приходилось сталкиваться с проблемой возвращения своей страны в международный порядок. В итоге Наполеоновских войн Франция потерпела сокрушительный разгром, ее столица была оккупирована иностранными армиями, однако национальное единство французов не было поколеблено, и послевоенный Венский конгресс принял Талейрана как верховного представителя Франции на тех же равных правах, которыми его страна пользовалась до войны. Конраду Аденауэру предстояло решать аналогичную задачу в куда более стесненных обстоятельствах. Соседи не считали его страну равной себе. На их взгляд, Германия все еще находилась «на поруках».

Для деморализованного, потерпевшего разгромное поражение общества и его государственных деятелей переход к восстановлению суверенитета и демократии представляет собой особенно трудную задачу. Победители не горят желанием передавать бывшему врагу юридические полномочия, не говоря уже о потенциальном восстановления его мощи. Поверженный противник оценивает продвижение вперед по степени и скорости возвращения себе контроля над будущим. Аденауэр обладал внутренними ресурсами для преодоления подобных противоречий. Его стратегия смирения состояла из четырех элементов: принятия последствий поражения, восстановления доверия победителей, строительства демократического общества и создания европейской федерации, которая покончит с многовековой враждой в Европе.