Читать книгу Мемуары маркизы де Ла Тур дю Пен - Генриетта-Люси де Ла Тур дю Пен Гуверне - Страница 21

В ноябре месяце 1783 года я узнала, что моя бабка теперь станет сопровождать моего дядю-архиепископа на заседания Генеральных Штатов Лангедока. Это решение доставило мне большую радость. В те времена ежегодный съезд Штатов был очень блестящим событием. Только что был заключен мир[18], и англичане, в течение трех лет лишенные возможности приезжать на континент, ринулись туда толпой, как это было потом в 1814 году. В Италию в те времена ездили гораздо меньше. Красивых дорог через Монсени и Семплон еще не существовало. Пароходов не было. Дорога по горному карнизу вдоль побережья была почти непроходима. Климат юга Франции, прежде всего Лангедока и в особенности Монпелье, был еще в моде.

Меня все радовало в мысли о предстоящем путешествии, можно сказать, первом в моей жизни. Я все еще жалела, что не была в поездке в Бретань, а путешествие в Амьен, куда я ездила попрощаться с отцом в начале войны, было единственным, которое я до того времени совершила. Я расскажу здесь один раз, как проходила поездка в Монпелье, и не буду повторяться, поскольку каждый раз все бывало примерно так же до 1786 года, когда я туда ездила последний раз.

Наши приготовления в дорогу, покупка припасов, упаковка вещей были для меня занятием и удовольствием; потом, в дальнейшей моей беспокойной жизни, сборы еще успели мне наскучить. Мы выезжали в большой дорожной карете-берлине, запряженной шестерней: дядюшка и бабка сидели сзади, я спереди вместе с состоявшим при дядюшке клириком или секретарем, а на переднем сиденье двое слуг. Эти двое по прибытии бывали утомлены больше, чем те, кто ехал верхом, так как в то время сиденья не имели рессор, а крепились на деревянные столбики, опиравшиеся на раму, вследствие чего езда была тряской, как в телеге. Вторая берлина, тоже запряженная шестерней, везла горничную бабки, мою горничную мисс Бек, двоих лакеев и, на переднем сиденье, двоих слуг. Метрдотель и шеф-повар ехали в почтовой карете.

Было также три курьера, один из которых ехал на полчаса раньше, а двое других вместе с экипажами. Мой учитель господин Комб выезжал за несколько дней до нас дилижансом, называвшимся тюрготин, или почтовым экипажем, представлявшим собой род длинной двухколесной тележки с оглоблями. Такой экипаж брал только одного путешественника.

Каждый год министры задерживали моего двоюродного деда в Версале так долго, что он едва успевал добраться до Монпелье к открытию Штатов, которое происходило в определенный назначенный день. Заседания могли начаться только в присутствии архиепископа Нарбоннского, непременного президента. Однако же, если бы он оказался задержан несчастным случаем или болезнью, на место его должен был бы заступить вице-президент, архиепископ Тулузский, – такой случай доставил бы большое удовольствие занимавшему эту кафедру честолюбцу, впоследствии кардиналу де Ломени.

Задержавшись из-за министров, приходилось ехать так скоро, как только возможно, – необходимость весьма тягостная в эту пору поздней осени. Мы ехали на восемнадцати лошадях, и приказ по почтовому ведомству опережал нас на несколько дней, чтобы лошади для нас были готовы. На ночлег мы останавливались лишь ненадолго. Выехав в 4 часа утра, останавливались только на обед. Почтовая карета и первый курьер опережали нас на час, благодаря чему мы находили стол накрытым, огонь разожженным и несколько хороших блюд приготовленными или подправленными нашим поваром. Он вез из Парижа в своем экипаже бутылки с готовыми соусами и подливами – все, что надо было, чтобы исправить скверные трактирные обеды. Почтовая карета и первый курьер снова пускались в путь при нашем прибытии, и мы, когда останавливались на ночлег, находили все приготовления уже оконченными, как и утром.

В пути бабка брала меня к себе в комнату, что мне очень не нравилось, поскольку она забирала себе лучшую постель, еще и улучшенную за счет половины моей. Она занимала все место у огня, а ее многочисленные туалетные принадлежности совсем не оставляли мне места. Она меня ругала по малейшему поводу и не позволяла мне идти спать сразу по прибытии, хотя я почти каждый день была без сил от усталости, поскольку она не давала мне ни поспать в экипаже, ни даже опереться на подушки. Однажды – кажется, это было в 1785 году – я так сильно заболела в Ниме, что ей там пришлось остаться со мной на два дня. У меня уже не было сил доехать до Монпелье.

Мы останавливались на несколько часов в Лионе, когда тамошний архиепископ был в городе. Однако мой дядюшка не особенно его ценил. Этот прелат был не в ладах с двором и редко ездил в Париж. Я не помню, чтобы я когда-нибудь его там встречала, даже во время съездов духовенства. У него была интрига со знаменитой герцогиней Мазарини, но не это было причиной немилости к нему в те распутные времена, когда строгость нравов составляла исключение среди высшего духовенства. Я полагаю, напротив, что его чурались из-за одного доброго дела, которое он, возможно, совершил хвастовства ради, но которое не стало от того менее полезным. Город Лион обратился с просьбой, чтобы в больницах поставили железные кровати. Министры то ли отказали, то ли не дали разрешения произвести расходы, и тогда архиепископ Лионский господин де Монтазе дал на эти цели из собственных средств 200 000 франков. Министры увидели в этом некий урок, который им не понравился – им, но не королю. Этот превосходный государь был всегда расположен ко всем делам благотворительности, но слабость или робость его характера слишком часто приводила к тому, что он отвергал идеи, с первого взгляда показавшиеся ему хорошими, и вот именно эта чрезмерная скромность и недоверие к своим собственным понятиям и оказались для нас столь фатальными.

Щедрость архиепископа Лионского заслужила ему большую популярность в городе и вызвала ревность его коллег. Они предпочитали тратить свои средства на постройку епископских резиденций или красивых загородных домов, а не на устройство благотворительных заведений; и в тех же самых епархиях, где строились епископские дворцы, способные принять тридцать приглашенных гостей, было немало кюре скудного достатка, чьи дома плохо защищали их от непогоды.