Читать книгу Мемуары маркизы де Ла Тур дю Пен - Генриетта-Люси де Ла Тур дю Пен Гуверне - Страница 3

История Французской революции, казалось бы, изучена вдоль и поперек. И сейчас уже французские исследователи изучают ночи Революции, животных Революции и даже, уж простите, пятую точку Революции. Однако тема остается неисчерпаемой. Во-первых, по причине того, что проблематика Революции обросла мифами, штампами и стереотипами. Во-вторых, по причине регулярных интерпретаций и реинтерпретаций темы, «поворотов», происходящих в исторической науке. Поскольку для французов Революция – это матрица современной политической культуры Франции, изменения в ее оценке происходят медленно и болезненно. Однако все, даже противники революции как способа трансформации действительности, согласны с тем, что именно Революция явилась событием, сформировавшим современные политико-правовые принципы, ставшие достоянием не только Франции, но и всего человечества. Поэтому перевод на русский язык воспоминаний современницы Революции Генриетты-Люси Диллон, маркизы де Ла Тур дю Пен Гуверне (1770–1853), трижды издававшиеся во Франции (в 1907, 1913 и 1979 гг.), представляет интерес и для российского читателя, поскольку для нашей страны Французская революция всегда была особой темой.

Мемуары всегда интересно читать, причем как специалисту-историку, для которого это особый вид источника, так и обычному человеку, интересующемуся историей. Тем более это воспоминания, написанные знатной дамой, образованной, наблюдательной, блиставшей при дворе, приближенной к королевской семье и оказавшейся втянутой в революционный водоворот, когда на ее глазах разворачивалась настоящая драма целой страны. Несмотря на то что книга называется «Дневником», это именно воспоминания, поскольку маркиза де Ла Тур дю Пен начала свой литературный труд только в 1820 г. (откуда и название – «Дневник пятидесятилетней женщины»), и предназначался он не читателям вообще, а младшему сыну Эймару, единственному из детей, который ее пережил. Писала свой дневник маркиза на протяжении почти тридцати лет.

Эпоха конца Старого порядка и постреволюционной Франции – это время, когда женщина играла заметную роль в обществе. Речь идет о прославленных хозяйках салонов, объединявших вокруг себя представителей высшего света, интеллектуальную и политическую элиту общества. Можно вспомнить имена герцогини д'Абрантес, мадам Адель де Буань, Доротеи де Дино, герцогини Курляндской, Дельфины де Жирарден. Все они были хозяйками салонов и оставили блестящие свидетельства политической и интеллектуальной жизни той эпохи. Жизнь маркизы де Ла Тур дю Пен была столь бурной, чреватой опасностями, бегствами, что ей было не до светского салона, а ее воспоминания – это прежде всего история семьи и стремление сохранить для сына светлую память о его отце.

Мемуары всегда являются очень субъективным, хоть и очень интересным для исследователя источником, и к содержащейся в них информации надо относиться весьма осторожно. Но в данном случае мы имеем дело с текстом, как уже отмечалось, предназначенным не просто для абстрактных потомков с целью прославить свое имя в веках, а для сына, поэтому это прежде всего семейная история. И пусть имя маркизы де Ла Тур дю Пен не связано с громкими скандалами, придворными интригами, амурными похождениями, что могло бы придать пикантности ее воспоминаниям и усилить читательский интерес, для нас ее дневник – это ценнейший источник по истории семьи, жившей не в романтичную, но страшную эпоху Революции, это история матери и жены, спасавшей свою семью, своих детей, это микроистория, вписанная в историю страны.

Конечно, мемуаристку можно упрекнуть в том, что она описывает события, зная их последствия и конечные результаты, когда все видится иначе, когда все мы мудрее и опытнее. Говоря словами Марка Блока, она видит событие в завершенном виде, что очень важно для историка. А была ли маркиза де Ла Тур дю Пен умна задним числом или описывала по памяти свои подлинные впечатления и мысли той поры, наверное, и предстоит разобраться читателю. В любом случае это ее рефлексия о пережитом опыте, это ее оценка произошедшей в стране Революции. Собственно, тогда эта задача стояла перед всеми французами: пережить этот великий и страшный опыт, отделив зерна, то есть позитивные завоевания Революции, свободу и равенство граждан перед законом, от плевел – анархии, деспотизма и террора.

Генриетта-Люси Диллон (в замужестве госпожа де Гуверне, потом госпожа де Ла Тур дю Пен де Гуверне, после 1820 г. – маркиза де Ла Тур дю Пен) родилась 25 февраля 1770 г., за девятнадцать лет до Революции, а поскольку тогда люди взрослели рано, подошла к 1789 году вполне сформировавшимся человеком. По крайней мере, в своем дневнике она предстает женщиной, прекрасно чувствовавшей духовную атмосферу общества: «В самые ранние мои годы я была свидетелем всего такого, что должно было бы испортить мой разум, извратить сердце, развратить меня и уничтожить во мне всякое понятие о морали и религии. С десятилетнего возраста я присутствовала при беседах самых вольных, где высказывались самые безбожные принципы. Будучи воспитана в доме архиепископа, где повседневно нарушались все правила религии, я знала и видела, что религиозные догмы и доктрины преподаются мне не более серьезно, чем история или география». А мы сразу можем вспомнить Шарля-Мориса Талейрана, епископа Отёнского, знавшего нашу героиню с детских лет, образ жизни которого тоже был далек от христианской аскезы и заботы о пастве. Да что там говорить, даже церковных обрядов этот епископ не знал! Генриетта-Люси так описывала моральное состояние высшего общества той поры: «Бесстыдное царствование Людовика XV развратило высшее общество. Придворная аристократия подавала пример всех пороков. Игра, разврат, пренебрежение моралью и религией открыто выставлялись напоказ. Церковные иерархи, приезжавшие в Париж на съезды духовенства, которые королю пришлось сделать почти ежегодными из-за нужды в деньгах и расстроенных финансов, требовавших получения от церкви безвозмездных даров, тоже были испорчены распутными нравами двора. Почти все епископы назначались из числа высшей аристократии. В Париже они встречались со своей родней, своим кругом, с теми, с кем в молодости состояли в связи, с прежними привычками».

Талейран всегда любил женщин и делал с их помощью карьеру, а дядя Генриетты-Люси, архиепископ Нарбоннский, открыто жил со своей овдовевшей племянницей госпожой де Рот, бабкой Генриетты-Люси, что не особо смущало тогдашнее общество. Как писала наша героиня, «добродетель у мужчин и благонравное поведение у женщин высмеивались и считались неотесанностью», при этом «испорченность нравов распространялась от высших классов на низшие».

Бабка, женщина очень властная, полностью подавляла мать нашей героини, придворную даму королевы Марии-Антуанетты. «Моя бабка, женщина чрезвычайно высокомерного характера и самой неприкрытой злобы, доходящей временами до ярости, пользовалась тем не менее любовью своей дочери», – так Генриетта-Люси описывала отношения в семье, в которой ей было очень неуютно, тем более что мать умерла, когда девочке было двенадцать лет, и до Люси доходили слухи, что бабка грозится отдать внучку в монастырь. Единственным близким Люси человеком была ее служанка Маргарита: «Лишь одна душа уберегла меня, может быть, от этой заразы, выправила мои мысли, научила видеть и различать зло, направила мое сердце к добродетели, и была это женщина, не умевшая ни читать, ни писать!» Это состояние недолюбленности и отсутствия родительской ласки будет постоянно вспоминать и Ш.-М. Талейран, но если у нашей героини бабка будет вызывать ненависть, то для Талейрана именно прабабушка по отцовской линии, из рода Рошешуар-Монтемар, внучка Кольбера, на короткий период его детства станет самым близким человеком. Кстати, сестры Рошешуар были подругами детства и маленькой Люси, особенно Розали Рошешуар, которая выйдет замуж за герцога Ришелье, знаменитого губернатора Одессы и Новороссийского края. Но властная бабка потребует, чтобы внучка прекратила всяческие отношения с подругами…

Образование Генриетта-Люси получила домашнее, как это было принято для девочек из аристократических семей в то время, но ее пытливая натура тянулась к знаниям. Она изучала английский язык, причем сначала не с выписанной из Англии гувернанткой, а с женой садовника-англичанина, читавшей ей «Робинзона Крузо». Вовсе не случайно она пишет в своем дневнике о мадам де Жанлис, воспитательнице детей герцога Шартрского, в годы Революции ставшего Филиппом Эгалите, отца будущего короля Луи-Филиппа Орлеанского и его сестры Аделаиды. Мадам де Жанлис практиковала модную тогда воспитательную систему в духе Руссо и традиций эпохи Возрождения – формирование всесторонне развитой личности, гармоничное развитие души и тела, знание не только придворного этикета, но ручного труда и ремесел, мощная физическая подготовка. «Как я уже говорила выше, у меня не было детства. В двенадцать лет образование мое было уже очень продвинуто. Я чрезвычайно много читала, но без разбора. Я всегда с невероятным пылом стремилась учиться. Мне хотелось знать все, от кухни до химических опытов, смотреть на которые я ходила к аптекарю, жившему в Отфонтене», – так вспоминала свои университеты Генриетта-Люси. И этот детский опыт ей очень пригодится впоследствии.

В 1781 г. она впервые оказалась в прекрасном Версале: у Марии-Антуанетты родился дофин, наследник престола. «Я ходила посмотреть на бал, который давали в ее честь гвардейцы-телохранители в большой театральной зале Версальского дворца. Она открывала бал об руку с простым молодым гвардейцем, одетая в синее платье, сплошь усеянное сапфирами и бриллиантами, прекрасная, молодая, всеми обожаемая, только что подарившая Франции наследника, не помышлявшая о возможности обратного хода в той блестящей карьере, в которую увлекала ее судьба; а уже тогда она была рядом с пропастью». Это пишет Генриетта-Люси, которой на тот момент было одиннадцать лет. Конечно, это воспоминания не девочки, а уже много пережившей женщины.

Вместе с матерью Люси несколько раз приезжала ко двору. Позже, будучи уже замужней женщиной и дамой двора, она присутствовала и на грандиозном событии – открытии 5 мая 1789 г. Генеральных штатов. Никогда до сих пор маленький городок Версаль не видел сразу так много народа. Из Парижа и множества других городов, городков и местечек в Версаль прибывали бесчисленные любопытные, желающие принять участие во всемирно-историческом зрелище. С большим трудом за кошелек золотых удавалось снять комнату, а за пригоршню монет – купить соломенный тюфяк. Нашей героине повезло: у ее тетушки было свое жилье в Версале, и она разместилась в ее комнатах.

Открытие Генеральных штатов воспринималось как настоящий праздник: «…мы с веселостью и без беспокойства, по крайней мере видимого, ожидали открытия этой Ассамблеи, которая должна была переродить Францию. Когда я теперь размышляю об этом ослеплении, я представляю его возможным только для людей молодых, как я была тогда. Но как деловые люди, министры, сам король были затронуты этим ослеплением – это необъяснимо». Действительно, тогда вроде бы ничто еще не предвещало грядущих потрясений.

Но Генриетта-Люси пишет свой дневник уже после свершившейся революции, поэтому рассуждает как историк, которому известны причинно-следственные связи. И ей из XIX века видны причины революционных потрясений: «Я не претендую на талант, необходимый для описания состояния общества во Франции перед Революцией. Такая задача была бы выше моих сил. Но, когда в старости я собираю воедино свои воспоминания, я нахожу, что признаки потрясения, разразившегося в 1789 году, стали уже проявляться в то время, с которого мои размышления начали оставлять след в памяти. Чем старше я делаюсь, однако, тем более я полагаю, что Революция 1789 года была лишь неизбежным результатом и, я могу даже сказать, справедливым наказанием пороков высших классов – пороков, доведенных до такого чрезмерного размаха, что, если бы не самое прискорбное ослепление, было бы совершенно несомненно, что всем предстоит сгореть в пламени того вулкана, который они зажгли своими собственными руками». Это рассуждение, на мой взгляд, показательно. Революция лишила ее молодости, спокойной жизни, достатка, когда она, постоянно беременная, была обречена на жизнь беглянки и изгнанницы, а ее близкие гибли на эшафоте. Но Люси не проклинает революцию, не клевещет на нее, она видит пороки французского общества и причины, приведшие к драматической развязке.

Тогда же, в 1789 году, никто и не подозревал, в какую полосу испытаний вступила Франция и что завертевшееся революционное колесо невозможно будет остановить. «Смеясь и танцуя, мы шли к пропасти. Серьезные люди довольствовались тем, что говорили об уничтожении всех злоупотреблений. Франция, говорили они, скоро возродится. Слово „Революция“ не произносилось. Тот, кто осмелился бы его произнести, был бы сочтен безумцем. В высшем обществе эта обманчивая безопасность обольщала мудрые умы, желавшие покончить со злоупотреблениями и казнокрадством. Этим объясняется то, что столько честных и чистых людей, и среди них сам король, первым разделявший их чаяния, надеялись в тот момент, что нам вот-вот предстоит вступить в золотой век», – писала маркиза. Так оно и было, а несчастный король Людовик XVI поначалу был полон самых благородных надежд и искренне желал искоренить изъяны.

«Ах! Легко теперь, спустя пятьдесят лет после этих событий, повидав уже последствия слабости двора, говорить, как надо было тогда действовать! Но в то время, когда никто даже не знал, что такое революция, занять какую-то определенную позицию казалось не таким простым делом. Тот, кто в июне 1789 года гордился, что думает, как добрый патриот, три месяца спустя ужаснулся этому».

К началу революции наша героиня была уже замужней дамой: весной 1787 г. она вышла замуж за графа Фредерика-Серафена де Гуверне (1759–1837), с которым пятьдесят лет будет неразлучна.

Революционные события разворачивались у нее на глазах: находясь за пределами Парижа, она узнала о взятии Бастилии 14 июля; о «ночи чудес» 4–5 августа, упразднившей феодальные повинности и изменившей положение ее семьи: «…мой свекор оказался разорен, и мы так никогда и не оправились от удара, который нанесло нашему состоянию это ночное заседание, подлинная оргия беззаконий». Она была в Версале в ночь с 5 на 6 октября во время знаменитого «похода женщин» на Версаль и насильственного возвращения королевской семьи в Париж. В 1791 г. ее муж был назначен послом в Гаагу. В декабре 1792 г. Люси вернулась во Францию, чтобы не лишиться имущества – эмигрантам грозила конфискация. А ведь многие очень легко покидали страну, наивно полагая, что это совсем ненадолго, не подозревая, в какую мясорубку окажется втянута Франция. «Во Франции все делается по моде; тогда началась мода на эмиграцию. Все начали собирать со своих земель деньги, чтобы увезти с собой крупную сумму. Многие, у кого были кредиторы, собирались таким способом от них ускользнуть. Самые молодые видели в этом готовый повод отправиться путешествовать или же повод присоединиться к своим друзьям и обществу. Никто еще не догадывался о тех последствиях, которые может иметь такое решение».

Между тем революционного Молоха было уже не остановить; революция требует жертв, и требует их непременно. 21 сентября 1792 г. Франция была объявлена республикой; 21 января 1793 г. король Людовик XVI был казнен, а спустя полгода на эшафот поднялась Мария-Антуанетта; в марте был арестован отец супруга Люси, занимавший в начале революции пост военного министра, но в этот раз его отпустили. Люси с мужем и маленьким сыном уезжают в фамильный замок Буй недалеко от Бордо, однако в августе на замок был наложен секвестр, и Люси с сыном была вынуждена поселиться у знакомых в Бордо, между тем как ее супруг скрывался у прежних слуг их семьи.

В сентябре 1793 г. Люси родила дочь Серафину. Положение в Бордо, где революционный трибунал каждый день выносил смертные приговоры и где она постоянно слышала ужасный стук падающего ножа гильотины, делалось все более опасным. Благодаря помощи Терезы де Фонтене, будущей супруги комиссара Конвента Жана-Ламбера Тальена, Люси удалось получить для себя, мужа и детей паспорт для выезда в Америку, и в марте 1794 г. они отплыли в Бостон на маленьком суденышке «Диана». Плавание продолжалось более полутора месяцев.

В Америке семья пробыла два года, с 1794 по 1796 г. Из Бостона, куда они прибыли, беглецы перебрались в Олбани. В Америке в это же время оказался и Ш.-М. Талейран, которому Дантон выправил паспорт, и тот буквально чудом успел уехать из Франции в Англию, а потом в Америку. Но если Талейран к жизни в Америке не привыкнет, хоть и попытается, как обычно, заработать деньги на финансовых спекуляциях, то Люси и ее муж, не меньшие аристократы, чем он, здесь, в молодом американском государстве, только что завоевавшем независимость, будут вести настоящую жизнь фермеров. Они купили небольшую ферму, у семьи было восемь коров, а Люси научилась делать превосходное масло: «Мое масло вошло в большую моду. Я его аккуратно формовала в небольшие брусочки, используя специальную форму с нашим шифром, и красиво укладывала в чистую корзинку на тонкую салфетку. Это все предназначалось покупателю… Сливки у меня были всегда свежие. Это мне приносило каждый день немало денег.» Вот вам и неприспособленные к жизни аристократы.

Понятно, ферма предполагала иные наряды, нежели Версаль или светские салоны, и наша героиня начала носить ту же одежду, что и ее соседки-фермерши, что тут же сделало ее очень популярной в округе. Наряд ее был таков: «…шерстяная юбка в черно-синюю полоску, кофточка из крашенной в бурый цвет хлопковой ткани, цветной платок, зимой серые или синие шерстяные чулки с мокасинами или мягкими туфлями из кожи буйвола, а летом – хлопковые чулки с туфлями.»

Как-то семью наших фермеров навестил князь Талейран, и Люси оставила яркую и откровенную характеристику этого сноба: «Господин де Талейран был любезен, как он всегда неизменно бывал со мной, и показывал ту приятность в беседе, какой никто никогда не обладал так, как он. Он меня знал с моих детских лет и поэтому держался со мной в некотором роде по-отечески и с чарующей благосклонностью. Можно было внутренне пожалеть о том, что есть столько причин не уважать его. Послушав его час, нельзя было удержаться, чтобы не прогнать все дурные воспоминания, которые он вызывал. Сам по себе ничего не стоящий, он испытывал – и это создавало особенный контраст – отвращение к тому, что было дурного в других. Не зная, кто он такой, по его речам можно было счесть его за добродетельного человека».

Люси даже станет хозяйкой четырех рабов, купив у прежних хозяев сначала мужа, а потом и его жену, соединив тем самым семью. Как пишет Люси, в соответствии с обычаем, если какой-либо негр был недоволен своим положением, он шел к мировому судье и обращался к своему хозяину с официальной просьбой продать его. Тот, в соответствии с обычаем, должен был позволить ему искать хозяина, который заплатил бы за него условленную сумму. Со своей стороны, негр искал человека, который был бы расположен его купить. Вот она и купила эту пару, а когда настал черед уезжать из страны, поставила перед мужем условие: непременно предоставить рабам свободу.

В Америке она узнала о казни своего отца, Артура Диллона, и своего свекра. В 1795 г. инфекционная болезнь унесла маленькую Серафину. После событий 9 термидора (27 июля) 1794 г. и свержения якобинцев во главе с Максимилианом Робеспьером появилась возможность вернуться во Францию, но семья не спешила. Эти известия, по словам Люси, «…свалились на нас посреди наших мирных занятий, как горящая головня, которая внезапно зажгла в сердцах всех вокруг меня мысли о возвращении на родину, предвкушение лучшей жизни, честолюбивые надежды – в общем, все те чувства, которые одушевляют жизнь мужчин. Я, со своей стороны, испытывала совершенно иные чувства. Франция оставила у меня память только страшную. Я потеряла там свою молодость, порушенную бесчисленными и незабываемыми ужасами». Только угроза того, что замок Буй может перейти в государственную собственность, заставила наших героев поспешить. В 1796 г. через Испанию они вернулись на родину, куда отправился и Талейран, но на другом судне.

Однако в сентябре 1797 г. вышел декрет, предписывающий всем эмигрантам в восьмидневный срок покинуть Францию, и Люси с мужем и детьми вновь пришлось уехать, на этот раз в Англию, где у семьи были родственники. Вернулись они только в начале 1800 г. На пути через ганноверские земли Люси родила еще одну девочку, Сесиль.

Вернувшись во Францию, Люси была представлена Жозефине. Через несколько лет она снова оказалась при дворе, теперь уже Наполеона, который в 1799 г. в ходе переворота 18 брюмера стал Первым консулом, а в 1804 г. провозгласил себя императором. О Наполеоне наша героиня всегда отзывается с уважением и восхищением, он для нее – великий человек. К Жозефине, приходившейся кузиной ее мачехе, она более строга, хотя и отдает должное ее достоинствам. «В Париже я нашла многих своих знакомых, уже вернувшихся из эмиграции. Все молодые люди в этот момент обращали свои взоры к восходящему солнцу – госпоже Бонапарт, поселившейся в Тюильри в апартаментах, отделанных заново, как по волшебству. У нее уже были повадки королевы, но королевы самой милостивой, самой любезной, самой предупредительной. Хотя и не обладая особенно острым умом, она все же хорошо поняла планы своего мужа. Первый консул доверил своей жене миссию привлечь к нему высшее общество. Жозефина на самом деле убедила его, что сама принадлежала к этому обществу, что было не вполне так. Была ли она представлена ко двору? Бывала ли в Версале? Мне это неизвестно, но благодаря имени ее первого мужа, господина де Богарне, это было вполне возможно».

Или вот как она описывала свой визит к Жозефине в ее прекрасный Мальмезон: «Однажды утром я поехала в Мальмезон. Это было после сражения при Маренго. Госпожа Бонапарт приняла меня наилучшим образом и после завтрака, устроенного в очаровательной столовой, повела меня посмотреть свою галерею. Мы были там одни. Она воспользовалась этим, чтобы нарассказать мне вгоняющих в сон историй о происхождении имевшихся там шедевров и восхитительных небольших картин. Вот эту прекрасную картину Альбани ее заставил принять в подарок сам папа. „Танцовщицу“ и „Гебу“ она получила от самого Кановы. Вот то и вот это ей подарил город Милан. Я и не подумала тогда, что не стоит принимать ее слова всерьез. Но, испытывая большое восхищение перед победителем при Маренго, я бы больше уважала госпожу Бонапарт, если бы она мне сказала просто, что все эти шедевры были добыты его шпагой. Эта женщина была лгунья по натуре. Даже когда простая правда была бы более интересна или пикантна, чем ложь, она предпочла солгать».

В 1806 г. у Люси родился младший сын Эймар, а в 1808 г. ее муж Фредерик-Серафен был назначен префектом департамента Диль, и Люси поехала к нему в Брюссель вместе с дочерьми и маленьким Эймаром; старший сын Юмбер к тому времени уже поступил на службу в Антверпене.

Наполеон Бонапарт, разведясь в 1809 г. с Жозефиной Богарне, не родившей ему наследника, в 1810 г. женился на Марии-Луизе Австрийской. Генриетта-Люси дала весьма жесткую характеристику новой французской императрице, именуя ее «незначительной женщиной, столь недостойной того великого человека, судьбу которого она разделяла».

Между тем империя Наполеона оказалась колоссом на глиняных ногах. Проницательный Талейран назвал Русскую кампанию «началом конца», а Люси просто поверить не могла, что французская армия могла совершить поход в Россию и дойти до Москвы: «Мы не были готовы к мысли, что французская армия может пойти на Москву. Так, когда господин де Ла Тур дю Пен, съездив на несколько дней в Париж, привез оттуда красивую карту Германии, Польши и России, мы удивились тому, что картограф Лапи добавил на полях небольшой квадратик, на котором располагалась Москва. Карта не доходила до меридиана этого города, и, когда мы ее прикрепили к обоям в гостиной и все стали ее рассматривать, каждый не преминул высказаться, что это совершенно излишняя предусмотрительность со стороны географа. Это было предсказание!»

Судьба наполеоновской империи была предрешена. В 1813 г. супруг Люси был смещен с поста префекта, и она поехала в Париж, добилась приема у Наполеона и выхлопотала новое назначение в Амьен. Там они и встретили новость об отречении Наполеона в Фонтенбло, вступлении союзников в Париж и реставрации Бурбонов. Ее переживания об этом времени – это чувства патриота своей родины: «Падение великого человека, завоевание нашей страны, унизительная доля принимать у себя победителей – ничто из этого, похоже, ее (речь идет о госпоже де Дюрас. – Н. Т.) не беспокоило. Со своей стороны, я испытывала чувство стыда, которое, вероятно, никто больше не разделял». Ее поражал цинизм Талейрана, который, как мы знаем, за свою жизнь успел присягнуть четырнадцати режимам. Люси приводит свой разговор с ним накануне отречения Наполеона: «„Вы видели Императора. Как он? Что он делает? Что он говорит после поражения?“ – „Да оставьте же меня в покое с вашим Императором. Это конченый человек“. – „Как конченый? – произнесла я. – Что вы хотите сказать?“ – „Я хочу сказать, – отвечал он, – что это человек, который будет прятаться под кроватью!“»

После воцарения на французском престоле Людовика XVIII, брата казненного короля Людовика XVI, Генриетта-Люси стала бывать на приемах в Тюильри, где обосновался новый король: «Как проходило мое время после реставрации монархии? Я отправлялась сначала в Тюильри, когда король принимал дам, – это было примерно раз или два в неделю. В качестве прежней придворной дамы королевы я была там принята. Это означало, что вместо того, чтобы смешиваться с толпой женщин, толкавшихся в первой гостиной, так называемой гостиной Дианы, в ожидании, пока король прокатится – ходить он не мог – по тронному залу, я сразу занимала место на расставленных в зале диванчиках вместе с другими дамами, пользовавшимися такой же привилегией. Там были и многие мужчины, которые тоже имели туда доступ, и мы, удобно устроившись, беседовали до момента, пока сакраментальное слово „Король!“ не заставляло нас подняться на ноги и принять более или менее приличную и почтительную позу. Затем мы одна за другой проходили мимо королевского кресла. Король всегда находил что-нибудь смешное или любезное сказать мне».

Тем временем ее муж отправился в Вену, участвовать в составе французской делегации, возглавляемой Талейраном, в работе конгресса, вершившего судьбы Европы. Там участников «танцующего конгресса» и застало известие о высадке Наполеона в бухте Жуан. Наша героиня очень точно обрисовала поведение стран-победительниц, до этого буквально грызшихся на конгрессе: «Каждый бежал со всех ног, и державы, всегда готовые стать врагами, помирились перед лицом общей опасности. Все уже думали только о том, как заставить Францию дорого заплатить за прием, оказанный ею своему герою, который сделал ее столь могучей и славной и в то же время приобрел ей столько врагов».

На этом дневник маркизы де Ла Тур оканчивается. Она проживет долгую жизнь; ее старший сын погибнет на дуэли, а обе дочери умрут от туберкулеза. После Июльской революции 1830 г. и восшествия на престол Луи-Филиппа Орлеанского ее муж-дипломат подаст в отставку, как и многие легитимисты, сторонники свергнутого короля Карла Х. Младший сын Эймар за участие в 1832 г. в неудавшемся легитимистском заговоре герцогини Марии Каролины Беррийской, невестки короля Карла Х и матери его внука, герцога Бордоского, будет заочно приговорен к смерти. Ему удастся покинуть Францию, и родители присоединятся к нему в эмиграции. В 1837 г. Люси похоронит мужа, а сама умрет в Пизе 2 апреля 1853 г. в возрасте восьмидесяти трех лет.

На страницах этого дневника упоминается еще много других известных имен: это и «железный герцог» – герой Ватерлоо Артур Веллингтон, с которым Люси была знакома с детских лет; и невероятная Жермена де Сталь, властительница дум тогдашней Европы; и маркиза Виктория де Ларошжаклен, вдова одного из лидеров Вандейской войны Луи дю Вержье де Ларошжаклена, оставившая воспоминания об этой войне. Все эти и многие другие исторические персонажи ждут вас на страницах этой книги, написанной просто женщиной и матерью, хоть и настоящей маркизой, жившей в эпоху грандиозных потрясений.

Наталия Таньшина