Читать книгу Гедда Габлер (пьесы) - Генрик Ибсен - Страница 5

Гостиная в доме доктора. Дверь в столовую закрыта. Первая половина дня.

К а т р и н а (выходит из столовой с запечатанным письмом в руке, идет к крайней правой комнате и заглядывает в дверь). Томас, ты дома?

Д о к т о р С т о к м а н (из комнаты). Да, только что пришел. (Выходит из комнаты.) А в чем дело?

К а т р и н а (протягивая ему запечатанный сургучом конверт). Письмо от твоего брата.

Д о к т о р С т о к м а н. Давай-ка посмотрим. (Вскрывает и начинает читать.) Приложенный документ возвращается отправителю с целью… (Читает дальше, бормоча под нос.) Хм…

К а т р и н а. Что он пишет?

Д о к т о р С т о к м а н (пряча письмо в карман). Да ничего, просто предупреждает, что зайдет в середине дня.

К а т р и н а. Придется тебе, наконец, дома побыть. Смотри не забудь.

Д о к т о р С т о к м а н. Побуду, тем более что все утренние визиты к больным я уже сделал.

К а т р и н а. Мне очень любопытно, как он все это примет.

Д о к т о р С т о к м а н. Вот увидишь, ему не понравится, что открытие сделал я, а не он сам.

К а т р и н а. Тебя тоже это смущает, да?

Д о к т о р С т о к м а н. Ну, в целом он обрадуется, сама понимаешь, но… Петер ужасно боится, как бы кто не осчастливил город помимо него.

К а т р и н а. Томас, а может тебе расщедриться и поделиться с ним славой? Разве нельзя сказать, что он натолкнул тебя на эту мысль?

Д о к т о р С т о к м а н. Да я с дорогой душой. Мне главное – навести в этом деле порядок.

М о р т е н Х и и л ь (заглядывает в гостиную, обшаривает ее взглядом и лукаво спрашивает, пряча смех). Дак это правда, что ли?

К а т р и н а (обращаясь к нему). Отец – ты?

Д о к т о р С т о к м а н. Вот так раз – тесть пожаловал. Доброе утро, доброе утро!

К а т р и н а. Так ты заходи.

М о р т е н Х и и л ь. Только если это правда, а нет, то пойду.

Д о к т о р С т о к м а н. Что правда?

М о р т е н Х и и л ь. Ерундистика с водой. Это правда, что ли?

Д о к т о р С т о к м а н. Конечно, правда. Но откуда вы узнали?

М о р т е н Х и и л ь (входя в комнату). Петра забежала ко мне по дороге в школу.

Д о к т о р С т о к м а н. Да?

М о р т е н Х и и л ь. Ага, и все мне рассказала. Я подумал сперва, что она меня дурачит, хотя вроде на Петру не похоже.

Д о к т о р С т о к м а н. Нет, конечно! С чего вы так подумали?

М о р т е н Х и и л ь. Доверять никому нельзя, так-то. Оглянуться не успеешь, уж нос натянули. Значит, все-таки правда?

Д о к т о р С т о к м а н. Конечно, можете не сомневаться. Тесть, да вы садитесь. (Усаживает старика на диван.) Это такое неимоверное счастье для города…

М о р т е н Х и и л ь (с трудом сдерживая смех). Счастье? Для города?

Д о к т о р С т о к м а н. Ну да, что я сделал это открытие аккурат вовремя…

М о р т е н Х и и л ь (по-прежнему). Конечно, конечно. А я и не чаял увидеть, как вы станете втирать очки родному братцу!

Д о к т о р С т о к м а н. Втирать очки?!

К а т р и н а. Отец, дорогой, но…

М о р т е н Х и и л ь (сидит, положив руки на рукоять палки и уперев в них подбородок, и заговорщически подмигивает доктору). А что стряслось-то? Живность в трубах развелась, да?

Д о к т о р С т о к м а н. Да уж, живность – инфузория.

М о р т е н Х и и л ь. И энтой живности натолкалось видимо-невидимо, сказала Петра. Уймища прям.

Д о к т о р С т о к м а н. Верно, счет идет на сотни тысяч.

М о р т е н Х и и л ь. Но разглядеть их никто не может – так?

Д о к т о р С т о к м а н. Да, они не видны.

М о р т е н Х и и л ь (с тихим кудахчущим смешком). Прекрасно! Ничего лучше, черт меня побалуй, я от вас сроду не слыхал.

Д о к т о р С т о к м а н. Вы это о чем?

М о р т е н Х и и л ь. Только вы нипочем не втемяшите это в фогтову голову.

Д о к т о р С т о к м а н. Посмотрим, посмотрим.

М о р т е н Х и и л ь. Думаете, он совсем сумасшедший?

Д о к т о р С т о к м а н. Ну, я-то надеюсь, что у нас весь город такой сумасшедший.

М о р т е н Х и и л ь. Весь город! А что, тресни-лопни, может, и так. Поделом им, глядишь, проучат их. Все такие умные, не чета нам, старикам. Турнули меня к чертям собачьим из председателей. А как еще скажешь? Шуганули, как шавку, голосователи. Теперь ужо им достанется! Давайте, давайте, доктор Стокман, очки им вотрите.

Д о к т о р С т о к м а н. Но тесть…

М о р т е н Х и и л ь. Втирайте, втирайте, я вам говорю. (Встает.) Коли вы спроворите все так, что фогт с дружками останутся с мытой шеей на морозе, сей же час дам вам… дам вам сто крон на бедных.

Д о к т о р С т о к м а н. Это слишком щедро.

М о р т е н Х и и л ь. С деньгами у меня, видите ли, не густо. Но если это дело у вас выгорит, то я пожертвую бедным на Рождество полсотни.

В прихожей появляется редактор Х о в с т а д.

Х о в с т а д. Доброе утро! (Останавливается.) Ой, прошу прощения…

Д о к т о р С т о к м а н. Входите, входите.

М о р т е н Х и и л ь (тихо смеется). И этот тоже в деле?

Х о в с т а д. Что вы имеете в виду?

Д о к т о р С т о к м а н. Конечно, он в деле.

М о р т е н Х и и л ь. Надо было мне самому догадаться! Об этом должны писать газеты. Да, Стокман, вы парень не промах. Ну, шустрите тут дальше, я пошел.

Д о к т о р С т о к м а н. Нет, тесть, посидите еще.

М о р т е н Х и и л ь. Нет, нет, мне надо идти, а вы уж вотрите очки по самое того. Вы же не за просто так стараетесь.

Уходит. Катрина провожает его до двери.

Д о к т о р С т о к м а н (смеется). Вообразите, старик считает проблемы с водопроводом выдумкой.

Х о в с т а д. Так вы об этом разговаривали?

Д о к т о р С т о к м а н. Да, как раз об этом. И вы, наверно, пришли по тому же поводу?

Х о в с т а д. Вы угадали. Найдется ли у вас минутка, доктор Стокман?

Д о к т о р С т о к м а н. Сколько надо, голубчик.

Х о в с т а д. Фогт отозвался на ваше письмо?

Д о к т о р С т о к м а н. Нет еще, но обещал зайти позже.

Х о в с т а д. Я со вчерашнего вечера думаю об этом деле.

Д о к т о р С т о к м а н. Правда?

Х о в с т а д. Вы врач, человек науки, поэтому видите здесь только проблему водопровода. Как мне показалось, вы не задумывались, в какой мере она переплетена с совсем другими проблемами.

Д о к т о р С т о к м а н. Да? Давайте присядем, мой дорогой. Нет, вот сюда, на диван.

Ховстад садится на диван, доктор – в кресло по другую сторону стола.

Д о к т о р С т о к м а н. Так вы считаете…

Х о в с т а д. Вы сказали вчера, что причиной заражения водопровода является загрязнение почвы.

Д о к т о р С т о к м а н. Рассадником заразы, несомненно, стали ядовитые болота в Мельничной долине.

Х о в с т а д. Прошу прощения, господин доктор, но лично я думаю, что источник заразы – совсем другое болото.

Д о к т о р С т о к м а н. Какое такое другое болото?

Х о в с т а д. То самое, в котором погрязла и гниет наша общественная жизнь.

Д о к т о р С т о к м а н. Ни черта себе, господин Ховстад, ну вы сказали!

Х о в с т а д. Все вопросы жизни города мало-помалу оказались в руках клики чиновников.

Д о к т о р С т о к м а н. Ну, не все они чиновники.

Х о в с т а д. Не все, но кто сам не чиновник, тот друг чиновника или его компаньон; все они очень богаты и принадлежат к самым титулованным семьям города, вот они нами и правят, и властвуют.

Д о к т о р С т о к м а н. Да, но зато они много знают, понимают и умеют.

Х о в с т а д. Так это благодаря знаниям и умениям они приняли решение строить водопровод не в том месте?

Д о к т о р С т о к м а н. Да уж, сделали громадную глупость. Но теперь все будет исправлено.

Х о в с т а д. Думаете, все пройдет гладко?

Д о к т о р С т о к м а н. Гладко или не гладко, но как-то все будет исправлено.

Х о в с т а д. Будет, если пресса вмешается.

Д о к т о р С т о к м а н. В этом нет необходимости, голубчик. Я уверен, что мой брат…

Х о в с т а д. Простите, господин доктор, но я должен сказать вам, что намерен раскрутить это дело.

Д о к т о р С т о к м а н. В газете?

Х о в с т а д. Да. Я возглавил «Народный вестник», чтобы подорвать влияние этого круга самоуверенных упрямых старцев, которые держат всю власть.

Д о к т о р С т о к м а н. Но вы же сами рассказывали мне, чем это кончается. В прошлый раз вы едва не погубили газету.

Х о в с т а д. Да, правда, в тот раз нам пришлось накинуть платок на роток – из опасения, что если мы свалим этих господ, то купальни вовсе не будут построены. Но теперь водолечебница работает, и с большими начальниками можно уже не церемониться.

Д о к т о р С т о к м а н. Можно не церемониться, но мы по-прежнему должны быть им благодарны.

Х о в с т а д. Благодарность свою они получат в наилучшем виде. Но журналист как я, который служит народу, просто не имеет права упустить подобную историю. Видите ли, миф о том, что власть не совершает ошибок, надо развенчивать. Изживать его, как и прочие суеверия.

Д о к т о р С т о к м а н. Поддерживаю вас в этом всем сердцем, господин Ховстад. Если это суеверие – на свалку его!

Х о в с т а д. Менее всего я хотел бы задеть господина фогта, поскольку он ваш брат. Вместе с тем я уверен, что и для вас, как для меня, правда превыше всего остального.

Д о к т о р С т о к м а н. Само собой разумеется. (Вскрикивает.) Да, но!.. Но…

Х о в с т а д. Не думайте обо мне плохо. Я мечтаю о карьере и власти не больше, чем все остальные.

Д о к т о р С т о к м а н. Дорогой мой, кто мог так о вас подумать?

Х о в с т а д. Я из простой семьи, как вы знаете. И имел возможность разобраться, чего более всего не хватает низшим сословиям. Участия в решении общественных вопросов, вот чего им не хватает, господин доктор. Именно оно развивает и способности, и кругозор, и самоуважение.

Д о к т о р С т о к м а н. Это я прекрасно понимаю.

Х о в с т а д. И еще я думаю, что журналист берет слишком большой грех на душу, когда упускает случай дать свободу многочисленным маленьким подневольным людям. Я отлично знаю, что в стане больших людей это назовут подрывом устоев и тому подобными словами, ну и пусть их. Лишь бы моя совесть была чиста.

Д о к т о р С т о к м а н. Вот именно, дорогой Ховстад, вот именно… Хотя… Вот дьявол! (Стук в дверь.) Войдите!

Входит владелец типографии А с л а к с е н. Одет скромно и прилично, костюм с белой рубашкой, немного мятый шейный платок, в руках перчатки и цилиндр.

А с л а к с е н (кланяясь). Прошу прощения, господин доктор, что я так нахально…

Д о к т о р С т о к м а н (вставая). Однако вот и господин Аслаксен пожаловал!

А с л а к с е н. Он самый, господин доктор.

Х о в с т а д (поднимаясь). Вы меня искали, Аслаксен?

А с л а к с е н. Нет, нет, я не думал вас здесь застать. У меня дело к самому доктору.

Д о к т о р С т о к м а н. Да? Чем могу служить?

А с л а к с е н. Правду ли рассказал мне господин Биллинг, что господин доктор хочет переделать водопровод получше?

Д о к т о р С т о к м а н. Да. В купальнях.

А с л а к с е н. Вот как. Понимаю вас. И пришел сказать, что готов всемерно поддержать вас в этом деле.

Х о в с т а д (доктору). Вот видите!

Д о к т о р С т о к м а н. Сердечно благодарю вас, но…

А с л а к с е н. Поди, пригодится вам, если за вами будем стоять мы, простое мещанство. Мы теперь в городских вопросах давим как компактное большинство. Когда хотим, конечно. Скажу вам, господин доктор: всегда хорошо иметь за собой большинство.

Д о к т о р С т о к м а н. Бесспорно. Только я никак в толк не возьму, к чему все эти ухищрения. Мне кажется, в таком простом и ясном деле…

А с л а к с е н. Вот увидите, лишним не будет. Я слишком отлично знаю наши местные власти: по доброй воле начальники на предложения других людей не соглашаются. Потому я считаю, делу пойдет на пользу, если мы помитингуем чуток.

Х о в с т а д. Да, согласен!

Д о к т о р С т о к м а н. Вы говорите – помитингуете? И как, собственно, вы собираетесь митинговать?

А с л а к с е н. Понятное дело, с большой умеренностью, господин доктор. Я всегда стою за умеренность, потому что она – наипервейшая добродетель гражданина, как я лично думаю.

Д о к т о р С т о к м а н. Тем вы и знамениты, господин Аслаксен.

А с л а к с е н. Да, смею сказать, что так оно, пожалуй, и есть. А дело с водопроводом для нас, мещанства, архиважное. Купальни превращаются, скажем так, в золотую жилу города. Именно с них будем жить все мы, но в первую голову – домохозяева. Потому мы и хотели поддержать это дело чем можем. А поскольку я как раз председатель Союза домохозяев…

Д о к т о р С т о к м а н. То?

А с л а к с е н. И поскольку я еще работаю на Союз умеренных трезвенников – вы ведь знаете, господин доктор, что я тружусь по части трезвости?

Д о к т о р С т о к м а н. Да, еще бы.

А с л а к с е н. Ну вот, так понятно, что я общаюсь со многими людьми. И поскольку я, как вы сами только что сказали, известен в городе как трезвомыслящий и законопослушный гражданин, то пользуюсь у нас тут некоторым влиянием, рискну сказать, имею как бы эдакую маленькую власть в своих кругах.

Д о к т о р С т о к м а н. Это мне хорошо известно, господин Аслаксен.

А с л а к с е н. Так что для меня в случае чего и адрес организовать труда не составит.

Д о к т о р С т о к м а н. Адрес, говорите?

А с л а к с е н. Такой, понимаете, благодарственный адрес вам от горожан за то, что вытащили на свет божий значимую для города проблему. Само собой, мы будем стараться выражаться с умеренной соразмерностью, чтобы не задеть ни власти, ни людей влиятельных. Но если мы за этим хорошенько проследим, то никаких недоразумений не возникнет, верно?

Х о в с т а д. Пожалуй. И даже если адрес им не особенно понравится…

А с л а к с е н. Нет, нет, нет, господин Ховстад, не будем вязаться к властям и вставать в оппозицию к людям, от которых зависит наша жизнь. В свое время я на этом обжегся, да и не кончается оно ничем дельным. Но зрелые и взвешенные суждения гражданину не запрещены.

Д о к т о р С т о к м а н (трясет его руку). Не могу выразить, дорогой господин Аслаксен, какое счастье – видеть такую поддержку горожан! Как же я рад! Послушайте, а не полагается ли нам по такому случаю по рюмочке хереса, а?!

А с л а к с е н. Нет, спасибо, крепкого спиртного я не пью.

Д о к т о р С т о к м а н. Ну а как насчет кружечки пива?

А с л а к с е н. Благодарю, я спозаранку вообще не употребляю. Пойду в город, поговорю кое с кем из домохозяев, подготовлю общественное мнение.

Д о к т о р С т о к м а н. Чрезвычайно любезно с вашей стороны, но у меня не укладывается в голове, что все эти хлопоты нужны, я уверен, вопрос решится сам собою.

А с л а к с е н. Власти наши тяжелы на подъем, господин доктор. Я ни боже мой не хотел бы очернить их, но…

Х о в с т а д. Завтра «Вестник» их раскочегарит, Аслаксен.

А с л а к с е н. Только в раж не впадайте, господин Ховстад. Поспешайте в меру, иначе вы их с места не сдвинете. Доверьтесь моему опыту, я по крохам собирал его в школе жизни. Мне пора откланяться, но помните, господин доктор: у вас за спиной по крайней мере мещанство. Компактное большинство на вашей стороне, доктор Стокман.

Д о к т о р С т о к м а н. Спасибо, дорогой господин Аслаксен! (Протягивает ему руку.) До свидания!

А с л а к с е н. Вы со мной в типографию, господин Ховстад?

Х о в с т а д. Я приду позже, мне надо кое-что доделать.

А с л а к с е н. Хорошо, хорошо. (Прощается и уходит, Стокман провожает его в прихожую.)

Х о в с т а д (доктору, снова входящему в комнату). И что вы скажете на это, господин доктор? Вам не кажется, что пора проветрить наш город и вымести из него инертность, половинчатость и трусость?

Д о к т о р С т о к м а н. Вы намекаете на Аслаксена?

Х о в с т а д. Да. Он как раз из тех, из болота, каким бы хорошим человеком ни был в остальном. И у нас в основном все такие – шатаются туда-сюда, заигрывают с обеими сторонами, из осторожности и практических соображений никогда не осмеливаются сделать решительный шаг.

Д о к т о р С т о к м а н. Да, зато Аслаксен проявил такое участие! Удивительное, по-моему.

Х о в с т а д. Не знаю, я больше ценю в людях стойкость и верность себе.

Д о к т о р С т о к м а н. Вы совершенно правы, конечно же.

Х о в с т а д. Поэтому я хочу воспользоваться случаем и заставить исполненных благих намерений господ вести себя по-мужски. Надо искоренить в нашем городе культ преклонения перед властями. Каждый горожанин с правом голоса должен отчетливо понимать, что в истории с водопроводом власти совершили огромную, непростительную ошибку.

Д о к т о р С т о к м а н. Хорошо. Если вы считаете, что для общественного блага так лучше, будь по-вашему. Но не раньше, чем я поговорю с братом.

Х о в с т а д. Я пока напишу колонку про эту историю. И если господин фогт пожелает замолчать дело, то…

Д о к т о р С т о к м а н. Слушайте, ну почему вы так думаете?

Х о в с т а д. А почему бы мне так не думать? Так что тогда?

Д о к т о р С т о к м а н. Ну-у, тогда я обещаю вам… Вот что, тогда печатайте мою докладную – прямо всю целиком.

Х о в с т а д. Вы разрешите? Честное слово?

Д о к т о р С т о к м а н (отдает ему рукопись). Вот она, держите. В любом случае вреда не будет, если вы ее прочтете. Только верните потом.

Х о в с т а д. Отлично, отлично. Конечно, верну, доктор. Прощайте.

Д о к т о р С т о к м а н. Прощайте. Вот увидите, господин Ховстад, все пройдет как по маслу.

Х о в с т а д. Хм, посмотрим. (Откланивается и уходит.)

Д о к т о р С т о к м а н (идет к двери, заглядывает в гостиную). Катрина! О, Петра, ты уже дома?

П е т р а (входит). Да, только что вернулась из школы.

К а т р и н а (входя). Еще не приходил?

Д о к т о р С т о к м а н. Петер? Нет. Зато я долго беседовал с Ховстадом, он очень воодушевлен моим открытием. Представляешь, последствия будут гораздо серьезнее, чем я думал поначалу. Но если потребуется, Ховстад предоставит в мое распоряжение свою газету.

К а т р и н а. Думаешь, дойдет до такого?

Д о к т о р С т о к м а н. Нет, конечно. Но надо же человеку погордиться, что его поддерживает независимая свободомыслящая пресса?! Еще приходил, представь себе, глава домохозяев.

К а т р и н а. Правда? А ему что надо было?

Д о к т о р С т о к м а н. Тоже меня поддержать. Все они меня поддержат, если запахнет порохом. Знаешь, что у меня за спиной?

К а т р и н а. За спиной? Нет. А что там у тебя?

Д о к т о р С т о к м а н. Компактное большинство.

К а т р и н а. У-у. Томас, а это хорошо?

Д о к т о р С т о к м а н. Да уж куда как неплохо, скажу я тебе! (Потирая руки, ходит по комнате.) Господи, какое блаженство – чувствовать братское единство со своими согражданами!

П е т р а. И еще чувствовать, что приносишь столько добра и пользы, папа!

Д о к т о р С т о к м а н. Причем своему родному городу.

К а т р и н а. В дверь звонили.

Д о к т о р С т о к м а н. Вот и он. (В дверь стучат.) Милости просим!

Ф о г т (входит из прихожей). Доброе утро.

Д о к т о р С т о к м а н. Петер, добро пожаловать!

К а т р и н а. Доброе утро, деверь. Как дела?

Ф о г т. Спасибо, так себе. (Доктору.) Вчера после окончания рабочего дня я получил от тебя докладную относительно водопровода в купальнях.

Д о к т о р С т о к м а н. Угу. Ты уже прочел?

Ф о г т. Да, прочел.

Д о к т о р С т о к м а н. И что ты об этом думаешь?

Ф о г т (косится в сторону). Хм…

К а т р и н а. Петра, пойдем. (Уходит с Петрой в комнату слева.)

Ф о г т (помолчав). Обязательно было делать все у меня за спиной?

Д о к т о р С т о к м а н. У меня же не было полной уверенности, поэтому…

Ф о г т. По-твоему, теперь у тебя есть полная уверенность?

Д о к т о р С т о к м а н. Да, как ты и сам теперь убедился.

Ф о г т. Ты собираешься представить это заключение Правлению в качестве официального документа?

Д о к т о р С т о к м а н. Видимо, да. Проблему надо решать, и как можно скорее.

Ф о г т. Ты, по своему обыкновению, делаешь в письме весьма категоричные заявления. Например, называешь лечение, которое мы предлагаем гостям курорта, перманентным отравлением.

Д о к т о р С т о к м а н. А как иначе это назвать? Петер, только представь себе – пить ядовитую воду и принимать ванны с ней! И ведь речь о больных людях. Несчастные доверчиво едут к нам в надежде на исцеление и платят втридорога за то, чтобы вернуть себе здоровье!

Ф о г т. В итоге ты приходишь к выводу, что нам надлежит построить канализационную систему, куда бы отцеживались предполагаемые тобой нечистоты из Мельничной долины, а затем переделать весь водопровод.

Д о к т о р С т о к м а н. Ты знаешь другой способ? Я не знаю.

Ф о г т. С утра я навестил городского инженера. По ходу разговора я вскользь коснулся твоих предложений в таком разрезе, что когда-нибудь в будущем нам стоит, возможно, их обсудить.

Д о к т о р С т о к м а н. Когда-нибудь в будущем!

Ф о г т. Его позабавила моя, так сказать, экстравагантность. Что неудивительно. Ты потрудился подумать, во что обойдутся предлагаемые меры? Согласно полученным мной разъяснениям, расходы составят несколько сотен тысяч крон.

Д о к т о р С т о к м а н. Неужели так дорого?

Ф о г т. И самое неприятное: работы займут не менее двух лет.

Д о к т о р С т о к м а н. Два года? Ты говоришь – целых два года?

Ф о г т. Как минимум. А что тем временем делать с купальнями? Закрыть их? Очевидно, придется. Или ты думаешь, что после заявлений о зараженной воде кто-то поедет к нам лечиться?

Д о к т о р С т о к м а н. Но она правда вредна для здоровья, Петер.

Ф о г т. И как нарочно, все это сейчас, когда курорт пошел в рост! Соседние города, заметь, тоже мечтали бы превратиться в курорты, и возможности для этого у них есть. Полагаешь, они будут тихо сидеть, даже не думая переманивать приезжих к себе? Сомневаюсь. И с чем мы останемся? Вероятно, нам придется просто закрыть купальни, в которые были вложены огромные деньги. Ты разоришь свой родной город, вот и все.

Д о к т о р С т о к м а н. Я разорю?

Ф о г т. Сколько-нибудь достойное будущее этого города связано только и исключительно с развитием курорта и водолечебницы. Думаю, ты понимаешь это не хуже меня.

Д о к т о р С т о к м а н. И что ты предлагаешь?

Ф о г т. Докладная не убедила меня принять твой вывод о неприемлемом состоянии водопровода.

Д о к т о р С т о к м а н. В реальности оно скорее еще хуже! Во всяком случае, точно ухудшится к лету, когда наступит жара.

Ф о г т. Как уже сказано, я полагаю, ты сильно сгущаешь краски. Тем не менее – знающий врач должен быть сведущ и в профилактике и уметь как предотвращать вредные последствия, так и справляться с ними, если они все же как-то проявятся.

Д о к т о р С т о к м а н. И? Что дальше?

Ф о г т. Существующая система водоснабжения курорта – свершившийся факт, так ее и надо воспринимать. Однако можно рассчитывать, что со временем Правление согласится обсудить, какие меры можно было бы принять для улучшения качества водопроводной воды, не обременяя бюджет непомерными расходами.

Д о к т о р С т о к м а н. И ты думаешь, я пойду на эту махинацию?!

Ф о г т. Махинацию?

Д о к т о р С т о к м а н. Да! Это чистой воды махинация. Ложь, обман и прямое преступление против общественности и общества в целом!

Ф о г т. Как я уже говорил, твое сообщение не убедило меня принять твой вывод, что речь действительно идет о реальной угрозе.

Д о к т о р С т о к м а н. Нет, наверняка убедило, иначе и быть не может! Мои рассуждения бьют наповал своей четкостью, логикой и неопровержимостью, в этом я уверен. Все тебе яснее ясного, Петер, просто ты отказываешься признавать правду. Потому что лично ты, и никто другой, продавил решение строить лечебницу и прокладывать водопровод в том злосчастном месте. Вот в чем соль – ты не хочешь признаваться в тогдашней своей треклятой ошибке. Думаешь, я тебя не раскусил? Тьфу!

Ф о г т. А если бы и так? Даже если я – предположим – чрезмерно пекусь о своей репутации, то исключительно в интересах города. Не имея морального авторитета, я не могу решать вопросы и управлять городом для всеобщего блага. Поэтому – и по ряду других причин – для меня крайне важно, чтобы твой доклад не был представлен Правлению. Для всеобщего блага его необходимо сохранить в тайне. Позже я сам подниму вопрос о водопроводе, и мы, не привлекая внимания, без шума, сделаем все, что сможем. Но ни слова ни полслова об этом роковом деле не должны стать достоянием гласности.

Д о к т о р С т о к м а н. Поздно, дорогой мой, огласки уже не избежать.

Ф о г т. Ее можно и должно избежать.

Д о к т о р С т о к м а н. Ничего не выйдет, поверь. Слишком многие уже в курсе.

Ф о г т. В курсе?! Кто? Надеюсь, не эти красавцы из «Народного вестника»?

Д о к т о р С т о к м а н. И они тоже. Свободная независимая пресса позаботится, чтобы вы исполнили свой долг.

Ф о г т (помолчав). Томас, ты не умеешь мыслить трезво и не знаешь меры. Ты подумал, чем это может обернуться для тебя лично?

Д о к т о р С т о к м а н. Лично для меня?

Ф о г т. Для тебя и твоей семьи.

Д о к т о р С т о к м а н. Что ты несешь, черт возьми?

Ф о г т. Смею утверждать, я всегда вел себя по-братски, помогал и выручал.

Д о к т о р С т о к м а н. Да, правда. За это я говорю спасибо.

Ф о г т. Не благодари, отчасти меня вынуждала к этому забота о собственных интересах. Я всю жизнь надеялся, что мне удастся хоть как-то держать тебя в узде, если я помогу тебе улучшить финансовое положение.

Д о к т о р С т о к м а н. Что?! Так ты это ради себя?

Ф о г т. Отчасти, сказал я. Чиновнику слишком накладно, если его ближайшие родственники прилюдно компрометируют себя раз за разом.

Д о к т о р С т о к м а н. По-твоему, я себя компрометирую?

Ф о г т. К сожалению – да, причем сам того не замечая. У тебя беспокойный, бунтарский нрав. Плюс твое злосчастное пристрастие писать в прессе на все мыслимые и немыслимые темы. Чуть что взбрело в голову – немедля настрочил статейку, а то и брошюру.

Д о к т о р С т о к м а н. Но разве не долг гражданина – делиться с общественностью всякой новой мыслью?

Ф о г т. Общественности новые мысли вообще ни к чему. Общественности куда больше проку от добрых старых проверенных идей, которые у нее уже есть.

Д о к т о р С т о к м а н. И ты так прямо это заявляешь?

Ф о г т. Да, раз в жизни я должен поговорить с тобой прямо, без обиняков. До сих пор я старался избегать этого, зная, как легко ты вспыхиваешь. Но сейчас хочу сказать тебе правду: ты даже не представляешь себе, насколько твоя несдержанность портит твою собственную жизнь. Ты обвиняешь власти – вплоть до правительства, его ты даже хулишь; утверждаешь, что тебе не дают хода, преследуют. Но чего еще ждать такому тяжелому склочному человеку, как ты?

Д о к т о р С т о к м а н. Докатились – теперь я еще и склочник!

Ф о г т. Да, Томас, работать вместе с тобой очень тяжело. Это я по себе знаю. Ты ставишь свое «я» превыше всех соображений; ты, видимо, напрочь забыл, что именно мне ты обязан местом курортного врача…

Д о к т о р С т о к м а н. Это мое место по праву! И ничье больше! Я был первым, кто увидел, что наш город может стать процветающим курортом; и кроме меня, никто этого тогда не понимал. Я в одиночку годами бился за свою идею, писал и писал…

Ф о г т. Не отрицаю. Но тогда время еще не пришло, впрочем, тебе в твоем медвежьем углу трудно было об этом судить. А едва подходящий момент настал, как я – и другие, – мы взяли дело в свои руки…

Д о к т о р С т о к м а н. И испоганили весь мой отличный проект! То-то теперь и видно, какие вы смекалистые ребята!

Ф о г т. По-моему, видно лишь одно – ты ищешь, куда бы спустить свой боевой запал. Ты жаждешь разделаться с начальством всех уровней, и это у тебя исстари. Ты не выносишь над собой никакой власти и косо смотришь на всякого чиновника рангом выше тебя; он для тебя чуть не личный враг – и тут уже все равно, с каким оружием на него нападать. Я ведь убедительно объяснил тебе, чем твой порыв может обернуться для города и, следовательно, для меня? Поэтому я буду непреклонен в своем требовании. Вот оно.

Д о к т о р С т о к м а н. Что еще за требование?

Ф о г т. Поскольку ты разболтал об этом щекотливом деле непричастным к нему и посторонним, хотя ему, безусловно, следовало оставаться тайной прерогативой Правления, утаить его уже не удастся. Мгновенно распространятся всевозможные слухи и стараниями злонамеренных граждан обрастут кривотолками. Поэтому необходимо, чтобы ты официально опроверг эти слухи.

Д о к т о р С т о к м а н. Я? Но как? Что-то я тебя не понимаю.

Ф о г т. Есть все основания ожидать, что ты предпримешь уточняющее исследование и оно придет к выводу, что положение вовсе не столь драматично и тревожно, как показалось тебе сгоряча.

Д о к т о р С т о к м а н. Ага! Так вот чего ты ожидаешь!

Ф о г т. Далее ты публично выскажешься, что доверяешь Правлению в решении этого вопроса: без сомнения, оно добросовестно и в полном объеме примет необходимые меры и устранит все возможные недочеты.

Д о к т о р С т о к м а н. Петер, я тебе прямо заявляю: если вы собираетесь просто подштопать-подлатать водопровод, то вы проблему не решите. Это мое глубокое убеждение!

Ф о г т. Как должностное лицо ты не имеешь права на сепаратные убеждения.

Д о к т о р С т о к м а н (потрясенно). Не имею права?

Ф о г т. Как должностное лицо, я сказал. Как частное – ради бога, это дело иное. Но как служащий курорта ты подчиняешься начальству купален и не можешь высказывать суждения, идущие вразрез с мнением этого начальства.

Д о к т о р С т о к м а н. Нет, это слишком! Чтобы я, ученый, врач, не имел права!..

Ф о г т. Обсуждаемое дело – не чисто научный казус, а сложный вопрос, имеющий техническую и экономическую стороны.

Д о к т о р С т о к м а н. Да плевать мне, какой это вопрос! Какого черта! Я хочу иметь право свободно высказываться по всем вопросам в мире!

Ф о г т. И высказывайся, пожалуйста. Только не о купальнях. Это мы тебе запрещаем.

Д о к т о р С т о к м а н (кричит). ВЫ запрещаете!.. Вы!.. Какие-то там…

Ф о г т. Я тебе запрещаю, я! Твой непосредственный начальник. И если я запрещаю, ты обязан подчиниться.

Д о к т о р С т о к м а н (сдерживаясь). Петер, не будь ты моим братом…

П е т р а (рывком распахивает дверь). Отец, этого ты не потерпишь!

К а т р и н а (следом). Петра! Петра!..

Ф о г т. Ага, нас подслушивали.

К а т р и н а. Вы так кричите, что мы не могли не…

П е т р а. Да, я стояла и слушала.

Ф о г т. Что ж, я даже рад.

Д о к т о р С т о к м а н (подходит ближе). Ты говорил мне запрещаю и подчиняйся?

Ф о г т. Ты вынудил меня вести разговор в таком тоне.

Д о к т о р С т о к м а н. И я должен в официальном заявлении сам себя опровергнуть?

Ф о г т. Мы полагаем абсолютно необходимым, чтобы ты сделал публичное заявление в том виде, как я требую.

Д о к т о р С т о к м а н. А если я не подчинюсь?

Ф о г т. Тогда, чтобы успокоить население, мы выступим с заявлением сами.

Д о к т о р С т о к м а н. Вот и славно. А я напишу против вас. Буду стоять на своем и докажу, что вы ошиблись и я прав. Что вы станете делать тогда?

Ф о г т. Тогда я не смогу предотвратить твоего увольнения.

Д о к т о р С т о к м а н. Что?!

П е т р а. Уволить отца?

К а т р и н а. Увольнения?

Ф о г т. Увольнения с должности курортного врача. Я буду вынужден поставить вопрос о твоем немедленном увольнении со службы, дабы ты никоим образом не имел доступа ни к чему, связанному с купальнями.

Д о к т о р С т о к м а н. Вы пойдете ва-банк?

Ф о г т. Ва-банк играешь ты.

П е т р а. Дядя, возмутительно обращаться подобным образом с таким человеком, как отец!

К а т р и н а. Петра, помолчи.

Ф о г т (глядя на Петру). Ага, вот и публичные дебаты начались. Кто бы сомневался. (Обращается к Катрине.) Невестка, вы, похоже, самый трезвомыслящий человек в этом доме. Используйте все свое влияние на мужа, чтобы он осознал, какие последствия все это повлечет как для вашей семьи…

Д о к т о р С т о к м а н. Моя семья касается только меня и никого больше!

Ф о г т. Как, повторяю, для вашей семьи, так и для города, в котором он живет.

Д о к т о р С т о к м а н. О благе города пекусь как раз я. Поэтому и хочу разоблачить недостатки, которые все равно рано или поздно всплывут. Тогда-то все и поймут, как я любил свой родной город!

Ф о г т. Ты? Который в своем упрямом ослеплении готов перекрыть главный источник процветания города?

Д о к т о р С т о к м а н. Этот источник отравлен! Господин хороший, ты в своем уме? Мы живем с того, что продаем вразнос гниль и мерзость. Вся наша цветущая общественная жизнь питается ложью!

Ф о г т. Бред – или что похуже. Человек, который позволяет себе столь оскорбительные инсинуации по адресу родного города, – он просто враг общества!

Д о к т о р С т о к м а н (кидается к нему). Да как ты смеешь!..

К а т р и н а (встает между ними). Томас!

П е т р а (хватая отца за руку). Папа, успокойся.

Ф о г т. Я не хочу подвергать себя риску насилия. Ты предупрежден. Подумай. У тебя есть обязательства перед самим собой и семьей. Прощай. (Уходит.)

Д о к т о р С т о к м а н (мечется по комнате). И я должен терпеть такое обращение?! В моем собственном доме?! Катрина, ты-то что скажешь?

К а т р и н а. Да, Томас, стыд и срам.

П е т р а. Так бы его и пришибла!

Д о к т о р С т о к м а н. Я сам виноват, давно надо было начать огрызаться – показать им зубы, рыкнуть. Назвать меня врагом общества! Меня! Этого я им не спущу, так и знайте!

К а т р и н а. Томас, дорогой, но у твоего брата власть.

Д о к т о р С т о к м а н. А у меня – правота!

К а т р и н а. Правота правотой, но чем она тебе поможет, когда у тебя нет ни власти, ни силы?

П е т р а. Мама, да как ты можешь так говорить?!

Д о к т о р С т о к м а н. Ты хочешь сказать, человеку в свободном обществе ничуть не поможет тот факт, что он прав? Катрина, мне смешно тебя слушать! К тому же за моей спиной стоит компактное большинство и меня поддерживает независимая пресса. Это ли не сила и власть?!

К а т р и н а. Час от часу не легче. Томас, ты ведь не собираешься…

Д о к т о р С т о к м а н. Не собираюсь чего?

К а т р и н а. Воевать со своим братом?

Д о к т о р С т о к м а н. Да, черт возьми! А что прикажешь мне еще делать? Считать неправдой правду, в которой я уверен?

П е т р а. Да, и я хотела задать тебе тот же вопрос!

К а т р и н а. Но ты ведь ничего не добьешься – если они чего не хотят, то и не будут.

Д о к т о р С т о к м а н. Ха-ха-ха, Катрина! Подожди, ужо увидишь. Я доведу войну до конца!

К а т р и н а. Доведешь. Концом станет твое увольнение, чем дело и завершится.

Д о к т о р С т о к м а н. По крайней мере, я выполню свой долг перед общественностью и обществом. Я, кого они называют врагом народа.

К а т р и н а. А перед своей семьей, Томас? Перед нами? Думаешь, в этом состоит твой долг перед теми, кого ты обеспечиваешь?

П е т р а. Нельзя всегда прежде всего думать о нас, мама!

К а т р и н а. Тебе легко говорить, ты в крайнем случае справишься сама. Но подумай о мальчиках, Томас, и немножко о себе самом и обо мне.

Д о к т о р С т о к м а н. Катрина, мне кажется, ты просто сошла с ума! Если я сейчас упаду в ноги Петеру и его треклятым прихвостням, то я больше никогда не буду счастлив.

К а т р и н а. Этого я не знаю, но упаси бог от того счастья, что ждет нас всех, если ты будешь упрямиться и стоять на своем. Ты останешься без средств, без работы, без постоянного дохода. Мы достаточно натерпелись в прошлом, Томас. Подумай хорошенько, взвесь, чем нам это грозит.

Д о к т о р С т о к м а н (в смятении сжимает кулаки). И этим холопам конторским позволено так измываться над свободным порядочным человеком! Разве это не ужасно, Катрина?!

К а т р и н а. Да, поступать с тобой так – грех, тут и говорить нечего. Но в мире столько несправедливости и неправды, бог мой, на каждом шагу приходится с ними смиряться. Томас, вон идут мальчики. Взгляни на них. Что с ними будет? Неужели у тебя сердце не дрогнет? Нет, нет…

Э й л и ф и М о р т е н со школьными сумками заходят в комнату.

Д о к т о р С т о к м а н. Мальчики мои! (Вдруг решительно и собранно.) Пусть рухнет весь мир, но я головы перед игом не склоню.

К а т р и н а (ему в спину). Томас… чего ты хочешь?

Д о к т о р С т о к м а н (в дверях). Когда мои сыновья вырастут свободными людьми, я хочу иметь право смотреть им в глаза. (Уходит к себе.)

К а т р и н а (плачет). Господи, пошли всем нам спасение и утешение.

П е т р а. Папа молодчина! Он не сдается.

Мальчики с удивлением спрашивают, что происходит, Петра жестами велит им молчать.