Читать книгу Шелест сорняков - Герман Чернышёв - Страница 3

– Мастер Ротерби, – назойливо повторил Тнайт. – Мастер Ротерби, я отчётливо слышал. Этот Тикс, конечно, был не в себе, но я явно слышал, как он сказал «Лицни».

– Как тогда не сказал, так и сейчас не скажу, – ответил Ротерби непреклонно.

– Лицни… – Тнайт достал трубку. – Я слышал про их семейство. Ротерби Лицни? Почти что как Эйтерби Лицни, нынешний виптигский барон. Вы ему, получается, родня? Это ваш братец? Вот почему вам так не полюбился трактир «Рыба на мелководье», – Тнайт хлопнул себя по ноге. – Вы оскорбились таким глупым названьицем. Рыба, плещущаяся на мелководье, не может обладать достойным вкусом, тогда как рыбёшка, живущая в глубине, несомненно, совершенно превосходна. Но отчего вы покинули Виптиг? Я слышал, многие Лицни уезжали из родного поместья на поиски чего бы то ни было, но вы-то… И почему вы мне не сказали, что вы из такого знатного семейства?

– Я не намерен обсуждать это.

– Да-да, прекрасно вас понимаю, мастер Ротерби.

Табак обильно просыпался. Попутно набивая трубку, Тнайт лопотал о Лицни, рыболовном деле и богатом наследстве, которое Ротерби, по его мнению, напрасно упустил. Какое-то время отшельник снисходительно наблюдал за подмастерьем, кутаясь в свои накидки.

– Ты принёс все саженцы?

– Да, мастер Ротерби, весь десяток у вашего порога.

– Тогда прячь обратно свою трубку и принимайся за дело, – отшельник взял со столика собственную трубку, которая удачно не сломалась на болотах. – Ксооты разбрелись, ты расселся в моём кресле и не хочешь работать. Сдаётся, Неизвестные боги шлют мне очередное наказание. А ты? Что ты привязался, а? – Ротерби глянул на ксоота, примостившегося возле подмастерья. Тот виновато заурчал. – Остальные пошли к вишням, вот и ты иди. Иди, слышишь? Тнайт, сныть сама себя не выдернет.

– Мастер Ротерби, вы не о том печётесь. Вы уже восемь дней как засели в своей хижине и ничего мне не говорите. Между тем, я вижу, что вы взволнованы. Только я никак не возьму в толк, отчего, – голос Тнайта сделался серьёзным. – Это всё из-за Вайтеша? Будет вам убиваться.

– Саженцы, Тнайт, – отшельник показал трубкой на ксоота. – И его с собой прихвати.

– Плевать мне на эту смородину, и без неё не передохнем.

Подмастерье рассержено покинул дом. Ксоот помедлил. Он склонил набок вытянутую голову и посмотрел на Ротерби.

– Умел бы ты говорить, было бы куда проще, – раздосадовано вздохнул тот и погладил уродца по плечу. Ксоот по-прежнему проницательно глядел на отшельника. – Что? Это пустые догадки, ничего более. И не смотри на меня подобным образом. Ты и сам ему ничегошеньки не поведал, так с чего я должен? Если то, о чём я думаю, простые бредни, ему и знать не нужно. Иди, пощипли ягодки, я поразмыслю кое над чем.

Тем временем Тнайт сердито покуривал смородиновый табак, прохаживаясь по саду. «Мастер Ротерби, опять он чего-то не договаривает. Всегда так было. Он раздумывает, а я знай изводись, пока он надумает. Не припомню, когда в Дуодроуде было так спокойно, да и вайчеров в округе не видать. Не видать. Сдаётся, отправились в поместье „Ксо“ вместе с королём и носов оттуда не кажут. Сколько ещё мы тут проторчим?»

Подмастерье окинул недовольным взглядом колышущиеся заросли кроличьего сорняка. В них слонялись незримые ксооты. Обычно это приносило в его сердце покой, но сегодня скорее нервировало.

Он с сожалением поглядывал на подранные штаны, в которых некогда оставил Дуодроуд. Его измятая куртка цвета влажного сероватого лишайника вид имела, прямо скажем, неприятный. Застарелые пятна болотной воды въелись настолько, что Тнайту так и не удалось избавить ткань от бледно-зелёных разводов.

Посмотрел на смородиновые побеги в железных вёдрах, стоящих у порога, подмастерье окончательно убедился в том, что не хочет притрагиваться к ним.

На пути в «Рыбу на мелководье» он наткнулся на дом Вайтеша. Пугливый хозяин так редко покидал своё жилище, что казалось, он и сейчас в своей уютной зашторенной спальне.

Послышался женский смех. Молоденькая швея Линда стояла неподалёку, коротая очередной неприглядный денёк за беседой со своей толстоватой соседкой Дэйлой. Тнайт, впрочем, не видел особенного удовольствия в такой беседе. Дэйла говорила слишком уж неспешно, с трудом шевеля ртом. Её голосок звучал, как из бочонка, где неделю плескался испорченный эль. Очевидно, она и рада была бы тараторить, но не может себе этого позволить.

«Быстро же эти дурочки позабыли про выродков», – подумал Тнайт и прислушался, намереваясь разузнать причину девичьей беззаботности.

– Если он тебе так приглянулся, так возьми и скажи ему об этом, – медленно проговорила Дэйла.

– Ещё чего, – нерасстроенно вздохнула Линда. – Чтобы он утратил всякую заинтересованность во мне?

– С чего бы ему её терять?

– Все её теряют. Вопрос лишь в том, кто первым не выдержит.

– Что проку в этих чувствах, если они так недолговечны?

– Ты так говоришь, потому что к тебе их никто не испытывает.

– Вовсе нет, – Дэйла почесала прикрытую холщовым платьем грудь. – Единственное удовольствие любви, на которое ты можешь рассчитывать – это мгновение созданного тобой разрыва.

– Ты в себе вообще, Дэйла? – Линда рассмеялась и тряхнула причёсанными волосами. – Мгновение созданного мной разрыва? Я в жизни большей бредятины не слыхала.

– Порывая с мужчиной, ты…

– Не будем говорить о порывании с мужчинами. Я предпочту обсуждать это с женщинами, сведущими в таких вопросах.

– То есть с потаскушками навроде моей соседки?

Обе девушки несдержанно захихикали.

«А-а, вот оно что, – Тнайт поджал уголки губ. – Что может действенно отвлечь девку от кровавой бойни, как не разговоры о любви?»

В Дуодроуде было и впрямь спокойно. Казалось, не только Линда и Дэйла, но и прочие горожане позабыли о том, что совсем недавно почти все дороги и улочки скрылись под слоем белой крови. Хотя не только они о том позабыли. О Таргертской Резне запамятовали и те, чью кровь пролили вайчеры. Или делали вид, что запамятовали.

После того, как король Ойай представил подданным свою супругу и провозгласил её безоговорочной правительницей, уцелевшие выродки стали стягиваться на места былых расправ, подобно тому как сыростные мухи слетаются на запах умирающих с отвратным жужжанием. Благо их было не так много. Но тем не менее их осталось куда больше, чем кто угодно предполагал. К тому же они говорили. И говорили куда более умело, чем, допустим, та же Дэйла.

С тем, что глаза королевы не совсем обычного цвета, народ понемногу свыкся. Люди, конечно же, не перестали относиться к выродкам с недоверием, но уже не так опасались их. Ведь эти существа болтали, как люди, и выглядели, как люди, за исключением глаз. Даже смеялись, как они.

В «Рыбе на мелководье» стоял приятный гомон, несмотря на то что посетителей насчитывалось меньше, чем в обычности. Тнайт попросил у трактирщика вина. Есть он не хотел, но вот забыться на часок-другой не отказался бы.

– Любопытный вкус, – сказал он, повертев опустевшую кружку в руке, когда хозяин подоспел с очередной порцией. – Откуда оно?

– Из Вереска, – ответил трактирщик.

– Любопытно, любопытно.

– Вы тоже видите его, – послышался незнакомый голос. Подмастерье отхлебнул вина и обернулся. За дальним столом в тени сидел какой-то посетитель. Определить, как он выглядит, не представлялось возможным. Тнайт, не раздумывая, заключил, что ему послышалось, и отвернулся, дабы возобновить одинокую попойку. Но голос раздался вновь. – Вы видите его во сне. Скрытое в Корнях. То, что настигнет каждого. Оно уже здесь. Совсем рядом. Нужно только присмотреться.

– Вы это со мной говорите? – встревоженно спросил Тнайт, глянув на незнакомца. Тот постучал пальцами по столу, приглашая за свой столик. Подмастерье прихватил недопитое вино и приблизился. – То, о чём вы толкуете, звучит странновато.

– Слова о безумии имеют свойство звучать безумно, – незнакомец улыбнулся. Заурядный мужчина лет сорока с косящими глазами, как и его льняная пропахшая потом одежонка, выглядел отталкивающе. Впалые щёки покрывала чёрная щетина. Под ногтями оставалась засохшая грязь. Видно, он торопился, не счёл важным вычистить её. На потрескавшихся губах застыл белый налёт, а его чёрные волосы, спадающие на лицо, напомнили Тнайту о Корнях, виденных им на болотах в Двуозёрье, возле рыбацкого городка Ксоота.

Кошмарная картина мертвенных отростков, возвышающихся над мутноватой топью, заставила подмастерье поёжиться. Всеми силами он старался не думать о них, но они приходили к нему во сне. Тревожили его разум, обвивали и сдавливали.

Тнайт страдал бессонницей с того дня, как покинул болота. Он почти что перестал трудиться в саду отшельника. За работой мысли сгущались в один и тот же удручающий вид – гигантские Корни с отвратными лохмотьями иссохших наростов. И раз от раза откуда-то из глубины слышались полоумные вопли предводителя вайчеров: «Ясность! Ясность явилась!»

– Как ваше имя? – Тнайт приковал похолодевший взгляд к косоглазому.

– Имя… – задумчиво повторил тот. – Разве имя столь важно? Куда важнее то, что я должен рассказать. Моя госпожа велела. И я не мог ослушаться. Вы видели Их. Видели то, что должно таиться. Там внизу, в Глубинах. Они говорят с ней. Она слышит Их шёпот. И она шепчет в ответ.

– Надеюсь, вы не думаете, что мне это хоть о чём-нибудь говорит? – подмастерье состроил недоверчивую физиономию и, отхлебнув из кружки, утёр губы ладонью. – Кто шепчет? О чём вы, благая сырость?

– Вам станет ясно, и скоро. Близится безумие. Оно уже поглощает вас. Глубины зовут. Если они не получат тьму, они сами придут за ней. Скажите. Скажите это тому, кто виновен в том, что Ясность явилась.

– Про кого вы? Говорите толком. Что за загадки под вечер?

– Вам не обязательно оставаться во тьме вместе с ним. Ясность не несёт ничего, лишь путаницу. Его уже не спасти, он сам обрёк себя. Позвольте моей госпоже помочь хотя бы вам. Она зовёт вас к себе. Она знает, что вы ни при чём. Вам нечего бояться. Она принесёт благо.

– Кто «она»?

Вино делало своё дело, и Тнайт всё меньше осознавал происходящее, а слова косоглазого звучали всё несуразнее.

– Она. Моя госпожа. Она отправила меня к вам, чтобы передать послание. Оставьте вишнёвого отшельника. Она ждёт вас. Она приютит вас.

– Приютит? Где приютит?

– О-о, – незнакомец скривил губы в улыбке. – Вы бывали там. Бывали в этом городе. Уверяю вас, иные объяснения излишни. Или лучше сказать – необязательны.

Тнайт неприязненно отодвинулся, проскрежетав ножками стула по полу.

– Ещё чего. Чтоб я ещё хоть раз туда сунулся.

– Вы же хотите избавиться от кошмаров. Узнать, что скрывается в Корнях. То, что вы видели, тревожит вас, и неспроста. И моя госпожа поведает вам. Поведает всё, что вы хотите знать. Только оставьте отшельника. Ему уже не помочь. Не медлите, Тнайт. Кому сдались ваши сорняки? Моя госпожа ждёт вашего появления. Ждёт в яблоневом саду.

Косоглазый поднялся и протянул руку, по-видимому, намереваясь прощально похлопать Тнайта по плечу, но передумал. Его пальцы медленно согнулись, и он направился к выходу.

Не успел подмастерье задуматься, как подоспел хозяин и поставил на стол кувшин.

– Ваш приятель оплатил выпитое и накинул в счёт новой порции, – сообщил он, не вполне дружелюбно глянув вслед косоглазому. – Мне бы таких приятелей.

Следующее утро выдалось на редкость сырым и промозглым. Моросил холодный дождь, и к обеду Дуодроуд опустел. Горожане попрятались в свои дома. Одни отогревались у обмазанных речной глиной каминов. Другие, те, что позажиточнее, насколько позволительно назвать зажиточным простого сапожника, портного или оружейника, откупоривали припасённые бочки с выпивкой.

Рыбаки и лесорубы спасались от непогоды в объятьях непривередливых девиц, привычных к запаху рыбы и гнилой древесины. Над городом сгустился туман, то и дело слышалось кошачье шипение и пёсье бормотание.

Подслеповатая облезлая кошка с бельмом на глазу протяжно пищала, носясь от дома к дому. Её объеденная блохами пёстро-серая шкурка была отнюдь не приспособлена к такого рода ненастью. Она скребла когтями запертые двери, прыгала на них и падала вниз. С её прижатых ушей стекала вода, длинная, некогда белая кудрявая шёрстка на животе волочилась по земле.

Жалобный зов привёл Тнайта в чувство. Он чуть было не прошёл мимо городских ворот. Вчера подмастерье так и не поговорил с отшельником, сомневаясь, есть ли в том хоть какая-то надобность. Да и стоит ли верить несусветным бредням полоумца? Если уж эта Ясность действительно явилась, то где она? Ведь не поменялось ровным счётом ничего. По крайней мере, погодка как была дерьмовая, так и осталась таковой, может, даже сделалась ещё гаже.

Разве что выродки залопотали. Тнайту не хотелось тревожить мастера Ротерби неясными загадками. Отшельник и без того чересчур долго печалился из-за смерти Вайтеша, и было бы бессердечно высыпать ему на голову ворох новых дрязг. Но подмастерье не знал, кого ещё выспрашивать, если безумцы в трактирах плетут тебе невесть чего.

Мать Тнайта была давнишней знакомой Ротерби. Однажды отшельник за бесценок продал ей пару корзин с вишней, опавшей раньше положенного. И с того дня она благодарила его, не переставая. Иную возлюбленную девицу так не нахваливает влюблённый, как нахваливала полуиспорченные ягоды мать Тнайта.

Последняя корзина иссякла, и вместе с очередными благодарностями мать сбагрила Ротерби и сынка в подмастерья, когда отшельник немногословно обмолвился о том, что сорняки скоро его доконают. По-видимому, общества дочери ей вполне доставало. Не сказать, чтобы Тнайт очень огорчился.

Жизнь в семейном доме не прельщала его. Отца он не помнил, тот скончался от сырости, ещё когда его сынок был несмышлёным ребёнком. А в вишнёвом саду Тнайту делалось как нельзя более спокойно от шелеста ароматных вишнёвых листьев и тёплого ветерка, любящего наведаться к своему доброму приятелю Ротерби.

Но как-никак увиденное на болотах искоренило в сердце подмастерья всякую скептичность. И теперь он не мог выкинуть из головы то, о чём раньше забыл бы спустя час. «О какой ерунде он там толковал? И откуда ему известно о том, что я был на болотах? Это один из вайчеров? Вряд ли так».

Заходя в вишнёвый сад, Тнайт всё ещё не придумал, как убрать задумчивое выражение со своего лица. Мастер Ротерби, без сомнений, догадается, что он встревожен. Отшельник знал его повадки, пожалуй, даже лучше, чем их обладатель.

Всякий раз, когда Тнайту делалось тоскливо или иное досужее беспокойство мешало ему работать, Ротерби начинал подозревать это уже заранее и отпускал его развеяться в «Рыбу на мелководье» или в любое другое место. И дело было далеко не в одном добросердечии.

Когда Тнайт хандрил, он становился ненаблюдательным и проводил оставшийся день в объятиях сонливости. В таком состоянии он мог легко попортить корни молодых вишен, а сорняки выдернуть и вовсе без корней, так что их потом было и не найти. Поэтому Ротерби выказывал не только заботливость, но и предусмотрительность. Он любил Тнайта, пожалуй, даже как сына, но и вишни свои он тоже любил.

Отшельник восседал на пороге своего дома, как на троне, и потягивал дым из трубки, наблюдая за ксоотами, устроившимися в корнях деревьев. Сад полнился урчанием и посвистыванием ветра. Вишни, как и всегда, благоухали, хотя Тнайту показалось, что сегодня это почему-то не радует Ротерби. Его волосы примялись после длительного сна. Под ногтями чернели кусочки коры, которую он, очевидно, и не думал выковыривать.

Тнайт следил за чистотой своих рук и, откровенно говоря, удивлялся тому, что отшельник так наплевательски к этому относится. Но всё-таки он копался в земле куда усерднее. В конце дня, проведённого за работой с граблями, лопатами и садовыми ножницами, ему не всегда удавалось разглядеть кожу под слоем грязи на кистях и предплечьях. В то время как руки отшельника всегда оставались приблизительно одинаково перепачканными. Пятнышко тут или там, многочисленные подсохшие царапины от колючей облепихи – в саду росла и она.

К Тнайту приковылял один из ксоотов и уткнулся мордочкой ему в ногу.

– Мне в голову пришла странная мысль, мастер Ротерби, – сказал подмастерье, поглаживая существо ладонью.

– Да, Тнайт? – отозвался отшельник и выпустил клуб дыма, который тут же развеял тёплый ветерок.

– Помните, вы говорили, что люди после смерти становятся ксоотами, а после вновь делаются людьми. Также вы уверяли, что эти ксооты никогда людьми не были.

– Помню, и что с того?

– Любопытно, – Тнайт усмехнулся. – Что суждено этим ксоотам после смерти? А, мастер Ротерби? – не получив ответа, он поднял голову и обнаружил, что отшельник уже скрылся за дверью. – Мастер Ротерби, что случилось?

Тнайт беззаботно почесал ксооту макушку, на которой росло несколько редких волосков, и неторопливо зашёл в дом. Ротерби стоял подле карты Таргерта, висящей на стене у камина. На этот раз он не захотел усаживаться в своё кресло. В его позе проглядывалось волнение.

– Я должен идти. Побудь здесь, пока я не вернусь.

– Куда, мастер Ротерби? – Тнайт состроил удивлённое выражение. – А как же ваш вишнёвый сад? И тут же ксооты. Мне одному присматривать за ними?

– Именно так. Да смотри, чтобы они не разбрелись. Я буду через несколько дней.

Отшельник снял плащ с крючка у двери и без каких либо иных объяснений вышел за порог.

«Ну, это уж никуда не годится, – обиженно подумал Тнайт. – Сколько можно оставлять меня одного среди всех этих сорняков и вишен?» Ему и самому требовалось кое-что выяснить. Он вышел из дома и окинул взглядом заросли кроличьего сорняка. Ксооты слонялись по саду, поглядывая на него кровавыми колечками. Тут подмастерье осенило.

– Вы же потерпите без меня денёк-другой? – спросил он, поглядев на ксоотов. – «Раз отшельник ушёл, ему не узнать, что и меня здесь не будет», – Тнайт аккуратно подтолкнул первого попавшегося уродца к двери. – Не всё ж вам в траве шататься.

Когда последний ксоот переступил через порог, подмастерье тихонько затворил дверь и запер её на ключ.