Читать книгу Вино для любимой. Детективный роман - Глеб Карпинский - Страница 7

Ветер сильно подул в лицо, и она, повернувшись к нему спиной, какое-то время стояла, пережидая этот внезапный вихрь. Ее пальто из альпака выделялось в темноте белым, колышущемся пятном. На мосту в этот час никого не было, лишь изредка проносились автомобили, освещая фарами одинокую женщину. Она подошла к краю, подгоняемая ветром, и положила свои озябшие руки на перила. Она часто так делала, размышляя о бренности жизни, вглядываясь в бездну омута, манившую ее каждый раз, когда она шла на ненавистную ей работу или возвращалась с нее. Этот качающийся через реку мост словно специально воздвигли на ее пути, чтобы она понимала, как шатка эта конструкция по имени жизнь. Именно сейчас, когда она покинула банк навсегда, омут особенно пугающе притягивал к себе, манил в свои темные воды, в которых отражались блеклые фонари набережной и рекламные вывески близ стоящих зданий.

Она сильно устала за этот день и до сих пор не верила, что все же решилась порвать с ненавистной работой, забирающей все ее жизненные силы, загоняющей ее каждый раз в стыдливое чувство, будто она какая-то опустившаяся шлюха. Сколько несчастных клиентов прошло через нее, сколько потом ограбленных банком и обреченных на нищенское существование вот так, как и она, стояли, возможно, на этом мосту и вглядывались вниз, решаясь на свой последний прыжок.

В ее прекрасных глазах уже не было слез. Бывшая кассирша по выдаче займов была полностью опустошена и даже позвонила бывшему мужу, с которым она все еще жила по инерции и делила квартиру. Она переживала, как там ее Кнопа и может ли он встретить ее. Но бывший муж сам задерживался на работе, он был заслуженный и всеми уважаемый профессор в городской клинической больнице и пытался в спешном порядке к завтрашнему утру подготовиться к нашествию комиссии из министерства.

– Катенька, ну чего ты так убиваешься! Ну, успокойся, пожалуйста, – проговорил он в трубку, стараясь сохранить ласковость в голосе. – С Кнопой твоей ничего не случится. Если что, сделает все дела на коврике. Ей не в первой. Я сам буду за полночь. Увы, дела.

Она еще долго слушала в трубке прерывистые гудки и вдруг неожиданно поняла, что в свои сорок лет никакие собаки не заменят детей. Да, она никогда не знала радости материнства, и инстинкт, подогреваемый шумом детских площадок и видом беременных или уже с колясками мамочек, каждый раз толкал ее в состояние неполноценности и даже ничтожности. Ей срочно нужно было заботиться о ком-то, чтобы раньше времени не превратиться в склочную, завистливую, брошенную всеми старуху. Поэтому она пару лет назад завела для себя маленькую собачку – йоркширского терьерчика, девочку, и баловала ее, как только могла, и находила в этом утешение.

Сейчас, когда пелена иллюзий спала, и все вокруг рушилось, сыпалось, словно карточный домик, женщина с татуировкой змеи подумала о своей любимице. Это была спасительная мысль, но и она развеялась вместе с сильным порывом ветра.

Ее муж был бездетен, переболев свинкой в далеком детстве. Возможно, именно невозможность зачать ребенка и стала главной причиной ее развода, хотя как не банально звучит: она никогда никого не любила и вышла замуж лишь из-за статуса. Он был знаменитый профессор с обширными связями и всегда при деньгах, обладал определенной репутацией и даже имел шанс получить Нобелевскую премию в области медицины. Именно Михаил Александрович устроил ее в банк, учитывая экономическое образование своей супруги, когда посчитал, что она сходит с ума в четырех стенах, напрасно строя из себя счастливую домохозяйку.

«Борщи у нее все равно не получались, а работа отвлечет от скуки», – думал он справедливо.

Но именно в этот момент, как только жена ощутила свободу, пусть и мнимую, но свободу, она и подала на развод, и как отвергнутый муж не отговаривал ее от этого, как он считал, опрометчивого шага, Катерина Андреевна была тверда в своем решении и непоколебима. Единственное, что удалось Михаилу Александровичу, так это упросить ее оставить все как есть, то есть продолжать мирно сосуществовать в одной большой квартире на Ленинском проспекте, в доме академиков. Она согласилась, потому что ее пугала вся эта суета с дележом собственности, потому что надеялась при первой возможности уйти к другому, не менее обеспеченному мужчине. Но пока на горизонте не было алого паруса. Достойные ее внимания мужчины были заняты, либо их уже прельщали более молодые и глупые девицы.

И тогда Катерина Андреевна вдруг вспомнила о своем татуировщике и печально улыбнулась. Так улыбаются, когда ускользает последняя надежда. Когда она отдыхала в Стамбуле, то познакомилась с ним в метро. У нее еще было пару дней отпуска, и он пригласил ее съездить к морю, в Анталию, и она согласилась. Он прекрасно ухаживал за ней, вел себя как галантный кавалер и обещал луну с неба. Она тогда еще была замужем, но уже была готова к серьезным переменам. Нежась в лучах южного солнца, плескаясь в бликах теплого моря буквально в нескольких метрах от пляжа, она поцеловалась с ним. Возможно, длительное хождение босиком по берегу открыло в ней давно спящую сексуальность, и, как результат, она в прямом смысле окунулась с головой в курортный роман. Это была ее первая близость с другим мужчиной. До этого она не решалась изменять и никого к себе не подпускала кроме мужа. И этот соленый поцелуй унес ее в беззаветную, доходящую до самозабвения даль.

Сейчас, стоя ночью на этом мосту и всматриваясь в омут под лютующим порывом ветра, эта женщина вспомнила с теплотой и нежностью, как закрыла в тот сладкий миг глаза и обнимала красавца-мужчину за плечи, не чувствуя дна под ногами. В тот день на анталийском пляже было много народа и целующиеся были хорошо видны, как на ладони. Мужчина-красавец тянул ее подальше в море, опасаясь, что по местным законам все увереннее уходящую в исламизацию Турцию их могут посадить в тюрьму или даже закидать камнями. Она же, разрываемая между желанием плотской любви и страхом перед береговой службой, напротив, искала спасение на суше. Тогда она сделала какой-то неуверенный рывок к пляжу, но он схватил ее за ноги и потянул к себе, любуясь изгибами ее тела.

– Каква гузель спин. (Какая прекрасная спина!) – воскликнул он на смеси турецкого и болгарского языка.

Она оттолкнулась от него, испуганная такой внезапной близостью, а собственно, чего она могла ожидать от возбужденного в этот миг мужчины? Он еще крепче притянул ее к себе и, чтобы никто не видел ее инстинктивного сопротивления, погрузил в воду. Она ушла с головой, едва успев глотнуть воздуха, и это, может быть, и спасло ей жизнь, а он, уже сорвав с нее нижнюю часть купальника, стремительно вошел в нее.

Через какие-то мгновения она вынырнула, с жадностью глотая воздух, и поплыла испуганная к берегу, придерживая одной рукой разорванный купальник, а ее получивший свое спутник молча и бесшумно поплыл за ней следом, словно сытая касатка, понимая, что жертва от нее никуда не денется и все равно обречена.

– Клянусь, ты заслуживаешь моей лучшей татуировки, – говорил он, гребя руками.

Весь этот жуткий стыд только усиливался, когда она вспомнила свой последний рабочий день, особенно тот неловкий момент, когда она в зале, сидя за кассой перед взбалмошным клиентом, специально раздвинула свои ноги. Как она могла опуститься до такого? С одной стороны, этот кошмарный для приличной женщины поступок был ответной реакцией ее уязвленного женского начала, но, с другой, именно Катерина Андреевна, приостановив сумасшествие клиента, осознанно или не специально поспособствовала выдачу займа, которого тот так желал. Ей вдруг стало еще и совестно перед этим опустившимся алкоголиком, закладывающим за бесценок свое единственное жилье. Она не сомневалась, что старик был уже обречен через месяц или чуть более быть выброшенным судебными приставами на улицу, как, впрочем, и сотни других несчастных. То, что деньги займа проматываются такими представителями общества в первые дни, она не сомневалась. Какая-то странная мысль пронеслась у нее в голове. Точно как тот темный пугающий поезд, вставший в тоннеле и затем давший ход назад, она тоже остановилась в какой-то нерешительности. Она знала арбатский адрес той последней сделки. Ей вновь захотелось увидеть того художника, может быть, пока не поздно спасти его от разорения. У нее были на примете пару надежных адвокатов, которые могли помочь ему оспорить сделку в случае каких-либо осложнений при погашении и отстоять заложенную за бесценок недвижимость. Главное, чтобы те деньги, которые он получил, вовремя вернулись в банк, а не были потрачены впустую в пьяных и бессмысленных ночных оргиях с такими же, как он, несчастными и больными.

– Нужно, во что бы то ни стало, отговорить старика вернуть все в банк завтра, пока не пойдут губительные проценты.

Потом Катерина Андреевна вспомнила директора банка, уговаривающего ее повременить с увольнением, предлагавшего ей двойной и даже тройной оклад и сулящего, как она желала, большие перспективы в карьере. Толстяк словно прозрел, осыпая ее щедро комплиментами, и даже сделал намеки на отношения нерабочего характера. Все-таки не зря она в последнее время одевалась в лучшие свои платья! Последнее даже насмешило ее, и тогда она на секунду представила себя с плеткой и в ошейнике в объятиях Вениамина Кристофоровича и, не скрывая своего смеха, сказала «Посмотрим». Потом она поразила его в самое сердце, не без удовлетворения заикнувшись о своей внезапной беременности, которую ждала всю жизнь, и босс быстро стушевался. Он не готов был уже на такие жертвы и открыто ей признался, что не желает держать на балансе беременную, пусть и лучшую свою сотрудницу, и тем более отчислять за нее выплаты в различные фонды. Затем, чтобы скрыть неловкость, он попросил передать профессору Берковичу (никто и не знал, что супруги развелись более двух лет назад) свои искренние поздравления. И она облегченно вздохнула и рассталась с банком уже навсегда, оставив лишь небольшие формальности с отделом кадров.

Потом все было как во сне. Она быстро прошла Арбат и нырнула в метро. К платформе подошел поезд, нового типа, современный, весь раскрашенный в какие-то унылые цвета, и она села в пустой вагон, некомфортно чувствуя себя в нем и с опаской оглядываясь. В соседних вагонах были такие же, как она, одинокие и пугливые люди, но их было хотя бы по два или три человека. И когда поезд, пройдя несколько пустынных станций, вдруг встал в туннеле по непонятной причине, она с ужасом стала искать спасения в посторонних и встретилась с одним из них взглядом. Этот был мужчина примерно ее возраста в черной кожаной куртке. Он сидел в соседнем вагоне на ближней лавочке и рассматривал уволенную кассиршу через покачивающиеся от хода стекла вагона. Он, как и она, бросил в ее сторону взгляд человека, не понимающего причину столь внезапной остановки. Свет на мгновение мигнул, чем еще больше напугал Катерину Андреевну. Она ждала с надеждой успокаивающий голос машиниста, который объяснит о произошедшем, но никто ничего не объявлял, и вдруг поезд качнулся и дал ход назад, как будто что-то забыл на предыдущей платформе. Медленно покачивая вагонами, с каким-то неприятным и холодящим душу скрежетом, он вышел на уже проехавшую платформу и остановился. Двери молча открылись и немногочисленные пассажиры вышли. Затем поезд вновь закрыл двери и ушел вперед порожним. Лишь в последнем вагоне спала с открытым ртом, очевидно, пьяная и какая-то неухоженная тетка.

«Бедняжка, что с ней будет?» – пронеслось в голове, и одновременно сверкнул луч радостного понимания, что на месте той забытой, словно вещь, несчастной могла быть она.

На перроне мужчина в куртке стоял рядом с ней, и когда прибыл новый поезд, уже обычный, но такой же безлюдный, она зашла в пустой вагон и поняла, что находится наедине с незнакомцем. Ей стало вдруг страшно. Слишком как-то внимательно смотрел он на нее, как будто желал, чтобы и она тоже посмотрела на него и, может быть, даже хотел обмолвиться с ней словом, заговорить. Она представила, что этот попутчик – насильник или что-то в этом роде, что его совсем не смущают камеры, и он просто выжидает подходящий момент, чтобы наброситься на нее с ножом, как только двери закроются. Поэтому почти в самый последний момент, когда двери стали закрываться, она выскользнула мимо них и осталась на перроне совсем одна, а незнакомец, прильнув к окну, долго смотрел на нее с каким-то болезненным сожалением, пока его не унес этот странный поезд.

Внизу под мостом река была окаймлена набережной, и женщина опять прикинула, что если вдруг она все же решится броситься вниз, ей нужно держаться значительно левее, иначе она просто расшибется о камни, а видеть себя разбившуюся или раздавленную проезжающим транспортом, она меньше всего хотела.

«Интересно, как прыгают самоубийцы с таких мостов? Головой или ногами вниз? А не все ли равно при такой высоте?» – и она вдруг ужаснулась, что нездорова.

Эта коварная и заманчивая мысль умереть в тот миг, когда она только-только разрывала путы, связывающие ее с прежней жизнью, еще сильнее напугала ее, и она поспешила прочь, лишь бы быть подальше от этого гибельного места. Но встречный ветер мешал ей двигаться, и она запустила замерзшие руки в карманы пальто и слегка наклонила голову вниз. Под ногами шевелились тени оледеневших деревьев, словно щупальца страшных чудовищ, пытающихся ее схватить, и она перешагивала через эти шевелящиеся лапы, перепрыгивала их, как маленькая непослушная девочка, и почти бежала в сторону неродного дома. Там, на коврике, ждала и скулила ее маленькая любимая собачонка.