Читать книгу Хроники Черного Отряда. Книги юга: Игра Теней. Стальные сны. Серебряный клин - Глен Кук - Страница 7

Госпожа сдержала слово. Я получил Анналы в первые же часы нашего пребывания в Башне, пока ее обитатели, потрясенные возвращением хозяйки, не успели прийти в себя. Однако…

– Костоправ, я хочу ехать дальше с тобой.

Так она сказала на второй вечер, когда мы любовались закатом с парапета Башни.

Я отозвался со всем красноречием лошадиного барышника:

– Э-э… Кгхм… Мнэ-э…

Да, я такой, за словом в карман не лезу. Поразительно бойкий и красноречивый ответ. Какого ляда Госпоже ехать с нами? Чего ей не хватает здесь, в Башне? Один-единственный тщательно проделанный трюк – и всю оставшуюся бренную жизнь она будет могущественнейшим созданием в мире. Что проку ехать незнамо куда, незнамо зачем с шайкой усталых стариков, которые, похоже, просто бегут от самих себя?

– Здесь меня ничто не держит, – продолжала она. Как будто это что-нибудь объясняло. – Я хочу… просто хочу понять, каково это – быть обычным человеком.

– Тебе не понравится. Совсем не то, что быть Госпожой.

– Но власть мне была не в радость – обретя ее, я узнала, что́ она собой представляет на самом деле. Ты ведь не откажешь мне?

Дурачится она, что ли? Я бы на ее месте не стал. Все равно это понимание жизни обычного человека будет поверхностным. Я-то думал, вновь поселившись в Башне, Госпожа быстро забудет наши совместные приключения.

Ей удалось здорово сбить меня с толку.

– Так ты согласен?

– Ну, если ты на самом деле этого хочешь…

– Только есть некоторые сложности.

А разве с женщинами бывает по-другому?

– Я не могу отправиться прямо сейчас. Без меня здесь все запуталось, и нужно несколько дней, чтобы навести порядок. А потом смогу уехать с чистой совестью.

Неприятностей, которых я ожидал, мы здесь не встретили. Никто из людей Госпожи не смел подойти поближе, чтобы хорошенько ее разглядеть. Труды Одноглазого и Гоблина пропали даром. Разнесся слух, что Госпожа вновь взяла бразды правления, а Черный Отряд вернулся в Башню, чтобы служить под ее началом. Этого было достаточно.

Прелестно! Но до Опала всего две-три недели пути. А оттуда – через Пыточное море – совсем недалеко до портов, не принадлежащих империи. По-хорошему, надо бы воспользоваться моментом и сделать ноги.

– Ты ведь меня понимаешь, Костоправ? Всего несколько деньков. Честное слово. Только приведу дела в порядок. Империя – вполне отлаженная машина, она работает гладко, пока чиновники верят, что ими кто-то управляет.

– Ладно, несколько дней подождать можно. Но держи своих подальше от нас. И сама держись подальше от них, не позволяй рассмотреть себя.

– Я и не собиралась… И знаешь, Костоправ…

– Что?

– Поучи свою бабушку яичницу жарить.

От изумления я хохотнул. Да, она все больше очеловечивается. И даже научилась смеяться над собой.

Словом, намерения у нее были самые благие. Но тот, кто правит империей, неизбежно становится рабом разных административных мелочей. Прошло несколько дней. И еще несколько. И еще…

Я имел возможность развлекаться в библиотеках Башни, роясь в редчайших и древнейших, эпохи Владычества или даже старше, текстах, распутывая клубок загадок истории севера. Но остальным пришлось туго. Им не оставалось ничего, кроме тревог да единственной заботы: прятаться от всех вокруг. Ну, еще изводить Гоблина с Одноглазым, хотя эти двое сами кого хочешь изведут. Для тех, кто не наделен колдовским даром, Башня была просто мрачной грудой камня. Лишь Гоблин с Одноглазым ощущали ее как гигантскую машину магии, работающую на полную мощность и населенную бесчисленными мастерами темных искусств. Жизнь наших чародеев превратилась в непрестанный ужас.

Одноглазый справлялся с этим лучше, чем Гоблин. Время от времени он находил в себе силы и подавлял страх, чтобы выйти наружу, на поле давней битвы, и предаться воспоминаниям. Иногда я присоединялся к нему. Я был уже почти готов воспользоваться разрешением Госпожи и вскрыть пару старых могил.

Однажды вечером Одноглазый спросил:

– Что, все еще беспокоишься?

Я в это время стоял, опершись на лук без тетивы, торчащий вместо памятника над могилой Взятого, которого, согласно надписи, звали Безликим. Тон Одноглазого был серьезен как никогда.

– Есть такое дело, – признался я. – Не совсем понимаю почему, ведь все это в прошлом, однако мысли о случившемся покоя не прибавляют. В ту пору я воспринимал картину иначе, все казалось естественным и неизбежным. Великая битва избавила мир от мятежников и большинства Взятых, развязала руки Госпоже и сделала ее новым Властелином. Но в контексте последних событий…

Одноглазый вдруг разволновался и поволок меня за собой. Мы дошли до места, ничем не отмеченного, кроме его памяти. Здесь была умерщвлена тварь под названием «форвалака». Та, которая, возможно, убила его брата, когда мы в первый раз встретились с Душелов, посланницей Госпожи в Берилле. Форвалака – тварь наподобие вампира, леопард-оборотень, и ареал ее обитания – родные джунгли Одноглазого, где-то далеко на юге. Колдуну пришлось целый год охотиться на нее, чтобы отомстить.

– Ты вспоминаешь, как трудно было отделаться от Хромого, – задумчиво сказал он.

Он явно размышлял о том, что, как мне казалось, давно выбросил из головы.

Мы так и не узнали, та ли форвалака, что убила Тамтама, понесла наказание. В те дни Душелов близко сошлась с другим Взятым, по прозвищу Меняющий Облик, и есть основания полагать, что в ночь гибели Тамтама Меняющий Облик был в Берилле. Он принял вид форвалаки, дабы с гарантией уничтожить правящую фамилию и обеспечить империи легкую победу.

В общем, если Одноглазый отомстил за Тамтама не той твари, плакать поздно. Меняющий Облик лег костьми в битве при Чарах.

– Да, я вспоминаю Хромого, – согласился я. – Одноглазый, я ведь убил его в том трактире! Наверняка убил. И, не появись он снова, никогда бы не усомнился в его смерти.

– И насчет этих не сомневаешься?

– Разве что самую малость.

– Хочешь прийти, как стемнеет, и раскопать могилу?

– А что толку? В ней кто-нибудь да окажется. А как узнать, тот или не тот?

– Они были убиты другими Взятыми и членами Круга. А это совсем не то же самое, что погибнуть от руки такой бездари, как ты.

Он имел в виду отсутствие колдовских способностей.

– Знаю… Те, кто считается их победителями, и впрямь обладали необходимой для такого дела силой. Только это обстоятельство и спасает меня от навязчивой идеи.

Одноглазый уперся взглядом в землю. Когда-то здесь стоял крест с распятой на нем форвалакой. Через некоторое время он зябко поежился, и его мысли обратились к настоящему.

– Теперь уже не важно. Было это пусть и недалеко, но давно… А скоро будет и далеко, если нам удастся выбраться отсюда.

Он сдвинул черную вислополую шляпу на глаза, чтобы не мешало солнце, и взглянул на Башню. За нами наблюдали.

– Почему она решила ехать с нами? Вот что не дает мне покоя. – Он как-то странно поглядел на меня, потом, заломив шляпу на затылок и уперев кулаки в бока, продолжил: – Знаешь, Костоправ, иногда смотрю на тебя и глазам своим не верю. Какого черта ты здесь ее дожидаешься, когда мы могли покрыть уже много миль?

Хороший вопрос. Сколько думал над ним, а все как-то стесняюсь ответить.

– Ну, она мне вроде как нравится. Я считаю, эта женщина заслуживает толики обыкновенной жизни. Да она, в общем-то, ничего. Правда.

Одноглазый, выдав мимолетную усмешку, повернулся к ничем не отмеченной могиле.

– Да, без старины Костоправа жизнь была бы вдвое скучней. Наблюдать, как тебя колбасит, само по себе поучительно. Все-таки ответь, скоро мы отправимся? Не нравится мне здесь.

– Еще несколько дней. Госпоже надо кое-что уладить.

– Сам-то хоть в это…

Боюсь, я позволил себе резкий тон:

– Когда настанет срок уезжать, я тебя извещу!

Однако это самое «когда» все не наступало. Дни шли, а Госпожа никак не могла вырваться из паутины административных забот.

В ответ на указы Башни повалили вести из провинций. И каждая требовала первоочередного разбора.

Словом, мы провели в этом ужасном месте целых две недели.

– Костоправ, да вытащи же нас отсюда! – потребовал Одноглазый. – Нервы больше не выдерживают!

– Пойми ты, у нее дела…

– У нас тоже дела, ты сам говорил. Кто сказал, что наше дело – ждать, пока она со своими разделается?

Тут на меня наехал Гоблин.

– Костоправ, мы уже двадцать лет терпим твои закидоны! – орал он. – Потому что с тобой интересно! Когда скучно, есть над кем поиздеваться! Но смерти себе я не желаю, это я распроабсолютнейше точно тебе говорю! Не хочу здесь оставаться, даже если она нас всех в маршалы произведет!

Я подавил вспышку гнева. Конечно, неприятно такое выслушивать, но ведь Гоблин совершенно прав. Ради чего мы тут торчим, подвергаясь величайшему риску? Чем дольше ждем, тем больше шансов нарваться на неприятности. Мало нам хлопот со стражей Башни, крайне недовольной нашей близостью к их хозяйке, – как-никак мы столько лет воевали против нее.

– Завтра утром, ребята, – сказал я. – Я не просто лекарь, гуляющий сам по себе, а человек, которого вы выбрали начальником. Простите, что забыл об этом.

Ай да Костоправ, ай да ловкач! Одноглазый с Гоблином были пристыжены. А я усмехнулся:

– Так что пакуйтесь и увязывайтесь! Выезжаем с рассветом.

Госпожа разбудила меня среди ночи. Я было даже подумал…

Затем я увидел ее лицо. Она все слышала.

Она упрашивала остаться, всего лишь на денек. Ну от силы на два. Ей ведь не больше нашего нравится здесь жить, в окружении всего того, что потеряла, что теперь терзает ее самолюбие. Она хочет уехать отсюда, с нами, со мной, с единственным другом на свете…

Мое сердце разрывалось на куски.

На бумаге все это выглядит глупее некуда, но давши слово – держись. Я даже гордился собой. Я не отступил ни на дюйм.

– Всему этому не будет конца, – сказал я. – Каждый раз найдется еще одно дело, которое надо закончить. Пока я жду, Хатовар не становится ближе. Приближается только смерть. Да, ты дорога мне. Я не хочу уезжать… Но смерть здесь прячется за каждым углом, в каждой тени. Она в глазах у всякого, кто обижен и возмущен моей близостью к тебе.

Такие уж нравы в этой империи, и в последние дни многие старые имперцы получили повод для глубочайшей ненависти ко мне.

– Ты обещал мне ужин в садах Опала.

Да я тебе все, что хочешь, пообещаю, сказало мое сердце. А вслух я ответил:

– И не отказываюсь. Обещание в силе. Однако я должен увести отсюда парней.

Я впал в задумчивость, а Госпожа вдруг разволновалась, что ей, вообще-то, несвойственно. В глазах заплясали искорки – она явно что-то замышляла. Мной тоже можно управлять, и мы оба это знали. Но она никогда не использовала личное ради достижения политических целей. По крайней мере, со мной.

Я думаю, каждый однажды находит человека, с которым можно быть совершенно честным, – человека, чье доброе мнение заменяет мнение всего мира. И это доброе мнение важнее всех подлых, скользких замыслов, важнее алчности, похоти, самовозвеличения – важнее всего, что мы творим втихаря, при этом убеждая мир в том, что мы – всего лишь простые, душевные люди. Так вот, я был объектом ее честности, а она – объектом моей.

Одно лишь мы скрывали друг от друга, и только из-за боязни: а вдруг оно, будучи раскрытым, изменит все остальное, а то и разобьет вдребезги нашу откровенность?

Да и бывают ли любящие до конца честны?

– По моим прикидкам, мы доберемся до Опала недели за три. Еще неделя, чтобы подыскать надежного судовладельца и уговорить Одноглазого пересечь Пыточное море. Значит, через двадцать пять дней, считая от сегодняшнего, я буду в садах. И закажу ужин в гроте Камелий.

Я погладил шишку совсем рядом с сердцем. Шишка представляла собой прекрасной работы кожаный бумажник, в коем хранились грамоты, удостоверяющие, что я, генерал вооруженных сил империи, являюсь полномочным имперским посланником, подчиняющимся лично Госпоже.

Именно так, а не иначе. Замечательный повод для ненависти со стороны тех, кто служит империи всю жизнь.

Я и сам не слишком хорошо понял, как до этого дошло. Мы шутливо трепались в один из тех редчайших часов, когда она не издавала декреты и не подписывала воззвания. И вдруг я обнаружил, что осажден тучей портных. Оказался при полном имперском гардеробе. Наверное, мне никогда не разобраться, что означают все эти бесчисленные канты, кокарды, пуговицы, медали и прочая мишура. Словом, в этой одежде я чувствовал себя крайне глупо.

Однако совсем скоро я увидел некоторые преимущества своего новообретенного статуса – и перестал считать себя жертвой изощренного розыгрыша.

У нее есть чувство юмора, и весьма своеобразное; она не всегда относится серьезно к такому ужасающе скучному делу, как управление империей.

И преимущества эти, я уверен, Госпожа увидела задолго до меня.

Так вот, мы беседовали о гроте Камелий в садах Опала. Это у высшего общества излюбленное место, где можно на людей посмотреть и себя показать.

– Я каждый вечер буду там ужинать. Ты можешь присоединиться в любой момент.

В ее глазах я разглядел тщательно скрываемое напряжение.

– Ладно, – кивнула она. – Если буду в тех краях.

Вот в такие минуты мне становится очень неуютно. Что бы ни сказал, будет понято не так. И тут меня выручил коронный прием Костоправа.

Я просто повернулся и пошел.

Вот так я разбираюсь со своими женщинами. Если они расстраиваются, немедленно прячусь в норку.

Я почти достиг двери.

Госпожа, когда нужно, могла двигаться очень быстро. Преодолев разделяющее нас расстояние, она обняла меня и прижалась щекой к моей груди.

Вот так они управляют мной, сентиментальным дурнем. Романтиком занюханным. Мне даже не нужно разбираться в женской натуре – все равно бы не помогло. Я могу упрямиться, но лишь до того момента, когда женщина принимается лить слезы. Этот прием на меня действует безотказно.

Я держал Госпожу в объятиях, пока она не изъявила желание высвободиться. Мы больше не взглянули друг на друга; я повернулся и ушел. Тяжелая артиллерия ей не понадобилась.

Как правило, она играла честно, этого у нее не отнять. Даже когда была Госпожой. Скользкая, хитрая, но более-менее честная.

Всякий приличный имперский посланник наделен кучей прав, вроде права субинфеодации и расхищения казенных денег. Я созвал тех самых портных и натравил их на своих ребят. Раздал звания. Взмахом волшебной палочки превратил Одноглазого и Гоблина в полковников. Крутой и Масло обернулись капитанами. Я даже не пожалел кое-каких чар на Мургена, и тот стал выглядеть совсем как настоящий лейтенант. Я выплатил нам жалованье за три месяца вперед. Все просто обалдели от такой наглости. Думаю, у Одноглазого появилась еще одна причина поскорее оказаться подальше от Башни, и лучше бы там, где можно от души злоупотребить новообретенными привилегиями. А в ожидании этого счастья он был занят в основном препирательством с Гоблином насчет того, кто теперь выше по званию. Эти двое никогда не воротили нос от подарков судьбы.

Самое смешное, что на церемонии вступления в должность посланника, когда Госпожа настояла на внесение в документы моего настоящего имени, я это самое имя вспомнил с превеликим трудом.

Выезжали мы, словно бежали от погони. Только уже не были той шайкой оборванцев, что въехала в Башню.

Я расположился в карете вороненой стали, запряженной шестеркой бешеных черных жеребцов. Мурген – за кучера, а Масло с Крутым – на запятках. Далее – вереница оседланных лошадей. Одноглазый с Гоблином, презрев карету, заняли места направляющего и замыкающего, они ехали верхом на зверях под стать тем, что везли меня. И двадцать шесть конных стражников – в качестве эскорта.

Госпожа пожаловала нам лошадей породы дикой и прекрасной, такими доселе награждали лишь величайших героев ее империи. Давным-давно я ездил на похожем – в битве при Чарах, когда мы с Госпожой охотились за Душелов. Эти волшебные жеребцы могут бежать вовсе без отдыха. Подарок – за гранью вероятного.

Просто не верится, что все это происходит со мной.

Год назад я ютился на равнине Страха, в земляной норе, с полусотней других людей. Мы жили в постоянном страхе быть обнаруженными имперцами. Новой или хотя бы чистой одежды я не имел лет десять, а уж баня с бритьем ценились на вес бриллиантов.

Напротив меня в карете лежал черный лук, подаренный мне Госпожой еще до того, как от нее ушел Отряд. И служил он мне верой и правдой…

Колесо судьбы совершило оборот.