Читать книгу Семь минут вечности - Гореслада - Страница 5

«Ты на пути в Чикаго, я на Пути в Небытье»[8]

00:00

Зачем пишу всё это, ведь существую только я, если это можно назвать существованием и мной? Может просто, потому что не писать не могу, как графоман, так же не могу и не творить этот мир. Или пишу для того, чтобы самому разобраться в механизме того, что происходит, как я создаю мир, в котором ничего не могу изменить, а только проживать всё, что случается. Не могу из жирафа сделать бегемота, если он уже жираф. Не могу из арбуза сделать дыню. Не всемогущий я, зачем только выдумал себе такой титул.

Создавать мир это как готовить еду: не голоден, готовить не хочется, но заходишь на кухню, смотришь в холодильник и начинаешь вынимать продукты. Капусты вилок, картофелин пяток, морковка, свекла, луковица, чеснок. Помыл, порезал, побросал в кастрюлю, посолил, поперчил, приправ насыпал всяких, затопил печку, поставил на огонь. Само сготовится. Будем есть. На автомате всё. Толкни и покатится.

Так же и на огород выходишь – не знаешь, с чего начать и надо ли. Ткнёшь вилами в землю, начинаешь копать, стряхивать землю с корней и травы. Всю сорную траву в силос. Землю ровняешь. Смотришь, а смородину окопал, расчистил малину, камнями обложил клумбы, рассаду высадил в грядки. Красота. А не собирался ведь ничего делать, задолбало, зарекался никогда больше не копать. Не сдюжил бездельничать долго.

Боязнь белого листа – не знаешь, с чего начать и во что это выльется. Первое слово. Какое? Любое, потом можно заменить даже на противоположное. И вот, когда начинаешь постепенно, приходит азарт. Как аппетит во время еды или во время готовки. Ненадолго. Потом поел и забыл. Сходил высрал и тоже забыл. В общем можно было и не творить. Поэтому часто беру паузы и справляю Шаббат, Бездельничаю, Несуществую[9].

Как по мне так это какая-то индивидуальная симуляции жизни и мира: понимаю, что всё понарошку, но переживаю всё как-будто всерьёз, словно по-настоящему.

Что я помню, с чего типа всё началось? Вместо «В начале сотворил Бог небо и землю»[10] или вместо «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог»[11], что в действительности, без дым-туманов, могу сказать о Начале? Самое первое, что помнится, это начало или придуманное мною для себя точка отсчёта, чтобы хоть от какой-то печки плясать?

Есть воспоминания со слов матери: отец не хотел, чтобы она рожала, но прервала беременность. Мать отказалась, ибо один раз убила уже, девочку, с другим, самым первым мужем. А может, не отказалась, может и этого убила и отсюда возник мой мир? Или я её первый ребёнок, которого она убила? Далее меня много раз убивали и сам я себя много раз убивал и каждый раз мир продолжал возникать с понтом того, что меня всё-таки не убили; беременность не прервали; или откачали и попытка суицида не удалась, верёвка оборвалась; и я не замёрз в сугробе пьяным, но дошёл до дома и там уже проблевался и уснул в блевотине[12].

Несколько раз просыпался не там, где заснул, и никто меня не переносил. Это ли не повод не сомневаться, что реальности никакой нет? Посему никакого суицида в принципе нет, есть только попытки самоубийства. Камни, например, тоже пытаются умереть – срываются с вершины горы и разбиваются на мелкие кусочки. Каждый кусочек – новая вселенная, новая личность. Далее осколок растёт, вырастает в гору и следующий из камней срывается вниз, умирает. Меня прежнего не остаётся, но возникает множество автономных меня со своими историями болезней.

Сам я помню только, как меня встречали в детсаде с печальными лицами, ибо голова моя распухла оттого, что отец, взял меня за ноги и с размаху влупил в стену головой. В стене осталась вмятина, голова набухла, а я ещё долго нервно моргал. Это я тоже помню. Отец по-пьяне, с дуру, избивал мать, а я заступился, кричал: «папа не бей маму!», вот и поплатился, попался под руку.

Каковы были причины этих домашних баталий? Измены? Ревность? Он выкидывал её иконы из форточки, ходил кругами вокруг неё, когда она стояла на коленях и читала «Живый в помощи Вышняго в крове Бога небеснаго водворится»[13] и не мог до неё дотронуться, только матерился.

Помню, как мать меня качала на коленях на кухне у соседки, рядом где-то ёлка, а я быстро-быстро моргаю. Долго моргал. Может год. Или месяц. В детстве всё долго. Потом как-то само прошло, видимо, успокоился. Или какой-нибудь невролог таблетками накачал и успокоил? Насмерть?

Так начался мой мир? В начале было избиение младенца в любом случае, если брать во внимание детские воспоминания. Или он начался в какие-то другие случаи смерти? Или смерти это тоже иллюзии воображения?

Этот случай, начало, или другие смертельные моменты порождали мой мир со всеми предыдущими нюансами? Или я просто Сознание, которое мыслит этот мир и мыслит Себя таким в нём, каков Аз Есмь на сегодня, ущербным, уязвимым, беспомощным, мало чего могущим и умеющим? Зрак раба приимшим?[14] Или я таков по-сути, а не по-видимости – беззащитен, а не всемогущ?

С первого дня школы стычки с одноклассниками, а точнее с группкой татар-одноклассников, стали нормой. Меня били, я отбивался, вплоть до того, что приносил в портфеле две полуторокилограммовые гантели и бил нападающих этим жёлтым саквояжем. Было и партой швырнул. За это они меня прозвали «психом». Дрались до крови.

Как-то раз Женька, Лёня и Лёха, одни из обидчиков, позвали на кладбище по грибы. Хотелось же мне примирения. Пошёл. Набрали по мешочку зеленушек. Так они отняли мой мешок, а меня утопили на кладбищенском кладбище. Только я об этом долго не знал, помнил только, что заплаканный вышел на трассу, застопил попутку, объяснил водителю и пассажирке, что меня избили друзья и отняли грибы.

Через несколько лет, при поступлении в СИЗО (следственный изолтяро), т. е. тюрьму, в свои 16 лет, пока сидели в боксиках и перекликались, в одном из боксиков был Лёха. Мы узнали друг друга по разговорам, к тому времени мы уже давно жили в разных районах города и учились в разных школах, затем в ПТУ, он в интернате. Лёха попал сюда за то, что утопил какого-то лоха в болоте. Позднее я понял, что это был я. А Лёне, чуть позже того случае на кладбище оторвало ногу и несколько пальцев на руке – попал не велосипеде под поезд, хотел проскочить перед ним, не успел, так и жил потом одноногим, бросив школу. От матери научился шить, тем и зарабатывал, кроме того, что вошёл в группировку, когда пришло их время и приторговывал наркотой. Так и ездил сперва на велосипеде, а затем на мопеде одноногим, сделав стремя на педале под оставшуюся ногу. Даже после его инвалидности дружили какое-то время, пока отец не получил новую квартиру в другом районе. А Женьку убила мать, придушила на кухне. Так моё сознание придумало мне одну из смертей и расплату обидчикам, моим убийцам. Как всё сошлось, как дивно всё сошлось.

Так или иначе, мир, жизнь, бытие всего лишь привидение, глюк, сон. Только первый случай создания мира, избиениями, всё же – как порождение ещё более раннего мира, я умер, и всё затем приснилось; второй, если Аз есмь Сознание бестелесное – изначален, первичен и единственен, меня и не было в принципе, как и мира, который мне мерещится.

У более раннего мира, породившего меня, в первом случае, наверное, тоже есть свой, первичный создатель, но он меня не интересует, т. к. он в моём мире не участвует, если я его породил. Или участвует? Кому в моём мире молятся все те, кого я придумал? Мне? Или создателю предыдущего мира? Сам я настолько абстрагировался от самого себя, что и не разобрать, что подо мною подразумевается. Кому молюсь я сам?

Есть ли смысл молиться самому себе? Разумеется, есть. Например, я вчерашний не так силён и умел, как завтрашний. Но у завтрашнего есть одно преимущество – машина времени и он может прилететь оттуда и мне вчерашнему или сегодняшнему помочь, если я его позову, т. е. буду ему молиться, призывать, благодарить или восторгаться им.

Весь мой удачный суицид, особенно алкогольные запои, это попытки проснуться, выйти из зоны комфортабельных, фешенебельных апартаментов дрёмы в реальность. Потому что моё сознание отказывается признавать имеющуюся реальность, сон, за таковую. Если же она всё же единственная реальность, то мне она такая не нужна. Реальность, где все те, кого я люблю, дети, родители, друзья, хомячки, череда жён и любовниц, мужей и любовников, аквариумные рыбки, любимые котики и пёсики проживут ужасную страшную жизнь, полную разной фигни, страданий, ЖКХ, ЖКТ, труда и болезни, кем бы они ни были, мясоедами, веганами или бреторианцами, и умрут навсегда, такая реальность мне не нужна. В любом случае суицид неизбежен. Потому что не интересно. Если смерть, стирание, есть, то ничего и никого в перспективе, а значит и по факту, нет. Если кто не вечен, того и нет вовсе:

«Чему вовсе не быть, так того не сгубить,

а чего не сгубить, тому нету конца на Земле»[15].

Отчего-то я сам для себя придумал такую догму и никак не могу от неё избавиться как от наваждения.

И не понимаю, кто я в данный момент времени, мужчина или женщина, так как это акциденции, случайности, присущие времени, ничего общего не имеющие с константой, постоянством, вечностью.

Более всего я склонен считать, что мой мир живёт, цветёт и пахнет, пока угасает активность моего мозга после какого-то одного смертельного эксцесса. Внутри активности так же происходят эксцессы, особенно суицидального характера, если перво-коренной, изначальный эксцесс был суицидальным или насильственным. Когда же мозг прекратит активность, то и мой мир погаснет, канет в небытие, абсолютную нирвану. Не абсолютная ниббана это когда у вас пропадает интерес к чему или кому-либо, стремление к познанию, изучению, то есть снижение интеллекта. Когда же интересов нет совсем, то это уже не пониженный интеллект, но абсолютная нирвана, нулевое айкью.

Эхехех, значит, этот мир всего лишь хаотично-структурированная фантазия угасающей активности моего умирающего мозга после очередной гибели: и монитор, и клавиши, и семья, и работа, и все и вся… Так я верю, знаю, ощущаю, мыслю и с этим ничего не поделать – когда мозг угаснет, тогда вся эта забавная канитель-сансара и закончится.

Любое знание основано на вере кому-либо или чему-либо. Поэтому вопрос: «вы верующий?» – не корректен. Верующие все, если всё же эти все существуют, а не снятся мне. Впрочем, даже если снятся. Более корректней спрашивать: «во что/кого/чему/кому вы верите и блюдёте деятельную верность?». Типа, Бог один, а вот каков Он, все представляют по-разному. Для таких случаев и существует Символ Веры, Жизненное Кредо, Принципы, основная линия партии, самого себя, которой каждый неуклонно верен. Такое Кредо есть у всех, только не все его сформулировали не только для остальных, но часто и для себя. Но, даже не имея таковой формулы, они верующие и верные, внутри каждого имеется стержень, кредо, даже если его нет, это и есть его стержень. Верит ли кто в плоскую или сферическую Землю, Творца или случайную эволюцию – за всем стоит бездоказательная парадигма веры, убеждения, и верности этим убеждениям. Так и моё знание, убеждение, что мир сей это порождение моего мозга, иллюзия, основаны на вере-убеждении, что я уже умер или даже вообще не жил, если Аз Есмь Дух, Сознание. Верующий в меня, в моё Кредо, кредитор, доверяющий и тем со-верный мне, спасён будет – станет трансерфером посмертия. Если наши Кредо совпадают, то мы доверяем друг другу, даём кредиты друг другу, авансируем.

Так и возникло в моём мире учение о том, что Брама спит и видит наше бытие во сне и поэтому Он создатель этого мира. В осознанном (активном) или бессознательном (пассивном) сне пребывает Брама, зависит от того, кто, какое моё «Я», аватар, исповедует данную концепцию. Так или иначе, в любой конфессии[16] другая конфессия[17] легко находит ереси, не согласующиеся с их миропониманием. Такое вот расщепление моего сознания происходит за эти семь минут, пока мой мозг умирает. О, как долго тянутся эти семь минут, если я всё же умер, а не просто изначально мёртв и вечно сплю.

Вечный Сон не существующего существа, ибо если я проснусь, то ни меня, ни мира не станет. Хотя меня и нет, если я всё же вижу вечный сон, не имеющий ни начала, ни конца. Ни альфы, ни омеги. В таком случае, вообще ни о каком «в начале» и разговору нет. Как и «в конце». В начале было, в конце будет – здесь не катит. Здесь вечное есть и вечное несть[18]. И никуда от него не сбежать. Даже если уснуть во сне, и в том сне тоже уснуть и всё глубже засыпать, как отражение зеркала в зеркале бесконечно засыпать, всё глубже и глубже. Так и забыл я себя, расщепившись на миллиарды миллиардов, неисчислимое множество мелких и не узнающих себя осколков, привидевшихся существ и веществ.

Все эти писатели, учителя, бандиты, гении, тупицы, камни, блохи, деревья, галактики – моё хаотично-структурированное порождение фантазии. Как же я болен! Как мне собраться в одно? И как мне это одно стереть?

Как же выпилиться, вычеркнуться из этого мне видящегося мира, из самого себя? Все мои удачные попытки суицида снова возвращают меня в бытие. Или в то, что я воспринимаю как бытие и именую таковым. Может всё-таки мне нужно дожить до того, когда всё само закончится, активность мозга через семь минут угаснет и всё, это кино закончится, сон прекратится, хотя я и не проснусь. Никогда уже не проснусь. Но и сны больше не будут сниться. Утешительно страшно.

В своём умирании, угасании я придумал, что жизнь это игра и надо играть, веселиться, забавляться, шустрить, юлить и выкручиваться. Чтобы хоть как-то оправдать и осмыслить, т. е. наполнить смыслом, своё сновидение. И я играю, точней играл. Или всё же играю, даже когда уклоняюсь ото всего, убегаю в затвор, в одиночество, за тонированные стёкла, в раковину, под медицинскую маску, скрижали Заветов. И всех прячу под эту маску, чтобы и их не видеть и не обонять. Для этого придумал ковид-19, изоляцию, карантин, чтобы спрятаться наподольше от призраков. Только суетные люди любят выходить из комнаты. Нормальные же, то есть Божьи люди, любят сидеть дома безвылазно, поститься и молиться. Всё, что снаружи, одна суета и грязь, даже так называемые добрые дела, потому что все они замешаны на обжорстве и празднословии.

Я постоянно придумываю что-то такое, какие-нибудь эпидемии, пандемии, войны, катастрофы, чтобы сократить численность глюков, именуемых людьми, населением. Мне они чужды, потому что они это я в каких-то иных аспектах, они это последствие расщепления моего сознания и каждая щепоть настолько далека от других щепотей, что мы часто не понимаем даже языка друг друга. Друзья, блин!

Сократить численность моих клонов, копий, которые совсем не похожи на оригинал. Да и от оригинала остался ломоть, крошка, соринка. Копии копий без оригинала. Соединиться в одно не получилось, не придумалось как-то. Вот и сокращаю. Должен остаться только один я. И тогда я всё вспомню и проснусь, исчезну.

Так зачем я пишу эту очередную предсмертную записку, если мир исчезнет вместе с моим исчезновением? Ну, так сомнения в вере никто не отменял, если есть эти кто. А вдруг мир это не мой глюк? Вдруг, если у меня получиться умереть и сгинуть, мир не сгинет? Вдруг, дети мои не сгинут до поры до времени, а то и вовсе? То пусть знают, что я убил себя не потому, что их не любил, но потому, что не верил в своё бытие и в их реальность. А любить-то любил и переживал за них, за то, как им жить, как на жизнь зарабатывать, как пару им себе найти, как поститься и питаться только полезной пищей, чтобы не болеть, не сгинуть и быть вечно.

Кроме того, мир сей, скорее всего всё-таки пребудет, даже после моей кончины, уж таким я его сделал и даже в книжечках об том пометочка имеется: «И совершил Бог к седьмому дню дела Свои, которые Он делал, и почил в день седьмый от всех дел Своих, которые делал» (Быт.2:2). А это значит, что, несмотря на то, что Аз погрузился в Шаббат, День Седьмой, т. е. умер, мир не исчез, но продолжил быть даже до тех пор когда воскрес и так далее. Хотя, пока я был мёртв, в мире столько говна приключилось: грехопадение, потоп, Вавилон, Содом, Гоморра и прочее. Они, конечно, списали всё на меня, но это просто карма, причины и последствия выбора их коллективного бессознательного, чаще всего.

В связи с чем данную записку прошу считать, в случае реальности мира вне моего в нём присутствия, так же и завещанием, имеющим юридическую силу и всё моё наследие, каковое будет признано моим, завещаю моим детям. Все гонорары за произведения искусств пусть они вместо меня получают. Мой домик в деревне не берегу лесной речушки (не прокладывайте туда, сюда, асфальтированной дороги, дабы не засрали местечко благое), однако, пусть будет домом-музеем Создателя этого мира, но детям моим и их детям и детям их детей до бесконечности, чтобы всегда разрешалось, в случае надобности, в нём дневать, ночевать и молиться, а то и вовсе быть в нём пожизненными работниками-экскурсоводами и хранителями моего наследия, пожизненно и династически. Даже можете назвать мою хибарку Храмом, а то и Церковью, не побоюсь этого слова. Очень уж это смахивает на указание Моисея относительно детей брата своего Аарона и вообще колена Левитова. Всё повторяется. Странно, что Моисей не позаботился о трудоустройстве своих детей и детях сестры своей Мариам. Или всё-таки позаботился, но об этом мало известно, по крайней мере, гоям, люмпенам и плебеям? А мне вспоминать не досуг, как там без меня эти евреи быт свой налаживали от имени моего.

Меня больше занимает моё убеждение, что, как пел Саша Васильев:

«Ты самый желанный, самый любимый,

Твой портрет в желтой прессе на первой странице

И ты понимаешь – тебе это снится…

Нам всем это снится»[19]

Точнее, это пел я, расщепившись на Сашу Васильева и группу «Сплин» в числе прочих. И всё вокруг, точнее я, расщепившись на всё вокруг, только подтверждал постоянно, что мой мир это иллюзия, хаотично-структурированная фантазия угасающей активности моего мозга после очередной гибели, сон во сне. Мне только одно не понятно: почему сам по себе я такой тупой и бездарный, в то время как в своих аватарах гениален до нельзя? Аномалия какая-то. Может Саша всё-таки прав совсем в другой песне:

«Значит всё наяву, ничего не приснилось»[20]

Простите, если вы есть, но я вас стираю вместе с собой. На моих часах сейчас три минуты четвёртого ночи[21], а это значит – пора. Что-то всё-таки смерть разрешит, раскроет, объяснит – угаснет всё или вспыхнет новыми красками, но что-то я получу от смерти.

Ухожу из этого мира, если вы реальны, то встречу вас там. Хотел бы встретить. Если не реальны, то рано или поздно туман рассеется, и всё равно пропадёте, тогда уж лучше теперь, с сомнением в реальности быть невыносимо. Если Бог есть, то и для вас там у Него есть местечко, а если бы не было, тогда бы я приготовил его вам, для этого и ухожу, если вы реальны. И если я реален. Скорее всего, никто не реален, а жаль. А я бы так хотел любить вас, жить для вас и умирать для вас ещё много, много, много, много, много раз. До свидания. До побачення. Либо прощайте.