Читать книгу Наездник Ветра - Григорий Александрович Шепелев - Страница 10

Перед постелью сидели две миловидные девушки в белоснежных туниках и с бриллиантовыми заколками в волосах, уложенных одинаково. Обе были высокородны настолько, что к ним присматривался племянник французского короля. Они охраняли сон дочери трактирщика, отгоняя шёлковыми платочками комаров от её лица, рук и ног. Едва лишь открылась дверь, девушки вскочили и поспешили исчезнуть, пройдясь с подчёркнутой грацией перед самым носом Рашнара. Тот не заметил, как улыбнулись ему юные красотки, как покраснели они. С кружащейся головой входил он в опочивальню. Эта опочивальня была огромна. В ней стоял сумрак. Сладостный дым курильниц почти незримо окутывал её всю. Горели две-три свечи. Идя на их свет, Рашнар приближался к ложу под балдахином. Сердце в его груди становилось тяжёлым, колким, почти чужим. В окно, сиявшее звёздами, подул ветер, и огоньки свечей чуть качнулись, метнув трепетные отблески на Рашнара. Остановившись перед постелью, он затаил дыхание. Тишина давала ему иллюзию, что он сделался частью ночи и частью времени, значит – время мимо него уже не проходит.

На простынях, слегка смятых, лежала женщина неземной красоты. По виду ей было чуть больше двадцати лет. В течение всей последней четверти её жизни поэты двух континентов спорили, что же в ней особенно впечатляет, если не говорить про глаза – гибкое и стройное тело, на редкость белая кожа, неописуемое лицо или всё же волосы? У Рашнара ответа не было. Ни три года назад, ни даже сейчас, когда он её увидел в мерцании вечных звёзд и чахлых свечей почти обнажённой. На ней была лишь рубашка до середины бёдер. Глаза царицы были закрыты, уста хранили улыбку. Пряди огненно-рыжих её волос – скорее мальчишеские, чем женские, разметались по небольшой атласной подушке.

Страдальчески замерев возле ног красавицы, Рашнар чувствовал, что ему недолго осталось жить. Он медленно поднял взор к потолку, надеясь опомниться. Потолок был очень высок. Свет крошечных огоньков не достигал сводов, и молодому воину вдруг почудился из бездонной пропасти над его головою чей-то безжалостный, тихий смех. Это было эхо. Рашнар опустил глаза. Да, точно, смеялась над ним она. Она на него смотрела. Что это был за взгляд! Он сводил с ума императоров. Ум Рашнара, уже к двадцати годам избалованного любовью многих красивых женщин, был куда крепче. Но дочь трактирщика, наделённая царской властью, сразу пронзила его насквозь своим необычным, вульгарным, вздорным величием.

– Вот болван! – сказала она, перестав смеяться, – долго ещё намерен ты здесь вздыхать? И как ты, вообще, посмел разбудить меня?

– Прости, я… я не хотел, – пролепетал викинг. Рот рыжей феи, как называли царицу её друзья и подруги, беззвучно выразил то, что в следующий же миг было обозначено такой речью:

– Всегда выходит у тебя то, чего ты не хочешь! Ну что ты стоишь, как идиот, Рашнар? Сядь!

Воин опустился на стул. Его собеседница приняла сидячее положение, скрестив ноги, как китаянка. Внимательно оглядев Рашнара, она заметила:

– У тебя рука вся в крови! Скажи мне, пожалуйста, обо что ты её поранил?

– Я выбил пару зубов одному бродяге.

– Что ему было от тебя нужно?

– Не от меня, а от Калокира. Нужны были ему деньги.

– От Калокира? – переспросила царица, с недоумением заморгав, – и где же ты его встретил?

– Возле дворца. Мы с Никифором разыскивали его пол ночи по поручению логофета.

– А! Ясно, ясно. Рашнар, малыш! Не мог бы ты налить мне вина из того графина? Или же ты опять всё прольёшь?

Этериарх вспыхнул. Царица не удержалась от смеха. Он быстро встал, приблизился к столику, на котором стояли графин с вином и две чаши, наполнил одну из них и подал её августе.

– Сядь, – повторила та, пригубив вино, – терпеть не могу, когда ты вот так стоишь, качаясь, словно повешенный!

Рашнар снова повиновался. Она опять рассмеялась, вытянув ноги и сделав упор на локоть. Глаза молодого викинга широко раскрылись и засияли так, будто россыпь звёзд над Босфором за один миг опустилась, как птичья стая, и разместилась на подоконниках. Он подался вперёд и провёл рукой по бедру самой знаменитой в мире красавицы.

– Тебе нравится? – тихо, нежно и даже кротко осведомилась она, опять заморгав длинными глазами цвета осоки.

– То, что происходит со мной, ужасно, – сказал Рашнар, – лучше бы меня утопили.

– Как ты любезен!

Приняв насмешку в её глазах за призыв, он быстро поднялся.

– Сидеть! – крикнула царица, по-волчьи вздёрнув губу, – ты у меня будешь делать лишь то, что я прикажу тебе! Или больше ни разу в жизни не подойдёшь ко мне, понял?

– Да, – сказал он, моментально сев.

– Так-то лучше.

Она вновь выпила и немножко высунула язык, слегка его прикусив. Это было признаком озадаченности. Рашнар за ней наблюдал. Вдруг она спросила, опять садясь по-китайски:

– Скажи, что думаешь ты об этом мошеннике, Калокире?

Её слова пролетели мимо его ушей. Он был погружён в какие-то мысли.

– Ты что, дурак? – взвизгнула она, – ответь на вопрос!

– На какой вопрос?

– Я спросила, что замышляет этот противный и отвратительный Калокир, на твой взгляд? Скажи мне!

– Взять тебя в жёны, – пожал плечами Рашнар. Ноздри Феофано раздулись.

– Подлец! Подлец! И ты не убил его?

– Нет. Я решил, что лучше мне ревновать тебя к этому прохвосту, чем…

– Рашнар, слушай! Мне не до шуток. Что, он хорош собою?

– Неплох.

Она покусала губы.

– А Лев Мелентий знает о том, что этот мальчишка готовит переворот?

– Все об этом знают. И все усердно прикидываются дураками. Ведь только он, Калокир, может оттянуть вторжение варваров.

– Но ведь руссы посадят его на трон, наденут корону ему на голову!

– Да. И пощадят тех, кто сегодня днём доставит ему мои ощущения прошлой ночи, когда ты вдруг…

И Рашнар, воспользовавшись своим поэтическим даром, напомнил императрице о некоторых событиях прошлой ночи, произошедших в этой же комнате. Феофано даже не улыбнулась.

– Ну, а мой муж? – вскричала она, – его-то не пощадят! Что ж он согласился на этот план?

– Царица моя! Об этом надо спросить не меня, а мужа. Думаю, логофет ему заморочил голову.

– Невозможно, – произнесла Феофано, осушив чашу и положив её на постель, – логофет, при всей его гениальности, вряд ли сможет уговорить даже идиота пойти на верную смерть!

С этими словами императрица спрыгнула со своей высокой кровати и стала быстро ходить около неё, шлёпая босыми ногами по мраморным плитам пола. Лицо красавицы выдавало крайнее напряжение мысли. Внезапно остановившись, она спросила Рашнара:

– А где сейчас твой дружок, Никифор Эротик?

– Я полагаю, у себя дома. А где ему ещё быть?

– Отлично. Ты сейчас проводишь меня к нему!

Рашнар промолчал. Опустившись в кресло, императрица надела мягкие башмачки.

– Накинь мне его на плечи, – распорядилась она, вскочив и ткнув пальцем в плащ, висевший на спинке кресла. Этот приказ был исполнен. Когда царица с досадой и нетерпением шевельнула плечами, чтобы поправить наброшенный на них плащ, Рашнар вдруг схватил её и привлёк к себе. Глаза Феофано вспыхнули. Она вырвалась. В следующую секунду этериарх был дважды ударен царственной рукой по уху.

– Негодяй! – прошипела фея, лизнув ушибленную ладонь, – как смел ты?

Рашнар молчал. Но императрица вдруг засмеялась и, взяв несчастного за руку, подошла с ним к большому зеркалу.

– Дурачок, погляди сюда, – сказала она, целуя разбитые пальцы викинга, – боги ещё по земле не ходят! Кем, на твой взгляд, я могу заменить тебя? А, малыш?

– Не знаю, царица, – сказал Рашнар, глядя на её отражение. Этим он снова вызвал её досаду. Однако вместо того, чтобы опять драться, она повисла на нём, обняв его шею тоненькими руками, и присосалась к его губам глубоким щекочущим поцелуем. Но не успел он сойти с ума, как она вдруг вырвалась, задыхаясь, и непреклонным жестом остановила его движение к ней.

– Пора!

И выскользнула за двери. Рашнар, пошатываясь, едва смог её догнать на ступенях лестницы вниз. Как только их шаги стихли, из будуара, который был отделён от спальни плотной китайской шторой, вышли ещё две очаровательные служанки знатного рода. Они случайно уснули там, сидя в креслах.

Рыжая дочь трактирщика и Рашнар покинули здание через боковую дверь. Они оказались на большой площади, которая была вымощена булыжником. Эта площадь использовалась для военных парадов. Присутствовавшие на них послы и прочие гости, сидя на галереях дворца, изумлялись численности маршировавших по площади легионов и корпусов, не подозревая, что перед ними бог знает в который раз проходят всё те же самые воины, поменявшие за дворцом знамёна, плащи и шлемы. Шаги Рашнара, когда он под руку с Феофано пересекал пустынную площадь, гулко звенели в безмолвии поздней ночи. Императрица в бархатных башмачках ступала бесшумно. Они приблизились к стальной двери в стене. Рашнар, обладавший не меньшим числом ключей, чем его приятель Никифор, отпер её и вышел со своей спутницей в ночной город. Фея вложила свои изящные пальцы в руку этериарха. Тот жаждал лишь одного – чтобы эта ночь длилась вечно. На его счастье, Никифор жил не особо близко, аж за Невольничьим рынком. Царственная красавица и варяг двинулись туда по наиболее широким и светлым улицам, удлиняя путь.

Стоял предрассветный час. Царило безветрие, и в прохладном воздухе ощущался запах сирени. Из кабаков доносились неблагозвучные восклицания. В подворотнях что-то порой мелькало. Властительница империи с нежным трепетом прижималась к своему спутнику. Все бродяги знали его и не рисковали показываться ему на глаза. Он бережно обнимал царицу за талию, но ей всё же было не по себе.

– Ах, чёрт бы побрал этого Никифора! – вырвалось у неё, – надо будет снять ему дом поближе.

Обогнув рынок, они вошли в небольшой квартал. Дом, в дверь которого постучал Рашнар, был неотличим от других домов.

– Кого это чёрт принёс? – раздался за дверью голос старухи.

– Это Рашнар из дворца! Открой.

Просьба ярла была мгновенно исполнена. Но прислужница, вид которой был ещё неприятнее её голоса, со свечой в руке решительно преградила гостям дорогу и оглядела спутницу викинга без малейшего дружелюбия.

– Что, привёл ему очередную подружку? Опять полночи будет весь дом скрипеть?

– Ночь кончилась, – возразил Рашнар, – пошла прочь с дороги, старая ведьма!

Грубейшим образом отстранив старуху, варяг провёл Феофано по очень узкому коридорчику в очень скудно обставленный кабинет. Там он усадил её в кресло, зажёг свечу на столе. Через полминуты пришёл Никифор. Он был в халате, с торчащими во все стороны волосами и недовольным лицом. Его вид заставил царицу расхохотаться. Молодой секретарь немного смутился. Что-то пробормотав, он отвесил ей неловкий поклон.

– Садись, – сказала она ему, внезапно оборвав смех и придав лицу серьёзное выражение, – времени у нас мало, а разговор у меня к тебе чрезвычайно важный. Рашнар, ступай во дворец!

– Нет, я подожду в передней, – решил показать Рашнар свой характер, словно Никифор совсем не знал его и царицу.

– Вон! – заорала та, ударив обоими кулаками по подлокотникам кресла, – во дворец, живо!

Этериарх удалился, скорбно опустив очи. Гнев Феофано растаял так же, как вспыхнул.

– Дружочек мой, вино есть? – спросила она работника канцелярии, усевшегося за письменный стол.

– Да, есть. Но оно дешёвое.

– Всё равно. Я с детства люблю такое.

Кувшин с вином и две чаши были сейчас же принесены. Довольно развязно выпив со своей гостьей, Никифор опять уселся и проронил:

– Я, право, раздавлен счастьем видеть живое солнце у себя в доме!

– Что вы за ослы оба? – смеясь, прижала ладонь ко лбу Феофано, – один раздавлен, а вот теперь уже и другой! Ну как мне, скажи, иметь с вами дело?

– Зато мы с радостью умрём за тебя, царица!

– Да, тот дурак десять раз умрёт, это точно! А вот ты, плут… Скажи-ка мне откровенно, скольких друзей ты продал?

– Продал? Императрица, жизнь моя! Оглядись! Я нищ, как Иов!

– Хорошо, Иов, перейдём-ка к делу, – сдвинула брови императрица, стуча ноготком по чаше, – меня волнует этот сомнительный юноша, Калокир.

– Волнует? О, венценосная! Неужели он чем-то лучше Рашнара?

Августа вновь рассмеялась.

– Болван! Ты ведь говоришь с повелительницей Священной Римской империи, а не с девкой из кабака! Меня занимает такой вопрос: почему мой муж согласился отправить этого дьявола послом к руссам? Ведь он же притащит их всех сюда, чтобы сесть на трон! И тогда Никифору Фоке – смерть.

– Безусловно, – важно кивнул секретарь, – но ему придёт конец и в том случае, если руссы нагрянут без всякого Калокира. Он, Калокир, нужен исключительно для того, чтобы оттянуть войну с ними на год. Вот и ответ.

– Ну, а для чего нужна Калокиру эта отсрочка?

– О, тут всё просто! Он ведь не хочет войны. Он хочет, чтоб ты приползла к нему на коленях и положила корону к его ногам, а затем сама надела на них башмаки пурпурного цвета.

– Чёрт! И каким путём он рассчитывает меня склонить к подобному ужасу?

– Самым подлым. Блокировав все торговые подступы к рубежам империи, от Дуная до Таматархи. Тогда у нас просто начнётся голод.

Августа, не поднимаясь, наполнила вином чашу. Потом задала вопрос:

– А никак нельзя обойтись без этого гадкого Калокира?

– Без Калокира варвары будут здесь уже через год, – ответил Никифор.

– Разве мы не сможем воевать с ними?

– Увы, царица! Боюсь, что нет.

– Как же так? Ведь мой муж ведёт небезуспешную войну в Сирии!

– В этом-то всё и дело. Он в ней увяз. Выйти из неё возможным не представляется. У нас очень много врагов и много расходов. А силы тают. Союзников не осталось. О войне с руссами даже речи не может быть.

– Дружок, давай выпьем! – произнесла Феофано, всё круче хмуря тонкие свои брови. Никифор, глядя на неё, пил вино как простой компот. Даже он не мог быть спокойным при виде феи. Поставив чашу, фея спросила:

– Что даст нам эта отсрочка?

– Возможность бросить все силы на Антиохию, – был ответ.

– С целью?

– С целью взять её, чтобы получить много золота. Золото позволит укрепить армию и нанять союзников. Тогда уже можно будет думать о войне с руссами. Калокир ведь не верит в то, что мы сможем сейчас усилить войну с арабами! Да, конечно, это непростой путь. Но иного пути у Никифора Фоки нет.

– Но у нас-то есть, – с улыбкой заметила Феофано. Секретарь в страхе бросил два взгляда по сторонам.

– Божественная! Умоляю, умерь свой голос!

– Ничтожнейший! Заклинаю – думай, с кем говоришь!

– Прости меня, Феофано, – затрепетал секретарь, проявив умение покрываться смертельной бледностью, обеспечившее ему быструю карьеру, – прости меня, моё солнце! Честное слово, я не в себе.

– Ну, так настало самое время прийти в себя, – отрезала Феофано, пытливо глядя ему в глаза, – потому что дальше я буду задавать сложные вопросы. Влияет ли всё то, что ты перечислил, на наши планы? Если влияет, то как? Если отрицательно, то какие меры в этой связи сможешь принять ты, Никифор Эротик, старательный секретарь Льва Мелентия? Отвечай же!

– Конечно, этот подлец Калокир – спасение и для нас, – прозвучал ответ, – никто не поручится, что его дружок Святослав оставит тебя на троне, а не отдаст, к примеру, своим охранникам.

– А какие охранники у него? – заинтересовалась царица, – ты видел их?

– Вряд ли они будут столь же безропотны, как Рашнар. Ты мне позволяешь продолжить?

– Приказываю.

– Я с радостью повинуюсь, моя красавица! Слушай же. Разумеется, так или иначе придёт момент, когда наши интересы решительно разойдутся с планами Калокира. Он, видишь ли, очень хочет взойти на трон, ну а у тебя, насколько я знаю, иные помыслы относительно этого предмета. Поэтому в тот момент, о котором я только что сказал, Калокир должен перестать внушать нам тревогу и опасения. И для этого мы прямо сейчас приставим к нему одного надёжного человека.

– А Калокир не пошлёт нас вместе с твоим надёжным человеком ко всем чертям? – спросила царица, – он сейчас может себе позволить любые шалости!

– Нет, о богоподобная! Не пошлёт. Дело в том, что этого человека ему представит сам логофет.

– О, боже! Сам логофет! Великая важность для Калокира! Да и с чего ты взял, что логофет спляшет под твою дудку? Он ведь, насколько я понимаю, сам по себе!

– Не совсем так, милая. Он пока что ещё с Никифором Фокой. Впрочем, если говорить прямо – чёрт его знает…

– Дружочек, я задала вопрос, – напомнила Феофано, вновь наливая себе вино, – даже не один.

– Помню, помню! Ты задала вопрос про надёжного человека. С этим всё сложится замечательно. Логофет предложит Калокиру включить этого человека в состав посольства. И Калокир, я думаю, согласится.

– Но почему? – сжала кулаки Феофано, – что ты за вздор несёшь?

– Дело в том, что этот человек – мастер разговаривать с печенегами. Эти злобные дикари его уважают. Он много раз выполнял различные поручения логофета в большой степи. Теперь логофет отправит его туда, чтобы он нашёл нам ещё парочку союзников среди ханов, а заодно присмотрел за нашим приятелем Калокиром. И Калокир уцепится за него, чтоб приобрести союзников среди ханов – только союзников не Никифору Фоке, а Святославу.

– Это понятно, – сделала Феофано нетерпеливый жест, – только почему ты считаешь, что он будет отстаивать там мои интересы?

– Да потому, что его зовут Георгий Арианит, чёрт тебя возьми! – вспылил секретарь. Царица вздохнула и громко цокнула языком.

– О, боже! Что я за дура? Но ты обязан простить меня, мой хороший! Сам знаешь, сколько в меня влюблено всяких идиотов. Георгий Арианит, конечно, не идиот, но он такой серый, противный, нудный! Я ужас как не люблю о нём вспоминать, поэтому и не вспомнила. Он однажды…

– Тебе идея моя понравилась или нет? – перебил Никифор.

– Ещё бы! Ты ослепителен, грандиозен! Клянусь тебе, Лев Мелентий рядом с тобой – тупое животное! Давай выпьем, мой маленький сволочонок. Потом ты меня проводишь.

– Мне только нужно будет одеться, – заметил юноша.

– Я тебе помогу! То есть, подожду.

Царица и секретарь осушили чаши, после чего Никифор побежал в спальню. Его прекрасная собутыльница стала глядеть в окно. Наступало утро. Константинополь сонно шевелился, как человек, на лицо которому падают первые лучи солнца. Он ещё не проснулся толком, но настроение уже портится, потому что в голову лезут мысли о предстоящих делах. Таков был и город. По его улицам шастали ещё ночные бродяги, которым не посчастливилось в этот раз погулять на чужие денежки, но шагали также и люди, спешившие добывать себе хлеб насущный. Первые были злы потому, что сильно устали, вторые же – оттого, что им пришлось рано встать.

Взглянув на Никифора, появившегося из спальни, императрица невольно залюбовалась им. Перед ней стоял уж не мелкий служащий, поднятый среди ночи с грязной постели, которую он делил неизвестно с кем, а статный, изысканный царедворец. Он был в хламиде из серебристой парчи, расшитой орлами, и мягких синих кампагиях. От него разило египетскими духами. Его волнистые, светло-русые волосы были не только хорошо вымыты, но и слегка подвиты.

– Кто это так тебя обслужил? – поинтересовалась игривым голосом Феофано, сияя глазками.

– Друг, – как-то неохотно проговорил секретарь, – точнее сказать, товарищ.

– О! Любопытно, чёрт побери! Он здесь ночевал, что ли?

– Да. Видишь ли…

– Он цирюльник? – не пожелала фея узнать подробности.

– Да! – обрадовался Никифор, – и замечательный.

– А ты его не уступишь мне на сегодня? Дворцовые мастера, я вижу, не столь искусны, как твой.

– Царица, он не пойдёт к тебе.

– Почему же?

– У него руки начнут трястись, и он наломает дров. Женщины его приводят в смертельный ужас.

– И тебя тоже?

Встав с кресла, императрица дружески взяла руку секретаря, почти столь же маленькую, как и её собственная рука.

– Моя золотая фея, ты для меня икона, – сказал Никифор.

– Ого! Ничего себе! Ты всегда краснеешь перед иконами?

Секретарь прикусил губу. Глядя на него, царица немножко высунула язык. Потом рассмеялась.

– Ладно, живи, богомольный юноша! Не забудь только поблагодарить иконы свои за то, что я спешу нынче. Готов, дружочек? Пошли!