Читать книгу Наездник Ветра - Григорий Александрович Шепелев - Страница 22

Мудрый и осторожный Свенельд считал очень важным пробуждать в людях только добрые чувства, и никакие другие. Поэтому два стола длиной во всю залу блистали не золотой посудой, а очень скромной – серебряной, но зато её содержимое подошло бы для царской трапезы. За одним из этих столов сидели пока лишь три человека – сам воевода Свенельд, его побратим Сигурд и храбрый ярл Эрик, который приехал в Киев минувшей ночью. Он был одним из двух предводителей большой банды головорезов, которых норвежский конунг с лёгкой душой отправил в распоряжение Святослава. Рослый, сутулый, длиннобородый Сигурд пил мёд из ковша, закусывая свиным холодцом, и говорил Эрику:

– Ты только не обольщайся! Я тоже был легковерным и снисходительным простаком, когда начинал служить Святославу. Я полагал, что разбогатею на этой службе!

– А разве ты не богат? – удивился Эрик, не отрываясь от жареной кабаньей ноги. Он был невысок и довольно тонок, но ел и пил за троих.

– Я весьма небеден, – сказал Сигурд, – но только благодаря торговле. Не будь её, я был бы попросту нищим.

– Да как такое возможно? – засомневался приезжий викинг, – разве Святослав скуп? Я слышал о нём другое.

– Нет, он не скуп, – вмешался Свенельд, – Сигурд говорит о том, что наш Святослав затевает войны не ради денег, а для того, чтоб прославиться. Исходя из этого, он не ищет слабых врагов. Походы его опасны, очень опасны! Но не всегда достаточно прибыльны.

Эрик удивился ещё сильнее.

– По всей Европе ходят легенды о том, как сказочно стал богат Святослав, разгромив хазар! Неужто всё это ложь?

– Да не в этом дело, – быстро заговорил Сигурд, ставя ковш, – он бросил в жернова смерти, главным образом, викингов. Он погнал нас на бойню, словно быков! Не руссы, а мы, лишь мы перебили хребет кагану, смяв его конницу! А Сфенкал и князь довершили дело, они добили уже поверженного врага. Но слава досталась им. Не любит нас Святослав! Не любит.

– Болгары не так сильны, как были сильны хазары, – возразил Эрик. Свенельд тяжело вздохнул.

– Да, конечно. Но и не так богаты! К тому же, князь запрещает без его ведома брать добычу.

– Должно быть, он запрещает грабить лишь мирных жителей! Кто посмеет мне помешать, если я сорву расшитый золотом плащ с убитого мною в честном бою врага?

– Послушай-ка, Эрик, – усилил натиск Сигурд, спеша перейти к своей главной мысли, – пока ты будешь срывать плащи, расшитые золотом, с бедных болгарских пахарей, под топорами которых вряд ли башка твоя уцелеет, князь и его дружина выгребут золото из сокровищниц городов. Поверь мне, что так и будет! Я предлагаю вот что. Надо склонить Святослава идти войною не на болгар – толку-то от них, а сразу прямым путём на Константинополь! Он набит золотом сверху донизу! Купола церквей золотые! Эрик, там хватит всем!

– Так-то оно так, – согласился ярл, – но легко сказать – склонить Святослава! Как это сделать?

Свенельд и его приятель переглянулись.

– Ты можешь нам посодействовать в этом деле, – сказал последний, – ведь под твоей рукой – сорок тысяч великолепных бойцов!

– И ты предлагаешь…

– Я утверждаю только, что Святослав учтёт твоё мнение.

Взгляд Свенельда не позволял понять, согласен ли тот с Сигурдом. На самом деле согласия никакого не было – главный княжеский воевода отлично знал, что Святослав к Эрику уж точно прислушиваться не будет, но уступил Сигурду, который сказал: «А вдруг? Мы с тобой ничем не рискуем!» Эрик задумался, жуя хрящ. Тут вбежала девка. Она была так взволнована, что сперва не могла ничего сказать.

– Идёт Святослав? – рявкнул на неё воевода.

– Он уже здесь!

Ярлы суетливо вскочили. Действительно, за дверями нарастал топот многих людей, которые шли по лестницам к большой зале. Тут же она стала наполняться гостями. Сперва вошли Святослав с Роксаной и дочери Яромира, следом за ними – тысяцкие и сотники с молодыми бабами, после них – купцы и бояре с жёнами, три царевича из Хазарии, печенежские и болгарские блюдолизы знатного рода, послы угорского князя Милоша, девки для пения, плясовые девки и гусляры. Всего же пришло гостей, как позже сказали Свенельду стольники, триста с лишним.

Роксана и Святослав уселись, как и всегда, во главе стола, бояре и воины – близко к ним, а все остальные – где доведётся. Несколько девок вдруг оказались среди хазарских царевичей. Те скосили на них глаза, однако протестовать не стали, поскольку все эти девки были отличные и на них поглядывал Святослав. Как только расселись и поутихли, последний перевёл взгляд на Эрика.

– Здравствуй, ярл.

– Приветствую тебя, конунг! – воскликнул Эрик, поднявшись.

– Долго скакал?

– Почти три недели! С пути сбивался. Один мой конь в болоте утоп, другой еле-еле доковылял до Киева. Велики владения твои, конунг!

– Ты пересёк только одну четверть моих владений. Где твой отряд устроился на зимовку?

– В истоках Ловати.

– Там леса красивые и дремучие! В них, я знаю, водится много дичи. А в реках рыбы полно. Её из них можно руками брать.

Эрик заморгал.

– Но мы не охотники, Святослав!

– Рыба, говорю, сама на берег выпрыгивает, потому что в реках ей тесно! Раньше весны не смейте являться в Киев. И чтобы духу твоего здесь не было завтра! Ты меня понял?

– Да, государь, – пробормотал викинг и торопливо уселся. К столам приблизились виночерпии. Святослав дал знак наливать.

– За князя! – провозгласил Свенельд, с мальчишеской прытью пятидесяти двух лет вставая во весь свой небольшой рост. Все гости его, кроме Святослава, также вскочили и осушили чаши, глядя на князя с такой высокой самоотверженностью и лихостью, будто пили за него яд. Потом вновь уселись, чтоб совершить ещё один подвиг – съесть всё, над чем поработал большой отряд поваров.

У дверей стояли несколько отроков из великокняжеской свиты. Им за столом не хватило места. Был среди них и Рагдай. На пир он приехал уже верхом. Два часа назад Святослав подарил ему вороного угорского жеребца шести лет. Рагдай его выбрал сам, пройдясь по конюшням вместе с дворцовым ключником. Этот ключник вручил ему также меч на ремённом поясе.

Второй тост произнёс Гийом. Взяв у виночерпия до краёв наполненный кубок, он с благородной нежностью улыбнулся возлюбленной Святослава и предложил выпить за неё.

– Ура госпоже Роксане! – крикнул Лидул и вскочил явно вызывающе, будто бы ожидая, что кто-нибудь посмеет не встать. Таких, разумеется, не нашлось, даром что Роксана была всего лишь наложницей-христианкой, а не княгиней. Ведь даже те, кто не слишком любил надменную египтянку, при всём желании не могли не боготворить её. Она улыбнулась Гийому, сделала угрожающий жест Лидулу, чтоб он не слишком усердствовал, и позволила себе скромный глоток вина за саму себя. Когда все опять уселись, произнесла слова благодарности. Три десятка особенно обожавших её дружинников прокричали ей вновь «Ура!», все прочие подхватили, и пир пошёл оживлённее.

– Славный у тебя перстень, друг мой Гийом, – воскликнул чуть погодя Святослав, заметив на пальце франка крупный рубин в золотой оправе, – и где-то я его видел, кажется!

– На моей руке, государь, – откликнулся сарацинский купец Джафар, сидевший весьма далеко от князя, – я подарил его доблестному Гийому просто, в знак дружбы.

– Хорошие у тебя друзья, доблестный Гийом, – усмехнулся князь, – очень жаль, что мои все друзья – воры да мздоимцы! За что взял перстень?

– Уж очень он мне понравился, – отвечал конюший, протягивая тарелку прислужнице, чтобы та положила в неё солёных грибов. Прочие участники пира замерли, потому что ответ Гийома им показался дерзким. Но Джафар тут же всех успокоил. Прежде всего он встал, что уже само по себе было интригующе, а затем ещё более загадочно произнёс:

– Гийом тебе не солгал, государь! Заметив тоску в его честном взгляде, направленном на рубин, я отдал ему сей перстень и получил взамен драгоценнейшую услугу.

– Кто бы мог сомневаться! И что же это была за услуга?

– Гийом сказал мне вчера: «Царица цариц разгневалась на тебя, Джафар, и в гневе своём приказала снять с себя всё подаренное тобою!» Из слов Гийома я понял, что госпожа поверила слухам, которые распускают мои недоброжелатели. Я – торговец, а не придворный, у меня нет возможности состязаться с опытными умельцами плести сети подлых интриг. Поэтому мне остаётся только уехать, чтоб не навлечь на живущих в Киеве мусульман большую беду. Уеду я завтра. Ну а сегодня хочу вручить тебе, госпожа, подарок!

Пока звучали эти слова, сидевшие за столами опять предчувствовали грозу, потому что не было среди них совсем уж наивных людей. Но сарацин снова вытворил неожиданность. Подойдя к Роксане, он прикоснулся пальцами к своему тюрбану и поклонился, после чего расстегнул две верхние пуговицы бурнуса, вытащил из-за пазухи небольшой яшмовый ларец и очень почтительно протянул его египтянке.

– Прошу тебя, госпожа, прими!

– О, нет! – отчаянно замахала всей массой своих необыкновенных кудрей наложница, – ни за что! Я не приму, нет!

– Бери, – сказал Святослав. Брезгливо выпятив губы, Роксана взяла ларец. Без всякой охоты его раскрыв, она очарованно заморгала.

– Господи боже! – вырвалось у неё, – вот это подарок!

В ларце лежал на зелёном шёлке золотой крест, осыпанный изумрудами.

– Славный крест, – сказал Святослав, захлопнув крышку ларца, – послушай, Джафар! Ты твёрдо решил уехать?

– Да, государь, – кланяясь, ответил даритель.

– Я против этого.

Купец выпрямился и горестно покачал головой.

– Увы, Святослав! Я с радостью отдам жизнь за тебя и за госпожу Роксану, но мой единственный повелитель – великий султан Дамаска.

– Не горячись. Я хочу с тобой серьёзно поговорить. Дай мне слово, что не уедешь, пока мы не побеседуем.

– Хорошо. Но только скажи, государь, когда состоится наш разговор?

– Не позже чем послезавтра. Ты подождёшь?

– Обещаю, князь.

– Спасибо тебе, Джафар, – сказала Роксана, ставя ларец на стол.

– Я счастлив служить тебе, госпожа, – ответил купец и вернулся на своё место. Князь принял от виночерпия чашу с мёдом, и пир вновь грянул.

Рагдай, иногда перебрасываясь словами с отроками, глядел только на Роксану. Она почти ничего не ела, много пила. Остальные гости были усердны в том и в другом. Свенельдовы девки сбивались с ног, поднося к столам всё новые блюда, холопы вкатывали бочонки с крепким питьём. Становилось шумно. Молчали только Роксана и Святослав. Тостов уж никто не произносил. Лидул, впрочем, попытался, но у него вышло невесть что, без единой мысли и без конца. Когда его стало вовсе уж невозможно слушать, купцы с дружинниками негромко начали разговор о морском тумане и лошадях. Вот тут у Лидула возникла, наконец, мысль. Он обнажил меч и пообещал зарубить любого, кто будет врать, что у вороных текинцев бабки прямее, чем у гнедых. Все хором его заверили, что подобных сволочей на свете и быть не может, так как земля попросту не стала бы их носить. Гийом же помог ему сесть на место. Киевские бояре сидели с мудрыми лицами, чтобы князь даже и не думал им намекнуть в очередной раз, как было бы для них выгодно сделать мост через Днепр. Боярские жёнушки пили больше своих мужей и строили глазки Эрику, а тот лихо крутил усы.

Когда за оконцами догорал неяркий закат, Роксана, будто очнувшись, велела девушкам спеть любимую её песню о вещих птицах – Сирине, Гамаюне и Алконосте. Тут же все стихли, и два черниговских гусляра, подстроившись друг под друга, стали играть грустную мелодию. Семь красивых кабацких девок, поднявшись из-за стола, запели довольно слаженно, потому что не в первый и не в десятый раз ими исполнялась эта проникновенная песня для их любимой Роксаны. Та начала рыдать, уткнув локти в стол и запустив пальцы в дивные свои волосы. Это князю не по душе пришлось. Когда песня кончилась, он сказал:

– А теперь играйте весёлую! Госпожа Роксана хочет плясать.

– Но я не хочу плясать, – всхлипнула Роксана, опустив руки и с вызовом поглядев в глаза Святославу, – не буду я!

– Нет, ты будешь.

Поняв, что спорить не нужно, Роксана громко утёрла ладонью нос и склонила голову, будто кольца чёрных волос стали для неё тяжелы. Потом она пересела на самый конец скамьи, вытянула ноги. К ней подбежали две озорные дочки боярина Яромира. Присев на корточки, они сняли с неё сандалии. Египтянка встала и вышла на середину залы, благо что места между столами было довольно. Два гусляра весело ударили по певучим шёлковым струнам. Снова пристроившись к ритму, но уже быстрому, семь горластых красавиц завели песню о том, как юной княжне полюбился конюх. Под эту песню Роксана стала кружиться, поднявшись на пальцы ног и раскинув руки. Полы её хитона взметнулись. При виде её коленок не только воины, но и женщины не на шутку разволновались – конечно, от разных чувств. Роксана плясала очень искусно. Похоже было на то, что её когда-то всерьёз этому учили. Кружась волчком, круто выгибая тонкий свой стан и взмахивая руками, она на очередном припеве вдруг оказалась около Святослава. Тот отвернулся. Тогда плясунья застыла. Её глаза сделались как будто ещё пьянее, чем были. Она взглянула на девок. Те сразу смолкли. Был брошен взгляд и на гусляров. Вмиг сообразив, что к чему, гусляры прижали пальцами струны и тут же стали играть медленный восточный мотив. Боярские жёны пристально наблюдали за Святославом. Им было ведомо, под какую музыку христианка танцует перед ним в тереме и какой при этом имеет вид. Но князь был спокоен. Роксана же, сцепив пальцы вытянутых вверх рук, сделала четыре затейливых круговых движения талией, а затем, опустив вдруг руки, решительно развязала пояс хитона. Последовал общий вздох. Прежде чем хитон успел соскользнуть с танцовщицы, рядом с нею вдруг оказался Гийом. Он взял её за руки и сказал ей что-то вполголоса. Но она его с яростью оттолкнула. Тогда он кинулся к гуслярам. Там уж был Сфенкал, тянувший из ножен саблю. Да вот беда – гусляры, играя, глядели на буйную египтянку так, что даже Икмора бы не заметили, появись он вдруг перед ними. К счастью, опять подоспели вовремя дочери боярина Яромира, теперь уж три. Мигом проскочив под столом, девицы вдруг начали свой залихватский танец – да так, что и гусляры, и Роксана, и остальные от хохота чуть не лопнули. Танец вскоре был прекращён, ибо гусляры играть уже не могли. Роксана расцеловала трёх умных девушек, и они поднырнули опять под стол, дабы получить поцелуи и от отца своего.

– Валькирия! – первым стал выражать свой восторг Лидул, пытаясь, наоборот, через стол перелезть к Роксане, которая торопилась завязать пояс, что было трудно, так как она начала от смеха икать, – ура!

– Солнце наше ясное! – подхватили другие воины, поднимаясь с рукоплесканиями, – царица! Ура Роксане!

Манеру хлопать руками в знак восхищения переняли они у греков. Вслед за дружинниками вскочили, славя Роксану, все остальные зрители. Миловидные женщины аплодировали ей молча. Прочие пересмеивались, шептались. Тысяцкие и сотники вскоре вышли из-за столов, продолжая хлопать. Роксана их поблагодарила изящным жестом, дабы установить тишину, и подозвала Гийома. Тот подошёл. Они обнялись и расцеловались по-дружески. После этого все другие военачальники, соблюдая порядок и очерёдность, начали подходить к египтянке с тем же. Она смеялась, даже не думая обижаться – лобзания знатных воинов с госпожами были в обычае при дворах славянских князей тех лет. Когда египтянку трепетно целовал тысяцкий по имени Даниил, она вдруг решила вспомнить о Святославе. Всеми забытый, стоял он возле стола и с видимым интересом следил за происходящим. Чмокнув смазливого Даниила в нос, а всем не успевшим поцеловать её заявив о своей усталости, египтянка направилась к Святославу, чтобы великий князь её напоил вином в награду за танец. Этот обычай также существовал. Пылкие поклонники расступились. Но Святослав, которому танец, видимо, не понравился, уступил танцовщицу Куденею. Так звали немногословного, добродушного парня, который входил в число ближайших друзей Роксаны и был ей необходим только для того, чтобы его бить и гнать от себя пинками в минуты скверного настроения. Эти штуки не прекратились, даже когда Куденей по милости египтянки сделался тысяцким, да притом не самым плохим. Он был очень смелым и умным. Поэтому египтянка охотно села на корточки перед ним. Взяв у Святослава чашу с вином, Куденей приставил её к слегка приоткрытому рту Роксаны, глядевшей на него так, будто бы он был её господином, и наклонил. Танцовщица стала пить большими глотками. Среди общего безмолвия перелив в неё всё вино из немалой чаши, тысяцкий возвратил последнюю Святославу, и тот сказал: