Читать книгу Мошенник из Багдада - Григорий Кац - Страница 5

Ученые размышления. Искусство лекаря. Первая любовь. Хаким выгоняет меня с проклятиями. Бедственное положение. Неожиданное знакомство.

Дом знаменитого хакима, находился в двух шагах от шахского дворца. И это понятно. Стареющий кровопроливец, падишах Селим, нуждался в постоянных советах ученого хакима, а особенно в его пилюлях, которые, по словам шаха, основательно поддерживали крепость его чресел. В доме хакима был богатый андарун, где царствовала бану и куча ее прислужниц. Бану, толстая и сварливая баба, ни во что не ставила своего ученого супруга, называя его коновалом, сыном башмачника. И вправду, хаким был пятым сыном третьей жены покойного продавца обуви на знаменитом багдадском рынке Сук-ас-Сарай. Свою ученость и звание хакима Осман приобрел, учась в медресе и работая в юности на полях сражений, вынося из-под огня раненых и убитых. Поговаривали, что однажды ему удалось вытащить из-под пуль русских самого шахзаде, который в благодарность привел хакима во дворец.

Мои обязанности в качестве помощника хакима были не обременительные, так как сам хаким постоянно находился в отлучке, во дворце. В его отсутствие я исполнял обязанности хакима для его многочисленных клиентов, которые приходили к доктору за пилюлями. С наигранной важностью, перенятой у Османа, подражая его уверткам, я ощупывал пульс больных, осматривал языки, – и с присущим мне нахальством выписывал пилюли, которые изготавливал тут же из хины и воды, иногда добавляя в смесь немного красителя. Не знаю, как действовало мое лекарство, но клянусь Аллахом, никто из них не приходил повторно с целью взять взамен другое. Попутно мне приходилось подметать и поливать двор, следить за приготовлением пищи и прислуживать гостям хакима, который вслух расхваливал мои способности к врачеванию, а главное – похвалялся моими умениями как брадобрея и банщика. Короче, жизнь моя протекала довольно сытно, но я, как молодой и горячий скакун, не мог удовлетвориться таким положением, и с вожделением смотрел, когда из андаруна выйдет бану со своими прислужницами. Одна из них, сероглазая Айше, сразу приглянулась мне и, встретившись с ней взглядом, я понял, что смогу быть обласкан ее прелестями.

Как оказалось, Айше, была куплена моим хозяином на невольничьем рынке. Она прекрасно танцевала, искусно владела кистью и знала несколько языков. Говорят, что ее выкрали цыгане еще в детстве, обучили своим уловкам и продали, как им казалось, в шахский дворец, потому что распорядитель торгов сказал цыганам, что хаким Осман, вероятно, покупает Айше для шахского гарема. Сам же хаким Осман, любитель «клубнички», наверняка уже строил себе грандиозные планы по воцарению в своем гареме сероглазой Айше, но грозная, сварливая ханум, бану хакимовского гарема, воспротивилась этому, оставив Айше в качестве прислужницы, и строго следила, чтобы Осман не покушался на «честь» своей покупки. Молодая, горячая кровь Айше в таком разе не имела достойного выхода, поэтому ей приходилось постоянно ссориться и ругаться с другими прислужницами, иногда даже с самой бану, за что получала наказания от черной девушки, исполнявшей в гареме обязанности ферраша. Ничего этого хаким Осман не видел, так как не часто заглядывал в свой гарем, изредка удовлетворяясь только своей бану, главной распорядительницей хозяйственной жизни дома Османа.

Как-то раз, поднявшись на крышу османовского дома, я увидел там Айше без хиджаба, с распущенными косами, раскладывавшую постиранное белье. Заговорить с незнакомой девушкой – это харам, и нарушившего может ожидать жестокое наказание, поэтому я начал петь какую-то песню вполголоса, но так, чтобы девушка услышала. Услышав, что Айше стала мне подпевать, я осмелел и пытался заговорить стихами поэта: «Роза, ты цветок какого сада?», на что услышал ответ: «Зачахнет роза без родниковой воды, если нет рядом поливальщика». Я приосанился, потому что и сам знал, что мои короткие, хорошо подстриженные усы, статная фигура, широкие плечи часто привлекали быстрые, как молния, взгляды женщин, сделанные из-под хиджабов.

Айше ответила мне стихами другого поэта: «Ночь спустилась, заснули птицы». Я понял призыв, и когда в доме все стихло, мигом оказался на крыше. Девушка сидела без покрывала, играя своими желтыми косичками. Без лишних слов я обнял Айше и поцелуями покрыл ее стыдливый протест. А так как прыть моя не знала предела, то Айше, поддавшись силе природы, безвольно отдалась мне, сладко постанывая. Насытившись друг другом, мы сели рядышком, и она коротко рассказала мне про свое детство и юность.

Рассказ Айше

Ее выкрали в младенческом возрасте из дома родителей, зажиточных молдаван или румын. Табор кочевал по Бессарабии, занимаясь обычным цыганским ремеслом: кражей лошадей, гаданием на всем, что попадет под руки глупым гусыням, европейкам; пением, танцами на свадьбах, городских ярмарках и в домах богатых россиян, малороссов, поляков и всех, кто имел возможность платить. Айше, как все цыганские дети, с детства училась воровать, выпрашивать подаяние, гадать на картах, скакать на лошадях и танцевать. Переезжая с место на место, пытливая девочка внимательно прислушивалась к чужой речи, перенимала говор, и в короткий срок уже болтала на языке той страны, куда судьба забрасывала табор. Она жила, росла, на вольных хлебах, мерзнув зимой и парясь от жары летом. Необычная ее внешность для цыган была приманкой для российских сельских помещиков, желавших получить юную белобрысую цыганку себе в горничные, служанки, а иногда и в любовницы. Айше с удовольствием играла в эти игры, с полуслова понимая своего барона – старого, седого цыгана Ромуальда. Айше с ложной притворной скромностью переходила из рук барона в руки помещика, плакала и делала вид, что ей неприятно покидать табор. Барон получал за Айше приличные деньги, а Айше, пометив быстрым глазом все тайные места, куда прячутся ценности, выкрадывала их часть, подкладывая некоторые к другим обитателям дома, и через какое-то время исчезала, оставляя жандармам разбираться с пропажей.

Так продолжалось до недавнего времени, пока Ромуальда не поймали в каком-то селе на краже очередной пары лошадей, где селяне забили его и его сына до смерти. Табор распался, многие разбрелись кто куда. Остатки, спасаясь от преследований конкурентов (среди цыган, оказывается, такое тоже есть), оказались в Османской Империи. Трое цыган, сговорившись, связали Айшу, избили и привезли на невольнический рынок, где продали старому хакиму.

Поддавшись какому-то порыву, Айша рассказала, что в гареме хакима она приметила все места, где ханум прячет свои украшения, и, если Юсуф-аге будет угодно, она может их выкрасть для общей выгоды. Выслушав все это из уст сладкоголосой Айше, я ни о чем другом не думал, кроме ее прелестей. Она, заметив это, поднялась с места и, договорившись о встрече в следующий раз, исчезла в темноте.

Вскоре бану заметила, что ее прислужница часто исчезает из дому в ночи, и заставила других обитательниц гарема проследить за Айше. Те, из мести, что Айше удовлетворяет свою страсть – в отличие от них самих, изнывающих от скуки и нерастраченных сил, заприметили нарушительницу; и бану, взобравшись на крышу, «накрыла» наши ночные свидания. Разбудив Османа—агу, она приказала тому немедленно удалить меня из дома. Расстроенный хаким был вынужден на словах грозно отчитать меня за прелюбодеяние, а позднее посетовал, что он сам бы не прочь оказаться на моем месте. Айше привычно перенесла наказание ферраша – удары палкой по пяткам, а меня хаким удалил, предупредив, что я обязан ему жизнью за то, что забрался в чужой гарем. У правоверных так не положено. За это, можно запросто лишиться головы. Но благодаря тому, что я усердно лечил больных в его отсутствие, и в память о моем покойном отце, хаким Осман удалил меня, приказав никогда не появляться впредь в его обществе. Так бесславно закончилась моя любовная эпопея, которая все же оставила след в моей голове – с понятиями, что на земле есть богатые и глупые люди, готовые расставаться со своими деньгами и ценностями за пустые обещания и глупые фантазии, сказанные серьезным тоном. Машаллах!

Но очутившись без дома и без работы, я оказался в отчаянном положении. Домой к матери мне ход был запрещен, цирюльню я продал. Из тех туманов, что оставались у меня после раздела имущества, осталась лишь малая толика. На дворе был новый век. Жизнь менялась на глазах. Есть ли шанс удержаться на плаву, не скатившись до воровства или зиндана? Но Аллах не оставил меня без своей поддержки, машаллах. Решив после всех пережитых дней пойти в баню, я познакомился там с необычным человеком, сыгравшим в дальнейшем особую партию в моей судьбе.